Мягкая гниль

Широко известны слова В. Г. Белинского: Истинно художественное произведение всегда поражает читателя своею истиною, естественностью, верностью, действительностью до того, что, читая его, вы бессознательно, но глубоко убеждены, что все, рассказываемое или представляемое в нем, происходило именно так и совершиться иначе никак не могло. Думаю, что поступки героев романа Сэйити Моримуры Испытание зверя показались читателю вполне истинными и естественными, ибо герои движимы общечеловеческими чувствами — любовью, ненавистью, состраданием, стремлением к справедливости. Однако соответствуют ли действительности события, отображенные в романе? В этом без свидетельства очевидца читателю не разобраться. В роли такого очевидца я и хочу выступить.

Как читатель уже знает, действие романа разворачивается в городе Хасиро. Города с таким названием в Японии нет. Но городов, где экономическая и политическая власть принадлежит семье промышленника, а гангстерский клан охраняет эту власть, в Японии много. В подобном городе я побывал. Он называется Кобэ.

Я ездил туда специально: посмотреть похороны крестного отца якудза — японской мафии. В отличие от описанного романистом гангстерского босса реальный якудза — его звали Кадзуо Таока — верховодил в преступном мире не только своего города. Таоку признавала главарем по меньшей мере треть гангстерских банд по всей стране. То есть Таскэ Накато — герой романа Испытание зверя — разнился от невыдуманного Таоки лишь масштабами преступной деятельности, но характер занятий того и другого был совершенно идентичным. Помимо контрабанды и подпольного сбыта наркотиков, торговли оружием, содержания тайных публичных домов и игорных притонов, шантажа, вымогательства Таока занимался и легальным бизнесом. Он был для него прикрытием, или, как выражался Таока, крышей. Таока был почетным президентом трех крупных компаний и советником еще в двух десятках других фирм. Точно так же, как Таока, и с той же целью активно занимался легальным бизнесом и Накато. Автор романа, следуя правде жизни, особо высветил именно эту черту японского преступного подполья, отличающую его от всех других мафий мира.

Побратимство японской организованной преступности с дельцами и с властью корнями уходит в эпоху феодализма. Сэйити Моримура делает в романе исторический экскурс. Думаю, однако, читателю небезынтересно знать некоторые детали, о которых писатель не сообщил.

В XVII веке бурно строившийся Эдо — так именовался в ту пору Токио — притягивал к себе тысячи крестьян, ремесленников, обедневших самураев. Кое-кто из них сообразил, что в кишащем пришлым людом городе не обязательно жить своим умом, можно жить и чужой глупостью. Появились игорные дома. Я в переводе с японского — восемь, кудевять, дза — видоизмененное сан, то есть три. В сумме — двадцать, самое плохое число, выпадающее в японских картах. Хозяин первого игорного дома и был первым якудза. Строительный бум постепенно распространился по стране, и везде по соседству со стройками возникали игорные дома, содержавшиеся якудза.

Вскоре власти поручили им наем строительных рабочих и контроль над ними, а тогдашние богатеи — суд и расправу с должниками и конкурентами. Известно, что в конце XIX века управляющий императорским двором частенько прибегал к услугам якудза, когда требовалось усмирить столичную бедноту, восстававшую против своего полуголодного существования, или крестьян, возмущенных несправедливыми поборами.

В романе Моримуры вы прочли: После второй мировой войны для Хасиро настали трудные времена: орды демобилизованных солдат и бродяг обосновались на городском вокзале, уцелевшем после бомбежек, и терроризировали горожан и проезжающих. Далее автор рассказал, что Иссэй Ооба, глава семьи, распоряжавшейся хозяйством города, обратился к якудза с просьбой защитить Хасиро. И гангстеры навели порядок.

