Тайна Боскомбской долины

Тайна Боскомбской долины (The Boscombe Valley Mystery) — детективный рассказ Артура Конан Дойла очередное приключение Шерлока Холмса.

***

Однажды утром, когда мы сидели с женою за завтраком, служанка подала мне телеграмму. Холмс телеграфировал:

«Не можете ли уделить мне несколько дней. Только что я получил депешу из Западной Англии в связи с трагедией Боскомбской долины. Был бы рад иметь вас спутником. Воздух и природа восхитительны. Выезжаю из Паддингтона в 11 ч. 15 м.»

— Ну, как ты решил? — спросила жена. — Ты поедешь?

— Право, не знаю. У меня много пациентов.

— Тебя заменит твой помощник. Тебе полезно отвлечься, и ты всегда так интересовался делами мистера Холмса.

— Если я решу ехать, я должен уложить вещи — осталось только полчаса.

На Паддингтонском вокзале меня уже ждал Холмс, расхаживавший по платформе в сером дорожном пальто и суконной фуражке.

Мы были одни в вагоне. Холмс захватил кипу газет; он рылся в них и читал, прерывая чтение, чтобы сделать выписки и обдумать прочитанное. Когда мы миновали Ридинг, он вдруг смял газеты в огромный шар и положил на полку.

— Вы слышали об этом деле? — спросил он.

— Ни слова Я несколько дней не читал газет.

— В лондонских газетах не было обстоятельных отчетов. Я просмотрел все последние газеты. Это одно из тех простых дел, в которых очень трудно разобраться.

— Это звучит парадоксом.

— Но глубоко верно: странность почти всегда служит нитью к разгадке. Чем обыденнее преступление, тем труднее найти виновных. В данном случае имеются серьезные улики против сына убитого. Видите ли, Боскомбская долина находится невдалеке от Росса в Херфордшире. Самый крупный землевладелец в тех местах — некий Джон Тернер, разбогатевший в Австралии и вернувшийся к себе на родину несколько лет тому назад. Одну из своих ферм он сдал в аренду мистеру Чарльзу Мак-Карти, тоже приехавшему из Австралии. Тернер и Мак-Карти познакомились еще в колонии; Тернер был богат и оказался владельцем земли, а Мак-Карти — его арендатором, но они оставались, по-видимому, приятелями и часто встречались. У Мак-Карти был единственный сын, юноша лет восемнадцати, а у Тернера — единственная дочь того же возраста. Мак-Карти и Тернер были вдовы. Они избегали сближения с соседними английскими семьями и вели замкнутый образ жизни, хотя оба Мак-Карти, отец и сын, увлекались спортом и посещали скачки. Мак-Карти держал двух слуг — мужчину и девушку. У Тернера было не меньше полдюжины слуг.

3-го июня, то есть в прошлый понедельник, Мак-Карти вышел из дома в три часа дня и отправился к Боскомб-скому пруду, образуемому разливом речки, в середине Боскомбской долины. Утром он был в Россе со своим слугой и сказал ему, что должен торопиться, так как у него в три часа важное свидание. С этого свидания он не вернулся.

От фермы до Боскомбского пруда около четверти мили, и двое видели его проходящим по этой дороге — старуха, имя которой не указано, и Вилльям Кроудер, лесничий Тернера. Оба эти свидетеля показали, что Мак-Карти был один. Лесничий добавил, что через несколько минут он увидел его сына, Джэмса Мак-Карти, идущего этой же дорогой с ружьем подмышкой.

Позже отца и сына видела четырнадцатилетняя девушка, дочь управляющего, Пэшиенс Моран, собиравшая цветы в лесу над прудом. Она показала, что видела у озера Мак-Карти и его сына, которые, по-видимому, сильно ссорились. Она слышала, как Мак-Карти старший ругал сына, и видела, что сын поднял руку, как если бы хотел ударить отца. Она очень перепугалась, убежала домой и сказала своей матери, что видела Мак-Карти спорящими у пруда и боится, как бы они не стали драться. Только она успела это проговорить, как в дом вбежал молодой Мак-Карти и сказал, что нашел своего отца мертвым в лесу. Он был очень возбужден, без ружья и без шляпы, а его правая рука и рукав были испачканы кровью. Отец Пэшиенс пошел с ним и увидел мертвое тело, лежавшее на траве возле пруда. Голова была пробита ударами тяжелого тупого оружия. Возможно, что раны были нанесены прикладом ружья Джэмса, которое валялось на траве в нескольких шагах от трупа. Молодого человека немедленно арестовали по обвинению в предумышленном убийстве, и местный судья назначил это дело к слушанию на ближайшей выездной сессии суда.

— Все улики говорят против молодого Мак-Карти,— заметил я.

— Улики — это очень щекотливый вопрос, — задумчиво проговорил Холмс. — Часто они как будто бесспорно указывают в одном направлении, но, посмотрев на них с другой точки зрения, вы можете обнаружить, что они так же бесспорно указывают в совершенно другом направлении. Все же есть очень серьезные данные против молодого Мак-Карти, и весьма возможно, что он совершил преступление. Однако многие из окрестных жителей, и среди них мисс Тернер, дочь соседнего землевладельца, верят в непричастность юноши к убийству и пытались убедить в этом Лестрэда. Лестрэд так растерялся, что обратился за помощью ко мне, и вот два джентльмена средних лет мчатся на запад со скоростью пятидесяти миль в час, вместо того, чтобы спокойно переваривать дома свой завтрак.

