В этом своем, третьем по счету, сборнике рассказов Джун Томсон откровенно, но совершенно беззлобно подсмеивается над читателем (а одновременно, как всякий хороший автор, и над самой собой). Причем делает это сразу на нескольких уровнях.
С одной стороны, она отчетливо, почти в открытую, воспроизводит сюжетные линии Артура Конан Дойла (в рассказах о Парадол-чэмбер и Сороке-Воровке из Мейплстеда).
С другой стороны (и это уже второй уровень игры с читателем) — обращается к гигантской крысе с острова Суматра, о которой почему-то (хотя, казалось бы, вот гадость какая!) не написал только самый ленивый шерлокинист, и ловко суммирует в своем коротком рассказе все те версии, которые другие умудряются размотать, на целый роман.
Ну и, наконец, настает на нашей улице праздник: Джун Томсон обращается к русской теме в рассказе Дело о русской старухе. При этом она не утруждает себя особой приверженностью к фактам или стремлением к правдоподобию, но и в этом смысле остается в рамках традиции, в рамках уже существующей литературной игры.
Образ русского в иностранной литературе — безграничная и удивительно интересная тема. Суммируя вкратце (как того и требует коротенькое вступление — не ждите тут филигранной точности), можно сказать: нам крупно не повезло.
Если русский писатель XIX века (Достоевский, Тургенев, Толстой) берется описывать англичанина. Немца, француза, тот у него выглядит более чем убедительно: носит правдоподобную фамилию и даже отпускает реплики на родном языке. Что совершенно понятно. Русские классики насмотрелись и на Европу, и на иностранцев.
Если русский писатель XX века берется описывать иностранца, тот чаще всего оказывается негодяем капиталистом или достойным представителем рабочего класса, но в этих рамках тоже выглядит, как правило, вполне убедительно. Например, к образу Роллинга из Гиперболоида инженера Гарина вряд ли сильно придерется даже американец.
А вот когда иностранцы берутся описывать русских, получается полная ерунда. За примерами далеко ходить не приходится.
В 1880 году начинающий и крайне восторженный английский драматург Оскар Уайльд пишет пьесу Вера, или Нигилисты. Главная героиня там — русская революционерка Вера Засулич. Красавица террористка, поклявшаяся мстить тиранам и кровопийцам, ни с того ни с сего влюбляется в наследника российского престола, будущего самодержца, который, однако, сочувствует тираноборцам.
To, что автор не имеет ни малейшего представления ни о России, ни о политике, видно с первых же строк. Правда, Уайльд, можно сказать, придерживался традиций классицистической драмы XVIII века: ему важно было обнажить борьбу чувства и долга, а вопросы правдоподобия его не волновали. Но лучше бы он обнажал борьбу чувства и долга на каком-нибудь другом материале, потому что его нигилистов осмеяли и в Англии, и в Америке.
Впрочем, и позднее традиция вольничать с образами наших соотечественников никуда не делась. В качестве примера можно привести роман знаменитого прозаика Кингсли Эмиса Эта русская, где изображена целая вереница совершенно неправдоподобных, но крайне рельефно выписанных русских, или Осень в Петербурге блистательного Кутзее, в которой Достоевский оплакивает умершего пасынка — это при том, что всем прекрасно известно: Павел Исаев намного пережил своего отчима и кровь ему продолжал портить до самого конца.
О русских бойцах спецназа, которые в фильмах 0 Джеймсе Бонде кричат по-чешски, ставя в тупик переводчиков, я уж и не говорю. Но тут мы, по крайней мере, квиты: американцы тоже умирают со смеху, когда смотрят советские фильмы про ковбоев.
Конан Дойл, надо сказать, проявил куда большую деликатность. Как всем известно, в Каноне есть один рассказ, где появляются настоящие русские. Это Пенсне в золотой оправе. (В Постоянном пациенте появляются русские ненастоящие.)
Там имеется замечательная интрига, вполне выпукло (для детективного рассказа) вылепленные образы, а еще соблюден тот минимум погружения в русские реалии, который позволяет автору не выдать плохого знакомства с материалом. Ну, в частности, Конан Дойл удерживается от искушения написать, что спрятанную в шкафу Анну кормят борщом и пирóжками (с ударением на втором слоге), а в дом она входит с бабушкой (платком) на голове.
Словом, придраться в этом рассказе не к чему, и отсылка к историческому фону — русскому террористическому движению 1880-х годов — тоже вполне верна. И неудивительно, ведь в Англии борьба этого движения с царским режимом освещалась весьма широко.
Джун Томсон чуть глубже погружается в тот же исторический пласт — и допускает немало ляпов. В частности, никто и ни за что не поверит, что русского графа могут звать Алексей Плеханович. С другой стороны, человек этот — убежденный либерал, так что, возможно, здесь имеет место тонкий намек. А возможно — простой недосмотр. Зато рассказ щедро сдобрен самоварами, тарелками с борщом и блинами, агентами охранки.
И в итоге возникает ощущение, что автор лепит горбатого исключительно потому, что пишет стилизацию под вольное отношение к русским реалиям, которое бытовало в литературе XIX века. То есть опять же подсмеивается и над нами, и над собой.