То ли Сэйити Моримура не решился покуситься на укоренившийся в японском обществе националистический предрассудок, то ли не пожелал перегружать роман подробностями, но он не раскрыл, откуда взялись бродяги, нашедшие пристанище на городском вокзале, и в чем выражался их террор по отношению к горожанам и проезжающим. А объяснить это читателю совершенно необходимо, ибо иначе останется в тени основная причина сращивания гангстерского мира, большого бизнеса и буржуазной власти: не меркантильные соображения, хотя они являлись, конечно же, серьезным стимулом к объединению, а несравненно более действенный резон — общность идеологических и политических интересов.

Бродяги — это корейцы и китайцы, вывезенные японскими колонизаторами за время захватнических войн из порабощенной Кореи и оккупированных районов Китая. После капитуляции Японии в 1945 году два миллиона невольников освободились из концлагерей, но свободы от лишений, голода и нищеты не обрели. Сохраненные американской оккупационной армией в неприкосновенности японская полиция и городские власти продолжали относиться к выходцам из Кореи и Китая как к низшим существам. Они были обречены на голодную смерть. Одурманенное шовинизмом за долгие годы военно-монархического режима население страны разделяло озлобленный национализм властей. Корейцы и китайцы вынуждены были бороться за жизнь, за право оставаться людьми. Их обвинили в терроризме. На страницах романа лишь вскользь упоминается о противоборстве бродяг и гангстеров. На деле оно нередко выливалось в подлинные сражения, как, например, в Кобэ.

Взбунтовавшиеся корейцы и китайцы захватили в Кобэ полицейский участок и открыли двери тюрьмы, где томились вчерашние узники императорских концлагерей. Опасность нависла над городским полицейским управлением. Японская система пошатнулась, — написал в Автобиографии Кадзуо Таока. Он не чурался саморекламы. Это же самое могли написать и придуманные писателем Иссэй Ооба и Тасукэ Накато. Под «японской системой» подразумевался строй угнетения и эксплуатации. Надо было, — продолжил Таока в Автобиографии, — защищать власть, спасать общество. И, как это нередко случалось раньше, полиция обратилась за помощью ко мне. В романе с подобной просьбой обратился к гангстерам мэр города Хасиро — предприниматель Ооба, но особого значения эта разница не имеет.

В реальной жизни план спасения японской системы разработали начальник городской полиции, мэр Кобэ и гангстер Кадзуо Таока. Замысел был прост: истребить побольше корейцев и китайцев, а оставшихся в живых принудить к беспрекословному повиновению. План удался. Успех имел далеко идущие последствия. Перед властью, основанной на насилии, склонил голову весь Кобэ. Зная историю, читатель отнесется теперь с большим доверием к тому, что написал Сэйити Моримура о владыках Хасиро: Клика эта необычайно сильна, она безраздельно владеет целым большим городом, верша суд по своим собственным законам. Пылкая атака Адзисавы против этого колосса была смехотворной — чудовище проглотило безумца в мгновение ока. Такэси Адзисава — главный герой романа.

Трудно бороться с японскими гангстерами потому, что они плотно интегрированы в японское общество, — сказал в переданном по советскому телевидению интервью инспектор Интерпола Барри Райдер. — Мы выяснили, что 95 процентов японских фирм, расположенных в Токио, Осаке и Нагое и зарегистрированных на мировых биржах, платят гангстерам дань и не желают сознаваться в этом. В условиях сращивания бизнеса и организованной преступности наша деятельность, — подчеркнул Барри Райдер, — вряд ли может быть успешной.

Подобно тому как платят гангстерам дань фирмы, о которых сказал инспектор Интерпола, Иссэй Ооба подкармливает в романе гангстеров из банды Накато, чтобы иметь под рукой собственный ударный отряд. Как ударные отряды используются, я видел собственными глазами.

