Тайна Эдвина Друда

Составители списков лучшие детективные произведения постоянно спотыкаются, когда надо определиться с вопросом является ли роман Ф.М. Достоевского Преступление и наказание детективом, можно ли его отнести к числу лучших, или же это все-таки роман, в котором просто использован криминальный сюжет. Подобный вопрос можно адресовать и к романам Фолкнера Святилище и Диккенса Холодный дом. Формально, во всех романах есть и преступление и детективное расследование, но обычно эти романы остаются за рамками детективного жанра, видимо гении, создавшие их придали им иную форму измерения.

Но вот последний роман Диккенса, незавершенный и полный загадочности, над разгадкой которой бьются до сих пор лучшие литературоведы — Тайна Эдвина Друда (The Mystery of Edwin Drood), прочно вошел в списки лучших детективов. Загадок связанных с созданием этого романа столько, что об этом незаконченном произведении существует отдельная и обширная библиография.

О книге

Весь день 8 июня 1870 года Диккенс провел сидя в работе над книгой, а когда вечером поднялся для ужина, объявил, что ему нужно отправиться по делам в Лондон и внезапно упал. Его положили на диван в столовой, где он в ужасных болях провел еще сутки, а на следующий день к вечеру скончался. Поразительно, но последними словами написанными Диккенсом были, а затем с аппетитом принимается за еду.

Диккенс умер, когда ему еще не исполнилось и шестьдесят, можно сказать в расцвете сил, читатели неоконченного романа, могут убедиться, что автор не только не сдал, но находится на пике своей творческой формы. Мы встречаем здесь очень искусные описания Лондона, города, где редко бывает солнце, замечательные сцены полные юмора, фарса и, конечно же, загадочности. А персонажи даже в незаконченной части предстают в столь колоритных описаниях и точных психологических характеристиках, что даже сложно представить себе, что Диккенс еще собирался написать и чем удивить своих читателей во второй части. В законченной части Диккенс прекрасно рассказывает о неизбежной двойственности человеческой природы.

По высказываниям очевидцев и близких друзей Диккенса он завершил только шесть из запланированных двенадцати глав. Именно этот незаконченный роман привлекает внимание огромного количества исследователей и литературоведов. Некоторые стремятся разгадать, что планировал написать Диккенс, другие, что таит в себе загадка таинственного убийства Эдвина Друда. Как точно отмечает российская исследовательница Марина Чегодаева, в конце концов, сами исследования превратились в подобие полицейского расследования. Несмотря на такое количество исследований, найти удовлетворительный ответ, на загадку заданную гением, не просто. Набросков или черновиков романа не сохранилось, а все попытки реконструкций или догадок, разбиваются о великий замысел гения, возможно, который планировал оставить на вершинах человеческой мысли.

Этот финал вышел любой разгадки, возможно и является триумфом, триумфом на который читатели могут наброситься с аппетитом.

О фильме

Без сомнения, одна из лучших его книг, если не самая лучшая, — сказал в свое время о диккенсовской Тайне Эдвина Друда Генри Лонгфелло. С ним мало кто согласился — и не потому, что роман чем-то плох, а потому, что Диккенс писал и лучше. Но зритель, увидевший телеэкранизацию, созданную режиссером Александром Орловым (сценарий написан им совместно с Георгием Капраловым), легко может прийти к заключению, что этот роман все-таки самый удачный у Диккенса. Мы помним, как проиграли на малом экране Пиквикский клуб, Домби и сын и показанный у нас английский Дэвид Копперфилд. Тайна Эдвина Друда, напротив, заметно выиграла.

Прежде всего — благодаря очень верной первоначальной установке создателей этого телевизионного спектакля. Они тонко почувствовали диалектику подобного рода работ, когда верность автору сочетается со свободой по отношению к нему, даже, можно сказать, через нее проявляется.

Те сюжетные перестройки (минимальные) и кажущиеся несоответствия в выборе актеров, которые ость в спектакле, почти в каждом случае не просто допустимы, а совершенно оправданы внутренне. Более того — необходимы. В том, что Диккенс при всей яркости своих образов и неожиданности сюжетных поворотов отнюдь не самоигральный автор, телезрители имели уже возможность не раз убедиться. К Диккенсу — детективному писателю это относится в полной мере. Косвенно о том же говорит и пример Коллинза, своего рода учителя Диккенса в детективном жанре. Его Лунный камень — роман, как мы все знаем, увлекательнейший — английское телевидение сумело лет десять тому назад представить чем-то ужасающе скучным. С Тайной Эдвина Друда ничего подобного не произошло, ибо телеспектаклю присуща та умная смелость, которая необходима при переносе романа на сцену или на экран.

