Время умирать. Почему Ян Флеминг убил Джеймса Бонда

Мы знаем Джеймса Бонда как непобедимого героя, шпиона, способного уцелеть в любой схватке, выйти живым из самой страшной передряги. Мы наслаждаемся его приключениями и посмеиваемся над его бессмертием. Но так случилось, что одну из схваток он проиграл. И это стоило ему жизни. Создатель величайших шпионских романов XX века однажды поведал историю о том, как английский шпион был убит сотрудником советской разведки. Остается только один вопрос, как Ян Флеминг мог допустить подобное развитие событий? Ответом на него и будет эта книга А. Владимировича.

Читать фрагмент

Время убивать

Кто только не пытался убить Джеймса Бонда! Шпионы, наемные убийцы, преступники самых разных мастей. В агента 007 стреляли, его пытались отравить, заморозить, опорочить, раздавить и охмурить, однако он всегда оставался цел-невредим. Многие пробовали, но так уж задумал автор, что никто из этих суперспособных злодеев не смог одолеть его героя, не брало его никакое оружие.

Секретом бессмертия английского шпиона владел только один человек на свете — его автор Ян Флеминг.

Но все-таки однажды агента 007 убили. Причем удалось это темное дело свершить не сексуальной красавице, хотя одна весьма симпатичная блондинка была замешана в этой истории. Джеймса Бонда убил майор советской госбезопасности — весьма неприятный на вид, страшенный, как в первых фильмах о Бонде. Что важно — женского пола.

История эта описана в финале романа «Из России с любовью», так что вы уже, наверное, в курсе, в чем там было дело и кто убийца. А потому я не стану тратить время на пересказ сюжета.

Меня больше интересуют мотивы этого события. Скажу точнее: причины, по которым автор допустил гибель своего «бессмертного героя» — главного защитника Британской империи и несгибаемого борца с любыми внешними врагами.

По моему скромному рассуждению, у автора было несколько причин для того, чтобы убить Бонда. Первая и самая банальная: он заразился «литературным вирусом» от одного из отцов-основателей детективного жанра Артура Конан Дойла — скукой смертной. До смерти надоел ему непобедимый агент, вот и решил Флеминг добить своего «картонного героя».

А почему надоел? В случае с Артуром Конан Дойлом все довольно очевидно, но Ян Флеминг был человеком скрытным, да еще несколько лет прослужившим в разведке. Чтобы докопаться до мотива, толкнувшего автора на это убийство, следует чуть ближе познакомиться с его биографией, погрузиться в течение его жизни и понять, как и из чего он создавал своего «бессмертного героя».

Те, кто читал одну или несколько историй из саги о Бонде, наверное, уже сообразили, что роман «Из России с любовью» — пятый в серии, а Флеминг написал гораздо больше. Четырнадцать, если быть точным. Это значит, что за приключением, которое заканчивается смертью шпиона, следуют еще девять книг, в которых живой и невредимый Бонд по-прежнему расправляется с врагами и устраняет угрозы. И рассказывается в них не о ранних подвигах агента: истории о Бонде написаны в линейной последовательности. Каким же образом агент 007 в очередной раз вышел победителем, на этот раз смерти вопреки?

Ответ мой будет банальным. Действительно, Джеймс Бонд, можно сказать, был вынужден воскреснуть из мертвых. В точности как Шерлок Холмс, история которого одной из первых в остросюжетном жанре стала демонстрацией ловкости Конан Дойла как сочинителя увлекательных историй. Агент 007 ожил, поскольку автора к этому вынудили обстоятельства. Но об этом мы поговорим ближе к финалу книги.

Ну а начну я свой рассказ не с Флеминга и не с английского шпиона, а с советского полковника МГБ и его жены, предавших Родину.

Из России

2 апреля полковник Спри, руководитель Австралийской службы безопасности (Australian Security Intelligence Organization; далее — ASIO), аналога британской МИ-6, явился на рабочее место чуть раньше обычного. Секретарши еще не было, зато в приемной у дверей его кабинета сидели двое — руководитель регионального отделения ASIO в Новом Южном Уэльсе Рон Ричардс и грузный лысоватый человек лет сорока. У обоих были красные глаза, как будто они всю ночь провели в клубе, распивая крепкие напитки, но запаха алкоголя не было и не могло быть: ночь они посвятили обсуждению документа, подписание которого австралийская разведка готовила на протяжении последних двух лет. Зато полковник явственно ощутил напряжение. Посетители напоминали двух боксеров после боя, когда результат официально объявлен и победителя и побежденного можно определить по уровню взгляда. И, судя по нему, удача была на стороне первого.

Завидев полковника, Ричардс по-военному вскочил и, отдав честь, представил ему второго человека:

— Полковник МГБ Владимир Петров.

И, когда они вошли в кабинет, лихо вытащил из папки, которую крепко прижимал к своему боку, несколько листов бумаги и демонстративно положил на стол. Полковник на секунду испугался, что обиженный Петров может в любой момент дать задний ход, и, решив разрядить обстановку, начал разговор с обсуждения морских деликатесов Австралии.

***

Весь следующий день и ночь Петров проспал в квартире своего друга Михаэля Бялогузски, которому безоговорочно доверял, но, будучи опытным разведчиком, посвящать его в детали операции «Кабинка №12» не торопился. А утром отправился в аэропорт встречать группу советских дипломатов, среди которых был его преемник — Коваленок.

В соответствии с неписанным протоколом Петров пожал всем прибывшим товарищам руку и помог донести багаж до машины. Первое, что сказал Коваленок, когда очутился на заднем сиденье машины рядом с Петровым, что Владимира ждут в Москве, и добавил: «Все будет хорошо». Вот только в этих словах чувствовалась фальшь, и ее Петров, словно опытный музыкант, уловил сразу. Его воображение моментально вытащило из подсознания самые страшные картины: возвращение в Москву, арест, камера, бесконечные допросы… Полковника МГБ пробил холодный пот, и, чтобы хоть как-то отвлечься, он стал рассказывать Коваленку о достопримечательностях Австралии, которые проносились за окнами служебной машины.

Товарищей встречали все сотрудники посольства СССР в Австралии в полном составе. Жаркие объятия и поцелуи — казалось, будто встретились давние друзья. Потом — торжественный обед и рассказы о Москве и переменах, случившихся после смерти вождя. О Петрове все забыли. Полковник МГБ на миг расслабился, словно бы ничего не произошло и ничто не предвещало трагического исхода. Коваленок попросил Петрова отвезти и передать деньги товарищам, которые остановились в отеле «Киркетон». Петров решил быть честным до финального аккорда и не прерывать заранее продуманную партию.

Сев в машину, где, кроме Ричардса, было еще несколько австралийских агентов, Петров попросил отвезти его в отель. Чувствовалось, как вернулось напряжение вчерашнего утра, но приказ был однозначным, несмотря на «причудливую» оговорку не оказывать на Петрова силового воздействия. Когда они подъехали к отелю, он попросил Ричардса подождать его и вышел из машины с пачкой денег в кармане, крепко сжимая в руках папку с документами.

Тридцать минут, пока он отсутствовал, показались целой вечностью для всех, кто ждал Петрова в машине. А полковник МГБ, спокойно передав деньги, решился на небольшую месть. Он отправился в бар, где выпил один бокал пива, затем — второй…

Когда он вернулся, Ричардс вручил ему пять тысяч стерлингов, а Петров передал ему папку с документами. Просьбу о предоставлении политического убежища он подписал еще утром 2 апреля, но только сейчас он стал не просто перебежчиком, а предателем и дезертиром.

Однако поединок разведчиков продолжался. Машина отвезла обоих на квартиру, где совсем недавно Петров выпивал со своим другом Бялогузски и трахал проституток. Первый же вопрос, заданный Ричардсом, поверг Владимира Петрова в шок. Его нервы были настолько напряжены, а психика так расстроена за последние месяцы, что он даже растерялся, когда его попросили рассказать биографию. Это был нокаут.

***

Афанасий Михайлович Шорохов родился в далеком сибирском селе. Когда в 1923 году до этих мест добрался агитатор, пропагандирующий большевистские идеи, Афанасию было всего шестнадцать, но сын кузнеца был не по летам статным молодым человеком. Идеи эти попали на благодатную почву, и Афанасий сразу же стал одним из самых активных участников комсомольской ячейки, а уже в 1927 году — членом Коммунистической партии и, благодаря рекомендации старших партийных работников, был отправлен в Свердловск получать высшее образование.

Спустя два года Афанасия, подобно герою одного из романов Бориса Акунина, представили к первой награде: дали новую фамилию — Пролетарский. И тут же перед молодым коммунистом поставили непростую задачу — помочь старшим товарищам в агитации среди молодежи в городе Надеждинске, крупном заводском центре.

В начале 30-х годов молодого агитатора отправили служить на Балтийский флот, где пытливый сын кузнеца обучался азам шифровального дела. После того как матрос Пролетарский был списан на берег, его привлекли для работы в Службу государственной безопасности. Типичная для большинства разведчиков того времени карьера. И вот Афанасий Пролетарский — уже сотрудник ОГПУ и работает в самом центре Москвы, на Лубянке. Пригодилось знание шифровального дела.

Его будущая жена попала на работу в органы скорее по случайности. Семья Карцевых покинула родную деревню в Рязанской области, спасаясь от голода. В 1924 году Карцевы добрались до Москвы, и отец Евдокии устроился водителем трамвая. К тому времени из семерых детей в живых осталось только двое. Лихого водителя скоро приметили и пригласили работать в ОГПУ.

Бойкая и красивая Евдокия выделялась среди своих сверстников. Когда ей было двенадцать, она оказалась одной из самых заметных пионерок на торжествах, посвященных памяти основателя советской разведки Феликса Эдмундовича Дзержинского. А к девятнадцати годам окончила техникум иностранных языков по специальности «английский язык» и устроилась работать в ОГПУ.

Молодую девушку направили в отдел, занимавшийся криптоанализом японских сообщений. Учить незнакомый язык приходилось без раскачки, прямо на рабочем месте. Евдокия занималась взломом сообщений, которые передавались из посольства в Японию, и, судя по тому, что ее повысили в звании, справлялась она с работой весьма успешно.

Пролетарский служил все эти годы в соседнем пятом отделе, занимавшемся шифрованием сообщений для агентов, действующих под прикрытием дипломатического иммунитета. Во время подавления антисоветского восстания в Северной Сибири он был направлен почти на год в качестве секретаря в один из штабов НКВД и вернулся в Москву уже не в пятый, а в шестой отдел, занимавшийся лагерями. К началу сороковых Пролетарский получил звание майора и должность руководителя спецотдела.

Между тем Евдокия сошлась в гражданском браке с одним из сотрудников отдела Пролетарского, неким Романом Кривошем, на которого с началом тотальных чисток легла тень подозрения из-за его балканского происхождения. Кривош был одним из старейших сотрудников шифровального отдела, начинал работать еще до революции, а потому приговор был жестокий.

По утверждению Роберта Манна, Евдокию спасли не банальные оправдания, мол, не знала об антисоветской деятельности мужа, а покровительство кого-то из руководителей НКВД. Красивую девушку оставили в живых, потому что она была прописана в квартире гражданского мужа и после его смерти оказалась единственной владелицей. Если бы Евдокию расстреляли, квартира отошла бы государству, а так девушка обменяла роскошную квартиру Кривоша на оправдательный приговор и переселилась в скромную однокомнатную. [Manne R. The Petrov Affair: Politics and Espionage. Sydney: Pergamon Press, 1987. С. 6]

В попытке спасти себя Евдокия согласилась на брак с давним членом Коммунистической парии, руководителем отдела и, что еще более важно, руководителем кружка по изучению истории Коммунистической партии. Афанасий Пролетарский был настоящим коммунистом, крепко стоящим на ногах и имеющим неплохие шансы продвинуться дальше по карьерной лестнице. Брак по расчету? Возможно, но разве Евдокии в ее положении приходилось выбирать?

В разгар вторжения Германии в СССР, во время тяжелейших боев за Москву, Пролетарский получил новое задание и вместе с женой вылетел в нейтральную Швецию под новым именем — Владимир Петров: товарищам показалось, что революционная фамилия будет вызывать слишком много вопросов. В советском посольстве у нового сотрудника было две главные задачи — шифровка донесений в Москву и присмотр за другими сотрудниками посольства и советскими гражданами, находящимися на территории Швеции.

Евдокия Петрова стала не просто помощницей мужа и домохозяйкой. За Владимиром Петровым велась постоянная слежка, а потому на его жену легли обязанности агентурного плана. Под ее руководством на территории нейтрального государства работали две завербованные шведки. Помимо этого, Петрова выполняла работу машинистки, бухгалтера, секретаря и даже фотографа. Всю войну Петровы провели в Стокгольме и вернулись в Москву только в 1947 году. Энергичных и отлично проявивших себя сотрудников немедленно отправили на Дунай присматривать за советскими моряками, а в феврале 1951 года — в Австралию.

В советском посольстве в Канберре царила настоящая неразбериха. Исполнявший обязанности резидента второй секретарь посольства Садовников вместо шпионажа занимался решением личных вопросов, которых накопилось немало. Молодая и симпатичная секретарша посольства влюбилась в женатого Садовникова и забеременела. В итоге ее и второго секретаря отозвали в Москву. Судьба секретарши остается неизвестной (скорее всего, ее просто сослали), а горе-резидента пожурили за амурные дела и обнаруженные хищения денежных средств, понизили в звании и оставили в столице, в отделе, курирующем австралийское направление.

Но руководство в Москве понимало, что отзыв двух сотрудников не решит основную проблему. Ограниченные в общении товарищи воспринимались австралийцами как потенциальные шпионы и враги. За всеми советскими гражданами было установлено наблюдение, о котором знали и австралийцы, и советские дипломаты. Таким образом изолированные от внешних контактов несколько советских граждан превратили посольство в коммунальную квартиру со всеми ее достоинствами и недостатками — излишним вниманием друг к другу, склоками и сплетнями, наушничеством и доносительством.

В Москве планировали решить проблему кардинальным образом, доверив основные функции чете Петровых. Поэтому, пока Владимир занимался налаживанием внешних контактов и поиском потенциальных агентов, Евдокии досталась неприятная роль разгребать авгиевы конюшни. Петрова занималась шифрованием сообщений в Москву и секретарской работой вместо отозванной сотрудницы, выполняла обязанности бухгалтера, пытаясь разобраться во всех «финансовых злоупотреблениях». Все сотрудники посольства понимали, что еще одной негласной задачей Петровых было наблюдение за советскими гражданами, а потому сразу и откровенно невзлюбили вновь прибывших.

***

Владимир Петров, в отличие от предшественника, развел весьма бурную деятельность. Он регулярно встречался с бывшими соотечественниками и под прикрытием посольского иммунитета открыто поощрял их к возвращению на родину. А еще он активно искал выходы на антироссийские общины и людей, которые не вызывали бы подозрений у недавно созданной ASIO, и тем самым привлек к себе ее пристальное внимание. Среди своих перспективных контактов он отметил польского врача Михаэля Бялогузски, который бежал из Вильно в Австралию еще в начале войны. Так на полке с делами потенциальных кандидатов на вербовку появилась папка с материалами о Бялогузски, которому было присвоено кодовое имя Григорий. Петров не догадывался, что Бялогузски был также добровольным сотрудником ASIO и еще десятка разведывательных или близких к разведке организаций. Суетливый и неутомимый поляк обладал удивительно общительным и дружелюбным характером, но при этом старался никогда не упустить свою выгоду, продавал любую добытую информацию, самые скромные сведения сразу нескольким организациям, пытаясь получить как можно больше денег за любую мелочь.

Петров, вслед за сотрудниками американской, японской, австралийской разведок, нарыл немало грешков Бялогузски: например, его медицинская практика приносила слишком мало прибыли, а единственной доходной операцией были нелегальные аборты. Польский врач был любителем выпить, и ему, так же как Петрову, «нравились девочки». Но советский резидент был осторожен в случайных связях, поэтому Бялогузски поначалу свел его со своей бывшей любовницей Лидией Мокрас. Поляк регулярно встречался с резидентами австралийской и русской разведок, а добытые, в том числе с помощью Лидии, сведения продавал на обе стороны. Но уже скоро безумный треп Лидии стал раздражать как австралийскую разведку, так и советскую. Рекомендация оставить ее и связаться напрямую с поляком поступила Петрову почти одновременно с рекомендацией Бялогузски напрямую выйти на советского резидента. В этот момент австралийцы завели дело на Петрова, отметив его как потенциального кандидата для вербовки. Бялогузски перевели из разведки в контрразведку и присвоили ему кодовое имя Диаболо. Так по заданию двух секретных ведомств началась дружба двух шпионов, закончившаяся роковым образом.

Хотя Бялогузски и Петров стали близкими друзьями по заданию своих ведомств, но, вопреки приказам, с годами их дружба лишь крепла. Бялогузски предлагал какие-то фантастические планы для вербовки советского друга. Например, чтобы известный киноактер обратился к советским людям с призывом отказаться от гражданства и принять австралийское подданство. Но, очевидно, контрразведка хотела прихватить советского резидента на «горячем», а поскольку предыдущего резидента после откровенного сексуального скандала просто отозвали в Москву, австралийцы не интересовались похождениями Петрова, они ждали, что советский резидент проколется, когда будет делать закладку¹ или откровенно вербовать австралийских подданных или того же Бялогузски. Однако Петрову хотелось просто дружить с Михаэлем. При друге он преображался в обычного человека и забывал о своей разведывательной деятельности, вербовках и сети агентов.

Почти два года друзья просто общались. Они снимали проституток и выпивали. Михаэль возил его (правда, на машине советского посольства и в присутствии советского водителя) на природу, которой особенно восхищался советский резидент. Дальше пьяных рассказов о никудышном руководстве дело не шло. Австралийские контрразведчики догадывались о психологии советского человека, готового вечером на кухне после очередной рюмки откровенно ругать все политбюро, а утром с разбитой головой слушать запись у начальства и уверять, что это была лишь уловка, чтобы поймать несведущего иностранца.

Петров, в свою очередь, не предпринимал по отношению к Бялогузски никаких провокационных действий, отчего агента Диаболо спустя несколько месяцев перевели за штат, сохранив лишь небольшие регулярные выплаты. Еще теплилась надежда, что Петров в какой-то момент может клюнуть. И этот момент настал.

Однажды Петров сообщил другу, что планирует съездить в Союз за новым фотографическим оборудованием и ему хочется перед этим как следует «отдохнуть». Неутомимый Бялогузски предложил ASIO снять квартиру в Сиднее на несколько дней и обставить все так, чтобы Петров в будущем мог использовать ее для связи с агентами. Контрразведчики неохотно согласились.

После майских праздников Бялогузски и Петров сняли проституток и завалились на шикарную съемную квартиру, в которой, по словам Бялогузски, его просили пожить знакомые на время их отъезда. Когда девушки по вызову ушли, а Петров, допив вторую бутылку водки, завалился спать на уютный диван, Бялогузски принялся тщательно обыскивать карманы друга и документировать их содержимое. Среди клочков бумаги с непонятными заметками и целой кипой визиток на поддельные имена Бялогузски обнаружил записку на английском языке с ошибками. Написана она была рукой Петрова и адресована мадам Р. М. Ойли. Невинное содержание с предложением встречи привело Бялогузски в эйфорию. Как он докладывал несколько дней спустя, в записке, вероятно, заключалась подсказка к секретной сети советской резидентуры в Австралии. Правда, в ASIO значение документу не придали. Как же были неправы контрразведчики! Впоследствии подтвердились подозрения агента Диаболо, и эта записка стала первым шагом к раскрытию сети советских агентов.

Австралийская секретная служба не разделяла энтузиазма Бялогузски и не только отказалась оплачивать съемную квартиру, но также, согласно отчетам ASIO, сочла вербовку Петрова бесперспективным занятием. Бялогузски был раздосадован подобным исходом. Он подал рапорт об отставке и тут же предложил свои услуги американцам и британцам.

Между тем Москва неожиданно изменила планы: отъезд Евдокии был отменен, Петрову предложили прибыть одному. Подобная перемена стала поводом для возникновения подозрений у советского резидента. Он поделился своими опасениями с другом, а также откровенно рассказал, что у него есть проблемы со здоровьем. Тот предложил Владимиру организовать операцию на глазу, что могло отсрочить отъезд до того, как прояснится ситуация, а сам направился в ASIO с предложением еще раз сделать попытку завербовать Петрова, но не в обход, а прямо, предложив деньги и гарантию защиты. И снова Бялогузски был прав, однако австралийцы из осторожности отказали в подобном «прямом подходе», но обратили внимание на нежелание Петрова уезжать из Австралии и рекомендовали Бялогузски навестить его после операции и намеками на лучшее качество жизни в Австралии, например сравнением медицинского обслуживания, продолжить мягкое давление.