Члены профсоюза концерна Мицубиси, главного японского производителя вооружений, пришли в Токио на акционерное собрание, чтобы выразить протест против деятельности концерна, нарушающей мирную конституцию страны, и тем самым привлечь к этому общественное внимание. Стоило, однако, представителю профсоюза подойти к микрофону, как якудза свалили рабочего с ног и здесь же, в зале, жестоко избили.

Химическая фирма Тиссо отравила ртутными отходами море у острова Кюсю и погубила или превратила в калек тысячи рыбаков. Жертвы преступления намеревались потребовать у фирмы денежную компенсацию, которая полагалась, кстати, по решению суда. Гангстеры разогнали явившихся на фирму рыбаков.

Хозяева токийской компании Умэда нэйм плэйт задумали снести свой завод, выпускавший вывески с названиями фирм и организаций и именные дверные таблички, и на его месте построить жилые дома, так как сочли, что сдавать жилье внаем выгоднее, чем производить продукцию. Судьба уволенных трех тысяч рабочих компанию не заботила. Возмутившиеся рабочие заняли завод и попытались воспрепятствовать вывозу оборудования. Хозяева компании вызвали гангстеров. Завод был снесен.

В романе гангстеры действуют так же. Когда издатель газеты Вестник Хасиро разоблачил связи местной полиции с якудза, молодчики из клана Накато перевернули типографию вверх дном, в станки насыпали песку.

Одна из интриг, описанных в романе, связана со спекуляцией землей. Афера должна была принести Иссэю Ообе, как вы помните, 20 миллиардов иен. Сэйити Моримура и здесь не погрешил против действительности. Нет в Японии ничего дороже, чем земля. На центральной токийской улице Гиндза кусочек земли размером с книжку, которую вы держите сейчас в руках, стоит столько же, сколько получает за полгода квалифицированный рабочий. И операции с землей дают ныне спекулянтам выигрыш не в 400 раз, как об этом сказано в романе, а в 4 тысячи раз больший по сравнению с вложенными деньгами. Поэтому-то и меры, предпринимаемые земельными спекулянтами против мешающих им наживаться, сделались гораздо более жестокими, чем описанные в романе. Спекулянтов землей прозвали дзиагэя, то есть те, кто подымает цены на землю.

Если мелкий землевладелец не желает расстаться с собственностью, дзиагэя нанимают гангстеров. Они и принуждают строптивца подчиниться. Якудза не останавливаются перед убийством. Бывает, ночью в окно дома, хозяин которого не хочет уступать дзиагэя, въезжает грузовик или дом внезапно охватывает пламя.

Сэйити Моримура не акцентирует внимание читателя на политической роли гангстеров в жизни города Хасиро. А она, без сомнения, велика. В журнальном интервью кто-то из реально существующих гангстерских боссов во всеуслышание заявил: Отведи господ депутатов парламента в баню и раздень донага. Не скажу, что у каждого второго, но уж у каждого третьего наверняка увидишь цветную татуировку. А у депутатов префектуральных собраний эта прелесть — у каждого второго. Гангстер скорей всего преувеличил, но в том, что среди слуг народа якудза попадаются весьма часто, он был прав. Покрывать тело от шеи и до ступней цветной татуировкой — традиция японских гангстеров.

Я вспоминаю, как в фешенебельном токийском районе Роппонги в шикарном многоэтажном доме, соседствующем с особняками американского и шведского посольств, на дверях одной из квартир появилась табличка с японской и английской надписями: Общество поддержки Сигэмасы Камоды. В полном соответствии с законом общество зарегистрировалось в министерстве по делам местного самоуправления как организация, оказывающая помощь кандидату в депутаты верхней палаты японского парламента.

К факту возникновения Общества поддержки Сигэмасы Камоды остались бы равнодушными даже соседи по лестничной площадке, не говоря уж о прессе, если бы не биография кандидата в депутаты: Сигэмаса Камода входил в восьмерку высших, после Таоки, руководителей японского преступного подполья. Он отбыл девятилетний тюремный срок за тайный игорный бизнес, торговлю наркотиками и убийство. Однако телевидение и газеты ограничились лишь ироническими замечаниями по поводу возможности избрания гангстера в высший орган государственной власти. А бывший премьер-министр Такэо Фукуда меланхолично заметил: Что ж, это неплохо, если в нашем кругу появится человек с иным цветом волос.