Кстати, сам Конан Дойл, много путешествовавший, в России никогда не бывал. В отличие от Шерлока Холмса, который был вызван в Одессу в связи с убийством Трепова. А единственное упоминание о России в мемуарах писателя связано с гибелью его кумира, лорда Китченера: С тяжелым грузом на душе я отправился в свое прежнее пристанище, отель Крийон, в котором оказалось еще больше русских с красными эполетами и бряцающими саблями. Я готов был проклясть их всех разом, ведь именно на пути в их прогнившую, разваливающуюся страну наш герой встретил свою смерть. Сурово, но, приходится признать, справедливо. Ведь с историей, в отличие от литературы, особо не поспоришь.
Александра Глебовская
Приложение
Гипотеза о хронологии событий
в опубликованных рассказах о Шерлоке Холмсе,
основанная на доказательстве,
вытекающем из существа дела
Те, кто изучал приключения Шерлока Холмса, знакомы с проблемами датировки некоторых событий, описанных в опубликованных рассказах доктора Джона Ф. Уотсона.
В первую очередь это относится к дате женитьбы доктора Уотсона на мисс Мэри Морстен и хронологии приключении, которые имели место вскоре после свадьбы. В частности, я имею в виду Пять апельсиновых зернышек и другие дела, которые, как утверждает доктор Уотсон, Шерлок Холмс расследовал в том же 1887 году, а именно: случай с Обществом нищих-любителей, Камберуэллское дело об отравлении, дело о Парадол-чэмбер, а также гибель британского барка «Софи Андерсон» и приключение Грайс-Патерсонов на острове Юффа.
Совершенно ясно, что в «последние дни сентября» 1887 года, когда развивалась трагическая коллизия, описанная в Пяти апельсиновых зернышках. Доктор Уотсон уже был женат. Вот как он объясняет свое присутствие в прежней квартире: «Моя жена гостила у тетки, и я на несколько дней устроился в нашей старой квартире на Бейкер-стрит».
Однако в повести Знак четырех, где доктор знакомится с мисс Мэри Морстен и влюбляется в нее, его будущая жена, рассказывая Холмсу о судьбе своего отца, капитана Морстена, приводит дату его исчезновения из гостиницы «Лэнем» в Лондоне. По ее словам, это случилось «3 декабря 1878 года, почти десять лет назад».
Кроме того, она добавляет, что «шесть лет назад, 4 мая 1882 года», в «Таймс» появилось анонимное объявление с просьбой сообщить в этой же газете ее адрес. После того как она это сделала, ей пришла по почте первая из шести ценных жемчужин, которые высылались и в последующие годы.
Далее в той же повести доктор Уотсон утверждает. Что в тот день, когда мисс Морстен обратилась за помощью к мистеру Холмсу, «сентябрьским вечером» он вместе с сыщиком сопровождал мисс Морстен на встречу с неизвестным у театра «Лицеум».
Вряд ли требуется математический гений, чтобы сделать вывод, что события «Знака четырех» должны были происходить в сентябре 1888-го либо, самое раннее, 1887 года. Иначе мисс Морстен не стала бы говорить, что события, даты которых она указала Шерлоку Холмсу, случились «почти десять лет назад» и «примерно шесть лет назад».
Однако поскольку доктор Уотсон утверждает (как уже отмечалось), что дело о Пяти апельсиновых зернышках расследовалось в «последние дни сентября» 1887 года, когда он уже был женат, то даже самый невнимательный читатель заметит тут путаницу. Причем это относится не только к дате женитьбы доктора Уотсона — неясно также, когда на самом деле имели место упомянутые выше приключения.
Дальнейшие вопросы возникают при внимательном прочтении Приключений клерка. Хотя там не указана дата, события развиваются через три месяца после того, как доктор Уотсон купил практику у старого доктора Фаркера в Паддингтоне. Сам доктор Уотсон пишет, что расследование имело место «вскоре после женитьбы».
Кроме того, июнь того года, когда Холмс и Уотсон разбирались в Приключениях клерка, выдался таким сырым и холодным, что доктор Уотсон схватил простуду летом, дав этим пищу для дедукций Холмса.
Таким образом, Приключения клерка следует отнести к 1887 году, так как они имели место сразу же после женитьбы доктора и покупки практики в Паддингтоне.
Отсчитав от июня того года назад приблизительно три месяца, можно заключить, что свадьба должна была состояться в апреле или, самое позднее, в мае 1887 года.
Но совершенно очевидно, что это невозможно. Не мог же доктор Уотсон не только познакомиться с мисс Морстен и купить практику в Паддингтоне в сентябре 1887 года, но и жениться на ней за четыре или пять месяцев до их знакомства!
Как же могла возникнуть подобная путаница?
Процитируем слова Шерлока Холмса, относящиеся к Союзу рыжих: «Это задача как раз на три трубки».