Петров тянул с отъездом, указывая в своих донесениях на опасность перелета после операции. Ситуация внезапно и неожиданно для всех изменилась. 10 июля стало известно об аресте главы МВД Лаврентия Берии. И отъезд в Москву отпал сам собой.

Это известие подвигло ASIO на смену подхода, но австралийцы не хотели теперь задействовать Бялогузски. Они опасались, что падкий на деньги поляк сам ведет двойную игру, может быть, даже работает на русских с целью разоблачить деятельность австралийской контрразведки. Также контрразведчиков очень смущала личная заинтересованность агента Диаболо в этом деле.

ASIO решилась организовать вербовку советского резидента через другого человека. Бялогузски устроил Владимиру консультацию у видного глазного хирурга. После приема доктор доложил, что Петров с безучастным видом выслушал предложение; хирург был неопытным агентом и не решился упомянуть о деньгах и гарантиях, он сказал лишь о людях, способных устроить пребывание Петрова в Австралии.

Петров не был дурачком, а потому, как только сел в машину к Бялогузски после консультации, тут же предупредил друга об очевидной связи доктора с австралийской службой безопасности. Но в ASIO по-прежнему не очень доверяли словам польского врача и решили не спешить. Этот гамбит контрразведки, попытавшейся найти другой выход на Петрова, очень задел добровольного помощника австралийской разведки. Он вновь подал прошение об увеличении постоянной зарплаты, грозя своим увольнением. До этого ему платили 10 фунтов в неделю, плюс давали еще 15 фунтов на расходы, за которые он должен был регулярно отчитываться. Бялогузски попросил избавить его от бумажной волокиты и платить в неделю 25 фунтов. ASIO вновь отказала, только в этот раз Бялогузски повел себя на удивление неординарно. Он не стал устраивать скандал с заявлением об увольнении и не бросился предлагать свои услуги британцам или американцам. Польский удалец решил шагнуть через голову всего начальства и подал письмо с просьбой о встрече самому премьер-министру — господину Мензису.

К премьер-министру Бялогузски не попал, но подобное нарушение бюрократических норм вознамерились покарать самым суровым образом. С польским врачом встретился глава австралийской разведки полковник Спри, который заявил, что Бялогузски отстраняют от работы. На жалобный вопрос, можно ли повернуть ситуацию вспять, полковник ответил холодно и резко: «Совершенно невозможно». Казалось, австралийская разведка решила поставить точку в планах по вербовке сотрудника советской разведки.

Несмотря на внешнюю твердость и уверенность, положение Петрова в посольстве было весьма шатким. Спустя четыре месяца после прибытия резидента в Австралию из Москвы пришел резкий выговор, в котором руководство указывало на простои в работе. Было очевидно, что после отзыва Садовникова ситуация в Австралии оставалась под контролем.

Неудовлетворительная работа Владимира Петрова объяснялась отсутствием оперативного опыта. Большую часть своей карьеры он провел за столом шифровальщика. Даже в Стокгольме основную часть оперативной работы выполняла его жена, поскольку все агенты были женского пола.

В начале 1953 года из Центра пришел очередной разнос, но после смерти Сталина наследники вождя схватились в смертельной схватке за власть. На это время, казалось, все забыли об Австралии и о плохой работе Петрова. Результатом разброда и шатания в разведке стали несколько побегов, которые случились почти одномоментно, но не были связаны между собой. Ян Флеминг в романе «Из России с любовью» упоминает об Игоре Гузенко, чете Петровых, Григории Токаеве и Николае Хохлове и умалчивает о Юрии Растворове и Петре Дерябине. Среди этих перебежчиков самым известным, самым громким провалом советской разведки был полковник Владимир Петров.

Однако Петров был очень осторожным человеком, он знал, что бывает с предателями родины. О его побеге могут забыть, просто вычеркнув его имя из списков сотрудников, только если он публично не будет высказывать оскорблений в адрес высшего руководства, особенно руководителей разведки, иначе расплата неминуема. А потому позднее в своих выступлениях советский перебежчик в качестве главной причины предательства называл скандалы и преследование со стороны послов и дипломатов австралийского консульства: «Мое намерение устроиться на жизнь в Австралии родилось примерно в 1952 году, когда посол Лифанов, Ковалев и другие начали преследовать меня и мою жену… Их действия были направлены на ведение войны против честных людей… Мы должны были пройти через все это… Было очень тяжело переносить все издевательства и оскорбления».

Возможно, наладить работу Владимиру Петрову мешали склоки и скандалы внутри посольства. Его признания подтверждает Евдокия, которая рассказывала, что ее муж не мог спокойно говорить об этих инцидентах: «Его руки дрожали. Удивительно, как он не покончил с собой».

Однако сотрудники австралийской и британской безопасности, которые вели допросы Петровых, отмечали, что Владимир обычно держался уравновешенно и спокойно, тогда как Евдокия позволяла себе эмоциональные взрывы, забывая об осторожности и высказывая все прямо в глаза. Советский резидент после побега признавал, что «неконтролируемое» стремление к правде у его жены было источником проблем.

Не только острый язык стал первопричиной бед и несчастий для Петровых. Евдокия была весьма привлекательной женщиной и выделялась в узком кругу работников посольства. А увлечение западным стилем одежды, кино и музыкой было отличным поводом для интриг, направленных против «опасной соперницы».

К сожалению, жены послов не могли похвастать ни красотой, ни интеллектом. Они действовали стандартными методами. Например, сохранились доносы, где главным обвинением против жены резидента был тот факт, что фотография Сталина стояла на одном уровне с фотографией западной кинозвезды. Впоследствии Евдокия Петрова осторожно упоминала, что посол Лифанов хотел изнасиловать ее или сделать своей любовницей, но она ему отказала. Против Петрова также регулярно выдвигались обвинения в пьянстве, но в те времена это не считалось серьезным поводом для отзыва в Москву. Зато когда 10 июля 1953 года на весь мир было объявлено о расстреле Берии, посол Лифанов попытался задним числом обвинить Петровых в том, что они собирались создать внутри посольства фракцию в поддержку Берии. Подобные обвинения раньше могли стать причиной для ареста и расстрела, но наступило другое время.

Когда в октябре 1953 года на место Лифанова прибыл Генералов, отношение к Петровым не изменилось. По словам Петрова, именно тогда он понял, что негативное отношение к нему и его жене — это не личная месть Лифанова, а тенденция, которую уже не переломить. Новый посол спустя месяц после прибытия освободил Евдокию Петрову от должности секретаря и бухгалтера. По словам Бялогузски, именно в этот момент Владимир осознал, что для него все кончено.

23 ноября Бялогузски поздней ночью позвонил Ричардсу и сообщил, что Петров готов к дезертирству, и тут же потребовал в ультимативной форме восстановить его в штате ASIO.

Этот звонок наделал много шума. Очевидно, австралийцы имели дополнительные источники информации о ситуации с Петровым. В этот раз сообщение Бялогузски было воспринято со всей серьезностью. На следующий день руководитель австралийской разведки доложил премьер-министру, не называя имен, о возможном перебежчике из Советского Союза.

Но на совещании 25 ноября полковник Спри все еще рассматривал два варианта развития ситуации. Первый: Петров с подачи центра разыгрывает спектакль, чтобы в случае прямого предложения о сотрудничестве устроить «дипломатический скандал». Второй вариант: Петров не доверяет Бялогузски, памятуя о предложении, переданном через глазного хирурга.

27 ноября Рон Ричардс ознакомил Бялогузски со списком требований ASIO. Австралийцы были готовы предоставить защиту, только если Петров передаст имеющиеся у него секреты службе безопасности. Ричардс настоятельно подчеркивал, что в ином случае, если Петров захочет просто получить статус беженца, правительство Австралии не сможет взять его под физическую и юридическую защиту. Ричардс также предупредил Бялогузски, что любые обещания Петрову сверх этого должны быть сперва согласованы с официальными лицами в разведке и правительстве.

Вместе с кнутом Ричардс предложил польскому врачу и пряник. Ему повысили еженедельную выплату до 20 фунтов (немного меньше, чем он просил) и выплатили 50 фунтов компенсации за период увольнения. Небольшой бонус, который Бялогузски оценил как «красную ковровую дорожку». В документах операция с Петровым получила официальный статус и свое название — «Кабина №12».

Между тем у Петрова закончился нервный кризис, и он вновь пытался заслужить одобрение начальства. Советский резидент по-прежнему был непроницаем для туманных предложений и уверенно говорил о своем будущем. Агенту Диаболо не оставалось ничего другого, как сообщать о «солидном прогрессе в дискуссиях с Петровым».

Вернувшийся на службу отныне агент австралийской разведки продолжил разрабатывать хитроумные планы. В одном из разговоров Петров обмолвился, что хочет отойти от всей этой нервной работы и возвратиться к корням, к спокойной работе на земле. В начале декабря Бялогузски отвез советского резидента на птицеферму с просьбой дать экспертную оценку, стоит ли вкладывать деньги в это предприятие, которое ему якобы хочет продать один из родственников, а также попросил помочь с оформлением сделки на подставное лицо. Петров выразил живейший интерес к птицеферме и лишь загадочно предложил своему другу Бялогузски подождать до Нового года, заверив его, что после этой даты сможет принять решение.

Накануне католического Рождества, 24 декабря, по пути во французское посольство для переговоров машина Петрова на полном ходу съехала в кювет и перевернулась. К счастью, сам Петров не пострадал. Во время допроса в участке под видом офицера полиции присутствовал один из сотрудников австралийской разведки, который заметил, что советский резидент был по-прежнему очень сдержан, но при этом потерял свою обычную веселость.

В советском посольстве к пострадавшему проявили мало сочувствия. Посол упрекнул Петрова за то, что он никогда не страховал автомобиль, и ему предложили оплатить ремонт из собственных средств. Но у резидента промелькнула мысль о неслучайном характере аварии и возможной причастности к ней его коллег.

Между тем ASIO предоставила Бялогузски деньги для внесения залога за птицеферму и оборудование для записи разговоров в машине. Австралийские историки пытаются оправдать этот момент, утверждая, что основным мотивом прослушки было стремление защитить себя от возможных претензий Петрова. Но при трезвом взгляде на дело эти записи оказываются банальным компроматом на советского резидента, бывшего очень осторожным в своих заявлениях и просьбах. Фактически против него не было ничего, кроме одной записки на нескладном английском. Более того, у Петрова вырисовывался очень странный план предстоящего побега: мол, он готов перейти после того, как передаст все дела своему преемнику. Для человека, который собирается предать родину или передать секретные материалы другой стране, подобная пунктуальность выглядит просто нелепицей.

Спустя несколько дней австралийцы получили заветную запись, в которой Петров ругал все советское руководство: «Посмотри на этого человека [Маленкова]! Он и его клика живут в роскоши, как и цари, а массы советских людей, как бедняки! <…> Но если в России и сказать это, мне отрубят голову! Посмотрите на Берию, его убили после того, как он сам убил тысячи… Почему русским не позволяют жить как им хочется, не разрешают открыть границы? Они никого не обманут. Иностранные дипломаты видят все это. Я останусь здесь, я скажу всю правду, я напишу правдивую историю, я накажу этих ублюдков».

Получив этот компромат, в ASIO убедились в правдивости донесений Бялогузски и перешли от пассивных действий к активным. Поляку было предложено организовать еще одну встречу Петрова и глазного врача, через которого австралийцы готовились сделать прямое предложение о защите и деньгах.

Встреча состоялась 23 января. Глазной врач снова из осторожности не стал предлагать деньги, лишь озвучил возможность свести Петрова с людьми, которые могут оказать финансовую помощь и обеспечить защиту.

Петров не спешил с ответом. Как стало известно позднее, он хотел проверить реакцию Евдокии на подобный исход дела. Уже в конце января он сообщил своему другу Бялогузски, что возникло новое осложнение. Петрову очень смутило предложение о дезертирстве, и она уверяла о своем желании остаться верной Родине и о приверженности коммунистическим идеям.

Парадоксально, но именно в этот момент австралийцы составили внутренний документ, который лег на стол премьер-министра, о том, что в ближайшие месяцы, возможно, будет осуществлен переход одного из сотрудников советской разведки. А спустя несколько дней состоялась неформальная встреча между премьер-министром, министром иностранных дел, генеральным прокурором и главой разведки, где, снова не называя имен, была еще раз озвучена информация о возможном дезертирстве одного из офицеров советской разведки. Собравшиеся вспомнили опыт Гузенко, который бежал из советского посольства в Канаде, и пришли к единому мнению, что в деле будут осложнения, но реалистично добиться благополучного исхода.

После этого совещания глава разведки и ее региональный руководитель принялись составлять подробнейшую инструкцию для сотрудников ASIO и полиции на случай перехода. Из этих документов следовало, что австралийцы хотели получить максимум информации, даже если бы Петров в самый последний момент отказался. Для чего все квартиры, на которых проходили встречи, все машины оборудовались записывающими устройствами. Также было ясно, что австралийцы боялись провокаций и инцидентов, особенно вооруженных, а потому всем сотрудникам полагалось действовать без применения оружия. Сопровождающим Петрова офицерам предписывалось не препятствовать никаким действиям советского резидента, даже его решению вернуться в посольство, и сохранять «официальное, но при этом дружелюбное, располагающее к доверию выражение лица».

Вместе с этим нужно было усилить контроль за всеми сотрудниками советского посольства, представителями советской прессы, а также «потенциальными перебежчиками» из штаб-квартиры Коммунистической партии Австралии и наиболее активными посетителями Дома российско-австралийской дружбы. Больше всего в ASIO опасались многоходовой операции, в которой Петров был лишь видимой частью айсберга. Интересно, что совсем недавно были рассекречены документы, из которых следовало, что Бялогузски в контрразведке была присвоена другая кличка — Журавль — и в экстренной ситуации за ним также полагалось установить наблюдение. Очевидно, в ASIO пытались просчитать все возможные варианты «многоходовки». Повторю, что документ стал доступен только недавно, до этого историкам было известно лишь о предложении ASIO выплатить Бялогузски за посредничество 500 фунтов (почти полмиллиона рублей по сегодняшнему курсу).

Ключевой датой стало 20 февраля 1954 года. Бялогузски и глазной врач пытались договориться с Петровым о месте и дате встречи с представителем ASIO. Однако Петров по-прежнему уходил от прямого ответа. Он был хорошим разведчиком и, в свою очередь, боялся провокаций. Хотя, согласно его показаниям, именно после 20 февраля он начал готовить документы для передачи Австралийской службе безопасности.

Формально никаких событий в тот период не случилось, но было очевидно, что Петров продумывает план бегства, поскольку в разговоре с Бялогузски он затронул вопрос о безопасности: если случится что-то «неприятное» в посольстве, смогут ли его защитить австралийцы в таком случае? Все это наводило на мысль о том, что опытный разведчик просчитывает детали предстоящего бегства и возможные варианты развития ситуации. Также было видно, что Петров очень боится, поскольку он неоднократно высказывал свои опасения другу, а когда тот пытался убедить его встретиться с «человеком из ASIO», называл эту идею «очень опасной».

Под давлением Бялогузски Петров наконец согласился на встречу с «человеком из Австралийской службы безопасности». Она состоялась 27 февраля. Хорошо известны подробности этих первых переговоров официального представителя ASIO и советского резидента МГБ, поскольку были рассекречены расшифровки записей, которые велись на квартире Бялогузски.

Основные вопросы, затронутые на встрече, касались проблем безопасности и финансов в случае перехода Петрова и его жены. Ричардс обещал, что ASIO сможет на протяжении двух лет контролировать физическую безопасность Петрова, а также сделает ему документы с новой фамилией. Австралиец обещал выделить финансовые средства в размере 5–10 тысяч фунтов для приобретения фермы или другого предприятия на территории Австралии.

Бялогузски играл роль «друга» и задавал Ричардсу вопросы в моменты молчаливого раздумья Петрова. Например: будет ли вычтена «сумма за проживание в Австралии» из расходов на приобретение фермы? Будет ли у Петрова возможность публиковать мемуары и получать гонорар за книги и статьи в прессе?

Вопросы Бялогузски, помогавшие Петрову собраться с мыслями и побороть нервозность, имели двойное дно. Они играли роль скрытой рекламы, чтобы советский друг мог понять, какие возможности открываются перед ним в случае перехода. Как видно из записей, поляк ловко маневрировал и подыгрывая обеим сторонам.

Под конец разговора возникла тема Евдокии. Петров спросил, распространяются ли гарантии безопасности на его жену. Ричардс ответил утвердительно, после чего спросил:

— Каковы шансы, что Евдокия также перейдет вместе с вами?

— Пятьдесят на пятьдесят, — ответил Петров.

И добавил:

— Она очень боится за своих родных, оставшихся в Москве, — последовала пауза. — Больше всего я боюсь ее острого языка.

Австралиец тут же отреагировал:

— Каковы шансы, что она все выболтает?

— Возможно, но маловероятно.

— Что произойдет в таком случае? — спросил Ричардс.

Петров, согласно комментариям к расшифровке записи, сложил пальцы пистолетом и приложил к своему виску.

Ричардс решил увести разговор от болезненной темы. Он принялся расспрашивать Петрова о его дальнейших планах, после того как он получит «финансовую помощь», но довольно скоро попытался вернуть разговор в деловое русло. Он поинтересовался, сможет ли Петров рассказать «правду о том, что знает». Петров ответил утвердительно: «Всю правду». Однако на следующий вопрос Ричардса о его должности в советском посольстве он не дал ответа.

Из отчета Ричардса о первой встрече с Петровым следует, что советский агент был «под воздействием алкоголя», «находился в крайне нервном состоянии, было видно, что его часто бросает в пот, независимо от деталей разговора». Согласно комментариям австралийского разведчика, Петров, вероятно, параллельно обдумывал детали своего поведения и представлял себе самые неприятные моменты в случае ареста.

Следующая встреча Ричардса и Петрова состоялась 19 марта. На нее оба приехали подготовленными. Петров был трезвым и собранным. Тот факт, что он до сих пор не был арестован, позволял ему думать, что он действительно разговаривает с сотрудником австралийской разведки. Ричардс привез на встречу 5 тысяч фунтов. Он достал пачку банкнот и показал ее советскому агенту, после чего начал задавать вопросы.

Австралийский агент попытался поинтересоваться, сможет ли Петров передать им информацию, но Петров его перебил:

— Я знаю вашу позицию, мистер Ричардс, и могу рассказать вам о том, что вы хотите услышать.

Пришло время играть в открытую:

— Я обязан дать вам понять, что ваша информация должна касаться не только вашего опыта в Советском Союзе… но также должна описывать и идентифицировать австралийцев или других людей в Австралии, которые в настоящий момент или ранее были нелояльными по отношению к своей стране, помогали Советам таким образом, что это могло иметь серьезные последствия для безопасности Австралии…

Здесь его перебил Бялогузски и потребовал сформулировать вопрос предельно просто и ясно. Для Ричардса это был сигнал, чтобы достать пряник. И он тут же достал еще 5 тысяч фунтов, заявляя:

— Мы удвоим сумму «финансовой помощи», то есть выплатим вам 10 тысяч фунтов, если вы сообщите нам имена австралийцев, работающих на Советы.

Неожиданно Петров решил уклониться от прямого ответа. Он заверил, что может сообщить имена только тех, кого знает, а поскольку большинство агентов были завербованы задолго до его приезда, он не знает всех.

В этот момент в комнату вошел Бялогузски, который на минуту «из деликатности» удалялся на кухню, и разговор вернулся к проблемам безопасности.

Только после того как Бялогузски окончательно покинул квартиру, сославшись на неотложные дела, Петров открыто сообщил Ричардсу, что «передаст документы из посольства». Это была настоящая сенсация, поскольку именно документы, вынесенные Гузенко из советского посольства в Канаде, помогли разоблачить одну из самых эффективных советских сетей, работающих в США над получением материалов по разработке атомной бомбы. Забегая вперед, скажу, что документы, предоставленные Петровым, позволили сделать еще более сенсационные разоблачения, выявить советских агентов не только в правительстве Австралии, но и в самых высших эшелонах британской разведки.

После этого полковник МГБ снова занервничал, и Ричардс предложил продолжить встречу завтра. На следующий день Петров сообщил австралийцу, что по мере возможности предоставит «копии отчетов» политических деятелей Австралии, которые были завербованы еще в начале войны и продолжают «поставлять информацию». На вопрос о причастности Коммунистической партии к «этим делам» Петров лишь молчаливо кивнул головой. На этой встрече он не стал называть никаких имен: как опытный разведчик он берег самую ценную информацию. Уже в коридоре, словно спохватившись, Ричардс спросил, «будет ли война», на что Петров, словно раздумывая над ответом, сказал: «Полагаю нет» — и тут же задал свой вопрос о том, есть ли гарантия получить «всю сумму». Ричардс коротко ответил: «Да».