Камода не сумел осчастливить Японию своим присутствием в парламенте. Полиция помешала. Камода выскользнул из полицейской облавы на тайные картежные притоны и скрылся. Находиться в списке для всеяпонского розыска и одновременно баллотироваться в парламент — до этого свобода Японии еще не доросла.

На похоронах крестного отца японской мафии Кадзуо Таоки присутствовало немало высокопоставленных деятелей правящей в Японии Либерально-демократической партии. Если бы Сэйити Моримура решил ввести в роман сцену гангстерских похорон или гангстерской свадьбы, он наверняка описал бы, как Иссэй Ооба преклонил колени перед прахом якудза или щедро одарил новобрачных. Удивительного здесь ничего нет. Когда по обвинению в убийстве полиция прибыла арестовать босса одной из банд, входивших в преступный синдикат Кадзуо Таоки, то в кабинете гангстера детективы увидели на стене фотографию в рамке: убийца чокается бокалом с бывшим премьер-министром Масаёси Охирой. Заметив удивление полицейских, якудза гордо пояснил: Мы связаны общими убеждениями и общими принципами.

Описанные в романе тесные контакты полиции и якудза тоже имеют аналогии в реальной жизни. Начальник полиции города Химэдзи за выдачу гангстерам разрешения на открытие бара взял кольцо с бриллиантом стоимостью свыше миллиона иен и скульптуру тигра, оцененную впоследствии специалистами в несколько сот тысяч иен, — полицейский слыл большим любителем искусства. Осакский окружной суд приговорил к трем годам тюрьмы полицейского офицера, который служил у гангстерских банд постоянным осведомителем. Они выплатили ему более 13 миллионов иен.

В жанре политического детектива много и плодотворно работают в Японии, помимо Сэйити Моримуры, чью книгу вы прочли, также Сэйтё Мацумото, Кюдзо Кобаяси, Эйсукэ Накадзоно — я перечислил только тех, кого читатель знает по изданным на русском языке произведениям. И роман Испытание зверя, вероятно, не выделился бы из длинного ряда книг, в которых острый динамичный сюжет используется для разоблачения пороков японского капиталистического общества, если бы не неожиданная сюжетная линия, придавшая роману Моримуры особую политическую злободневность. Не стану пересказывать, что это за линия — вы уже знакомы с романом. Отмечу лишь: писатель еще раз подчеркнул давно разъясненную, но людьми так и не усвоенную мысль о том, что зло порождает зло.

Моримура ввел в роман образ эльвинии, бактерии-возбудителя мягкой гнили, которая, проникая в человеческий мозг, разрушает его. Образ этот понадобился Моримуре, чтобы афористично и удивительно зримо показать, как эльвиния человеконенавистничества, размножившаяся в милитаристской питательной среде, поражает сознание человека и превращает его, незаметно и постепенно, в зверя, уничтожающего людей, всех подряд, кто бы они ни были. На том, когда, как и кто занялся в Японии культивированием идеологической бактерии мягкой гнили и стал внедрять ее в сознания японцев, я хочу остановиться.

Мы проиграли. Но это только временно. Ошибка Японии состояла в недостатке материальной силы, научных знаний и вооружения. Эту ошибку мы исправим. Такие слова зачитал диктор японского радио 15 августа 1945 год вслед за императорским рескриптом о капитуляции. В тексте, прочитанном диктором, не упоминался моральный дух. Значит, не было, по мнению сочинителей текста, у народа недостатка в убежденности, что японцам сами боги предначертали руководить миром? Авторы текста уповали на живучесть бактерий мягкой гнили. И, как показало время, уповали не напрасно.