— Боюсь, что факты слишком очевидны, — сказал я.

— Нет ничего обманчивее очевидного факта,— смеясь ответил Холмс. — Кроме того, мы можем напасть на другие очевидные факты, которые не казались очевидными Лестрэду. Вы слишком хорошо меня знаете, и не сочтете хвастовством, если я скажу, что поддержу или опровергну гипотезу Лестрэда средствами, которые он совершенно неспособен не только применить, но даже понять. Для примера, — мне ясно, что в вашей спальне, где я никогда не был, окно расположено с правой стороны, а между тем я не уверен, установил ли бы Лестрэд такой самоочевидный факт.

— Каким образом вы…

— Дорогой друг, я вас хорошо знаю, и знаю свойственную вам военную аккуратность. Вы бреетесь каждое утро при солнечном свете, ваше бритье становится все менее и менее совершенным по мере продвижения налево и становится положительно неряшливым за челюстью; поэтому мне ясно, что эта сторона хуже освещена, чем другая. Я не могу себе представить, чтобы человек ваших привычек, рассматривая свое лицо при равномерном освещении, был бы удовлетворен таким бритьем. Наблюдение и выводы — это мое искусство, и оно может оказаться полезным в предстоящем расследовании. Есть несколько второстепенных фактов, установленных следствием, которые заслуживают внимания.

— Какие именно факты?

— Оказывается, что юноша был арестован не сразу, а после возвращения на ферму. Когда инспектор полиции объявил ему, что он арестован, Джэмс Мак-Карти заметил, что это его не удивляет и что это ему по заслугам. Замечание юноши устранило все сомнения, которые, быть может, оставались в душе судебного следователя.

— Это было признание!

— Нет, потому что за этим последовало заявление о невиновности в убийстве.

— Но, во всяком случае, это очень подозрительное замечание.

— Напротив, — сказал Холмс, — это единственный просвет, который я пока что вижу. Как бы он ни был неповинен, он не может быть настолько глуп, чтобы не сознавать, что факты свидетельствуют против него. Если бы он выразил удивление или негодование по поводу своего ареста, я бы считал это крайне подозрительным, потому что при данных обстоятельствах изумление или негодование были бы неестественны и могли бы показаться хитрым расчетом. Его откровенное признание безвыходности положения указывает либо на его непричастность, либо на самообладание и на твердость. А его замечание, что это ему поделом, тоже вполне естественно; ведь в этот день он забыл сыновний долг и не только обменивался с отцом ругательствами, но даже поднял на него руку.

Я покачал головой. — Многие кончали жизнь на виселице на основании гораздо менее убедительных улик.

— Это бесспорно. И многие были казнены по ошибке.

— Как описывает происшествие сам молодой человек?

— Вы можете прочесть его показания.

Холмс достал оттиск местной Херфордширской газеты и указал мне столбец, где были помещены показания несчастного юноши. Я устроился в уголке и внимательно прочитал протокол следствия.

«Мистер Джэмс Мак-Карти, единственный сын покойного, был вызван и дал следующие показания: «Я был три дня в Бристоле и возвратился домой в понедельник утром третьего числа. Когда я вернулся, отца не было дома, и служанка сказала, что он поехал с грумом Джоном Коббом в Росс. Вскоре после моего возвращения я услышал во дворе стук колес его двуколки и, выглянув в окно, увидел, что отец сошел с двуколки и быстро вышел за околицу, но я не заметил, какой дорогой он пошел. Я взял ружье и отправился к Боскомбскому пруду, чтобы навестить кроличий садок на той стороне пруда. По дороге я встретил Вилльяма Кроудера, лесничего. Он говорит об этом в своих показаниях, но он ошибается, думая, что я следовал за отцом. Я и не подозревал, что отец идет впереди. На расстоянии ста ярдов от пруда я услышал клич «Куии!» -обычный сигнал между мною и отцом. Я побежал и застал его у берега пруда. Он был очень удивлен, увидев меня, и довольно грубо спросил, что мне здесь надо. Слово за словом, дело дошло до брани и чуть не до драки, потому что мой отец был очень вспыльчив. Видя, что он совершенно не владеет собою, я покинул его и направился домой. Однако, пройдя около ста пятидесяти ярдов, я услышал ужасный крик, заставивший меня вернуться к пруду. Я увидел отца, лежащим на земле с разбитой головой. Я бросил ружье и приподнял его, но он почти мгновенно умер. Несколько минут я стоял перед ним на коленях, а затем пошел к управляющему мистера Тернера просить помощи. Я никого не застал около отца и не представляю себе, кто мог нанести ему рану. Он не пользовался любовью, так как был холоден и резок в обращении; но, насколько я знаю, у него не было врагов. Вот все, что мне известно.

Судья:  Ваш  отец сказал  вам  что-нибудь перед смертью?

Свидетель: Он пробормотал несколько слов, по я не мог понять их смысла. Мне казалось, что он бредит. Он говорил «рат»¹.

Судья:   По  какому  поводу возникла между вами последняя ссора?

Свидетель: Я предпочел бы не отвечать на этот вопрос.

Судья: Я вынужден настаивать на ответе.

Свидетель: Я, право, не могу вам ответить, но могу заверить, что это не имеет никакого отношения к последовавшей трагедии.