На другой день во время встречи русский и австралиец обсуждали ситуацию с Петровой. Советский агент опасался, что, как только он будет разоблачен, Евдокию могут убить или еще хуже — использовать в качестве заложницы, чтобы выманить его из убежища.

Он согласился с предложением Ричардса, что самым благоразумным вариантом будет передать ей объяснительную записку, в которой Петров расскажет о своем побеге и предложит ей последовать за агентами в безопасное место. Петров настоял, чтобы ASIO не предпринимала никаких действий в отношении Петровой, пока он не окажется в безопасности. Из этой беседы было понятно, что Евдокия видит свое будущее в самых мрачных тонах: «Моя жена говорит, что мы повторим судьбу Розенбергов, если останемся»².

Петров и Ричардс договорились встретиться на железнодорожном вокзале 2 апреля, чтобы обменять документы на деньги. Однако Ричардс боялся упустить столь крупную рыбу, как Петров, и продолжал подсекать. Он передал записку с предложением встретиться 25 марта. Петров прибыл на встречу с копией письма, адресованного послу. В нем подробно описывались детали чистки «людей Берии» в Москве, а также вскользь упоминалось о возможности бегства Петрова. Советский агент заверил своего австралийского «рыбака», что в такой ситуации у него просто нет пути обратно и что информация о его бегстве начала просачиваться в советские органы.

Весь вечер после встречи Ричардс сидел в кабинете полковника Спри и обсуждал с ним сложившуюся ситуацию. А когда Ричардс и Петров встретились на следующий день, австралиец предложил Петрову переехать жить в любую квартиру в Сиднее, буквально умоляя не возвращаться в посольство. Но Петров был непоколебим.

Тогда Ричардс попытался выудить максимум информации, пока не случилось непредвиденное. Он показал Петрову фотографию одного из сотрудников Министерства иностранных дел с вопросом, является ли данный человек агентом Советов. На что Петров ответил отрицательно. Тогда Ричардс продолжил намеками и с помощью уловок добывать информацию. Вымотанный вопросами Петров заявил, что может сообщить «действительно ценную информацию, не касающуюся шпионов». Вечером Ричардс докладывал начальству, что Петров «затих» и остается надеяться, что в будущем он назовет имена или выдаст действительно ценную информацию.

Конец сомнениям Петрова положили не его частые встречи с Ричардсом и не активизация деятельности ASIO. Настоящий кризис разразился 31 марта во время партийного собрания в советском посольстве. Товарищи обвинили Петрова в том, что он «бесцеремонным образом вел себя по отношению к жене посла». Подобные обвинения не раз звучали на партийных собраниях, но в этот раз в его кабинете, пока он отсутствовал, был произведен обыск. Петров был опытным разведчиком и хранил документы, предназначенные для передачи австралийской разведке, в надежном месте.

На следующий день Петров позвонил Ричардсу и сказал, что готов принять предложение и сегодня будет ночевать на одной из конспиративных квартир. Австралиец пообещал прибыть завтра в Сидней и привезти с собой отпечатанную еще месяц назад просьбу о политическом убежище, которую нужно было лишь подписать.

Он сообщил о решении Петрова полковнику Спри, и план побега вступил в действие. Всю ночь машины ASIO кружили вокруг посольства, агенты высматривали признаки активности, но все было спокойно.

2 апреля Ричардс и Петров встретились на конспиративной квартире. Петров вынул из-под рубашки две пачки документов, завернутых в газету «Правда», и переложил их в белые конверты, привезенные Ричардсом. Рон с видимой небрежностью пролистал документы и лишь потом положил их в сумку Петрова. Только теперь Петров сообщил, что является офицером МВД, и попросил еще раз подтвердить все гарантии. Квартиру Ричардс покинул в четыре часа ночи, поскольку Петров попросил «пару часов на сон».

Однако в 6 часов Ричардс вернулся с документом — просьбой об убежище. Петров поставил подпись в половине восьмого, после чего они вместе отправились в офис полковника Спри.

***

3 апреля, несмотря на свое разбитое состояние, Владимир Петров начал с решения повседневных вопросов. Он написал два письма. Первое — новому бухгалтеру советского посольства, где подробно указал свои финансовые задолженности, и приложил к письму квитанцию на 10 фунтов. Второе письмо было прощальным. В эмоциональной форме он сообщал, что собирается покончить жизнь самоубийством, обвинял в этом поступке двух послов — бывшего и нынешнего, а также своего преемника. Заканчивалось письмо драматической фразой: «Пусть они захлебнутся в моей крови».

Эти письма должны были ввести в заблуждение сотрудников советского посольства и на время отсрочить поиски сбежавшего предателя. Едва они были переданы курьеру, Ричардс незамедлительно приступил к допросу. Первые вопросы были скорее формальностью. Петрова попросили подробно описать документы, которые он добровольно предоставил Австралийской службе безопасности.

Согласно заявлению Петрова, он начал собирать документы с 20 февраля 1954 года. Но среди переданных документов были письма еще его предшественника Садовникова, который уехал из Австралии в 1952 году, а значит, резидент долго и успешно изображал неподкупного агента. Петров устно подтвердил, что все документы, которые он передал, являются подлинными и не имеют целью подбросить дезинформацию.

Один из переданных документов сразу же привлек к себе пристальное внимание. Это была отпечатанная на машинке брошюра, неизвестный автор которой на 37 страницах давал подробный план проникновения в правительственные структуры Австралии, США и Японии. И хотя конкретно Австралии касалась лишь одна страница, но она произвела эффект разорвавшейся бомбы.

Петров пояснил, что документ был составлен в 1953 году по его просьбе аналитиками из московского центра и должен был служить инструкцией по хитросплетениям австралийской политики. Появление этого документа было весьма несвоевременным, поскольку на конец мая были назначены выборы. Для бывшей колонии заветы демократии о свободном праве голоса были незыблемой истиной. А теперь получалось, что благодаря документам советского перебежчика власти могут оказать самое непосредственное влияние на выборы, так сказать, использовать служебный ресурс. Согласно комментарию Петрова во время первых допросов, один из лидеров оппозиции, работая журналистом, регулярно предоставлял советской разведке весьма ценную информацию.

Дело было настолько серьезным и срочным, что уже на следующий день Петров, Ричардс и сопровождающие их агенты охраны отправились на встречу с премьер-министром. Напряжение было настолько сильным, что, когда по дороге на загородном шоссе у одной из машин лопнула покрышка, все буквально бросились врассыпную и залегли вдоль обочин, очевидно, ожидая покушения.

После некоторого колебания премьер-министр решил не изобретать велосипед, а действовать по аналогии с делом Гузенко. Для расследования требовалось создать Королевскую комиссию, формирование и состав которой был бы одобрен парламентом. А значит, нужно было озвучить главную причину — дезертирство советского полковника.

Надвигался настоящий политический шторм.

***

После исчезновения Владимира Петрова Евдокии приказали переселиться из квартиры в посольство, а квартиру обыскали самым тщательным образом. Посольство же подало заявление в полицию о пропаже одного из сотрудников.

Спустя день Евдокия вспомнила о «друге мужа» и сумела дозвониться до Бялогузски, который незамедлительно сообщил в ASIO о звонке. По его словам, Петрова вела разговор спокойно, но дала понять, что ее «насильно удерживают» на территории посольства.

После безуспешных попыток добиться адекватной реакции от полиции первый секретарь советского посольства составил письменное обращение к премьер-министру Австралии с просьбой содействовать в розысках живого или мертвого сотрудника советского посольства Владимира Петрова. Наконец в субботу 10 апреля первый секретарь посольства появился в приемной премьер-министра с просьбой об аудиенции. Поскольку встреча не состоялась, тогда же была составлена первая официальная жалоба на неспособность австралийских властей помогать с розысками советского гражданина. А в воскресенье из Рима в Австралию вылетели два советских агента, обычно занимавшиеся решением «внештатных ситуаций». Время на игру с отсрочками стремительно заканчивалось.

В понедельник первый секретарь снова связался с офисом премьер-министра, но не услышал ничего вразумительного. Решено было в 14:30 проинформировать советское посольство о дезертирстве Петрова. Наутро премьер-министр созвал кабинет министров и сообщил о побеге советского офицера и намерении создать Королевскую комиссию. Он также уточнил, что не планирует предавать огласке имена людей, повинных в предательстве, до тех пор пока комиссия не придет к выводу о правдивости информации, переданной советским перебежчиком.

Вечером того же дня премьер-министр зачитал свой доклад в Австралийском парламенте. Его сообщение начиналось весьма странной фразой: «Моя неприятная обязанность информировать палату…», которая обычно использовалась только для объявления о начале войны или смерти одного из членов королевской семьи. Премьер по-прежнему отказывался называть имена, содержащиеся в документах Петрова, пока их подлинность не установлена Королевской комиссией. Но он сказал, что эти имена были известны австралийской контрразведке до появления документов, которые лишь подтвердили подозрения. После этого разразился настоящий шторм. Австралийская общественность была в шоке от этих заявлений и необходимости подозревать одного из своих политических лидеров в предательстве.

Единственным спокойным человеком в этом водовороте оказался Владимир Петров. Он не спеша прочел утренние газеты от 14 апреля, сообщавшие о его бегстве и последствиях для Австралии, после чего сел играть в шахматы.

Нервное состояние вернулось только после того, как Ричардс сообщил ему о готовящемся отъезде Евдокии Петровой в сопровождении одного из советских агентов, прибывших из Рима. Сквозь зубы он процедил «это плохо» и «спонтанно», после чего по подсказке Ричардса написал письмо жене с предложением присоединиться к нему.

На следующий день, 15 апреля, советский посол выступил перед прессой с заявлением о том, что австралийские спецслужбы похитили третьего секретаря. В ASIO были обеспокоены данным поворотом событий и решили действовать на опережение. Поскольку ожидалось, что советские дипломаты потребуют встречи с Петровым, бывшему агенту предложили самому написать записку советскому послу с просьбой о встрече с Евдокией.

Советские дипломаты после консультации с Москвой отказались от идеи встречи и нацелились правдами и неправдами вывезти Петрову на территорию СССР. Сотрудникам Австралийской службы безопасности были выданы указания ни при каких условиях не приближаться к Петровой и не побуждать ее к дезертирству. Оказать содействие ей можно было только в одном случае — если она сама попросит о помощи или защите.

***

Отлет Петровой в сопровождении трех советских агентов был намечен на 19 апреля. Им предстояло лететь обычным коммерческим рейсом. Поскольку советское посольство стало предметом пристального внимания не только разведки, но и обычных граждан, убежденных в том, что Петрову удерживают и пытаются увезти насильно, в этой суматохе трудно было спланировать что-либо заранее и тем более придерживаться разработанного плана.

Советские агенты понимали, что в аэропорту их будут ждать и попытаются отрезать Петрову от охраны, чтобы в этот момент сделать ей предложение, — допустим, во время прохождения таможенного осмотра. И действительно, группа австралийских контрразведчиков поджидала Евдокию в комнате для досмотра женщин, поскольку все ее охранники были мужчинами. Избежать этого оказалось нетрудно.

Группа из трех крепко сбитых мужчин с дипломатическими паспортами, двое из которых крепко держали Евдокию за руки, легко прошла на летное поле через терминал для внутренних перелетов, где их никто не ждал.

Однако на подходе к самолету приключилась неожиданность. Праздных зрителей, желавших поглазеть на советских шпионов, было так много, что полиция случайно или намеренно не справилась с ограждением и людской поток выплеснулся на летное поле. Советские агенты лишь крепче зажали женщину между собой так, что у Петровой еще несколько дней после этого оставались синяки и ссадины, и направились к самолету. Одному из случайных свидетелей даже удалось ухватиться за край плаща Евдокии, но удержать ее он не смог. В этой спешке у Евдокии слетела с ноги туфля, и она попросила агентов вернуться, но они тащили ее к самолету (эта потерянная туфля стала ключевой метафорой для нескольких художественных романов, посвященных истории Евдокии и Владимира Петровых).

Еще одна неожиданность произошла, когда группа поднималась по трапу. Перед тем как подняться на борт, Евдокия вскрикнула. Никто из присутствующих не понял, что означал этот возглас. Хотела ли она что-то высказать на прощание или наконец осознала, что ее ждет?

После посадки в самолет, казалось, все неожиданности закончились. Агенты решили дружно отметить счастливый финал крепкими напитками и для начала заказали пиво. Между тем Евдокия внезапно оказалась без присмотра. Она свободно перемещалась по самолету, ходила в туалет и заглянула в отсек к стюардессам.

Когда об этом сообщили полковнику Спри, он тут же через диспетчеров передал три вопроса, на которые должны были ответить пилоты:

1. Каково физическое состояние госпожи Петровой? Австралийская разведка была уверена, что Петрову перевозят в полубессознательном состоянии, накачанную наркотиками.
2. Высказывает ли она опасения относительно своего будущего — может быть, она боится своих сопровождающих?
3. Подает ли она какие-то сигналы о том, что хочет остаться в Австралии?

Пилот ответил, что Петрова выглядит «очень уставшей» и «очень испуганной» и выражает желание остаться в Австралии.

Спри отправил еще два вопроса:

1. Чего боится Петрова?
2. Выражает ли она желание остаться в Австралии прямо или только намеками?

В ответ пилот сообщил, что она боится своих спутников и ее желание остаться озвучено как прямой ответ.

Спри продолжил расспрашивать пилота, но теперь уже насчет курьеров. Как они себя ведут?

Описывая подробно сопровождающих Евдокии, в том числе упомянув, что они вооружены, пилот неожиданно подал руководителю австралийской разведки идею.

Несмотря на ночное время, полковник поднял с постели одного из главных государственных юристов и потребовал немедленно ответить на вопрос, могут ли курьеры, обладающие дипломатическим иммунитетом, путешествовать с оружием на борту.

Вердикт юриста был неоднозначным: согласно международным дипломатическим законам, лица, обладающие подобным иммунитетом, не подлежали осмотру. Но в соответствии с внутренними законами Австралии на борту воздушных судов был запрещен провоз оружия. Спри решил устроить ловушку — вынудить советских агентов достать оружие, тем самым как бы предъявив его официальным лицам, после чего разоружить их.

Самолет сделал разворот в воздухе и к 5 утра оказался на аэродроме Дарвин. Пилоты попросили пассажиров покинуть салон для дозаправки. Группа советских агентов выходила последними.

Едва советские агенты с Петровой спустились по трапу на землю, несколько человек подхватили их всех под руки и повели в разные стороны. Сообразив, что это ловушка, один из агентов выхватил оружие, и тогда четверо дюжих полицейских навалились на могучего русского богатыря. Его спутники оказали символическое сопротивление, позволив себя разоружить без борьбы, и потребовали лишь немедленно связать их с консулом.

Едва Петрова оказалась среди австралийцев, ей сразу же задали вопрос, «желает ли она получить убежище». Она простонала: «Я не знаю, не знаю». Ее бросились заверять, что она может спокойно остаться в Австралии, не опасаясь за свою жизнь.

Придя в себя, Петрова попросила связать ее с мужем. Она также отказалась от охраны и высказала желание вернуть ее под охрану советских агентов. Все были в шоке от подобного поворота событий. Петров по телефону уверял, что с ним обращаются самым лучшим образом, и умолял подписать документ с просьбой о предоставлении убежища. После разговора с ним Евдокия неожиданно для всех заявила, что это не ее муж, а настоящий Петров мертв. Советские курьеры снова собрались вокруг нее.

Казалось, все кончено. Сотрудники ASIO уже прощались с ними, когда Петрова подмигнула одному из них. Советские агенты были не готовы к такому развитию событий, поэтому, когда Петровой предложили поговорить наедине, их моментально оттеснили.

В отдельном кабинете Петрова заявила, что хочет остаться в Австралии, но отказалась подписывать какие-либо документы до тех пор, пока не увидит своего мужа. Евдокию отвели к машине, которая повезла ее на встречу с мужем, а разочарованные советские дипломатические курьеры сели на самолет и отправились на родину.

***

Петровы доставили невероятно много неприятностей ASIO. Сегодня мало кто вспоминает о жизни предателей после из бегства. Долгое время информация о пьянстве Петрова и семейных конфликтах, неспособности устроиться в мирной жизни и простить себя за собственный поступок была известна лишь специалистам.

Зато 20 апреля все австралийские газеты опубликовали фотографию, на которой две гориллы славянской внешности тащат в самолет молодую привлекательную плачущую женщину, да еще и обутую на одну ногу. За пасхальную неделю эта фотография облетела весь мир и стала настоящим символом холодной войны на Западе. Журналисты в своих материалах упражнялись в риторике на тему приоритета морали над дипломатическими протоколами. На этом фоне выделялась статья британского журналиста Яна Флеминга в «Санди таймс», который рассуждал не о Евдокии и «факеле свободы». Бывший сотрудник секретных служб видел ситуацию под другим углом: он писал о советских убийцах, «посланниках смерти», способных настичь любого жителя планеты в любой точке мира.

Эта тема не покидала его воображение. Может, потому за год до своей смерти он жаловался в письме Сименону: «Я изобрел самые безнадежно звучащие сюжеты; очень часто они основаны на том, что я прочитал в газете. И люди говорят: “О, это все чепуха”, а затем русские приезжают в Германию и стреляют в людей из пистолетов с цианистым калием. В прошлом году русский получил суровое наказание за убийство трех западных немцев. Я постоянно обнаруживаю, что вещи, о которых я читал в каком-то непонятном журнале или где-то еще, всегда воплощаются в реальной жизни».

Убийство

Бегство Владимира и Евдокии Петровых стало исходной точкой в процессе создания романа «Из России с любовью». Громкое событие случилось в апреле 1954 года, когда Флеминг еще работал над своим третьим романом об агенте 007 — «Лунный гонщик». Подобно большинству журналистов Ян обратил внимание на фото Евдокии, которую в одной туфле тащат в самолет «два русских медведя». Для своей колонки в «Санди таймс» он написал статью об «ангелах смерти», которых МГБ под руководством Лаврентия Берии рассылает по всему миру с приказами об уничтожении предателей. Но это была не банальная трепотня: специалисты могли заметить, что ее написал человек, владеющий самой актуальной информацией. Например, Флеминг упоминал некую мадам Рыбкину, полковника русской спецслужбы, которую назвал «самой могущественной шпионкой в мире». Мы скорее знаем «мадам Рыбкину» как писательницу Зою Воскресенскую, автора книг, выходивших в Советском Союзе миллионными тиражами. И действительно, Зоя Воскресенская-Рыбкина была одним из самых активных советских агентов до и во время Великой Отечественной войны. Западные спецслужбы шокировал другой факт, а именно, что в 1953 году она стала главой спецчасти в Воркутлаге — одном из филиалов печально известного ГУЛАГа. Сегодня известно, что эту должность мадам Рыбкиной предложили в ответ на просьбу не увольнять ее после смерти мужа и позволить «доработать два года до пенсии на любой должности». Из этого примера мы видим, что хотя западные спецслужбы и обладали последней информацией, но не всегда могли дать ей правильную оценку. Позднее «мадам Рыбкина» стала прототипом Розы Клебб — единственной женщины, одолевшей английского супершпиона Джеймса Бонда. А еще Флеминг, очевидно, желал привлечь внимание Петрова, который во время войны работал бок о бок с «самой могущественной шпионкой в мире», действовавшей под прикрытием дипломатического иммунитета в посольстве Швеции.

Но для склонного к детальному перфекционизму Флеминга общей информации было мало. Подняв старые связи, Ян добился встречи с Владимиром Петровым, рассчитывая получить громкий материал. Однако после встречи с человеком, который передал информацию о живых и здоровых «пропавших дипломатах» Дональде Маклине и Гае Берджессе, проживающих в Самаре, и первым сообщил западным спецслужбам о «третьем человеке» из МИ-6, Флеминг неожиданно сник и ограничился небольшой статьей о разговорчивом и веселом русском шпионе и его увлечении футболом.

Мы знаем Флеминга как талантливого журналиста, который любил включить в создаваемый роман порцию свежей информации о деятельности спецслужб, однако летом 1954 года после интервью с Петровым он начал писать самый «нешпионский» роман из всей серии о Джеймсе Бонде — «Бриллианты вечны», настолько далекий от мира шпионажа, что автору по просьбе редактора придется объяснять читателям, какое вообще отношение имеет глава внешней разведки М. к пропаже алмазов. А нам же остается гадать, о чем таком поведал бывший полковник МГБ английскому журналисту, обладавшему богатым опытом работы на секретные службы.