Прежде всего в этой связи хочется сказать об интерпретации образа Джона Джаспера, регента церковного хора, убившего своего племянника Эдвина Друда из-за любви к его невесте. Мотивировка этого преступления у Диккенса достаточно сложна. Тут не только любовь к Розе, но и давящая скука существования в маленьком, затхлом городишке — она толкает Джаспера в курильню опиума и нравственно его искажает. Свое преступление он совершает с ловкостью, неожиданной для человека, в этом деле неискушенного, и показывает знание людей и умение ими манипулировать необычное для своего возраста — ему ведь всего двадцать шесть лет. Но в сознании тогдашнего читателя еще жила традиция готического романа, полного таинственных и страшных событий, поэтому молодость Джаспера никак не была ему помехой: ведь за его плечами — все преступления его литературных предшественников! Для современного читателя дело обстоит иначе, и та метаморфоза, которая произошла с героем в телеспектакле, лишь усиливает убедительность этого образа. Джаспера играет Валентин Гафт — человеком уже не молодым, достаточно усталым, находящимся на грани отчаяния и обладающим той мерой проникновения в чужие характеры, какую дает только многолетний и, увы, достаточно горький жизненный опыт.

Тайна Эдвина Друда — одно из тех произведений английской литературы, которые знаменовали собой постепенный переход от готического романа с его инфернальными злодеями и таинственными замками к современному детективу, требующему детального воспроизведения быта, не слишком склонному к экзотике и легко отдающему роль преступника (как в Ошибке Тони Вендиса) эдакому хорошему парню. Точная социально-психологическая характеристика героев и ситуаций — тоже одна из целей (не всегда, разумеется, достигаемых) современного детектива. И Валентин Гафт именно в таком ключе играет своего героя.

Антагонист Джаспера мистер Грюджиус в исполнении Ростислава Плятта еще более неожидан. Диккенсовский Грюджиус был до того сух и тощ, что, казалось, если его смолоть на мельнице, от него останется только горсточка сухого нюхательного табаку, и его угловатость носила самый буквальный, можно сказать геометрический характер: он то и дело образовывал своей фигурой то острые, то тупые углы. Нескладный, неловкий, близорукий, с медлительной речью и неуклюжей поступью, с лицом корявым и по-деревянному неподвижным — очень ли он похож на Грюджиуса, каким его показывает Ростислав Плятт? И вместе с тем можно ли было сделать более верный выбор? Мера художественной культуры этого актера так велика, его понимание того, что есть диккенсовское, а что не диккенсовское, так точно, что в иной фактуре, в иной пластике, в иных внешних данных суть характера воспроизведена удивительно достоверно. И ведь речь идет о литературном образе, созданном писателем, у которого так много выражалось именно через внешнюю характерность! Право, после Плятта трудно представить себе мистера Грюджиуса иным, чем он его сыграл…

Сам Диккенс, впрочем, не сразу решил, кому быть главными героями его книги. Когда в июле 1869 года он приступил к работе над Тайной Эдвина Друда, его больше всего привлекала история двух молодых существ, в детстве обрученных родителями, но вовремя понявших ненужность этого несвободного брака. Однако вскоре эти фигуры отодвинулись на второй план и в результате остались не очень ясно очерченными, несколько бесплотными. Здесь создателям телеспектакля надо было уже не дорастать до Диккенса, а в известном смысле компенсировать его недостатки. Что ж, это им удалось, причем снова не в последнюю очередь благодаря точному выбору актеров. На телеэкране молодые диккенсовские герои, сыгранные Авангардом Леонтьевым и Еленой Кореневой, приобрели бесспорную жизненность. Роль Эдвина Друда в исполнении Леонтьева стала одним из украшений телеспектакля.

А как хорош добрейший каноник Криспаркль в исполнении Анатолия Грачева! Здесь, правда, нет никаких по отношению к Диккенсу неожиданностей, но разве верность автору обязательно достигается через спор с ним?

Как уже говорилось, диккенсовские романы, даже когда они очень хитро задуманы, все равно держатся на изображении людей — необычных, порою, можно сказать, невообразимых и вместе с тем (это чувствуешь в каждой строчке) не из головы выдуманных, а словно бы взятых прямо из жизни. И экранизация Тайны Эдвина Друда потому-то и удалась, что в ней уловлена эта особенность Диккенса. С его героями не скучно оставаться с глазу на глаз.

Впрочем, сказать, что все герои телеспектакля пришли на экран из мира Диккенса, было бы натяжкой. Возьмем, к примеру, хотя бы каменотеса Дердлса — одну из причудливейших фигур, созданных Диккенсом. Он сыгран Львом Дуровым столь же впечатляюще, сколь и неточно. В его исполнении Дердлс — чуть ли не химера, сошедшая с собора Парижской богоматери, тогда как у Диккенса он совсем другой. Да, это фигура гротесковая, но типов гротеска едва ли не столько же, сколько существует авторов, прибегающих к этому способу изображения. Нам уже приходилось в свое время протестовать против стереотипа английского или французского фильма вообще. При экранизации важна эстетика данного и только данного писателя. Это в последние годы, кажется, уже не вызывает сомнений. Сегодня приходится столь же решительно высказываться против отвлеченного представления о том или ином стилистическом приеме. И Дердлс и Квазимодо принадлежат к области гротеска, однако они столь же не похожи друг на друга, как не похожи стиль Диккенса и Гюго.