Судья: Это решит суд. Считаю излишним указывать вам, что, отказываясь отвечать, вы очень ухудшаете свое положение перед судом.

Свидетель: Все же я вынужден отказаться.

Судья: — Крик «Куии» был, по-видимому, обычным сигналом между вашим отцом и вами?

Свидетель: Да.

Судья: Как же, в таком случае, объяснить, что он издал этот клич, не видя вас, и не зная, что вы возвратились из Бристоля?

Свидетель (в сильном замешательстве). Я не знаю.

Присяжный: Когда вы вернулись, услышав крики, и нашли вашего отца смертельно раненным, вы не заметили ничего, что бы возбудило ваше подозрение?

Свидетель: Ничего определенного

Судья: Что вы хотите этим сказать?

Свидетель: Я был так расстроен и возбужден, что не мог думать ни о чем, кроме отца. Но я смутно помню, что видел на земле слева от меня какой-то предмет: мне показалось, что это серое пальто, или, может быть, плед. Когда я затем встал и посмотрел вокруг, этого серого предмета уже не было.

— Вы полагаете, что предмет этот исчез прежде, чем вы отправились за помощью?

— Да, он исчез.

— Вы не можете определить, что это было?

— Нет. Но там что-то лежало.

— На каком расстоянии от трупа?

— На расстоянии десяти-двенадцати ярдов.

— А на каком расстоянии от края леса? Приблизительно па таком же.

— Если предмет этот был кем-то убран, значит, кто-то взял его, когда вы были на расстоянии двенадцати ярдов?

— Да, но я стоял спиною.

На этом закончился опрос Мак-Карти.

— Вижу, — заметил я, посмотрев ниже, — что судья в своем заключительном слове отнесся довольно сурово к молодому Мак-Карти. Он не без основания подчеркивает неправдоподобность утверждения, будто отец подал условный сигнал, не видя сына; он отмечает также отказ сообщить подробности разговора с отцом и странность показания о предсмертных словах отца. Все это, по мнению судьи, говорит против сына.

Холмс тихо засмеялся про себя и растянулся на мягком сидении.

— И вы и судья, — заметил он, — не видите того, что говорит в пользу молодого человека. Вы попеременно приписываете ему то слишком много воображения, то слишком мало. У него слишком уж бедное воображение, если он не мог придумать такую причину ссоры, которая вызвала бы к нему симпатию присяжных; и у него слишком богатое воображение, если он мог придумать такие странные вещи, как упоминание умирающим» крысы и исчезновение одежды. Нет, Ватсон. я подойду к этому делу иначе: я буду исходить из предположения, что молодой человек говорил правду. Посмотрим, к чему приведет такая гипотеза.

Около четырех часов мы приехали в красивый маленький городок Росс. На платформе нас ждал тощий человек, похожий на хорька. Несмотря на его светлокоричневый макинтош и кожаные гетры, я сразу же узнал Лестрэда из Скотлэнд-Ярда. Мы проехали в гостиницу, где для нас была приготовлена комната.

— Я заказал экипаж, — сказал Лестрэд, когда мы сидели и пили чай. — Зная вашу натуру, я решил, что вы захотите как можно скорее осмотреть место происшествия.

— Это очень мило с вашей стороны, — ответил Холмс, — но это всецело зависит от барометра.

Лестрэд посмотрел на него с изумлением.

— Я не понимаю вас, — произнес он.

— Взглянем на барометр. Двадцать девять, ветра нет и небо безоблачное. Знаете, у меня есть ящик сигарет, а этот диван необычайно располагает к лени. Я думаю, что вряд ли воспользуюсь сегодня вашим экипажем.

Лестрэд снисходительно засмеялся.

— Вы, конечно, уже сделали выводы на основании газет, — сказал он. — Дело очень простое и ясное. Но, конечно, нельзя отказать молодой девушке и притом такой настойчивой. Она слышала о вас и хотела непременно пригласить вас, хотя я ей все время твердил, что вы ничего не можете сделать, кроме того, что уже сделал я. Но, боже ты мой! Вот ее коляска у дверей гостиницы!

Едва он успел это сказать, как в комнату впорхнула очаровательная молодая девушка.

— О, мистер Шерлок Холмс! — воскликнула она.— Я так рада, что вы приехали! Я знаю, что не Джэмс убил отца. Я знаю это и хочу, чтобы вы тоже были в этом уверены, приступая к работе. Не сомневайтесь в этом ни минуты! Мы знаем друг друга с раннего детства; никому не известны так, как мне, его недостатки, но у него нежное сердце, и он неспособен убить муху. Всякому, кто его знает, обвинение в убийстве кажется просто нелепым.

— Я надеюсь, что мы его выгородим, мисс Тернер, — сказал Холмс. — Будьте уверены, что я сделаю все, что в моих силах.

— Но ведь вы читали протокол допроса и, наверное, пришли к каким-то выводам? Разве вы не замечаете, что все это не вяжется? Разве вы сами не чувствуете, что Джэмс невиновен?

— Я считаю, что это весьма вероятно.

— Вот видите! — воскликнула она, с вызовом смотря на Лестрэда.

Лестрэд пожал плечами.

— Боюсь, — сказал он, — что мой коллега поспешил с выводами.

— Но он прав! О, конечно, он нрав! Джэмс не виновен. А что касается ссоры с отцом, то он не хотел говорить о ней судье, так как ссора была из-за меня.

— Как так?