Выскажу предположение, что подсказка находится у нас под носом — в романе «Из России с любовью». Полную версию интервью, запрещенную к публикации, и невероятные разоблачения, потрясшие английскую разведку после «откровений» Петрова, Флеминг изложил в «метафорической истории» о том, как сотрудники советской разведки одолели лучшего английского шпиона. Только вот на обдумывание сюжета, который мог бы устроить «друзей из спецслужб», у Флеминга ушел год с лишним. Ведь решение о написании пятого романа, самого невероятного в серии о Джеймсе Бонде, было принято во второй половине лета 1956 года, когда Флеминг вплотную приступил к сбору материалов. Самого невероятного (смело это повторю), поскольку большая его часть посвящена не английской разведке и подвигам агента 007, а противникам: разведке Советского Союза и одному из ее самых легендарных подразделений — СМЕРШу. Как только идея созрела, в начале сентября Ян Флеминг вылетел в Стамбул, где должна была проходить 23-я Международная конференция Интерпола, посвященная вопросам европейской безопасности.

Высшие полицейские чины хотели поднять престиж Интерпола и в доказательство масштабного расширения влияния единой европейской полиции решили провести очередную конференцию в Стамбуле, на самом краю цивилизованного мира. Ян получил приглашение от своего старого знакомого сэра Рональда Хоу, помощника комиссара Скотленд-Ярда.

С английским лордом Ян познакомился в последний день 1953 года, после того как обнаружил, что ни один из экземпляров имеющегося у него дома огнестрельного оружия не имел необходимой лицензии. Большая часть арсенала Флеминга представляла собой экспонаты, подарки друзей, напоминавшие ему о былых временах. Например, пистолет системы «Кольт» с 12 патронами и гравировкой «Для спецслужб», сделанный оружейниками из Голландии, был подарен ему полковником Донованом «за некоторые услуги, оказанные Управлению стратегических исследований во время войны». Браунинг, врученный адмиралом Джоном Годфри, Флеминг неизменно носил в кобуре, пока служил в военно-морской разведке. О необходимости иметь разрешение он узнал в авиакомпании, когда, покупая билет, сообщил, что собирается взять с собой на Ямайку старую винтовку.

Сэр Рональд был редким и счастливым исключением в среде высокомерных и чванливых английских аристократов. Он внимательно выслушал Яна и без лишних вопросов дал распоряжение об оформлении положенных разрешений. Спустя год, когда в новогодние каникулы 1955 года в газетах было напечатано объявление о том, что сэр Рональд удостоен рыцарского звания, Флеминг отправил ему поздравительную открытку: «Я надеюсь, что Интерпол гордится вами!». На оказанную когда-то услугу начинающий писатель решил ответить скромным подарком: в новом романе о Джеймсе Бонде он в деталях описал свою первую памятную встречу с сэром Рональдом, который появляется в роли суперинтенданта Ронни Вэлланса:

Почти пять минут понадобилось Бонду, чтобы стряхнуть с себя уныние и понять, что равнодушный к межведомственной вражде Ронни Вэлланс действительно рад его приходу и заинтересован лишь в одном — сохранить «Мунрейкер» и уберечь лучшего из своих сотрудников от возможных неприятностей.

Вэлланс был прирожденный дипломат. … Говорил искренне и профессионально. Ни словом не обмолвившись о деле, он завоевал дружбу и полное расположение Бонда.

…Бонд подумал, что своим умением ладить с людьми Вэлланс был, по-видимому, обязан двадцатилетнему опыту бесконфликтного сотрудничества с МИ-5, а также с униформированным персоналом и общению с полуграмотными политиками и вечно обиженными иностранными дипломатами.

Когда после четвертьчасового напряженного разговора они расстались, каждый знал, что обрел союзника. … Также он оценил профессионализм Бонда и отсутствие у него каких бы то ни было ведомственных амбиций по отношению к Специальному управлению. Что же касается Бонда, то он был восхищен тем, что узнал об агенте Вэллансе, и больше не чувствовал себя одиноким, ибо за ним стоял Вэлланс и все его управление.

Покидая Скотленд-Ярд, Бонд твердо знал, что не отступил от первейшего принципа Клаузевица — он обеспечил себе тылы.

(«Лунный гонщик»)

В августе 1956 года писатель с радостью принял предложение старого знакомого посетить Стамбул в надежде, что столица Турции поможет в решении нескольких задач. Прежде всего он планировал найти экзотические пейзажи для следующего романа о приключениях агента 007, а также надеялся почерпнуть из докладов интересную информацию о международной преступности. Только вот конференция оказалась скукой смертной, доклады были сухими и малоинтересными. Когда же по окончании мероприятия полицейские чины предложили Флемингу написать книгу об Интерполе, он отказался.

А пока, собираясь в Стамбул, Флеминг взял с собой в дорогу самый известный шпионский роман своего времени — «Маску Димитриоса» Эрика Эмблера. Семь с половиной часов перелета с посадками на дозаправку тянулись бесконечно. Флеминг почти буквально воспроизведет описание своего перелета в романе «Из России с любовью».

Роман показался Флемингу скучным, Стамбул в описаниях Эмблера представал грязным и дряхлым. Тем не менее, как и в других произведениях о «Большой игре», было в нем нечто завораживающее, о чем Флеминг поведал устами своего героя — Бонд во время перелета в Стамбул тоже читает «Маску Димитриоса»: «…он протянул руку к лежащему под сиденьем плоскому атташе-кейсу, достал оттуда “Маску Димитриоса” Эрика Эмблера…».

Флеминг быстро устал от чтения и закрыл книгу, когда самолет пролетал над Швейцарией. Он взглянул через иллюминатор на покатые склоны Альпийских гор, и на него нахлынули воспоминания, а в голове невольно стали складываться фразы будущего романа: «Бонд отложил в сторону книгу и принялся за еду. Внизу промелькнуло стальное зеркало Женевского озера и сосновые леса, поднимающиеся к заснеженным пикам Альп. Самолет пролетел совсем рядом с огромным клювом Монблана. Бонд посмотрел вниз — на серые, как слоновья шкура, языки ледников — и вдруг увидел себя, семнадцатилетнего юношу, на вершине скальной расщелины с веревкой, обвязанной вокруг пояса, страхующего двух своих товарищей из Женевского университета, которые поднимались к нему по отвесной скале». Когда-то Флеминг так же ходил покорять заснеженные склоны Альп с молодыми дипломатами из Лиги наций, а по пути расспрашивал их о деталях международных отношений и старательно учил русский язык.

Вместе с другими участниками конференции Ян остановился в отеле «Стамбул-Хилтон», названном в честь его владельца Конрада Хилтона, где сервис и отношение к постояльцам были на высоте. Яну достался отличный номер, который он немного приукрасил в своем воображении, превратив в номер для новобрачных: «Солнечный свет заливал ее [комнату] через широкие двойные окна, выходящие на балкон. Стены были покрашены в розовые и белые цвета. Мебель, хотя и несколько поцарапанная, сохраняла элегантность начала века. На полу лежали роскошные бухарские ковры. С потолка, украшенного изысканной лепниной, свисала хрустальная люстра. Справа стояла поистине огромная кровать, а стену за ней украшало большое зеркало в позолоченной раме. Бонда это позабавило. Комната для новобрачных! Не хватало только зеркала на потолке. Просторная ванная, примыкающая к спальне, была оборудована буквально всем, включая биде и душ. Бритвенные принадлежности Бонда были аккуратно разложены на полочке над умывальником». Здесь пройдет любовное свидание Бонда и Татьяны Романовой. Завалившись на диван и откупорив бутылку с бурбоном из мини-бара, Флеминг решительно открыл триллер Эмблера, но дочитать роман даже во время скучной конференции ему не удалось. Полной противоположностью нудного мероприятия стали события, происходившие на улицах города. Писатель стал свидетелем так называемого Стамбульского погрома.

В первый же день конференции — утром во вторник 6 сентября, пока делегаты получали ключи от своих номеров и перебрасывались шутками о наряженном по-восточному в цветистые и яркие тона зале для заседаний, в газетах появилось тревожное сообщение о погроме, устроенном греческими террористами в Салониках. Вечерние газеты с преувеличенным восточным пафосом трубили об ущербе, нанесенном греками родине Кемаля Ататюрка. А той же ночью «при мирном свете месяца размером в три четверти от полной луны» случился шабаш. Простые турки попытались изгнать со своей территории всех греков — нацию, осквернившую святыню отца современной Турции. В метафорическом описании Флеминга «простой житель Турции, обычно светящийся приветственной улыбкой, той ночью превратил Стамбул в руины».

Наутро вместо отчета о конференции Интерпола Флеминг отправил в «Санди таймс» эмоциональную статью «Великий бунт Стамбула», которую напечатали только 11 сентября, потратив несколько дней на согласование текста с Министерством иностранных дел.

«Это было худшее восстание в истории современной Турции, — сообщает Флеминг читателям с оттенком гордости. — По обе стороны от Босфора в каждом шумном переулке и элегантном бульваре разразилась ненависть и пробежала по улицам, как лава. … Несколько раз в течение ночи любопытство вытаскивало меня из безопасного отеля “Хилтон” и тянуло в город, где на улицах выли монстры под своими развевающимися красными флагами с белой звездой и серпом луны. Из гневной толпы изредка раздавались крики, а затем — грохот разбитого стекла и, возможно, сдавленные крики. Автомобиль вышел из-под управления и врезался в кричащую толпу, а крики сменились воплями и жестами, указывающими на искалеченные тела на месте катастрофы. А над всем этим поднимались сирены машин скорой помощи и новеньких полицейских машин, привезенных из Америки».

При прочтении статьи, видно, как эмоции переполняют Флеминга, и он с легкостью выплескивает их на читателей. Воспоминания об этом «запахе опасности» Флеминг сберег для своего романа: «Это был не воображаемый, а настоящий запах — смесь пота и электричества».

В ту ночь к писателю вернулось чувство, которое почти стерлось за несколько мирных лет после войны. Растворилось в череде бесконечных рабочих будней, превращающихся в бесконечную рутину, в неизменных выходных и праздниках в кругу семьи. Именно в Стамбуле писатель снова ощутил то, чего ему так не хватало в размеренной семейной жизни. Подобно любимым писателям Эдгару По и Роберту Льюису Стивенсону, он писал о запахе смерти и шуме опасности, кровопролитии, хаосе и бойне. Под утро его «стошнило» от увиденного.

Турецкие власти не хотели осложнений с полицией сразу 52 стран, откуда прибыли делегаты, а потому отель охраняла не только «эскадрилья кавалеристов, выглядящих как жестокие средневековые всадники на грязных лошадях», но и американские танки «Шерман».

Когда встало солнце, вместе с ночной тьмой отступили и дикие инстинкты. Флеминг обнаружил, что в уютном номере «Хилтона» под защитой обученных американскими специалистами полицейских в «безликом прямоугольнике из бетона и стали» остался лишь расчетливый бизнесмен и тактичный английский джентльмен. Это преображение отчетливо видно в статье — эмоциональные рваные фразы сменяются цифрами: «Ночью был нанесен ущерб, оцениваемый в миллионы фунтов. Многие бизнесмены, включая несколько британцев, разорены, а консульство и уцелевшая часть британского сообщества сплачиваются в стремлении оказать им помощь».

Статью о конференции он написал, скорее повинуясь долгу службы, упомянув только об одном докладе про международную контрабанду золота и наркотиков. Доклады «Преступность и болезни» и «Взаимоотношения между полицией и банками» не вызвали у автора шпионских романов ничего, кроме зевоты. В письме из Стамбула, адресованном адмиралу Годфри, Флеминг, не таясь, описывает свои ощущения: «Преступник, задумавший злодеяние, испытывает презрение к подобным полицейским». И чуть дальше продолжает: «Проблема полицейских заключается в том, что они понятия не имеют, насколько интересная у них работа, и считают уголовные дела большим занудством».

А вечером вернулись адреналин и жажда опасности. Флеминга снова потянуло в опасный Стамбул. Опытный разведчик не рискнул отправиться на прогулку один и после расспросов нанял проводника — энергичного турка Назима Калкавана. Турок оказался не только великолепным проводником, но и весьма любопытным типом. Он получил образование в Оксфорде, а в Стамбуле ему принадлежала небольшая компания по перевозке через Босфор. Турецкий провожатый, подобно Флемингу, был гедонистом. Он обожал отличные сигареты, крепкие напитки, красивых женщин и другие радости жизни, а свою жизненную позицию формулировал кратко и удивительно просто: «Подобно моему отцу, я потребляю женщин в большом количестве. Но, в отличие от него, я пью и курю, а это мешает любви, как и моя работа. Из-за слишком большого умственного напряжения кровь приливает к голове, а не к тем частям тела, которым она больше всего нужна. Но я жаден до жизни и часто перехожу разумные границы. Когда-нибудь сердце у меня неожиданно остановится. В него вцепится Железный Краб, как это случилось с моим отцом. Но я не боюсь Железного Краба. На моем памятнике напишут: “ЭТОТ ЧЕЛОВЕК УМЕР, ПОТОМУ ЧТО СЛИШКОМ ЛЮБИЛ ЖИТЬ”».

В первый же день между мужчинами установилась крепкая дружба. Флемингу многое нравилось в этом человеке «с черными вьющимися волосами и кривым носом», с лицом «бродячего солдата удачи». Ему нравилось пожатие «теплой и сухой руки», неутомимая энергия и неисчерпаемый запас историй.

«Я редко встречал кого-либо в своей жизни, — рассказывал позже Калкаван о Флеминге, — с таким количеством тепла, с таким жизнелюбием, с такой отзывчивостью ко всему». Калкавану нравилось неисчерпаемое желание Яна познакомиться со Стамбулом, насладиться тайными удовольствиями и презрение к интеллектуалам.

Как вы догадываетесь, Назим стал моделью для одного из героев романа — Дарко Керима, турецкого агента СИС, который помогал Бонду во время его приключений в Стамбуле. «Бонд думал, что никогда не видел такой жизненной силы и тепла в человеческом лице. Это было похоже на то, чтобы быть рядом с солнцем, и Бонд отпустил сильную сухую руку и уставился на Керима с дружелюбием, которое он редко чувствовал к незнакомцу».

Где только не побывал Флеминг вместе с Калкаваном. В огромном древнем Стамбуле были некая угрюмость и восточный блеск. Благодаря экскурсиям турецкого провожатого он представал живым городом, способным помогать друзьям и сопротивляться врагам. Предоставлю слово самому Флемингу — не только бывалому путешественнику, но и мастеру описывать экзотические места: «Ровно в девять утра элегантный “роллс-ройс” бесшумно подкатил к подъезду гостиницы и повез Бонда через площадь Таксим, оживленные улицы Истиклала и мост Галата Бридж, переброшенный через Босфор, обратно в Европу. Огромный автомобиль пробирался по мосту среди бесчисленного множества повозок и велосипедов, обгоняя трамваи и расчищая себе дорогу могучим ревом воздушного гудка, на резиновый баллон которого то и дело нажимал шофер. Наконец они съехали с широкого моста, и перед ними открылась старая европейская часть Стамбула с тонкими минаретами, вонзающимися в голубое небо, подобно копьям, и куполами древних мечетей, напоминающих огромные выпуклые груди. Все это походило на иллюстрации к “Тысяче и одной ночи”…»

Вместе с Калкваном Флеминг смог испытать все доступные наслаждения и соблазны Стамбула. Опытный путешественник с легкостью переносил неудобства, которые вознаграждались радостью от очередного приключения. А потому ни вестибюль гостиницы, где он остановился на одну ночь, соблазнившись звучным названием «Хрустальный дворец», «с засиженными мухами пальмами в бронзовых кадках, пол из выцветших плиток мавританского кафеля», ни отсутствие воды в кране не могли испортить Флемингу удовольствие от турецкой кухни: «Завтрак превзошел все ожидания. Простокваша в голубой фарфоровой кружке была с желтоватым оттенком и густая, как сметана. Инжир — зрелым и мягким, а кофе — черным, как смоль, и свежемолотым».

Домой Флеминг возвращался на одной из послевоенных версий «Восточного экспресса» — «Симплтон Ориент Экспресс». Наэлектризованный эмоциями писатель ожидал от поездки очередного приключения. Едва он взглянул на железную табличку с надписью «Стамбул — Салоники — Белград — Венеция — Милан — Лозанна — Париж», ему пришли на ум романы Агаты Кристи и Грэма Грина, которые задолго до него подметили это сочетание роскоши и смертельной опасности. Если быть честным, то описание «Восточного экспресса» у Флеминга мне нравится больше других. Обилие технических деталей звучит в романе, словно речитатив из оперы Вагнера. Но путешествие Флеминга было удивительно скучным, поскольку всю дорогу не работал вагон-ресторан и не было рядом прекрасной Татьяны Романовой, способной скрасить длительную поездку. К счастью, Калкаван, пришедший на вокзал попрощаться с другом, передал ему большую плетеную матовую корзину, полную турецкого сыра, колбас и фруктов. Ян уплетал продукты, хранившие запах Солнечной страны, и вспоминал об угощениях Калкавана: «Принесли второе блюдо и с ним бутылку каваклидере — красного вина, похожего на бургундское, только с более резким букетом. Кебаб с перцем и разными специями понравился Бонду. Керим ел что-то вроде бифштекса по-татарски — огромный плоский гамбургер из тщательно перемолотого сырого мяса с чесноком и перцем, политый яйцом. Он предложил Бонду попробовать. Бифштекс тоже был удивительно вкусным».

Флеминг вновь взялся за чтение «Маски Димитриоса», но вскоре отложил книгу, дочитать роман ему так и не удалось. Спокойное чтение в комфортабельном вагоне было не для него, он жаждал опасности. Теперь он рылся в памяти, пытаясь отыскать упоминание о каких-либо реальных случаях, связанных с «Восточным экспрессом», но безуспешно. Реклама «роскошных поездок» тщательно стирала любые намеки на опасность.

Лишь по возвращении домой он нашел в подшивках газет упоминание о загадочной смерти военно-морского атташе США в Румынии. Труп капитан Юджина С. Карпе, отслужившего три года в Бухаресте и направлявшегося в Париж, был найден рядом с железнодорожными путями в туннеле к югу от Зальцбурга. Расследование этого убийства так и не было закончено, а потому по давней традиции его до сих пор без каких-либо оснований списывают на русских. Но «Восточный экспресс» электризовал воображение, творческая энергия била ключом, и в романе экспресс стал площадкой для финальной схватки между Красным Грантом и агентом 007.

Впрочем, время для написания романа еще не наступило. Флеминг до мозга костей был англичанином, для которого традиции были неотъемлемой частью жизни. Написание романов к этому моменту также превратилось для него в незыблемую традицию, стало частью жизненного распорядка.

Два месяца зимнего отпуска писатель проводил на Ямайке. Здесь он стремительно выстукивал на машинке сюжет очередного романа о Джеймсе Бонде, а вернувшись в Лондон, на протяжении нескольких месяцев редактировал и дорабатывал «первый вариант». Он консультировался со специалистами в области подводного плавания, огнестрельного оружия или добывания бриллиантов, вносил в текст изменения и заново перепечатывал страницы. Листы с правками он, как правило, выбрасывал, а репортерам неустанно травил байки о том, что пишет свои романы сразу и набело. До нас дошли правки только к двум произведениям. Рукопись первого романа Флеминг сохранил, потому что был заядлым библиофилом. Правки к роману «Из России с любовью» сохранились, поскольку автор вложил в работу над ним невероятное количество усилий, что было для него несвойственно. Эти две рукописи есть свидетельство того, что легенда о романах, написанных набело, за один присест, была элементом продвижения, продуманной частью имиджа «человека, ведущего легкий и непринужденный образ жизни».

А пока Флеминг по привычке продолжал накапливать впечатления, которые ему предстояло запечатлеть на бумаге во время своего отпуска на Ямайке. Его внимание было сосредоточено на финансовых вопросах. Точнее, на продаже Североамериканского газетного альянса канадскому синдикату. Его давний друг Ивар Брайс несколько лет назад приобрел контрольный пакет акций крупнейшего газетного синдиката, который в лучшие времена конкурировал с «Нью-Йорк таймс» и «Лос-Анджелес таймс». Он предложил Флемингу долю в обмен на помощь в управлении. Однако с появлением телевидения альянс резко сдавал позиции, и, поразмыслив, друзья решили продать акции. Сделка прошла удачно, и Флеминг, довольный тем, что выручил неплохие деньги, вернулся в Лондон.

Причина для поездки, как обычно, имела свое второе дно. Американские читатели проявляли все больший интерес к приключениям британского шпиона. В сентябре в США должен был выйти роман «Лунный гонщик», а ведущий критик популярной литературы Энтони Баучер, написавший разгромные рецензии на два первых романа Флеминга, неожиданно с доброжелательностью отозвался о третьем: «Я не знаю никого, кто писал бы об азартных играх ярче, чем Флеминг». Правда, в финале своей рецензии серьезный критик по-прежнему корчил мину: «Хотелось бы только пожелать, чтоб его книги целиком соответствовали уровню игровых эпизодов».