Не получился в телеспектакле и мистер Сластигрох. Этот кровожадный филантроп, столь ярко обрисованный Диккенсом, оказался на экране фигурой бледной. Трудно сказать, почему так произошло. Скорее всего, дело в том, что с профессиональными (впрочем, и с непрофессиональными) филантропами мы как-то отвыкли сталкиваться, а более широкого обобщения найти в этой роли не удалось. Но в конце концов, кто застрахован от поражений? Хуже другое — нас упорно заставляют общаться с персонажем, с которым, может быть, и знакомиться бы не стоило. Зачем? Из соображений сюжетных? Но сцена с Криспарклем, основная для него, только задерживает развитие действия.

Здесь-то и приходится говорить о главном недостатке этой хорошей работы. В первой и второй сериях время от времени ловишь себя на том, что та или иная сцена могла бы уже кончиться, а все не кончается. То лишняя фраза, то недостаточно определенный финал. Эти мелкие и немногочисленные неточности легко прощаешь. Но третья серия вся сплошь затянута. Характеры больше не развиваются, действие топчется на месте. Эта серия производит впечатление некоей экспозиции, почему-то оказавшейся не там, где ей надлежит находиться, — наподобие того как Стерн поместил предисловие к Тристраму Шенди где-то посреди романа.

Зато четвертая, заключительная серия заставляет сразу забыть о наполовину потерянном предыдущем вечере — с таким вкусом, изобретательностью, подспудным юмором она сделана, с таким пониманием преимуществ, которые дает телевидение для разрешения задач, встающих в связи с инсценировкой этого романа.

Как известно, Диккенс не успел закончить свой роман. Тайна Эдвина Друда обрывается точно на середине: из объявленных двенадцати выпусков было завершено только шесть, да и то последние три были напечатаны уже после смерти автора. Сразу же нашлись люди, пожелавшие дописать роман за Диккенса. Само собой разумеется, подобные попытки успеха не принесли. Это не помешало другим все же постараться проникнуть в тайну авторского замысла. На сей раз речь идет о литературоведах, предложивших несколько версий второй половины романа. Самая известная и основательная принадлежит Дж.-К. Уолтерсу.

Обо всем этом рассказывает зрителю Сергей Юрский. Как интересно, кстати говоря, решает он роль телевизионного ведущего, внедрившегося в ткань художественного произведения! Из благообразного конферансье, который появлялся в начале каждой серии только затем, чтобы прочесть по-русски и по-английски текст заставки — надпись на обложке первого издания книги, — он в конце третьей серии (и это лучшие ее места) перевоплощается в таинственного и забавного мистера Дэчери. Тот поселился в Клойстергэме, чтобы (читатель и зритель без труда об этом догадываются) расследовать тайну исчезновения Эдвина Друда. Но вот сыграны последние строки, написанные Диккенсом, мистер Дэчери снимает парик, и снова перед нами Юрский. Еще в первой серии он предложил зрителю внимательно, не упуская никаких штрихов и деталей, следить за всем происходящим. Теперь он начинает обсуждать с нами разные версии окончания романа.

И не только с нами. Герои фильма образуют некое подобие литературного клуба, посвятившего себя разгадке тайны Эдвина Друда. На этом импровизированном заседании каждый остается самим собой, роман словно бы продолжается (герои ведь не ушли со сцены!) — и вместе с тем подвергается внимательному разбору. Чтобы понять, что произойдет дальше, надо в подробностях оценить уже происшедшее, ибо будущие события зависят от ранее случившихся, но, к сожалению, не во всем ясных.

Вот где создателям телеспектакля, а заодно и зрителям пригодился опыт, приобретенный в результате достаточно интенсивного за последнее время общения с детективом па экране. Этот опыт обострил наше восприятие сюжета, приучил приглядываться к деталям, прикидывать варианты поступков героев. Разбирательство, проведенное с такой художественной энергией и с таким тактом в конце телевизионной Тайны Эдвина Друда, наталкивает на мысль, что следует задуматься о роли детектива в формировании зрительского восприятия, а значит, и в общекультурном процессе. И не удивительно, что лучше всего эта роль выявляется на примере тех телефильмов и телеспектаклей, сам первоисточник которых принадлежит к общекультурной сфере.

Законы детектива на телеэкране являются, на наш взгляд, лишь обособлением общих законов телевизионного и, шире, зрелищного искусства, а инсценировка классики этого жанра — частный случай инсценировки классики вообще. Что мы и пытались показать в статье.

Оцените статью
Добавить комментарий