— Теперь не время что-либо скрывать. Джэмс и его отец часто ссорились из-за меня. Мистер Мак-Карти очень хотел, чтобы мы поженились. Мы с Джэмсом всегда любили друг друга как брат и сестра, но он, конечно, очень молод, совсем не видел жизни и… и… конечно, не хотел жениться. Между ним и отцом бывали стычки, и это была одна из таких стычек.

— А ваш отец, — спросил Холмс, — как он относился к этому союзу?

— Он тоже был против. Никто, кроме мистера Мак-Карти, не желал этого брака. — Ее свежее молодое личико вспыхнуло под проницательным взглядом Холмса.

— Благодарю вас за сведения, — сказал он. — Смогу я повидать вашего отца, если заеду к нему завтра?

— Боюсь, что врач не разрешит свидания.

— Врач?

— Да. Вы не слышали? Отец давно уже прихварывал, но смерть Мак-Карти его окончательно подкосила. Он слег, и доктор Уиллоу говорит, что отец очень болен,— его нервная система совершенно подорвана. Мистер Мак-Карти — единственный человек, который знал отца еще в молодые годы, когда они оба были в Виктории.

— В Виктории? Это очень важно.

— Да, в Виктории. На рудниках.

— Так, так. На золотых рудниках, где, как я полагаю, мистер Тернер нажил свое состояние?

— Совершенно верно.

— Благодарю вас, мисс Тернер. Вы оказали мне существенную услугу.

— Мистер Холмс, сообщите мне, если узнаете что-нибудь новое! Вы, наверное, побываете у Джэмса в тюрьме. О, если вы к нему пойдете, скажите ему, что я верю в его невиновность.

— Хорошо, мисс Тернер.

— Я должна спешить, потому что отец очень болен и скучает, когда меня нет. До свидания, желаю вам удачи! — Она вышла из комнаты так же стремительно, как вошла, и мы услышали на мостовой стук удаляющихся колес.

— Мне стыдно за вас, Холмс, — с достоинством проговорил Лестрэд после нескольких минут молчания.— Зачем вы пробуждаете надежды, которые неизбежно рухнут?

— Я думаю, что мне удастся обелить Джэмса Мак-Карти. У вас есть разрешение на свидание с ним?

— Да. Но только для вас и для меня.

— Мы сумеем попасть на поезд в Хересфорд и повидать Мак-Карти еще сегодня вечером?

— Вполне.

— Тогда так и сделаем. Ватсон, я покину вас всего на несколько часов.

Я проводил их на станцию, побродил по улицам городка и вернулся в гостиницу; улегшись на диван, я занялся чтением какого-то романа, но сюжет показался мне очень плоским по сравнению с глубокой тайной, в которой мы пытались разобраться. Я бросил книжку и отдался мыслям о загадочном преступлении. Если предположить, что рассказ несчастного юноши правдив, что же могло произойти между моментом, когда он расстался с отцом, и моментом, когда, услыхав вопли отца, он бросился к нему? Не мог ли характер ранения подсказать мне что-нибудь? Я позвонил и попросил дать мне еженедельник графства, в котором была помещена стенограмма следствия. Врач указывал, что задняя треть левой темянной кости И левая половина затылочной кости были раздроблены тяжелым ударом, нанесенным сзади. Это до некоторой степени говорило в пользу обвиняемого, потому что, по словам свидетелей, он во время спора стоял лицом к отцу. Но старик мог повернуться спиною к нему прежде, чем был нанесен удар. Все же на это стоило обратить внимание Холмса. Затем, что могло значить упоминание о крысе — «рат»? Это не мог быть бред. Человек, умирающий от внезапного удара, обычно не бредит. Нет, это скорее была попытка объяснить случившееся. Но на что могло указывать это слово? Я пытался найти какое-нибудь объяснение. А затем серое пальто или плед, о котором упоминал молодой Мак-Карти. Если Джэмс говорил правду, то, по-видимому, убийца, убегая, уронил часть одежды, скорее всего пальто, и, вернувшись за ним, унес его в момент, когда сын убитого стоял на коленях перед трупом отца на расстоянии нескольких шагов. Все дело представлялось мне сплетением загадок и невероятностей. Но все же я так верил Шерлоку Холмсу, что не терял надежды, поскольку каждый новый факт подкреплял его убеждение в невиновности молодого Мак-Карти.

Шерлок Холмс вернулся поздно. Он был один, так как Лестрэд остановился в другом месте.

— Барометр все еще стоит очень высоко, — заметил Холмс усаживаясь. — Очень важно, чтобы не было дождя до того, как мы обследуем место происшествия. С другой стороны, для такой тонкой работы человек должен быть абсолютно свеж, и мне не хотелось бы приниматься за это дело после утомительного путешествия. Я видел молодого Мак-Карти.

— Что вы от него узнали?

— Ничего. Я думал, что он знает, кто убил старика, и не хочет выдать; но убедился, что он так же недоумевает, как и все остальные. Он не слишком большого ума, но недурен собою и, по-видимому, добрый малый.

— У него странный вкус, — заметил я, — если он противится браку с такой очаровательной девушкой, как мисс Тернер.