Из Европы также приходили хорошие новости: «Казино “Рояль”» перевели и напечатали в Германии. И пусть тираж его последнего романа «Бриллианты навсегда» был всего 12 тысяч экземпляров, а значит, он не тянул на бестселлер, приятные известия все чаще заставляли автора улыбаться.

Успех романов о Бонде заметили родные британские кинокомпании и спешно делали агенту Флеминга предложения об экранизации. Впрочем, слово «спешно» неуместно, поскольку переговоры эти длились бесконечно долго: Флеминг имел удивительно оптимистичные планы относительно будущего своих книг на экране и просил запредельную сумму за права, а до подписания контракта с голливудской студией было еще далеко.

Теперь автора беспокоили запутанная ситуация с правами и невнятные объяснения литературных агентов. Пока Флеминг пытался скрасить дорогу в Америку все еще недочитанным романом «Маска Димитриоса», ему пришла в голову отличная идея. Эрик Эмблер был родом из актерской семьи, а его романы до и во время войны пользовались невероятной популярностью. Флеминг подумал, что именно Эмблер мог бы подробно поведать своему молодому коллеге о хитростях авторского права, поделиться опытом создания трастов и получения максимальных гонораров из издательской и кинематографической индустрии. Ян был давно знаком с Эриком и знал, что тот, несмотря на звездную популярность, никогда не откажет друзьям. Три года назад Эмблер рекомендовал Яну бухгалтера, который показал себя с самой лучшей стороны. Флеминг также слышал от знакомых, что популярный писатель организовал трастовый фонд, чтобы снизить налоговую нагрузку на гонорары от книг, права от фильмов и доходы от рекламы. Он пригласил Эмблера на ланч в ресторан «У Скотта».

Эрик, как всегда, с радостью откликнулся на предложение, он был очень открытым и дружелюбным человеком. Он охотно поведал Яну все, что знал о финансовой стороне дела, и порекомендовал, к кому можно обратиться за помощью.

Первый ланч затянулся, и они договорились о втором, а потом — о третьем… Так обеды с Эмблером переросли в регулярные встречи, а информация у Эрика все не заканчивалась. Он рассказывал не только о зарубежных издателях и агентах в Европе, но также консультировал Флеминга относительно тонкостей восточной политики, ведь большая часть следующего романа должна была развиваться в столице бывшей Византийской империи. От Эмблера Флеминг узнал о полковнике Z.

«Полковник Z» — подполковник сэр Клод Данси — был заместителем начальника СИС и главой теневой сети Z. Данси был остроумным, злобным, обаятельным и слегка сумасшедшим. В возрасте шестнадцати лет Данси, который не имел склонности к гомосексуализму, был соблазнен Оскаром Уайльдом. Его отец пригрозил драматургу судом, а сам отправил молодого Клода в Африку. Клод был завербован во время англо-бурской войны, а после «краха Уолл-стрит», когда он потерял все деньги, был вынужден выполнять различные поручения британской разведки. Накануне Второй мировой войной внезапно вышел в отставку, позволив распространяться слухам, что его уволили за воровство. А на самом деле, полагая, что СИС плохо организована и неэффективна, он приступил к созданию параллельной организации под прикрытием респектабельного бизнеса по импорту-экспорту в Доме Буша. Он нанимал по совместительству обычно неоплачиваемых агентов, включая журналистов, бизнесменов, игроков и плейбоев. Агенты Данси имели кодовое имя Z и старались избегать использования беспроводной связи для сообщений. В 1939 году сеть Z была поглощена СИС, и в качестве помощника нового «C» (Стюарта Мензиса) Данси содействовал координации активного шпионажа до конца войны. Флеминг вспоминает о полковнике в романе «Из России с любовью», когда Дарко Керим, друг Бонда, убитый в «Восточном экспрессе», ссылается на «майора Данси», своего предшественника в качестве главы «секции Т». Два знаменитых человека, которые работали в разведке военного времени с настоящим Данси, дали очень разные оценки полковнику Z: Малькольм Маггеридж назвал его «единственным профессионалом в МИ-6»; историк Хью Тревор-Ропер, лорд Дакр, в противоположность этому охарактеризовал его «полным дерьмом, коррумпированным и некомпетентным, но обладающим низкой хитростью».

***

В тот год Флеминг летел на Ямайку в одиночестве.

Когда зашла речь о предстоящем отдыхе, он категорично заявил своей жене Энн, что хочет оставить их сына Каспара дома в Англии. Для Яна Ямайка была не просто местом отдыха, а «лекарством», которое требовалось принимать раз в год. Для Энн настойчивые требования мужа стали отличным поводом отказаться от поездки. Она в категоричной форме сообщила мужу, что не желает оставлять Каспара одного, и принялась жаловаться друзьям, что после рождения сына Ян стал упрямым и невротичным. На деле Энн просто не могла побороть свои фобии. После авиакатастрофы, случившейся в рождественские каникулы прошлого года, она отказалась лететь самолетом и добиралась на Ямайку по воде. Еще больше она боялась за сына, ей снились дурные сны, что Каспар остался один, а его родители погибли.

Флеминг не боялся перелетов и, подобно Бонду, предпочитал рейсы 13-го числа, особенно если это была пятница, и обожал 13-е место, поскольку оно обычно пустовало. В романе он с юмором подтрунивает над страхами Энн: «На борту самолета, кроме него, было еще двенадцать пассажиров. Он улыбнулся при мысли о том, как была бы потрясена его секретарша, Лоэла Понсонби, узнай она о тринадцати пассажирах. Накануне, когда он вернулся от М. и начал собираться в путь, она отчаянно возражала, узнав, что вылет назначен на пятницу тринадцатого числа. “Но ведь именно тринадцатого путешествовать лучше всего, — терпеливо объяснил Бонд. — В этот день всегда мало пассажиров, можно удобно расположиться в самолете, и обслуживание куда лучше. Я всегда стараюсь летать тринадцатого числа, если у меня есть выбор”».

В этот раз он никак не успевал на 13 января, пришлось билет первого класса на трансатлантический перелет до Ямайки с пересадкой в Нью-Йорке взять на четырнадцатое. Ян был одет в светлое пальто от «Бёрберри», что делало его похожим на секретного агента — не на Джеймса Бонда, а скорее на интеллигентных шпионов из романов Грэма Грина.

Едва очутившись на берегу моря в «общей комнате», как он прозвал ее после женитьбы, Ян понял, как сильно скучает по жене. Он поставил на тумбочку фотографию с Энн и Каспаром, которую в последний момент запихнул в дорожный чемодан, и принялся строчить эмоциональное письмо.

Начало было вызывающим: «Что ты думаешь, я делаю, когда бываю за границей? Я не сижу один. Полагаю, что ты хотела, чтобы я этого не делал. Но я тоже человек». Однако вскоре рваные экспрессивные фразы сменяются длинными рассказами о последних новостях с Ямайки, а подогретый несколькими стаканами джина с тоником градус напряжения неожиданно падает. Ян пишет о знакомстве в самолете с Труменом Капоте и о новом садовнике. Потом его мысли — очевидно под воздействием алкоголя — начинают путаться, и он зачем-то вспоминает о своем новом фиолетово-синем «остине». В финале письма, успев к тому времени «расправиться с пятым бокалом джина», Флеминг молит: «Приезжай, если сможешь. Во всем мире я люблю только тебя».

Ответное письмо Энн было написано в том же духе. Напряжение последних месяцев улетучилось, разлад был забыт. Она вспоминает о супе из бобов, которым их кормила черная ямайская мамочка, о птицах под окном, о том, как Ян мешал ей высыпаться по утрам, выстукивая очередную главу на своей машинке. Она сообщает, что купила две медные картинки с изображением лошади, которую обожал Ян. А завершает не менее романтичным пожеланием: «Надеюсь, пока меня нет рядом, ты не научишься быть счастливым».

В письме другу семьи Ивлину Во Энн признается, что скучает по Яну и «Золотому глазу»: «Я люблю рисовать, в то время как Ян барабанит рядом свою порнографию».

Если не считать отсутствия Энн, в тот год в «Золотом глазу» все было как обычно. В доме Флемингов у самого моря собралась на отдых разношерстная компания. Микки Реншоу, рекламный директор из «Санди таймс», докучал Яну апокалипсическими рассказами о неизбежном крахе газетного синдиката. Флеминг всячески избегал любых напоминаний о работе: во-первых, он был на Ямайке в отпуске и хотел забыть о рабочих буднях, а во-вторых, он был прилежным сотрудником, и в рабочее время все его усилия были направлены на развитие и стабильность газеты. Гостями в этом году также были сэр Альфред Бейт, его старый друг еще с 30-х годов, со своей женой Клементиной, худой и высокой, «будто по ней проехали катком», и издатели из Нью-Йорка — Эл и Нэнси Харт. В следующем письме Энн он сообщает, что Нэнси — несносная болтунья, и добавляет, что «вообще все иностранцы губительно действуют на англичан». Единственным собеседником, с которым Яну хотелось общаться, был молодой писатель Трумен Капоте, чья проза, по словам Энн, была «многообещающей». В финале следующего письма Ян делает попытку извиниться: «Хотел бы я начать все сначала и стереть с лица земли черные пятна, поставленные за последние четыре года, но ты никогда не узнаешь, насколько это трудно для меня».

В ответном письме Энн уже не слышно ни обиды, ни слез. Начинает она его с шутки: «“Золотой глаз” стал последним гетеросексуальным домохозяйством в растущем гей-анклаве». И добавляет: «Какова теперь будет у него [Капоте] репутация?». Потом она рассказывает мужу, что побывала на большой вечеринке в Париже — «костюмированном балу у мадам де Ноай». Гости должны были своими костюмами представлять известных писателей или художников своей страны. Энн была в костюме куртизанки Ридженси Харриет Уилсон, известной в Европе откровенными мемуарами. В конце она отмечает, что чувствует себя гораздо лучше, чем десять лет назад.

Капоте прибыл последним из гостей и показался Яну несколько измотанным перелетом. Он терпеливо позволил Трумену весь день продрыхнуть на диване, а сам напечатал очередную главу из романа и аккуратно вложил листы в папку с надписью «Из России с любовью», поплавал в бухте и сытно поел. Капоте встал с дивана, только когда начал спадать дневной зной. Флеминг тут же сделал два коктейля из сока апельсина и лайма с ромом, после чего они вдвоем отправились в гости к соседу — Ноэлю Кауарду. Английский драматург и актер был хорошим другом Флемингов и постоянным жителем Ямайки, а после отказа делать сумасшедшие выплаты в казну стал одним из первых «налоговых невозвращенцев». Кауард, как обычно, завел разговор с упаднической ноты: «Мы потеряли желание работать, потеряли чувство промышленности, мы потеряли чувство гордости за свое наследие и, прежде всего, потеряли присущее нам убеждение в том, что мы великая раса». Ноэль винил во всем лейбористов, заявляя, что именно представители этой партии «разрушили психологию империи». Драматург с легкостью превращал свою речь в монолог из очередной пьесы: «Налогообложение, контроль и некоторые особенности государства всеобщего благосостояния превратили большинство из нас в мелких преступников, лжецов и уклонистов». Флеминг возразил ему, вспомнив об убийстве Махатмы Ганди в 1948 году. Кауард лишь пробурчал в ответ: «Чертовски хорошо, но слишком поздно». Капоте все это время пытался вклиниться в разговор друзей. Когда ему дали слово, он попытался отстоять противоположную точку зрения, но его доводы были скорее философскими. Драматург, как и его сосед, испытывал особое презрение к интеллектуалам, а потому легко разметал философию Капоте. Флеминг обожал подобные диспуты, он чувствовал себя на высоте, особенно в компании друга.

***

22 марта Ян вернулся в Англию. Он нашел Энн в отличном расположении духа. Она бойко заявила, что «почти излечилась», уверяла, что «точно избавилась от болей», и Флеминг после настоятельных уговоров отправился поправлять здоровье в тот же санаторий.

Курс лечения проходил в хорошо ухоженном особняке викторианского вида. Про себя Флеминг прозвал санаторий «Землей апельсинового сока», потому что лечебные процедуры сопровождались строгой диетой: стакан апельсинового сока на завтрак и тарелка томатного супа на обед. Вечер был посвящен лечебным ваннам и массажу. А поскольку Флеминга на момент прибытия донимали радикулит и сильная простуда, ему прописали дополнительные процедуры на аппарате, предназначенном для вытяжения позвоночника и ослабления нагрузки на него. Подробности этого лечения, со всеми страхами и тягой к запретному, Флеминг подробно описал в романе «Шаровая молния».

После первичного осмотра доктор Билл констатировал у Яна «сильное истощение организма, больше, чем это обычно бывает у людей его возраста». Рекомендации доктора, подобно Бонду, Флеминг выполнял с большой неохотой. Теперь вместо ста сигарет в день он курил только пятьдесят, а крепкие напитки сменил на бурбон.

Все это не замедлило отразиться на физическом состоянии Бонда. Раньше агент 007 был в отличной форме, а теперь стал «беспокойным и нерешительным. Зародыш смерти проникает в его тело и поедает его, как язва. Тоска и пьянство овладели им, и страшная усталость, которая застит глаза и замедляет движения». [Перевод автора]

Первые несколько дней лечения Флеминг чувствовал себя словно после похмелья. Но уже на пятый день с удивлением обнаружил, что атмосфера и режим «Земли апельсинового сока» как нельзя лучше подходят к требованиям его противоречивой натуры. Особенно он был рад встретить отличного собеседника — ювелира Гая Уэлби. Мужчины пытались скрасить вечерние процедуры увлекательным разговором, после чего усаживались в комфортабельный «бентли», принадлежавший Уэлби, и продолжали беседу. Первым ювелиром в роду Уэлби был дед Гая, и за несколько поколений в их семье накопилось немало увлекательных историй. Флеминг был прекрасным слушателем и без устали расспрашивал о золоте: как проверяют его подлинность, как транспортируют, хранят или крадут. Целых десять дней Флеминг вместо ужина получал очередную порцию волшебных историй, которые также увлекательно пересказал в своем романе «Голдфингер».

Когда пребывание в «Земле апельсинового сока» подходило к концу, Флеминг получил бодрое письмо от Энн, которая засыпала мужа планами о совместном отдыхе в Европе. Однако лечение оказало на организм Яна ровно противоположный эффект: неожиданно у него обострилась мочекаменная болезнь.

Приступы были настолько болезненными, что биографы сравнивают их со сценами пыток, которые Флеминг невероятно реалистично описывает в своих романах. Например, жестокий момент в романе «Казино “Рояль”», где речь идет о непроизвольных спазмах, натянутых сухожилиях, сильном потоотделении и последовавшем за этим «чудесным периодом тепла и томности», — это не плод фантазии. Во время работы над первым романом Флеминг едва пережил первый приступ почечной недостаточности — настолько сильный, что врачу пришлось делать инъекцию морфина.

Очередной приступ подарил писателю новые метафоры для романа «Бриллианты навсегда». В письме одному из сослуживцев он извиняется за то, что не может встретиться, и отшучивается: «Извините, что так долго не отвечал, но я неожиданно открыл небольшую частную алмазную фабрику в своих почках, и мне пришлось обосноваться в лондонской клинике на несколько дней…»

Когда Флеминг вышел из клиники, его уже ждала работа, времени на совместный отпуск с Энн не оставалось. И потянулась бесконечная вереница рабочих будней, перемежаемых выходными вместе с семьей. Это было самое тяжелое испытание. Ведь, подобно своему герою, больше всего на свете писатель страдал от скуки. Глава «Мирная жизнь» в романе «Из России с любовью» первоначально имела название «Бонд скучает». «Бархатные щупальца тихой, спокойной жизни обняли Бонда и медленно душили его».

Эту мысль подтверждает Энн Флеминг, написавшая после смерти мужа: «Вы должны понимать, что Ян был невероятно эгоцентричен. Его цель, сколько я его знала, была в том, чтобы избегать скучных шумных будней, повседневных жизненных обязанностей, от которых страдают обычные люди. Он стоял за выработку образа жизни, который не был бы скучным, и в итоге это привело его к Бонду».

Каждое утро со вторника по пятницу он выезжал на своем «тандерберде», делал правый поворот, огибая строй безликих великанов в ярких юбках и мохнатых шапках, и проносился мимо Букингемского дворца. Каждое утро высеченная из камня королева Виктория безмолвно здоровалась со своим верным слугой, а он кивал ей в ответ. Раньше ему доставляли наслаждение любопытные взоры прохожих на пурпурного цвета американский «кадиллак», который и в Штатах-то встретить было непросто. Особенно он любил момент, когда с рычанием и визгом подъезжал к офису «Санди таймс», а сотрудники толпились у окон, желая поглазеть не эксцентричного писателя и его чудо-машину. Теперь от поездок на «кадиллаке» Флеминг испытывал дискомфорт, с трудом распрямляя спину после низкого неудобного сиденья, рассчитанного на молодых.

Не меньше его бесила рабочая рутина. Он нанял двух молодых помощников, которые исправно выдавали материалы для «Большого дома» — так в кругу сотрудников называли империю лорда Кемсли. Молодые люди на лету подхватывали все идеи Флеминга и стабильно приносили на проверку многословные статьи, которые даже главный редактор не дочитывал до конца. Обычно они не требовали правки.

Флеминг был одним из доверенных сотрудников Кемсли-хауса, человеком из ближнего круга, но даже здесь, в среде самых близких людей, имеющих прямой доступ к владельцу издательского холдинга, ходили слухи о плохом состоянии дел. Сам лорд Кемсли часто повторял, что он «измучен и разочарован», и в одиночку ездил на «важные» переговоры. По этим признакам можно было догадаться о предстоящей продаже компании частично или полностью, но вслух об этом предпочитали не говорить. Большинство сотрудников были англичанами, людьми тактичными и закрытыми.

Неожиданный подарок преподнесла ему собственная газета «Санди таймс». В числе прочих рецензий на роман «Бриллианты навсегда», которые Флеминг не читал дальше первых строк, появился отзыв Реймонда Чандлера — писателя, которого он боготворил. Идея обратиться к одному из самых известных писателей в популярной литературе, чтобы тот дал оценку роману Флеминга, пришла в голову литературному редактору Леонарду Расселу.

Пару вступительных фраз в саркастическом тоне, описывающих прошлую встречу и избалованную жизнь Яна на площади Виктории, редактор зачеркнул как несоответствующие духу рецензии. Далее Чандлер резко переходил к критическим замечаниям, правда, сформулированным нетипично мягко для него. Это была первая рецензия Чандлера, и, видимо, он не желал заранее настраивать против себя газетчиков и потенциальных заказчиков. Начинает он с критики слишком фантастической картины Лас-Вегаса, а резюмирует риторическим вопросом, есть ли смысл представлять Джеймса Бонда как интеллектуала. Очевидно, сам Чандлер считал описание мыслительных процессов Бонда излишним. Но рецензент тут же исправлялся, уверяя читателя, что ему очень нравится агент 007. И, словно давая ответ на свой же риторический вопрос, уточнял, что предпочитает видеть 007, когда «он безоружный противостоит полудюжине убийц с тонкими губами и аккуратно складывает груду из их тел и сломанных костей».

Флеминг был очень польщен вниманием к его роману со стороны кумира и отправил ему благодарственное письмо, которое заканчивал осторожным приглашением на обед. Чандлер отказался, зато после этого между писателями завязалась оживленная переписка.

Познакомились они год назад, когда Чандлер неожиданно оказался в числе других гостей, приглашенных на новоселье к Флемингам, которые, купив дом №16 на площади Виктории, после основательного ремонта организовали в начале июля 1955 года шумное празднество, растянувшееся на несколько дней.

Ян не любил подобные праздники и друзей Энн, высоколобых интеллектуалов из английского и американского литературного истеблишмента. В повседневной жизни он был настоящим англичанином, человеком порядка и традиций. А потому, как только ему надоедали полупьяные заумные разговоры, он просто уходил на четвертый этаж, где усаживался за печатную машинку и редактировал очередную главу о приключениях Бонда. Энн и Ян были взрослыми людьми, они поженились уже умудренными жизненным опытом и старались не мешать друг другу получать максимум удовольствия от жизни.

Энн понимала, что ее друзья досаждают Яну. Она видела, как он старательно разыгрывает роль гостеприимного хозяина. Она помнила, как смиренно он слушал и натужно смеялся, застав однажды Сирила Коннолли читавшим вслух с кривой усмешкой фрагмент из его романа, в то время как остальные гости покатывались со смеху. Энн искренне любила мужа и решила сделать ему подарок.