Изучив метод великого детектива-консультанта, я применил принципы, которыми бы воспользовался он сам, и пришел к следующему выводу: датировка в Пяти апельсиновых зернышках неправильна. Это дело, вместе с другими упомянутыми в том же рассказе, а также Приключения клерка следует отнести к 1889 году.
Данную ошибку легко объяснить.
Практикующие врачи славятся своим неразборчивым почерком. Поскольку доктор Уотсон, составляя отчеты об их с Холмсом приключениях, пользовался своими рукописными заметками (порой спустя долгое время после описываемых событий), вполне возможно, что небрежно написанная цифра «9» была впоследствии прочитана им как «7». Таким образом в даты и вкралась ошибка, которую он по вполне понятным причинам не заметил.
В конце концов, он был чрезвычайно занятым человеком, поскольку, исполняя обязанности врача общей практики, также помогал Шерлоку Холмсу в многочисленных расследованиях, которые они проводили вместе.
Есть и другая версия. Ошибиться могла машинистка, которая перепечатывала рукопись доктора Уотсона и приняла дату «1889» за «1887». Или же эту ошибку сделал наборщик в типографии. А потом ее пропустил доктор Уотсон, когда читал корректуру – если правил ее сам, а не предоставил заниматься этим редактору.
Согласно исправленной датировке, доктор Уотсон познакомился с мисс Морстен во время расследования Знака четырех, в сентябре 1888 года, а купил практику в Паддингтоне и женился весной 1889 года. К этому году также следует отнести Пять апельсиновых зернышек и другие упомянутые выше дела, включая Приключения клерка. Это более правильная хронология, нежели та, что указана в собственных записях доктора Уотсона.
Предположение, что свадьба состоялась весной, согласуется с утверждением доктора Уотсона, что в июле, сразу же после его женитьбы, он вместе с Холмсом занимался тремя памятными расследованиями. Два из них он позже опубликовал под названиями Морской договор и Второе пятно. Третий рассказ, о приключениях «усталого капитана», не был опубликован.
Если моя датировка верна, то эти три дела можно отнести к июлю 1889 года.
На скверный почерк доктора Уотсона можно списать и путаницу с датами в другом более позднем рассказе — В Сиреневой Сторожке, события которого. По словам доктора Уотсона, относятся к 1892 году.
Тут тоже явная ошибка. Как хорошо известно изучавшим рассказы о Шерлоке Холмсе, после его предполагаемой гибели от руки профессора Мориарти у Рейхенбахского водопада в мае 1891 года Холмс отсутствовал в Англии три года, вернувшись только весной 1894 года. Поэтому совершенно исключено, что он расследовал дело о Сиреневой Сторожке в 1892 году.
Я предполагаю, что, возложив вину за ошибку на неразборчивый почерк доктора, нужно отнести этот случай к 1897 году. Последнюю цифру писали второпях, а позже приняли за «2».
Тогда приключение В Сиреневой Сторожке случилось в том же году, что и события, описанные в рассказах Убийство в Эбби-Грейндж и Дьяволова нога: они имели место соответственно зимой и весной (а точнее, в марте) 1897 года. Согласно моей теории. В марте расследовалось и дело В Сиреневой Сторожке.
Это изменение датировки согласуется с тем, что доктор Уотсон сообщает нам в Дьяволовой ноге: из-за тяжелой, изнурительной работы здоровье Шерлока Холмса пошатнулось и доктор Мур Эгер с Харли-стрит рекомендовал ему полную смену обстановки и свежий воздух.
Если, как я предполагаю, дело В Сиреневой Сторожке имело место в марте 1897-го, а не 1892 года, то Шерлок Холмс действительно предпринял чрезвычайно тяжелое, изнурительное расследование, говоря словами доктора Уотсона. Сам великий сыщик назвал его «путаным делом».
К тому же расследование проводилось в крайне трудных условиях. Погода стояла очень холодная и вполне могла еще ухудшить пошатнувшееся здоровье Холмса. Доктор описывает, как они отправились в Сиреневую Сторожку: «Вечер был холодный и темный, резкий мартовский ветер и мелкий дождь хлестали нам в лицо, и от этого еще глуше казался пустынный выгон, которым шла дорога, еще печальней цель, к которой она нас вела».
Неудивительно, что вскоре после этого Шерлок Холмс вынужден был проконсультироваться с доктором Эгером и по его совету снять коттедж вблизи бухты Полду в Корнуолле, чтобы поправить здоровье. Однако его покой был нарушен, так как именно там Шерлоку Холмсу и доктору Уотсону пришлось столкнуться с преступлением, описанным в рассказе Дьяволова нога.
Хотя лично я убежден в правильности моей теории относительно хронологии вышеупомянутых дел, мне бы не хотелось навязывать свои идеи другим специалистам по Шерлоку Холмсу. Поэтому я открыт для любых альтернативных предложений, которые могут выдвинуть в опровержение моей гипотезы коллеги, изучающие жизнь и эпоху великого детектива-консультанта и его биографа, доктора Джона X. Уотсона.
Доктор философии в области литературы
Джон Ф. Уотсон
Колледж Всех Святых, Оксфорд
24 июня 1930 года