— А-а! Это довольно грустная история. Джэмс безумно влюблен в нее, но два года тому назад, когда он был еще мальчишкой и не знал мисс Тернер, учившуюся пять лет в другом городе, этот дурень попал в лапы какой-то служанки из бристольского бара и женился на ней. Никто ничего не знает об этом браке, но можете себе представить, как бесится Джэмс Мак-Карти, когда его отчитывают за нежелание жениться на мисс Тернер, то есть сделать то, что он считал бы для себя величайшим счастьем, но что совершенно невозможно. Когда во время последнего разговора отец стал настаивать, чтобы он сделал предложение мисс Тернер, Джэмс в исступлении вскинул руки. К тому же Джэмс не имеет средств к существованию, и отец, очень жестокий человек, выгнал бы его из дому, если бы узнал о его браке. Джэмс провел последние три дня в Бристоле со своей женой из бара, и отец не знал, где он. Заметьте это! Нет худа без добра: служанка бара, узнав из газет о постигшей Джэмса беде, угрожающей ему виселицей, отказалась от него и написала, что уже имеет мужа; следовательно, теперь ничто их не связывает. Я думаю, это известие вознаградило Джэмса за все перенесенные им страдания.

— Но если не он, то кто же убил старика?

— А-а! Кто? Я хочу обратить ваше внимание на два обстоятельства. Во-первых: убитый шел на свидание  с кем-то у пруда; и этот кто-то не мог быть его сыном, потому что сын был в отсутствии, и старик не знал, когда он возвратится. Во-вторых: свидетели показывают, что убитый закричал «Куии!» раньше, чем он узнал, что сын его вернулся. Вот решающие моменты в этом деле.

Как предсказал Холмс, дождя ночью не было, настало ясное, безоблачное утро. В девять часов Лестрэд заехал за нами в экипаже, и мы отправились к Боскомбскому пруду.

— Серьезные новости, — заметил Лестрэд, — говорят, что мистер Тернер так болен, что врач считает его состояние безнадежным.

— Он пожилой человек? — спросил Холмс.

— Ему около шестидесяти лет, но его организм подорван жизнью в колониях, и он уже давно болен. Это убийство очень повлияло на него. Тернер был старым другом Мак-Карти и, смею добавить, большим его благодетелем; я узнал, что он безвозмездно отдал Мак-Карти ферму.

— Это очень интересно! — заметил Холмс.

— О, да! Он всячески помогал Мак-Карти. Все говорят, что Тернер был очень добр к покойному.

— Вот как! Не кажется ли вам несколько странным, что Мак-Карти, по-видимому, ничем не владеющий и столь многим обязанный Тернеру, говорит о женитьбе своего сына на мисс Тернер таким самоуверенным петушиным тоном, как если бы дело стало только за предложением со стороны Джэмса? Это тем более странно, что сам Тернер, как нам известно, против брака дочери… Не склонны ли вы сделать из этого некоторые выводы?

— Ну, вот мы и подошли к выводам и дедукциям! — сказал Лестрэд, подмигнув мне. — Я нахожу, Холмс, что достаточно трудно справиться с фактами, а где уж гоняться за теориями и фантазиями…

— Вы правы, — проговорил задумчиво Холмс,— очень трудно справиться с фактами.

— Во всяком случае, я установил один факт, — возразил Лестрэд с некоторой горячностью.

— А именно?

— Я установил, что Мак-Карти — отец убит Мак-Карти — сыном и что все попытки опровергнуть это — пустые мечтания.

— Что ж, мечта яснее, чем туман, — ответил, смеясь, Холмс. — Но, если не ошибаюсь, мы уже подъехали к ферме.

— Да, это ферма Мак-Карти.

Это был большой красивый двухэтажный дом с шиферной крышей и большими желтыми пятнами сырости на серых стенах. Опущенные шторы и отсутствие дыма из труб придавали зданию нежилой вид. Мы постучали в дверь; служанка по просьбе Холмса показала нам сапоги, которые хозяин носил в момент смерти, а также ботинки Джэмса. Холмс сделал по семь-восемь измерений, затем попросил проводить нас во двор, откуда мы вышли на дорожку, которая вела к Боскомбскому пруду.

Шерлок Холмс совсем преображался, когда ему случалось напасть на горячий след. Так и сейчас: его трудно было узнать: лицо то вспыхивало, то темнело, брови вытянулись в две твердые черные черты, глаза светились стальным блеском. Лицо было обращено вниз, плечи согнуты, губы сжаты, вены на длинной жилистой шее вздулись, как веревки; он был так поглощен своим делом, что не слышал случайных вопросов или замечаний и в лучшем случае отвечал нетерпеливым ворчанием. Быстро и безмолвно шел он по следу, который через луга и по опушке леса вел к Боскомбскому пруду. Почва была сырая, болотистая; на тропинке и с краю на траве виднелись следы многих ног. По временам Холмс шел быстро, по временам застывал на месте, а раз даже свернул на луг. Мы с Лестрэдом шли за ним; сыщик шагал с равнодушно-презрительным видом, я же следил за моим другом с глубоким интересом, уверенный, что каждое его действие направлено к определенной цели.

Боскомбский пруд расположен на границе между фермой Мак-Карти и парком м-ра Тернера. Из-за леса мы видели красные башенки над домом богатого землевладельца. Со стороны фермы лес был очень густой, и между его опушкой и тростниками, окаймлявшими пруд, тянулась полоса мокрой травы, шириною шагов в двадцать. Лестрэд показал нам место, где был найден труп; земля была настолько сырая, что я отчетливо видел след упавшего тела. По оживленному лицу и внимательному взгляду Холмса я понял, что истоптанная трава говорила ему очень многое. Он бегал кругом, как собака, выискивающая след, затем обратился к Лестрэду.