Чандлер был известен как автор остросюжетных романов и повестей, но при этом добился безусловного и безоговорочного уважения в кругу высоколобых интеллектуалов. Энн была счастлива увидеть почти детский восторг мужа, узнавшего от нее, что его кумир согласился прибыть к ним на обед. Энн была настолько влиятельной женщиной в интеллектуальных кругах Великобритании и Америки, что ей не посмел отказать даже писатель, славившийся своим замкнутым образом жизни. Она не удивилась, когда в среду, задолго до назначенного часа, вопреки всем привычкам и традициям, Ян с трудом припарковал свою машину на площади перед домом.

Первым гостем, который появился на пороге, был Руперт Харт-Дэвис, знакомый Флеминга по Итону, большой друг его брата Питера, а ныне крупный издатель. Ян сердечно обнял его и, похлопывая по спине, назвал студенческим прозвищем — Старая Рупия. За ним прибыли редактор популярного журнала Стивен Спендер и его жена Наташа Литвин, известная пианистка. Наконец показался гость, ради которого и затевался этот обед, — пожилой человек с недовольным, как у мопса, выражением на лице. Его неловкие движения свидетельствовали о том, что Чандлер уже успел принять. Писатель выглядел взъерошенным, как будто недавно проснулся, и смущенным, словно нефтяной магнат, сломленный очередным скандалом.

Чандлер приехал в Англию в попытке выйти из беспробудного запоя, растянувшегося больше чем на год после смерти его любимой жены Сисси. Энн заранее информировала гостей о знаменитом госте и просила их никоим образом не провоцировать его склонность к спиртному.

До нас дошли два различных описания этого обеда.

Версия Яна: «Обед был не очень удачными… Чандлер — стеснительный человек, обычно чурающийся приглашений на обед и развлечений. А наши бурные обсуждения людей, которых он не знал, казалось, его не очень беспокоили, хотя я уверен, что он все это ненавидел».

Чандлер был не самым приятным собеседником, это Флеминг уловил сразу. Он попытался скрасить беседу, переключая разговор на бытовые мелочи подальше от литературы, хотя в воспоминаниях не забыл упомянуть о положительной реакции кумира на собственный роман. «Он был очень добр и сказал, что ему понравилась моя первая книга “Казино «Рояль»». В действительности же хотел говорить только о своей жене. О ней он рассказывал с удивительной теплотой и откровенностью, которая смутила меня. Он показывал мне фотографию красивой женщины, освещенной солнцем. В его записной книжке была еще одна фотография — снимок кошки, которую он обожал и которая умерла спустя несколько недель после его жены. Это был удар, который его доконал. Говорил он в неуверенной и ворчливой манере, отчего остальные делали вид, что его не замечают».

Версия Энн, на мой взгляд, более объективная: «Это была полная катастрофа. Чандлер был совершенно бессвязным, и после этого Ян заявил, что больше никогда и никого не пригласит к себе домой».

Чандлер какое-то время жил в Англии, но с возрастом он, видимо, позабыл об английских манерах, обязательном такте и внимании к гостям. Восхищение его романами, которое Энн и ее гости высказывали за столом, казалось ему искренним, и он принимал эти комплименты, словно королевская особа, с некоторой долей снисходительности. Очевидно, поскольку мимика Чандлера была испорчена бесконечным пьянством, выходила уродливая сцена, которую описывает Энн: «В разговоре он не переставал делать уродливые гримасы… отодвигался от собеседника, глядя вдоль правого или левого плеча, как будто у человека неприятный запах изо рта. Пристально рассматривал одежду так, словно старался запомнить детали, чтобы несколько дней спустя покритиковать твой галстук или рубашку. Но все, что он пишет, имеет авторитет и отчетливую индивидуальность, основанную на том, что можно назвать социалистическим гуманитарным взглядом на мир».

Несмотря на неудачный обед, между Флемингом и Чандлером с этого момента неожиданно завязались дружеские отношения. И после своего отъезда в Нью-Йорк американский писатель старался отдать дань внимания своему английскому коллеге, перечитывая его романы и помогая советами.

Впрочем, в письмах Чандлер часто говорил банальные вещи, повторяя других критиков, но для Флеминга именно эти советы были руководством к действию. Он был готов верить каждому слову своего кумира.

Например, Чандлер, прозорливо заметив метания английского писателя между шпионским романом и триллером, предлагал Флемингу определиться с жанром. И действительно, после нескольких романов, больше похожих на триллеры Спиллейна или Чейза, Флеминг довольно резко вернул своего героя в самую гущу шпионских интриг.

Также Чандлер вторил высказываниям других о большом литературном потенциале Яна и превалировании жестокости и садизма. Очевидно, этим замечанием он задел Флеминга за живое, поскольку в ответном письме тот пожаловался: «Вероятно, ошибка моих книг заключается в том, что я не воспринимаю их достаточно серьезно, а еще смиренно принимаю, что в тесном кругу об этом ломают голову». Дальше Флеминг шутит, что «окружен невнятными парнями со столь же невнятными реакциями».

Ответ Чандлера продолжал разносить Бонда и Флеминга, последнюю фразу из этого письма Флеминг опубликует после смерти своего друга в 1959 году: «У кого есть капля разума, тому трудно серьезно относиться к персонажу, подобному Джеймсу Бонду. В конце концов, вы пишете “романы о неизвестности”, если не о социологических исследованиях, тогда как мои книги — это просто фантазии о подушке, о разнообразии поцелуев».

Критика от кумира не раздражала Флеминга, наоборот, заставляла еще усерднее работать, а Чандлер все сыпал и сыпал едкими замечаниями: уровень романов после «Казино “Рояль”» снизился, герой картонный, злодеи слишком смешные и прочее. Вдохновленный напутствиями литературного кумира Флеминг, словно прилежный ученик, старательно вычитывал и редактировал очередной роман. Свидетельством этой усиленной работы является рукопись романа «Из России с любовью», которая содержит многочисленные правки автора.

Едва состояние здоровья Флеминга улучшилось, Энн принялась бомбардировать мужа просьбами о совместном отдыхе за границей. Некий компромисс был найден, когда в газету пришло очередное приглашение на ежегодную конференцию Интерпола в Вене.

Путешествие по Европе было, пожалуй, интереснее, чем пребывание в столице Австрии. Флеминги отправились на «Громовой птице» до Бонна. В гостинице «Шаумбургский двор» им достался номер, в котором когда-то останавливалась королева Виктория, перед тем как встретилась со своим будущим мужем, и они провели там несколько веселых дней. Пока Энн ходила на экскурсии и с интересом слушала то, что Ян называл «мифами о Тевтонии», сам Флеминг увлеченно расспрашивал об Эмме Вольф — крупной и некрасивой женщине-агенте НКВД с рыжими волосами, работавшей в Вене. Позднее внешность Вольфе досталась Розе Клебб: «…[ее] редеющие оранжевые волосы зачесаны назад в тугой непристойный пучок». [Перевод автора]

После возвращения в Лондон Флеминг был вынужден возобновить курс лечения и снова вступил в переписку с Чандлером. В этих письмах Флеминг продолжал жаловаться: «моя муза в очень плохом состоянии», а Чандлер, словно мантру, повторял уверения, что тот может писать гораздо лучше. В ответ Флеминг в очередной раз рассказывал о творческом кризисе: «Мой талант достиг своего абсолютного пика в таких книгах, как “Алмазы навсегда”. У меня совсем ничего нет в рукаве. По вашим словам, можно подумать, что я ленивый Шекспир или Реймонд Чандлер, но это не так».

К июлю рукопись нового романа была готова. Первыми читателями стали Даниэль Джордж и Уильям Пломер, которые буквально рассыпались в похвалах: «“Из России с любовью” — лучший роман». Вероятно, единственное замечание, которое Флеминг услышал от них, относилось к изображению русских, которые казались слишком скучными и плоскими, поскольку в ответном письме Ян пытался оправдаться: мол, он пытался изобразить безликую организацию (СМЕРШ), хотел нарисовать «мрачную и грязную картину», а не человека (в его предыдущем романе Бонду от лица Москвы противодействовал Хьюго Дракс).

Но восторги друзей казались Флемингу издевкой, имевшей мало общего с реальным положением дел, особенно после едких замечаний Чандлера. Ян выслал ему рукопись, однако Чандлер молчал, а Флеминг боялся потревожить кумира. В этот момент кто-то из гостей дома на площади Виктории во время очередной вечеринки с коктейлями в ответ на откровенные признания и высказанные вслух сомнения произнес вслух то, чего больше всего боялся Флеминг: «Наверное, ему просто не понравился [роман]».

Флеминг был в отчаянии. Он опасался, что в своих литературных экспериментах перехитрил сам себя и допустил ужасную ошибку, стараясь выглядеть умнее. Все еще размышляя о будущем своего героя, писатель решился на отчаянный шаг: он скомкал и выбросил «на пол» последнюю страницу романа, где «Бонд укладывается в постель с красивой Наташей Романовой».

И на чистом листе напечатал совсем другой финал:

Женщина по-прежнему не сводила глаз с Бонда. Она переступила с ноги на ногу и незаметно для всех носком левой ноги нажала на подъем правой. Из подошвы правой туфли выскользнуло вперед крошечное острие того же грязно-синего цвета, как и кончики вязальных спиц.

…

Мужчинам показалось, что Роза «лягнула» Бонда ногой в порыве последней, уже бессильной ярости. Они готовы были рассмеяться.

…

Бонд почувствовал, что тело его начало неметь. Ему стало очень холодно. Он хотел поднять руку, чтобы отбросить волосы со лба, но не смог даже пошевелить пальцами. Стало трудно дышать. Он до боли сжал челюсти и закрыл глаза, как обычно поступают люди, чтобы не казаться пьяными.

Бонд почувствовал, что у него подгибаются колени.

…

Потом медленно повернулся и во весь рост упал на темно-красный ковер.

Джеймс Бонд был убит. А для Флеминга его картонный герой больше не существовал. «Нет — не “до свиданья”! Прощайте, мистер Бонд».

Библиография

Amis K., Fleming I. The James Bond dossier. — London: Pan Books, 1966. — 153 p.
Bennett T., Woollacott J. Bond and Beyond. The Political Career of a Popular Hero. — Macmillan Education UK, 1987. — 315 p.
Benson R. The James Bond Bedside Companion. — Boxtree, 1988. — 274 p.
Birstein Vadim J. SMERSH: Stalin’s Secret Weapon. Soviet Military Counterintelligence in WWII. — Biteback Publishing, 2013. — 528 p.
Black J. The World of James Bond. The Lives and Times of 007. — Rowman & Littlefield Publishers, 2017. — 218 p.
Cabell C. The History of 30 Assault Unit. Ian Fleming’s Red Indians. — Pen & Sword Books Ltd, Pen & Sword Military, 2009. — 176 p.
Funnell L. For his eyes only: the women of James Bond. — Wallflower Press, 2012. — 384 p.
Funnell L., Dodds K. Geographies, Genders and Geopolitics of James Bond. — Palgrave Macmillan, 2016. — 256 p.
Held Jacob M., South James B. James Bond and philosophy: questions are forever. — Open Court, 2006. — 320 p.
Hines C. The playboy and James Bond: 007, Ian Fleming, and Playboy magazine. — Manchester University Press, 2018. — 226 p.
Lerner L., Lerner B. Encyclopedia of Espionage, Intelligence & Security. Vol I-III. — Gale Research Inc, 2003. — 1300 p.
Lett B. Ian Fleming and SOE’s Operation POSTMASTER. The Top Secret Story behind 007. — Pen and Sword, 2012. — 240 p.
Loftis L. Into the Lion’s Mouth: The True Story of Dusko Popov: World War II Spy, Patriot, and the Real — Life Inspiration for James Bond. — Berkley, 2016. 379 p.
Longden S. T-Force: The Race for Nazi War Secrets, 1945. — Constable, 2010. — 464 p.
Lownie A. Stalin’s Englishman: Guy Burgess, the Cold War, and the Cambridge Spy Ring. — St. Martin’s Press, 2016. // Лоуни Э. Англичанин Сталина. Несколько жизней Гая Бёрджесса, джокера кембриджской шпионской колоды. — М., 2017. — 415 стр.
Lycett A. Ian Fleming. — Phoenix, 1996. — 486 p.
Macintyre B. For Your Eyes Only: Ian Fleming and James Bond. — London: Bloomsbury, 2008. — 224 p.
Macintyre B. Operation Mincemeat: The True Spy Story that Changed the Course of World War II. — London: Bloomsbury, 2010. — 432 p. // Макинтайр Б. Операция «Фарш». — М.: Юнайтет пресс, 2011. — 389 стр.
Manne R. The Petrov Affair: Politics and Espionage – Sydney: Pergamon Press — 1987. — 310 p.
Moran Christopher R., McCrisken T. The secret life of Ian Fleming: spies, lies and social ties // Contemporary British History
Morrell Gordon W. Britain Confronts the Stalin Revolution. Anglo-Soviet Relations and the Metro-Vickers Crisis. — Wilfrid Laurier University Press, 1995. — 215 p.
Pearson J. Sir Anthony Eden and the Suez Crisis. — Reluctant Gamble, 2002. — 272 p.
Pearson J. The Life of Ian Fleming. — Aurum Press Limited, 2003. — 416 p.
Petrov V. and E. Empire of Fear. — New York: Frederick A. Praeger — 1956.
Philipps R. A Spy Named Orphan. The Enigma of Donald Maclean. — W. W. Norton Company, 2018. — 456 p.
Rankin N. Ian Flemings Commandos: The Story of the Legendary 30 Assault Unit (англ.). — Oxford University Press, 2011. — 416 p.
Simmons M. Ian Fleming and Operation Golden Eye. Keeping Spain Out of World War II. — Casemate, 2018. — 256 p.
Strong J. James Bond Uncovered. — Springer International Publishing. Palgrave Macmillan, 2018. — 306 p.
Svendsen, Adam D.M. Painting rather than photography-exploring spy fiction as a legitimate source concernin // Journal of Transatlantic Studies Volume 7 issue 1 2009
Walton C. Empire of Secrets. British Intelligence, the Cold War, and the Twilight of Empire. — ABRAMS Press, 2014. // Уолтон К. Британская разведка во времена холодной войны. Секретные операции МИ-5 и МИ-6. — М., 2016
Weiner R. G., Whitfield B. L. and Becker J. James Bond in World and Popular Culture. The Films are Not Enough. — Cambridge Scholars Publishing, 2011. — 515 p.
West N. Historical Dictionary of Ian Fleming’s World of Intelligence: Fact and Fiction. — Scarecrow Press, 2009. — 309 p.
Yeffeth G. James Bond in the 21st Century. Why We Still Need 007. — Smart Pop, 2006. — 199 p.
Макинтайр Б. Шпион среди друзей. Великое предательство Кима Филби. — М., 2017. — 432 стр.
Модин Ю. И. Судьбы разведчиков. Мои кембриджские друзья. M.: Досье, 1997. — 428 стр.
Хохлов Н. Е. Право на совесть. — Франкфурт-на-Майне, Посев.
Шарый А. В., Голицына Н. Знак 007: Джеймс Бонд в книгах и на экране. — 2-е, испр. и доп. — М.: НЛО, 2010. — 360 с.

Содержание

• Время убивать
• Из России
• Убийство
• Улики и уловки
• Причины и подозреваемые
• Большая игра
• С любовью
• Воскрешение
• Использованная литература

Из статей о Яне Флеминге

Флеминг

Флеминг Иен Ланкастер (Fleming Ian Lancaster), родился 28 мая 1908 года в Кентербери (графство Кент). Вырос в состоятельной семье. Отец погиб в 1917 в сражении на Сомме. Учился в Итонском колледже, в Королевской военной академии в Сандхерсте. Начинал с журналистики: в 30-е годы в качестве специального корреспондента агентства Рейтер и газеты Санди таймс работал в ряде стран, в том числе в СССР. В годы Второй мировой войны служил в разведке Королевских ВМС. Много путешествовал, в том числе с Жаком Кусто на судне Калипсо, подолгу жил на Ямайке, где у него был свой дом. Здесь Флеминг написал все свои книги по его словам, за шесть недель каждую.

Иен Флеминг получил широкую известность как создатель образа агента 007, Джеймса Бонда, героя его 11 романов. Сюжетная схема и характер центрального персонажа определились уже в первом и лучшем из них — Казино «Рояль» (Cazino Royal, 1953; русский перевод в 1992). Это типичный триллер с чередой побед и поражений, когда временная передышка лишь предвещает еще более драматичный поворот событий. Кульминация наступает в момент смертельной для героя опасности. Попав в плен к врагу, за которым сам охотился, он узнает о чудовищном заговоре. Теперь только от Бонда зависит судьба его страны и даже всего человечества, и он сам, проявляя чудеса изобретательности и храбрости, находит выход, казалось бы, из безвыходного положения. Динамичный темп повествования, безличный, сухой язык, не мешающий следить за развитием интриги, — главные правила, установленные автором, которых он неукоснительно придерживался и в последующих романах среди них (Мунрейкер — Moonraker, 1955; русский перевод в 1993; Бриллианты вечны — Diamonds Are Forever, 1956; русский перевод в 1992; Из России с любовью — From Russia with Love, 1957; русский перевод в 1992; Голдфингер — Goldfinger, 1959; русский перевод в 1992).

Фантастические сюжеты романов Иена Флеминга — идет ли речь о кладе знаменитого пирата Моргана (Живи, а умирают пусть другие — Live and Let Die, 1954; русский перевод в 1992), или о подземной лаборатории для изменения курса запускаемых ракет (Доктор Но — Doctor No, 1958; экранизирован в 1962 — первый фильм, снятый по роману Флеминга; русский перевод в 1992) — обрастают множеством достоверных деталей. Их действие переносится из Европы или Америки в Африку, Турцию, Японию, на Ямайку и Багамские острова — места, как правило хорошо знакомые писателю, что позволяет ему реалистично обрисовать обстановку, в которой происходят невероятные события.

Та же двойственность присутствует в типаже героя — супермена и обыкновенного человека, профессионала, зарабатывающего на жизнь постоянным риском. В характере Джеймса Бонда соседствуют разные качества, но, как бы уравновешивая друг друга, они не составляют органического целого. Патриотизм Бонда корректируется его происхождением шотландец по отцу, швейцарец по матери, как и сам Флеминг. Непобедимость соседствует с личной уязвимостью, что лишает романы традиционного хеппи энда: женщина, на которой он хочет жениться, оказывается русским агентом (Казино «Рояль», Из России с любовью); красавицу, на которой он только что женился, убивают (На секретной службе Ее Величества — On Her Majesty Secret Service, 1963; русский перевод в 1993). Его поведение не лишено благородства: секретный агент с лицензией на убийство, он, однако, избегает хладнокровного выстрела в спину и так далее.

Политическая проблематика, в отличие от романов Джона ле Карре и Лена Дейтона, у Флеминга весьма условна. Бонд борется с терроризмом, угрожающим миру: сначала это советская военная контрразведка, известная под аббревиатурой СМЕРШ; позже, когда отношения с Советским Союзом стали менее враждебными, он изобрел международную террористическую организацию СПЕКТР, противостоящую НАТО. То, что Иен Флеминг выдает за информацию о работе секретного агента, такой знаток в этой области, как Фредерик Форсайт, называет джеймс-бондовской фантазией. Не скрывает этого и сам автор, когда с самоиронией говорит по поводу книг некоего коллеги Бонда, взявшегося рассказать о его приключениях: Если бы качество этих романов и степень достоверности были на высоком уровне, их автора привлекли бы за нарушение закона о неразглашении государственной тайны.

Бонда называют самым знаменитым английским шпионом, как Холмса — самым знаменитым английским сыщиком; он стал архетипической фигурой и зажил собственной жизнью. Подобно Артуру Конан Дойлу, Иен Флеминг не смог обмануть ожидания читателей и после известий о смерти Бонда возродил его в последнем романе Человек с золотым пистолетом (The Man with the Golden Gun, 1965; русский перевод в 1993).

С появлением психологического шпионского романа примитивность произведений Иена Флеминга стала очевидной. В критике отмечалось, что его знание не только советской, но и американской жизни устарело; его примитивная сюжетная схема повторяется из книги в книгу: ни один секретный агент не мог бы вести себя столь некомпетентно, как Бонд, попадающий по собственной глупости в приготовленные для него ловушки. Но появилось и филологическое объяснение бондовского феномена. Произведения Флеминга приравнивались к мифопоэтическим структурам, к жанру ромэнс (этого не отрицал и сам писатель: мои сюжеты фантастичны), а Бонд — к культурному герою, вступившему в единоборство с силами зла (Г. Грелла). Причину успеха саги о Бонде увидели в ее повествовательной технике, исключающей психологическую мотивировку. Характеры и ситуации в ней переведены на уровень объективной структурной стратегии, привлекающей не информацией, а избыточностью повторений Умберто Эко.