Император объявил о капитуляции, когда Япония не исчерпала всех средств сопротивления. Тем самым японская верхушка не только спасла от физической ликвидации значительную часть носителей милитаристского духа, но и до известной степени уберегла саму веру в национальную исключительность японцев: Мы проиграли, но это только временно… То есть окончательно проиграть войну божьи избранники не могут. Один из организаторов японской агрессии в Азии и на Тихом океане генерал Хидэки Тодзио, приговоренный к смерти Международным трибуналом для главных японских военных преступников, перед казнью сказал: «Я ныне ухожу, но я вернусь на родину и полностью исполню свой долг перед страной». Генерал имел в виду, что в Японию вернется дух милитаризма, выразителем которого он был.

Минуло совсем немного лет, и в мае 1962 года премьер-министр Хаято Икэда выдвинул лозунг хитодзукуриформирования человека. Превратить антикоммунизм в средство идеологического воспитания молодого поколения, возродить ореол славы вокруг японских завоевателей Кореи и Китая, чтобы молодежь подражала им, привить ей чувство уважения к гимну Кимигаё 1 — вот контуры этой политики. Хэйтайдзукуриформирование солдата — так называли в Японии политику хитодзукури.

Вскоре после провозглашения лозунга хитодзукури министерство просвещения потребовало от авторов школьных учебников при описании войны на Тихом океане не приводить отрицательные высказывания в адрес Японии, а общую картину войны преподносить в романтическом духе. В результате третьеклассники, например, узнают из своего учебника по истории, что японо-китайская война в конце прошлого века и русско-японская война 1904–1905 годов повысили международный авторитет Японии. В учебнике для старших классов указывается, что 8 декабря 1941 года Япония объявила войну Америке и Англии. Германия и Италия тоже объявили войну Америке. И ни слова о виновности милитаристской Японии в развязывании агрессии. Зато рассказывается о храбрости японских солдат на полях сражений.

В 1985 году ревизия истории в японских учебниках вызвала международный скандал. Китай возмутился в связи с тем, что кровавая бойня, устроенная японской армией и названная историками Нанкинской резней, в учебнике квалифицировалась всего лишь как неразбериха в толпе, во время которой пострадали мирные жители и солдаты. Еще большее негодование за пределами Японии вызвали страницы учебника, где аннексия японскими милитаристами Кореи в 1910 году была представлена в виде «наступления японских сил», восстание корейского народа против колонизаторов в 1919 году расценивалось нарушением общественного порядка, запрещение в Корее корейского языка превратилось в преподавание в Корее японского языка.

Скандал оказался шумным. Власти не решились игнорировать протесты японской и международной общественности, и наиболее одиозные искажения исторических фактов были из учебников убраны. Надолго ли? Ясухиро Накасонэ в бытность премьер-министром объявил, что послевоенная эпоха в японской истории подошла к концу и все навязанное Японии в результате ее капитуляции подлежит коренной переоценке. Навязанной считается, в частности, конституция, запрещающая Японии иметь армию и вести войну.

Занимавший в правительстве Накасонэ пост министра просвещения Масаюки Фудзио, едва вступив в должность в 1986 году, заявил, что зверства японцев в Азии осуждать нельзя, так как убивать на войне — это не преступление, что суд в Токио над главными японскими военными преступниками — произвол победителей над побежденными. Фудзио пришлось уйти в отставку, но высказанные им идеи официально осуждены не были. И через два года их повторил другой член правительственного кабинета — генеральный директор Национального земельного управления министр Сэйсукэ Окуно. Как и Фудзио, его принудили подать в отставку. Но в Японии немало учителей, продолжающих высказывать на уроках эти идеи, о них можно узнать в книжках для внеклассного чтения, они находят отражение даже в комиксах, столь популярных у японской молодежи.