— Зачем вы подходили к пруду? — спросил он.

— Я искал в воде багром. Я думал найти какое-нибудь оружие. Но как вы…

— О, тише, тише! Мне некогда! Ваша левая нога, загнутая внутрь, истоптала все кругом, а здесь она исчезает в тростниках. О, как бы все было просто, если бы я был здесь прежде, чем они разворотили всю землю! Вот следы людей, пришедших вместе с управляющим, они перекрыли все следы на шесть или восемь футов вокруг трупа. Но здесь остались три следа одних и тех же ног.

Он достал лупу, постлал свой дождевик и лег, чтобы лучше разглядеть; он все время разговаривал, скорее с самим собою, чем с кем-нибудь из нас.

— Это ноги молодого Мак-Карти. Дважды он шел, а раз он бежал так быстро, что подошвы оставили глубокие отпечатки, а каблуки — едва заметные. Это рассказ о том, что он делал. Он побежал, когда увидел отца, лежащим на земле. Вот следы ног его отца, когда он ходил взад и вперед. А это что такое? Это след приклада, когда сын стоял и слушал. А это? Ха! Ха! Что это такое? На цыпочках! На цыпочках! И совсем необыкновенные ботинки! Они пришли, они ушли, они вернулись обратно, — ну, конечно, за пальто или пледом. Но откуда же они пришли?

Холмс бегал взад и вперед, теряя и вновь находя следы; наконец, мы вошли в лес и остановились в тени огромного бука, самого большого дерева в этой части леса. Холмс обошел его и снова лег лицом вниз на землю. Он долго так лежал, перебирая листья и сухие ветки, собирая в конверт то, что мне казалось мусором, и рассматривая в лупу не только землю, но даже кору дерева. Во мху лежал небольшой камень, и его Холмс тоже внимательно рассмотрел и спрятал. Затем он пошел через лес тропинкой, она вывела его на большую дорогу, где терялись все следы.

— Это было очень интересное дело, — проговорил он своим обычным тоном. — Я полагаю, что в этом доме справа живет управляющий Моран. Я зайду на минутку и переговорю с Мораном, может быть, напишу записку. После этого мы вернемся завтракать. Вы можете пройти к экипажу, я сейчас же к вам присоединюсь.

Минут через десять мы сели в экипаж и поехали обратно в Росс. Холмс вез с собою камень, поднятый им в лесу.

— Это может вас заинтересовать, Лестрэд, — сказал он, показывая камень. — Убийство было совершено этим камнем.

— Я не вижу никаких следов.

— Никаких следов и нет.

— Так как же вы можете знать?

— Под камнем росла трава. Камень пролежал всего несколько дней. Не видно места, откуда он был взят. Камень соответствует характеру ранения. Признаков применения другого оружия нет.

— А убийца?

— Высокий человек, левша, прихрамывает на правую ногу, обут к охотничьи сапоги на толстой подошве, носит серое пальто, курит индийские сигары, пользуется портсигаром и держит в кармане тупой перочинный ножик. Есть еще много других примет, но и этих достаточно для наших розысков.

Лестрэд рассмеялся.— Я по-прежнему скептик,— сказал он. — Теории — отличная вещь, но нам приходится иметь дело с крепколобыми британскими присяжными.

— Увидим! — спокойно ответил Холмс. — Вы можете работать как вам угодно, а я буду пользоваться своим методом. Сегодня днем я буду занят и, вероятно, вернусь в Лондон вечерним поездом.

— И бросите дело незаконченным? — Нет, оно будет закончено.

— А тайна убийства?

— Уже разгадана. — Кто же убийца?

— Джентльмен, приметы которого я вам описал.

— Но кто он?

— Мы без труда найдем его. Это ведь не очень людная местность.

Лестрэд пожал плечами. — Я человек практики, — сказал он, — и право же я не могу расхаживать в поисках левши с хромой ногой. Я бы стал посмешищем для Скотлэнд-Ярда.

— Как угодно, — спокойно ответил Холмс. — Я предоставил вам возможность. Вот ваша гостиница. До свидания. Я напишу вам перед своим отъездом.

Расставшись с Лестрэдом, мы отправились в отель, где нас ожидал завтрак. Холмс был погружен в свои мысли; у него было такое выражение лица, какое бывает у человека, находящегося в затруднительном положении.

— Послушайте, Ватсон, — сказал он, когда убрали со стола, — сядьте в это кресло и позвольте мне изложить вам кое-что. Я не знаю, что мне делать, и был бы рад вашему совету. Закурите сигару и слушайте.

— С удовольствием.

— Есть два факта в рассказе молодого Мак-Карти, которые сразу же поразили нас обоих: меня они расположили в его пользу, а вас настроили против него. Один из них: отец, по его словам, закричал «Куии!» раньше, чем его увидел. Второй: странное упоминание крысы — рат. Конечно, умирающий пробормотал несколько слов, но сын уловил только это слово — рат. И эти два факта должны быть исходной точкой наших розысков. Мы будем исходить из предположения, что парень говорил чистую правду.

— Какое значение имеет этот клич «Куии»?