Сам Иен Флеминг объяснял свой успех проще: он сделал своим героем человека действия, чуждого рефлексии, в то время как английскую литературу 50-х годов определял отнюдь не героический тип, сотканный из противоречий сердитых молодых людей. В противоположность писателям этого поколения, по словам Флеминга стыдящимся изобретать героев, которые белы, злодеев, которые черны, а героинь слегка розового оттенка, он выбрал именно эти краски как наиболее подходящие для популярной литературы.

Сага о Джеймсе Бонде не закончилась со смертью ее сочинителя. Ее продолжили другие авторы, среди которых был восхищавшийся Бондом зачинатель движения сердитых Кингсли Эмис, написавший под псевдонимом Р. Маркема роман Полковник Солнце 1968, в котором воспроизведение стиля Флеминга довел до пародии на него.

С 70-х годах индустрия Джеймса Бонда переместилась в кинематограф, который, регулярно выпуская к Рождеству новый фильм об агенте 007, все дальше отходил от романов Флеминга. В начале 90-х годов все романы Флеминга были переведены на русский язык.

А. Саруханян

Йен Флеминг

Из какого же страшного гнезда разврата вышел создатель, агента 007, антихристианского героя нашего времени? По законам парадокса Йен Флеминг происходил из рода суровых шотландских пуритан-кальвинистов, отличавшихся необыкновенной строгостью нравов и религиозной нетерпимостью. Идеалом пуританизма была деловая, скромная, строго размеренная жизнь в постоянном труде. Резко отрицательно относились пуритане к любого рода увеселениям, включая карточные игры. Само собой, не приветствовалось курение и потребление алкоголя. Своим образом жизни шотландские пуритане напоминали русских староверов, считавших жизненным долгом человека честный труд во славу Господа.

Упорным трудом дед будущего писателя, по происхождению человек вовсе не богатый, добился многого и стал известным в Сити банкиром. Йен Ланкастер Флеминг родился в 1908 году, а его отец, депутат парламента от Консервативной партии, погиб в 1917 году на фронте.

Мать, знаменитая светская львица, считавшаяся в свое время одной из самых богатых и красивых невест Англии, пережила мужа почти на пятьдесят лет и умерла всего на несколько недель раньше своего сына Йена в 1964 году. Среди многочисленных поклонников очаровательной вдовы и матери четырех сыновей был знаменитый художник Огастус Джон, написавший восемь ее портретов, с которыми она никогда не расставалась. В доме регулярно устраивались многочисленные приемы с цыганскими оркестрами, гадалками и ясновидящими, но сыновья старались на них не бывать.

Как и было положено мальчику из богатой и приличной семьи, Йена отдали в Итон. Особых академических талантов он там не проявил и находился в тени очевидно более способного старшего брата Питера, ставшего известным путешественником и писателем. Но зато Йен был первым в большинстве спортивных соревнований и два года подряд носил титул лучшего спортсмена.

Поскольку особых склонностей к занятиям наукой Йен в школе не проявил, матушка решила отправить его в знаменитый военный колледж Санд-Xepcт. Но и там дело не особенно заладилось. По свидетельству современников, подросток Иен тяготился суровой военной дисциплиной и выдающегося служебного рвения не проявлял.

По окончании военного колледжа между сыном и озабоченной его судьбой матерью состоялся прелестный диалог, который сам Флеминг вспоминал с удовольствием: Мне придется возиться с грузовиками и танками, и я буду всего-навсего перемазанным машинным маслом механиком. Перемазанным маслом механиком? — с ужасом переспросила матушка. Да-да, перемазанным маслом механиком! — печально повторил сын. В таком случае тебе лучше пойти работать в Министерство иностранных дел. Там наверняка будет не так грязно.

Любопытно, что Флеминг сначала посылает Бонда учиться в Итон, но вскоре переводит его в Феттис, старинную мужскую школу в Эдинбурге, славившуюся своим суровым кальвинистским духом и спартанскими условиями.

Судьбе было угодно, чтобы в 1981 году автор этих строк провел в Феттисе полдня, расспрашивая учеников об их житье-бытье и отвечая на многочисленные вопросы о Советском Союзе. Помню, меня тогда поразили убогие, откровенно казарменные условия, в которых жили и учились ребята. Сами они шутили: Чем дороже школа, тем хуже условия, добавляя, что, насколько им известно, в английских тюрьмах кормят получше.

Такова старая британская традиция — мальчишек из хороших семей с ранних лет приучали не бояться лишений и преодолевать трудности. Именно так воспитывалось не одно поколение строителей и защитников империи: не научишься подчиняться — не сумеешь командовать. Так что не зря, видно, Бонд пробыл в этом почтенном заведении. Все усвоил, кроме пуританской морали. И с этой точки зрения великий грешник — курит, пьет, в казино играет. О женщинах уже и не говорим…

Кстати, и сам Флеминг был заядлым курильщиком — его норма доходила до шестидесяти сигарет в день, не чурался он и выпивки. Не прочь был посетить и казино. Но вот про романы его до женитьбы история умалчивает — в этом он явно был настоящим джентльменом.

Готовясь к дипломатической карьере, Флеминг отправился в Женеву и Мюнхен учить иностранные языки. Он освоил немецкий, французский и русский. Но конкурсный экзамен в английский МИД не выдержал. На выручку опять пришла матушка, которая представила невезучего сынишку главе агентства Рейтер сэру Родрику Джонсу, Йен с удовольствием погрузился в переменчивый мир журналистики. Путешествовал по Европе, много писал. Он без особого труда освоил репортерский стиль — сочинял быстро, ясно, избегая стилистических изысков.

В 1933 году его, прилично владеющего русским языком, направляют в московское бюро агентства. И там вскоре его ждала сенсация: показательный процесс шести британских инженеров, обвиненных в шпионаже и саботаже. Англичан признали виновными и осудили, но через несколько недель благополучно выслали на родину. Флеминг, присутствовавший на всех заседаниях суда, постоянно информировал английскую публику о ходе процесса и, естественно, сделал себе имя. Как туманно пишут его английские биографы, молодого бойкого журналиста взяли на заметку в ведомствах, занимавшихся иностранными делами.

Словом, журналистская карьера складывалась на редкость удачно. Однако он уходит из агентства и становится брокером в Сити. Поступок труднообъяснимый, особенно если учесть мнение его близкого друга детства Ивара Брюса о том, что как раз к бизнесу у Йена никогда никаких склонностей не было.

Еще более странным выглядит возвращение на журналистскую стезю весной 1939 года. Крупнейшая и самая знаменитая английская газета Таймс попросила его в качестве корреспондента сопровождать в Москву английскую торговую делегацию.

Нет никаких свидетельств тому, что Флеминг выполнял некое разведывательное задание, но его биографы сходятся на том, что Флемингу было поручено выяснить настроение советских людей по поводу грядущего конфликта с Гитлером. Хотя у Флеминга в Москве было много знакомых, все же за несколько дней что-либо серьезно выяснить было вряд ли возможно.

Так или иначе, в том же 1939 году Флеминг был приглашен на работу в военно-морскую разведку, хотя и продолжал оставаться брокером в Сити. Ему было присвоено звание лейтенанта. В 1941 году он становится личным помощником адмирала Джона Годфри, руководителя военно-морской разведки.

Все писавшие о Йене Флеминге сходятся на том, что именно адмирал Джон Годфри, под началом которого служил будущий писатель и стал прототипом М. Вообще о прототипах персонажей романов о Бонде существует немало историй.

Летом 2000 года в возрасте 92 лет скончалась Вера Аткинс, бывшая прототипом секретарши М. мисс Манипенни. Эта почтенная дама в годы Второй мировой войны подобрала и подготовила без малого 500 агентов, которые были заброшены на территорию оккупированной нацистами Франции. Домоправительница Бонда, колоритная шотландка по имени Май Максвелл, и в реальной жизни была домоправительницей у его друга детства Ивара Бруса, который отмечал, что Май проявляла всегда особую заботу о Флеминге, поскольку он был шотландцем.

A вот по поводу прототипа самого Джеймса Бонда мнения знатоков расходятся. Так, авторитетный специалист по истории британской секретной службы Кристофер Эндрю считает, что прототипом знаменитого 007 был некий Марвин Миншелл, сослуживец и приятель Флеминга, который сам хвастался тем, что интенсивно пользовался своей лицензией на убийство, путешествуя на Восточном экспрессе, а по ходу разведывательной деятельности сталкивался с огромным количеством женщин, которые считали своим долгом добиться его расположения.

В то же время автор монографии о Флеминге Ричард Гант называет коммандера Уильяма Дандердейла, персонажа в военно-морской разведке легендарного, который действовал на Балканах и на Черном море в годы нашей Октябрьской революции. Дандердейл был человек светский, признанный эксперт по огнестрельному оружию и превосходный спортсмен. Регулярно посещая свой клуб, он периодически куда-то на месяцы исчезал, и никто не задавал никаких вопросов.

Во время войны Флеминг неоднократно сталкивался с членами подразделения британских коммандос, особых диверсионных групп морских пехотинцев. Ясно, что какие-нибудь черты этих крутых парней могли быть позаимствованы для образа будущего героя.

Так или иначе, материал сам шел в руки. Все писавшие о Флеминге сходятся на том, что большинство его персонажей имели реальных прототипов в жизни. Тому есть забавный пример — ставшее всемирно знаменитым имя своего героя Флеминг не придумал, а прочел на обложке книги, посвященной птицам. Надо сказать, что птицами будущий писатель действительно, всю жизнь интересовался. И невинной жертвой этого интереса стал скромный профессор-орнитолог из Филадельфии, которого звали Джеймс Бонд и которого после успеха истории о похождениях агента 007 стали донимать телефонными звонками и расспросами о СМЕРШе.

Словом, фантазии Флемингу хватало исключительно на злодеев. Нельзя не признать — получались они у него неплохо, к примеру, мистер Биг из романа Живи — пусть умирают другие сам по себе в высшей степени колоритен и зловещ. Только вот к чему его делать еще и агентом пресловутого СМЕРШа? Немногим по выразительности уступают ему доктор Hoy и Голдфингер. Но и эти безжалостные монстры теснейшим образом сотрудничают с русскими. Идеологическая задача писателя прозрачна — читатель всегда должен помнить, кто главный противник…

Хотя все военные годы Флеминг провел в военно-морской разведке и вышел в отставку только в 1946 году, непосредственно участия в военных действиях он не принимал. О нем в шутку говорили, что он — один из самых лучших сухопутных моряков Великобритании. Он был военный чиновник, работавший преимущественно с бумагами, и, как свидетельствовали его коллеги, очень даже усердный и умелый, а вот его будущий герой как раз терпеть не мог бумажную бюрократию, которая навевала на него тоску.

Во время войны произошло событие, сыгравшее серьезную роль в дальнейшей жизни будущего писателя Йена Флеминга: в 1942 году он попал на Ямайку, где встречался с коллегами из США, и влюбился в этот остров. Бесконечные пляжи с белым песком, тропическая природа, удивительной красоты подводный мир многочисленных лагун пленили его навсегда.

Уйдя из армии, он немедленно полетел туда, чтобы выбрать место для дома. Именно в этом ямайском доме шесть лет спустя и родится Джеймс Бонд. Поэтому нет ничего удивительного в том, что действие многих романов происходит именно на Ямайке. Флеминг серьезно увлекся подводной охотой — плоды этого увлечения видны во многих его романах.

Мирная жизнь сулила удачу — лорд Кемсли, владелец влиятельной Санди Таймс, предложил ему должность одного из руководителей международного отдела. Флеминг поставил жесткое условие — два зимних месяца в году он будет проводить на любимой Ямайке. Условие было принято, и он вновь с удовольствием погрузился в журналистику. Быть может, он так никогда бы и не сподобился попробовать себя в жанре триллера, если бы не собрался жениться.

Во всяком случае, он сам регулярно утверждал, что единственной причиной, приведшей его к сочинению романов о Бонде, был ужас перед надвигающейся женитьбой. Он жаждал отвлечься от мыслей о предстоящем мероприятии. На первый взгляд это может показаться странным, но, если задуматься, причины беспокойства у Флеминга имелись. Ему было уже за сорок, и он считался убежденным холостяком. Менять налаженный образ жизни было не так просто. Тем более избранницей его стала дама далеко не ординарная. Энн Ротермир была не только светской красавицей и умницей, славившейся в лондонском высшем обществе острым языком, но в момент их знакомства являлась женой газетного магната виконта Ротермира, владельца популярных газет Дейли Мейл и Ивнинг Ньюс.

Любой знакомый с азами психоанализа доктора Фрейда увидит в выборе Флеминга одну из разновидностей Эдипова комплекса — тип жены полностью совпадал с типом матери. Энн Ротермир-Флеминг была хозяйкой одного из самых элитарных и блестящих лондонских салонов, где собирались политические и литературные знаменитости. Частым гостем этого салона был известный сатирик Ивлин Во — Энн была кузиной его жены Лауры. В обществе гостей своей очаровательной супруги Флеминг всегда чувствовал себя не в своей тарелке и старался этих званых вечеров избегать, точно так же, как они с братьями чурались многочисленных сборищ, устраиваемых матушкой. Очевидны фрейдистские мотивы в отношениях Бонда и М. Как известно, Бонд остался сиротой в раннем детстве, и М., скорее всего, играет в его жизни роль, сходную с ролью отца. Бонд иногда своим боссом не доволен, нередко про себя посмеивается над ним, но в глубине души полон к нему уважения и всегда признает его авторитет.

Все биографы писателя отмечают, что брак Йена и Энн был очень счастливым, несмотря на то, что она терпеть не могла творчество своего супруга и отзывалась о его книгах исключительно как о жутких триллерах Йена. Думаю, в конце концов она смирилась — эти жуткие книжки приносили стабильный и солидный доход.

Огромный успех бондиады объясняется прежде всего удачными экранизациями. Продюсеры Гарри Зальцман и Альберт Брокколи опытными глазами разглядели потенциальные возможности агента 007. Любопытно, что на роль Бонда пробовались такие знаменитости, как Ричард Бартон, Питер Финч, Джеймс Мейсон. Но получил роль никому неизвестный Шон Коннери. Это было, как говорится, судьбоносное решение: ведь именно Коннери предложил внести в сценарий элементы юмора — всерьез эти сказки для взрослых смотрелись бы много хуже.

Причудливой судьбе было угодно еще раз столкнуть меня буквально лицом к лицу с мифом о Бонде. В конце 80-х годов я снимался в англо-американском фильме Русский дом, по роману Джона Ле Карре, где моим партнером был как раз Шон Коннери, игравший роль английского издателя. По сценарию мне пришлось с ним троекратно по-русски целоваться. В жизни знаменитый актер оказался милым и доброжелательным человеком.

После выхода в 1953 году романа Казино Руайаль жизнь Флеминга становится размеренной. Работа в газете, два зимних месяца на Ямайке, где он пишет очередные похождения Бонда, путешествия по разным странам, любимый гольф.

По свидетельству его близкого друга Ивара Брюca, Флеминг не слишком серьезно относился к созданному им персонажу и был потрясен выпавшим на его долю успехом.

Флеминг прекрасно понимал, что его произведения — для чтения в поезде, в самолете, на пляже. Он вполне самокритично признавался, что образ Бонда — это ночная фантазия автора, его горячечные мечты о том, каким бы он, автор, мог бы быть. Это продукт ума подростка, которым, так уж вышло, я обладаю.

Конечно, здорово, что писатель и в зрелые годы сохранил юношеское восприятие жизни, но, к счастью, не все юноши такие жестокие и кровожадные.

Можно, естественно, принять точку зрения, основывающуюся на теории сублимации. Иными словами, поклонники Флеминга, читая его произведения, реализуют свои фантазии, как на бумаге их реализовал сам автор. Но не думаю, что такой подход может полностью объяснить возникший вокруг Бонда миф.

Более близким к истине представляется мне иное объяснение. Романы о Бонде просты до откровенной примитивности. Ни о какой психологии там и речи быть не может. Такое четкое деление персонажей на положительных и злодеев не часто встречалось и в советской литературе сталинских лет.

Лично для меня секрет феноменального успеха бондиады кроется в удивительно низком уровне массового сознания в так называемых цивилизованных странах Запада. Я сам неоднократно встречал американцев и англичан, которые искренне верили в то, что им внушалось десятилетиями,— русские только и думают о том, чтобы на них напасть и все у них отнять. Быть может, в чуть более изысканной форме книги Флеминга эту мысль и внушали. Ну а внушаемость массовой аудитории на Западе — особая тема, досконально изученная многообразными специалистами по рекламе и политтехнологами.

Флеминг, прямо скажем, писатель не самый выдающийся. Но знать его надо, хотя бы потому, что он — безусловно классик жанра политического триллера.

В настоящий том наряду с наиболее известными произведениями Флеминга Живи — пусть умирают другие, Доктор Ноу и Операция Шаровая молния включена и сравнительно малоизвестная вещь Шпион, который любил меня, написанная от лица героини. Эта книга по многим параметрам выбивается из общего потока бондиады и свидетельствует о том, что Флеминг обладал существенно большим писательским потенциалом, нежели он использовал.

Правда, злобные критики утверждали, что написать эту вещь Флемингу помогла жена. Не нам об этом судить, но, может быть, проживи Флеминг подольше, а скончался он в августе 1964 года от сердечного приступа, создал бы он что-нибудь совсем в ином стиле.

Сегодня агент 007 Джеймс Бонд — достояние ушедшей эпохи печально знаменитой холодной войны. Он ее рыцарь и ее герой. Законное место его — в истории середины XX века.

Но не дай Бог, раскрутится новый виток холодной войны. Свободную Россию на Западе считают голодной, бандитской и агрессивной страной сотни тысяч потенциальных поклонников Бонда XXI века. Его возможным создателям есть у кого учиться…

История, к несчастью, имеет свойство повторяться…

Г. Анджапаридзе

О творчестве

Скромный по тем временам тираж (4500 экземпляров) первого романа Яна Флеминга Казино Рояль, вышел в апреле 1953 года и разошелся с невероятной скоростью, всего за месяц.

Благодаря чему романы писателя получили такую широкую известность и пользовались такой популярностью? По нашему мнению, ключевую роль, помимо множества других факторов, играло умение Флеминга смешивать факты и вымысел. В произведениях писателя воображаемый мир был естественным продолжением реальных исторических событий, которые были на слуху. Фантазии и события были настолько слиты воедино, что этому не мешал даже невысокий литературный и стилистический уровень романов.

Флеминг например упоминает о Британский центр безопасности (British Security Coordination), который находился этажом ниже японского консульства в Нью-Йорке, расположенном на 36 этаже Рокфеллер-центра на Пятой авеню. Британский центр находился здесь фактически во времена Второй мировой войны. Информация о нем была долгое время засекречена, первым об этом центре упомянул именно Флеминг. Публикации мемуаров некоторых высокопоставленных руководителей, в том числе канадских, только в 60-е годы позволили снять вопросы о воображаемой организации, которая долгое время оставалась под грифом Секретно.

Другие события и операции, о которых пишет Флеминг, также подтверждение о реальной исторической основе, спустя многие годы после их проведения. Так попытки пресечь контрабанду на Бермудских островах и в целом в районе Карибского бассейна, были не секретом для Флеминга. И хотя писатель лично не принимал в них участия, информацию об этих операциях он получил от своего старого друга Ивара Брайса (Ivar Bryce).

Например, когда критики и исследователи пишут о неточностях в описании роли руководителя Секретной службы, объединяющей Адмиралтейство, военное и министерство авиации. Но эта неточность была допущена Флемингом, прекрасно понимающим, что разделение военных ведомств, бюрократическая волокита и пререкательство между ними лишь ослабляют оборону Англии. Флеминг описывает идеальное состояние, к которому руководство армии пришло спустя годы.

В романе Казино Рояль читатели впервые познакомились с будущей мировой знаменитостью, что редко происходит с агентами-нелегалами — Джеймсом Бондом. В романе описан уже состоявшийся английский агент, получивший статус двойного ноля благодаря многочисленным заданиям по устранению врагов или предателей, из которых писатель упоминает два: убийство японского эксперта по шифрованию в Нью-Йорке и норвежского двойного агента в Стокгольме.

Флеминг не вдается в подробности боевых операция агента 007, упоминая о них вскользь. Но даже упомянутые факты свидетельствуют о хорошем владении засекреченной информацией, позволявшей писать Флемингу свои романы не из головы, а на основе реальных событий.

В первой главе романа Казино Рояль Флеминг описывает штаб-квартиру британской секретной службы рядом с Риджентс-парк, а попутно описывает систему расположения кабинетов отдельных агентов. Это описание почти буквально списано с настоящего офиса, секретной службы, где был расположен отдел советских аналитиков, специалистов занимавшихся расшифровкой сообщений, перехваченных и собранных во время хорошо известной истории с пробитым подземным кабелем в Берлине. Кабель был взорван в апреле 1956 года.

Описание М. также обладает многими правдоподобными чертами, о чем свидетельствуют друзья Флеминга, профессиональные разведчики, но здесь и по сей день много тайн остается засекреченными.