— Совершенно очевидно, он не относился к сыну. Ведь Мак-Карти думал, что сын в Бристоле. Джэмс совсем случайно оказался поблизости. Клич «Куии» должен был привлечь внимание человека, с которым у него была назначена встреча. «Куии» — это чисто австралийское восклицание, употребляемое австралийцами.  Есть веские основания полагать, что человек, с которым Мак-Карти должен был встретиться у Боскомбского пруда, имеет какое-то отношение к Австралии.

— Ну, а что, в таком случае, означает «рат»? Шерлок Холмс достал из кармана сложенную бумагу и развернул ее на столе. — Это карта колонии Виктория, — сказал он. — Я выписал ее вчера по телеграфу из Бристоля. — Он прикрыл ладонью часть карты. — Прочитайте! — сказал он.

— Арат, — прочитал я.

А теперь? — он снял с карты руку.

— Балларат.

— Совершенно верно. Вот слово, которое произнес отец, но сын расслышал только последние два слога. Мак-Карти пытался произнести имя своего убийцы. Такой-то из Балларат.

— Это поразительно!

— Это очевидно. Вы видите, что я сильно сузил поле розысков. Обладание серым пальто — вот третий признак. Мы подошли к представлению австралийца из Балларат, носящего серую одежду.

— Безусловно.

— Далее, человек этот должен быть из здешних мест, потому что подойти к пруду можно только через ферму или через поместье, где посторонние вряд ли могут расхаживать.

— Совершенно верно!

— Затем наша сегодняшняя экспедиция, — осмотр земли позволил мне установить несколько мелких деталей, относящихся к личности преступника. Я сообщил их этому идиоту Лестрэду.

— Но как вы установили эти детали?

— Вы знаете мой метод. Он основан на внимательном наблюдении за мелочами.

— Я знаю, что о росте человека вы можете приблизительно судить по длине его шага. Его обувь вы можете описать по следам.

— Да, это была странная обувь, Ватсон.

— Но откуда вы взяли, что он хромает?

— След правой ноги был везде менее отчетлив, чем след левой. Он на нее меньше опирался. А отчего? Потому что он хромой.

— А почем вы знаете, что он левша?

— Вы сами были поражены характером ранения, когда читали показания врача на следствии. Удар был нанесен сзади и в то же время с левой стороны. Но кто же мог это сделать, как не левша? Он стоял за деревом Во время разговора отца с сыном. Он даже курил. Я нашел пепел табака и утверждаю, на оснований специального изучения пепла различных сортов табака, что человек этот курил индийскую сигару. Обнаружив пепел, я стал тщательно искать и нашел во мху окурок индийской сигары того сорта, который изготовляется в Роттердаме.

— А мундштук?

— Я убедился, что конец сигары не был во рту. Значит, человек пользовался мундштуком. Конец был срезан, а не откушен зубами, но срез был неровный, отсюда я сделал вывод относительно тупого перочинного ножа.

— Холмс, — сказал я, — вы сплели вокруг этого человека сеть, из которой ему не удастся выпутаться, и вы спасли невинного человека, — вы перерезали петлю, накинутую ему на шею. Я вижу, на кого указывают все эти приметы. Убийца…

— Мистер Джон Тернер, — доложил слуга, открывая дверь нашей гостиной и впуская посетителя.

У вошедшего была странная и внушительная внешность. Медленная, прихрамывающая походка и сутулая спина придавали ему вид дряхлого старика, а между тем крупные, резкие черты его лица, огромные руки и ноги указывали на необычайную крепость духа и тела. У него был властный вид, но лицо было пепельно-белое, а губы и ноздри были окрашены легкой синевой. Мне сразу стало ясно, что его подтачивает какой-то смертельный недуг.

— Присядьте, пожалуйста, на диван, — мягко сказал Холмс. — Вы получили мое письмо?

— Да, управляющий принес мне его. Вы пишете, что желали бы видеть меня здесь во избежание скандала.

— Я думаю, что мое посещение вызвало бы толки.

— А зачем вы хотели меня видеть? — он смотрел на моего друга с выражением отчаяния в усталых глазах, как если бы он уже получил ответ на свой вопрос.

— Да, — сказал Холмс, отвечая скорее на взгляд, чем на слова. — Вы угадали. Я знаю все насчет Мак-Карти.

Старик закрыл лицо руками: — Боже милостивый! — воскликнул   он. — Но я не дал бы осудить Джэмса.

Клянусь вам, что если бы дело дошло до суда, я бы выступил.

— Мне очень приятно это слышать, — серьезно проговорил Холмс.

— Если бы не моя дочь, — я уже теперь обо всем бы заявил. Но это разбило бы ее сердце; да, ее сердце будет разбито, когда она узнает, что я арестован.

— Дело может не дойти до ареста, — сказал Холмс.

— Что?

— Я не официальный агент. Ваша дочь пожелала, чтобы я сюда приехал, и я действую в ее интересах. Во всяком случае, надо добиться оправдания молодого Мак-Карти.

— Я умирающий человек, — сказал старик. — У меня уже много лет сахарная болезнь. Мой врач не уверен, что я протяну больше месяца. Все же я предпочел бы умереть под собственной кровлей, чем в тюрьме.

Холмс встал и сел к столу с пером в руке. Он положил перед собою пачку бумаги.

— Скажите нам всю правду, — обратился Холмс к старику. — Я запишу ваши слова. Вы подпишитесь, и Ватсон будет свидетелем. В крайнем случае, чтобы спасти Джэмса Мак-Карти, я смогу представить вашу исповедь. Я обещаю вам не делать этого без крайней необходимости.