А вот система элементарной конспирации, которую Бонд использует в своем номере, удивительно наивна. Приклеивание волоса и тальк на ручке платяного шкафа если и использовались агентами, больше напоминали примитивные приемы из романов Джона Бакена или Эрика Эмблера, которыми зачитывался Флеминг. Не менее наивными является меры по защите от электронной прослушки, когда Бонд просто включает звук на полную громкость.

Инцидент, когда Бонда почти устраняет, наемник у которого бомба взорвалась раньше намеченного срока, основан на реальном инциденте, упомянутом самим Флемингом. Покушение на жизнь немецкого посла в Турции Франца фон Папена (Franz von Papen) состоялось в феврале 1942 года, а советский диверсант сам подорвался раньше нужного срока. Упоминание этого факта ясно указывает на тот факт, что Флеминг сознательно строит свои романы на смешении фактов и вымысла, воображаемы и реальных событий.

В романе Казино Рояль Флеминг вводит своего героя, скрывая его биографию и прошлые операции под завесой секретности, которую он приоткрыл в позднейших романах. Здесь, секретный агент под собственным именем прибывает на континент, сфабрикована лишь его биография, Бонд выдает себя за богача с Ямайки. Биография и многие детали в романе скрыты, как и личность таинственного руководителя Секретной службы названного только одной буквой, что напоминает нам истории Сомерсета Моэма, где руководитель британского агента Эшендена, обозначен также одной буквой R.

Сюжет частично основан на реальной истории, когда Флеминг по заданию британской разведки отправился в Португалию, где за карточным столом сразился с местными гангстерами, после чего получил по голове, правда не так сильно как агент 007, которого в романе пытают.

Эмоционально финальный поворот сюжета, когда Веспер Линд в которую влюбляется Бонд, раскрывается перед ним как двойной агент советской разведки. Признание Веспер в ее посмертной записке, нарушает до этого момента стройную логику сюжета. Ведь в этом случае Бонд был скомпрометирован с самого начала, его номер прослушивался, а его помощник работал на русских. Непонятно в таком случае, зачем Смершевцам надо было похищать английского агента. Словом попытка выстроить стройную схему и понять логику сторон не выдерживает критики.

Но для начала 50-х годов невероятным событием кажется иное. Попытка Флеминга описать действия советской разведки. То, что сегодня стало неизменным шаблоном большинства шпионских романов в 50-е годы было настоящей революцией жанре, Флеминг стал первым автором, описывающим действия советских шпионов, хотя и у него роль СМЕРШа в первых романах остается малоубедительной и нечленораздельной.

Веспер Линд и атмосфера предательства

Тогда как биография Бонда остается под секретом, историю советского агента Веспер Линд можно проследить по множеству деталей и замечаний, упомянутых Флемингом. Веспер была личным помощником, руководителя С. Советская разведка завербовала Веспер спустя год после войны. На крючок советским спецслужбам она попалась благодаря влюбленности в пилота Польских ВВС. Напомню, что Польша тогда входила в блок стран Варшавского договора и находилась под контролем советской разведки. Она была арестована и подвергалась пыткам, у нее требовали рассекретить данные о ее миссии в Польше.

О задании Бонда во Франции советской разведке было известно еще за несколько дней до его прибытия на континент. Бонд по ходу романа регулярно задается вопросом о том, как Советам удалось так быстро взломать шифр и предугадывать все его шаги, но найти «крота» ему без подсказки не удается. Британская разведка также не может оценить размеры ущерба и каналы утечки, до момента, когда Бонд узнает обо всем из признательного письма Веспер.

На роман сильный отпечаток наложили громкие разоблачения в британской разведке. В мае 1951 года стало известно о работе на советскую разведку Гая Берджесса и Дональда Маклина, одновременно с этим подозрения пали на Кима Филби, который был уволен из Секретной службы в ноябре этого же года.

Но к моменту написания романа Флемингу был малоизвестно о деятельности Кембриджской пятерки. Зато расследования, больше похожие на чистики, и секретные комиссии опутывали деятельность британской разведслужбы и наводили на определенные мысли. Подлинная информация о свершившемся была известна только горстке посвященных. А из романов Ле Карре мы можем узнать о настроениях, царивших среди этой элиты, увлеченной внутренней борьбой и стремлением использовать промашку коллеги, чтобы продвинуться по службе.

Единственный доступный для Яна Флеминга случай реального разоблачения, произошел в сентябре 1943 года, когда был изобличен Рэй Милн (Ray Milne), член Коммунистической партии и секретарь Секретной службы. История его разоблачения засекречена до сегодняшнего времени, но несомненно к моменту написания романа Флеминг, как сотрудник разведки знал об этом случае и мог догадываться о размерах ущерба и объемах переданной Советскому Союзу информации.

Разоблачение Маклина и Берджесса повергли Британскую разведку в настоящий хаос. Неразбериха и недоверие со стороны правительства и разведслужб из других стран, продолжались несколько лет, до февраля 1956 году, когда оба разведчика дали интервью зарубежным СМИ в Москве. По признанию старших сотрудников английской разведки Филби и Берджесс были душой членов секретного клуба, а поэтому их таинственное исчезновение и последующая таинственность породила массу слухов и домыслов. Еще большую таинственность порождала ситуация вокруг Кима Филби, чьем имя долгое время не упоминалось даже публично.

Следует упомянуть, что накануне написания романа за шпионаж на Советский Союз был арестован немецкий физик, Клаус Фукс (Klaus Fuchs), которого обвинили в продаже ядерных секретов. Суд над ним получил значительную огласку в прессе, а разведслужбы Британии и ФРГ довольно быстро смогли оценить объем переданной информации.

Артист Джеймс Бонд, шпион, агент-07

Долгие годы об этих популярнейших фильмах мы слышали в основном плохое. Только Владимир Высоцкий сказал об их герое с доброй иронией³. Потом отношение смягчилось. В 80-е даже закупили Никогда не говори никогда. Зря, кстати — фильм в официальную бондиану не включен, поскольку продюсировался не ее крестным отцом Альбертом Брокколи. В 90-е у нас не только появились лицензионные видеокассеты, но и телевидение начало крутить бондиану. Отечественные издания активно начали перепечатывать из западных журналов и Интернета информацию об агенте 007 — скольких женщин он соблазнил на протяжении всех фильмов, сколько сигарет выкурил, сколько выпил бокалов любимого коктейля (водка с мартини, взболтать, не перемешивая), сколько и каких автомобилей сменил, сколько выстрелов и из какого оружия сделал. Любой видеоман наизусть перечислит пять исполнителей Бонда — Коннери, Лазенби, Мур, Далтон, Броснан, кто-то даже вспомнит всех бонд-герлз. Но все же знакомство с бондианой мы начали с ее конца.

А это и качество другое, и Бонд другой. Конечно, одинаковым он никогда и не был.

Первый Бонд, воплощенный Шоном Коннери — герой 60-х, времени холодной войны с ее железным занавесом, сексуальной революции и неостывших иллюзий. Киношный Бонд стал, по сути, пародией на все это и потому сильно отличался от литературного прототипа — этакого нибелунга с лоском английского джентльмена. Бонд-Коннери куда живее и забавнее. Противники его до смешного романтичны. У Доктора Но не только протезы вместо обеих рук, да еще и сердце с правой стороны, Ларго одноглаз, Голдфингер подчеркнуто неприятен, а злобная дама, бывший начальник отдела безопасности СМЕРШ — Баба Яга в худшем исполнении.

Роджер Мур, державший марку Бонда дольше всех — с 1973 по 1985, сохранил главные его черты. И прежде всего — иронию. Только сдержанная усмешка Коннери сменилась до смешного постоянным каменным выражением лица Мура, перемежающимся детским удивлением, пружинящая походка — уверенной поступью. А потом начались проколы. Бонд конца 80-х в исполнении Тимоти Далтона начинает терять облик. Он не мог не измениться — если Коннери и Мур были почти ровесниками своего героя, то Далтон годился ему в сыновья. Но была и другая причина. Размягчение противостояния двух систем измельчило злодеев и лишило Бонда поля деятельности. Новый Бонд оказался героем не то мелодрам, не то стандартных полицейских боевиков. Он слишком серьезно относится к тому, что делает, а сказанное в его адрес: Видно, что вы англичанин — у Вас есть стиль — звучит горьким сарказмом.

Бонд 90-х достался Пирсу Броснану. И здесь непобедимый Бонд сдался двум монстрам — воинствующему феминизму и страху перед разваливающейся, но вооруженной Россией (а для Западе и сейчас Россия — все пространство Союза). И вряд ли стоит винить в этом нового продюсера, дочь покойного Брокколи. Тут работает время. Дело даже не в том, что всесильным М, шефом разведки MI-6 стала мужеподобная женщина, запросто хамящая адмиралам. Бонд-Броснан очень старается подражать Бонду-Коннери, но уже боится заигрывать даже с секретаршей шефа Мэнипэнни, раньше не скрывавшей своего к нему благоволения, крайне осторожен в общении с женщинами, да и количество их сократилось. В Золотом глазе та же Мэнипэнни обвиняет Бонда в сексизме (по нынешним временам, это уже призрак судебного преследования), а в Завтра не умрет никогда он получает по физиономии от бывшей любовницы — раньше женщины на этого Казанову не обижались. Подруг ему подбирают осторожнее — предпочтительны гражданки России или Китая (там еще о харасменте только шутят или вовсе не слыхали), в крайнем случае, датчанки. Когда-то Бонд появился на экране как азартный игрок, теперь остывает даже к карточному столу. Он стал послушен бюрократии — за каждую мелочь расписывается в ведомости. Стал более нервным — это нравится зрительницам 90-х — волнуясь, пьет Смирнофф, уже не разбавляя мартини и не добавляя дольку лимона.

Но наиболее существенный момент — изменение отношения Бонда к русским. Больше четверти века — от Доктора Но 1962 года до Лицензии на убийство 1989 года — агент 007 соблюдал политкорректность строже большинства политиков. Ни в одном фильме он не действовал прямо против СССР или стран Варшавского Договора. Должно быть, из чувства благодарности — в первом романе Флеминга Казино Ройаль сотрудник советской контрразведки спасает Бонду жизнь. К советским коллегам Бонд был почтителен. Неслучайно у нас создателей сериала не предавали анафеме, а Шона Коннери пригласили в совместный фильм Красная палатка — этот случай и стал основой для известной песни Высоцкого. Если Бонд и убивал русских, то обычно предателей или заговорщиков. Иногда он сотрудничал с КГБ, спасал русских космонавтов (Ты живешь только дважды) и сражался бок о бок с русскими моряками
(Шпион, который меня любил), даже заработал Орден Ленина. Разве что Бонд-Далтон в 1987 году вынужден был принять короткий бой в Афганистане. А Бонд-Броснан уже в Золотом глазе — заметим, в 1995 году — взрывает объекты и пачками кладет русских солдат на российской территории, да еще разносит дома и памятники Санкт-Петербурга (пусть и ложного), разъезжая по нему на танке. Что поделать — западная публика предпочитает, чтобы с русской мафией боролись прямо в России. Приходится идти на явные натяжки — например, причислять Великобританию к великим державам или Узбекистан к державам ядерным.

Бонд явно выдыхается. Будучи сам пародией, он успел породить массу пародий на себя (даже Гайдай не удержался и снял На Дерибасовской хорошая погода…) и уже не так забавен. Пистолет с глушителем слишком банален, чтобы решать судьбы мира. Публике уже не интересны мифические тайные организации вроде Спектра. Международные злодеи превратились в дельцов и политиков, настолько знакомых по новостям, что скулы сводит. В общем, можно не смотреть на автомобили, костюмы, манеру шутить и стрелять, оружие — а Бонд явно изменяет и своему любимому Вальтеру ППК. И так видно — перед нами уже не Бонд. Сохранив внешний антураж, сериал растерял традиции. После гибели актера Десмонда Ллевелина исчез последний атрибут бондианы — добродушный ворчун Q, создатель всевозможной техники и приспособлений для агентов с двумя нулями. Менялись все, но технарь Q оставался неизменен с 1963 году.

Лично Шон Коннери по-своему сыграл поминальную суперагенту секретной службы Ее Величества в, казалось бы, некомедийном боевике Скала. А Бонда в новом веке осталось только сделать негром, как уже предлагают многие, одеть в шорты и научить танцевать рэп. С припевом: Подайте что-нибудь бывшему суперагенту бывшей секретной службы.

Литературная бондиана

Литературная бондиана началась в 1953 году романом Йэна Флеминга Казино Ройаль. До своей смерти в 1964 Флеминг выпустил 14 книг об агенте 007. Два романа-сценария принадлежат Крису Вуду, полтора десятка — Джону Гарднеру, пишущему о Джеймсе Бонде с 1980 года, иногда уже по сценариям. Количество подражаний и пародий учету не поддается.

Фильмы, вошедшие в официальную бондиану

1. Доктор Но (Dr. No), 1962 г. Режиссер — Т. Янг. В главной роли — Шон Коннери. Почти случайно утвержденный на роль Коннери в одночасье и надолго становится королем экрана.

2. Из России с любовью (From Russia with Love), 1963 г. Режиссер — Т. Янг. В главной роли — Шон Коннери. Впервые появляется зловещая организация СПЕКТР и упоминаются советская контрразведка, именуемая по старой памяти СМЕРШ, а также болгарские террористы.

3. Голдфингер (Goldfinger), 1964 г. Режиссер — Г. Гамильтон.В главной роли — Шон Коннери. Первый обезвреженный Бондом ядерный заряд.

4. Шаровая молния (Thunderball), 1965 г. Режиссер — Т. Янг. В главной роли — Шон Коннери. Первый фильм бониданы с масштабными подводными съемками. Подводные эпизоды станут традицией сериала.

5. Ты живешь только дважды (You only live twice), 1967 г. Режиссер — Л. Джилберт. В главной роли — Шон Коннери. Бонд не только впервые появляется в форме коммандера королевских ВМС, но и оказывается знатоком японской традиции.

6. На секретной службе Ее Величества (On Her Majesty’s Secret Service), 1969 г. Режиссер — П. Хант. В главной роли — Д. Лазенби, но бывший австралийский автодилер явно не дотягивал до требований сериала.

7. Бриллианты — навсегда (Diamonds are forever), 1971 г. Режиссер — Г. Гамильтон. В главной роли — Шон Коннери.

8. Живи и дай умереть (Live and let die), 1973 г. Режиссер — Г. Гамильтон. В главной роли — Роджер Мур. Бонд впервые сталкивается с наркодельцами.

9. Человек с золотым пистолетом (The Man with the golden gun), 1974 г. Режиссер — Г. Гамильтон. В главной роли — Роджер Мур. Фильм прошел на закрытом просмотре в Кремле. С тех пор установилась легенда об особом внимании советских спецслужб к оснащению агента 007. На самом деле в этом не было необходимости — почти все показанное в сериале было известно по открытой прессе.

10. Шпион, который меня любил (The Spy, who loved Me), 1977 г. Режиссер — Л. Джилберт. В главной роли — Роджер Мур. Ради спасения мира Бонд начинает сотрудничать с КГБ.

11. Мунрэйкер (Moonraker), 1979 г. Режиссер — Л. Джилберт. В главной роли — Роджер Мур. Самая фантастическая — космическая — серия.

12. Только для Ваших глаз (For your eyes only), 1981 г. Режиссер — Дж. Глен. В главной роли — Роджер Мур.

13. Осьминожка (Octopussy), 1983 г. Режиссер — Дж. Глен. В главной роли — Роджер Мур.

14. Вид на убийство (A view to a kill), 1985 г. Режиссер — Дж. Глен. В главной роли — Р.Мур.

15. До потемнения в глазах (The living daylights), 1987 г. Режиссер — Дж. Глен. В главной роли — Тим Далтон.

16. Лицензия на убийство (Licence to kill), 1989 г. Режиссер — Дж. Глен. В главной роли — Тим Далтон. Всплывают латиноамериканские наркобароны.

17. Золотой глаз (Golden Eye), 1995 г. Режиссер — Мартин Кэмпбелл. В главной роли — Пирс Броснан. Русская мафия, английский и русский предатели, молодой и опасный компьютерный гений, космическое оружие. Основная идея — Россия после холодной войны опаснее, чем была во время нее.

18. Завтра не умрет никогда (Tomorrow newer dies), 1997 г. Режиссер — Р. Споттсвуд. В главной роли — Пирс Броснан. Бонд вместе с сотрудницей китайской разведки противостоит информационному магнату, но главный его противник теперь — новые технологии.

19. Мира недостаточно, 1999 г. В главной роли — П. Броснан.

20. Умри но не сейчас, 2002 г. В главной роли — П. Броснан.

21. Казино Рояль, 2006 г. Дэниэл Крэйг в роли Бонда, Ева Грин и др.

22. Квант милосердия, 2008 г. Дэниэл Крэйг и Ольга Куриленко.

23. 007: Координаты «Скайфолл», 2012 г. Дэниэл Крэйг и Хавьер Бардем.

24. 007: Спектр, 2015 г. Дэниэл Крэйг, Кристоф Вальц, Леа Сейду

25. Не время умирать, 2020.

Фильмы, вошедшие в неофициальную бондиану

Роман Казино Ройаль режиссер В. Браун экранизировал для телевидения еще в 1954 г., но это появление агента 007 прошло почти незамеченным. Только Брокколи, Янг и Коннери сделали Джеймса Бонда культовым киногероем.

Широко известный, но незаконный фильм Никогда не говори «никогда» (Never say never again), 1983 году. Режиссер И. Кершнер, в главной роли Шон Коннери, состав исполнителей вообще звездный — Брандауэр, фон Зюдов, Каррера, Бессинджер. По сути фильм был римейком самой кассовой серии бондианы Шаровая молния.

Феликс Леонидов

Избранная библиография

Серия о Джеймсе Бонде

Казино «Рояль» (Casino Royale, 1953), также издавался как (You Asked for It); Казино «Руаяль»; Королевское казино
Живи и дай умереть (Live and Let Die, 1954), также издавался как Живи — пусть умирают другие
Мунрейкер (Moonraker, 1955), также издавался как (Too Hot to Handle); Проект «Мунрэкер»
Бриллианты навсегда (Diamonds Are Forever, 1956), также издавался как Бриллианты вечны
Из России с любовью (From Russia, with Love, 1957)
Доктор Но (Doctor No, 1958), также издавался как Д-р Ноу; Доктор Ноу; Доктор «No»; Джеймс Бонд — агент № 007
Голдфингер (Goldfinger, 1959), также издавался как Золотой палец
Только для твоих глаз (For Your Eyes Only: Five Secret Occasions in the Life of James Bond, 1960), также издавался как Только для личного ознакомления; Только для ваших глаз

• Вид на убийство (From a View to a Kill), также издавался как С прицелом на убийство; Убийство с заранее обдуманным намерением
• Только для твоих глаз (For Your Eyes Only), также издавался как Разглашению не подлежит; Только для вашего сведения; Только для личного ознакомления; Только для ваших глаз
• Квант утешения (Quantum Of Solace), также издавался как Квант спокойствия; Вотум доверия
• Риск (Risico), также издавался как Гиск; «Рисик»; «Risico»
• Раритет Гильдебранда (The Hildebrand Rarity), также издавался как «Уникум Хильдебранда»; «Гильдебранская редкая»; Гильдебранская редкая; Антикварная вещь Гильдебранда

Шаровая молния (Thunderball, 1961), также издавался как Операция «Гром»; Операция «Удар грома»; Операция «Шаровая молния»
Шпион, который меня любил (The Spy Who Loved Me, 1962)
На секретной службе Ее Величества (On Her Majesty’s Secret Service, 1963), также издавался как На тайной службе ее величества
Живешь только дважды (You Only Live Twice, 1964), также издавался как Живешь лишь дважды; Вы живёте только дважды
Человек с золотым пистолетом (The Man with the Golden Gun, 1965)
Осьминожка (Octopussy, and The Living Daylights, 1966)

• Осьминожка (Octopussy)
• Погасший свет (The Living Daylights), также издавался как До потемнения в глазах; Через снайперский прицел; Свет жизни,
• Искры из глаз; Грязная работа
• Собственность леди (The Property of a Lady), также издавался как Собственность дамы; Достояние леди; Цена изумрудного шара

Романы

The Diamond Smugglers, 1957

Сценарии

Thunderball, 1965 (совместно с другими)

Детские произведения

Chitty-Chitty-Bang-Bang, 1964-1965

Документальные произведения

Thrilling Cities, 1963
Ian Fleming Introduces Jamaica, 1965

Литература для дальнейшего исследования

Amis К. The James Bond Dossier. L.,1965
Pearson J. The Life of Ian Fleming. L., 1966
Eco U. The Narrative Structure in Flaming // Popular Culture. L.,1982.