— Я не возражаю, — сказал Тернер. — Сомнительно, чтобы я дожил до суда, и потому мне это безразлично, но я хотел бы избавить Алису от такого удара. Я все вам объясню. Вы не знали покойного Мак-Карти. Это был сам черт. Поверьте мне. Упаси вас бог попасться в когти такого человека! Я был в его власти двадцать лет, и он меня сгубил. Прежде всего я расскажу вам, как я оказался в его руках.

Было это в начале шестидесятых годов на золотых приисках в Австралии. Я был молод и безрассуден, попал в дурную компанию, стал пить; мне не повезло с добычей золота, я начал промышлять на больших дорогах, сделался, как здесь говорят, разбойником. Нас было шестеро; мы вели дикую, вольную жизнь, совершали налеты, грабили поезда на пути к приискам. Меня прозвали Черный Джэк из Балларат, и в колонии до сих пор помнят Балларатскую шайку.

Однажды из Балларат в Мельбурн везли под конвоем золото. Мы подкараулили транспорт и напали на него. Охрана состояла из шести солдат, нас тоже было шестеро, так что дело было нелегкое; но мы сразу прикончили четырех; однако трое наших было убито прежде, чем  мы добрались до  добычи. Я приложил дуло своего пистолета к голове возчика, — это был Мак-Карти. Мне жаль, что я не пристрелил его тогда, но я его пощадил, хотя видел, как он впился своими злыми глазами в мое лицо, словно стараясь запомнить каждую черту. Мы забрали золото, стали богатыми людьми и отправились в Англию. Здесь я расстался со своими товарищами и решил зажить спокойной, добропорядочной жизнью. Я приобрел это поместье и старался понемногу делать добро, чтобы искупить свои прежние грехи; я женился; моя жена рано умерла, но оставила мне мою милую Алису. Одним словом, я открыл новую страницу жизни. Все шло хорошо, пока я не попал в лапы Мак-Карти.

Я поехал в Лондон по денежным делам и встретил его на Риджент-стрит. Он был чуть-что не в лохмотьях.

«Вот и мы, Джэк, — сказал он, схватив меня за рукав, — мы тебе будем как родные. Нас двое, — я и сын, и ты не откажешься взять нас к себе. А если ты откажешься… Англия хорошая страна, где уважают закон, и стоит крикнуть, как сейчас подоспеет полицейский.

Они приехали, и я не мог от них отделаться, — они с тех пор бесплатно пользовались лучшим моим участком. Я не знал покоя, не знал забвения; где бы я ни был, всюду я видел рядом с собой это хитрое, ухмыляющееся лицо. Когда Алиса подросла, стало еще хуже: Мак-Карти скоро догадался, что я больше всего боюсь, как бы она не узнала о моем прошлом. Я, не споря, давал ему все, что он хотел, — землю, деньги, постройки, пока, наконец, он не потребовал того, чего я не мог ему дать. Он потребовал, чтобы я отдал Алису.

Зная, что я болен, Мак-Карти решил, что не плохо будет, если его сын завладеет всем моим поместьем. Но в этом деле я был тверд. Я не хотел родниться с Мак-Карти. Не то, чтобы я питал дурные чувства к пареньку, нет, но это был сын Мак-Карти, и этого было для меня достаточно. Мак-Карти стал грозить. Я предложил ему донести на меня. Мы должны были встретиться у пруда и переговорить.

Когда я пришел, он разговаривал со своим сыном; я закурил и стал ждать за деревом. Но когда я услышал то, что он говорил сыну, в моей душе пробудилось все самое темное. Он требовал, чтобы Джэмс женился на Алисе, совершенно не заботясь о том, желает ли она этого. Я обезумел от мысли, что я и она, которая была мне дороже всего на свете, что мы оба оказались во власти такого человека. Разве я не мог разорвать эту связь? Я стою на краю могилы. При полной ясности мысли и сравнительной крепости, я обречен. Но память обо мне и моя дочь!  Я мог спасти и то и другое, заставив этого подлого человека навсегда замолчать. Я это сделал, мистер Холмс. И если бы это было нужно, сделал бы снова. Я не мог допустить, чтобы моя дочь попала в ту же ловушку, в какую попал я сам. Я убил его без всякого сожаления, как если бы это был гнусный ядовитый гад. На его крик прибежал сын; но я достиг леса, хотя мне пришлось вернуться, чтобы взять пальто, которое я бросил убегая. Вот правдивое описание того, что случилось.

— Что ж, не мое дело судить вас, — сказал Холмс, когда старик подписал свои показания.

— Что вы намерены сделать, сэр?

— Учитывая состояние вашего здоровья, ничего. Вы сами сознаете, что вам не придется отвечать перед судом присяжных. Я сохраню вашу исповедь, и если Мак-Карти будет осужден, я буду вынужден использовать ее. Если его не осудят, никто никогда не прочитает ваших показаний, и ваша тайна будет сохранена.

— В таком случае, счастливого пути! — торжественно сказал старик. Шатаясь и дрожа, он медленно вышел из комнаты.

Джэмс Мак-Карти был оправдан судом присяжных на основании ряда возражений, составленных Холмсом и переданных им защитнику. Старик Тернер прожил семь месяцев после нашей беседы, но теперь он умер, и можно надеяться, что Джэмс и Алиса поженятся, будут счастливы и никогда не узнают тайны Боскомбской долины.