Однажды в Токио у здания, где сразу после войны заседал Международный трибунал для главных японских военных преступников, я задавал проходившим мимо юношам и девушкам в школьной форме вопрос: Знаете ли вы, что здесь проходил Токийский суд, покаравший зачинщиков войны на Тихом океане? Ответы были такими: Не знаю, Что-то слышал, но точно сказать не могу, Затрудняюсь сказать, потому что мне об этом никто не рассказывал. Да и откуда этим молодым людям знать об осуждении человечеством преступлений милитаристов, если прах казненных по приговору Международного суда главных японских военных преступников перенесен в храм Ясукуни 2 и, следовательно, зачинщики войны причислены к лику святых?

В Ясукуни есть все, что положено иметь храму. Алтарь, колокол с длинным языком — дернешь за него, и звоном привлечешь к себе внимание небес, огромная деревянная копилка, куда прихожане кидают деньги в качестве пожертвований. Но Ясукуни располагает и тем, чего нет ни в одном другом храме — оружием. Оно выставлено около основного храмового комплекса. Пушки, собранные с полей сражений в Китае и в Порт-Артуре. Броневик, на котором японские солдаты воевали на Новой Гвинее. Торпеда с кабиной для смертника. Она завязла на мелководье в Пёрл-Харборе и не взорвалась.

Я много раз бывал в Ясукуни и не мог привыкнуть: храм — и оружие! Что может быть кощунственнее? Мыслитель прошлого сказал, что у людоедов бог будет людоедом, у крестоносцев — крестоносцем, у купцов — купцом. Проповедники религии синто сочинили бога-завоевателя. Синтоизм — государственная религия в довоенной Японии. Она и провозгласила лозунг, под которым военщина развязывала войну на Тихом океане: Восемь углов под одной крышей — то есть весь мир под японским началом.

Читаю сентенции японских генералов, выбитые на гранитных глыбах, что разбросаны среди оружия, пробегаю взглядом увеличенные фотокопии предсмертных писем камикадзе, выставленные в стеклянных витринах. Храм Ясукуни верен своей традиции. Он по-прежнему убеждает, что нет ничего лучше, чем погибнуть в заморском походе. Синтоизм всегда рассматривал японцев только смертниками.

Корреспондент итальянского журнала Эуропео в репортаже о встрече бывших камикадзе, состоявшейся в храме Ясукуни, привел интервью с сыном летчика-смертника, погибшего в апреле 1945 года над островом Окинава. На вопрос, была ли необходима смерть отца, японец ответил: Если бы Японии пришлось воевать, то, думаю, мне надо было бы сделать то же самое, что сделал мой отец. Умереть? — переспросил корреспондент. Да, умереть, умереть за императора, как умер мой отец в то апрельское утро у берегов Окинавы, — сказал японец. Бактерии милитаризма, заложенные в его сознание, дали обильную мягкую гниль.

Чтобы размножение бактерий сделалось стремительным и происходило на широкой площади, в храме Ясукуни проводятся сборища участников боев за взятие Харбина и Сингапура, ветеранов, сражавшихся при Гуадалканале, у Мидуэя, на Окинаве. На сходки привозят школьников, студентов, крупные компании доставляют на автобусах своих молодых рабочих. Все это проводится в рамках осуществления лозунга хитодзукуриформирования человека. Члены правых и фашистских организаций являются в храм в пятнистых куртках десантников, строем и со знаменами. Они клянутся у алтаря не предать духа героев Ясукуни.

В рекламной мишуре, расцветившей улицы японских городов, бросается в глаза зеленоватый плакат с семью улыбающимися молодцеватыми офицерами. Одним офицеры эти представляются великолепной семеркой, обошедшей киноэкраны мира, другим, кто знаком со средневековой историей Японии, — напоминают семерых легендарных самураев, прославившихся беспримерными подвигами. Молодые силы — опора нации! — крупными иероглифами начертано на плакате. — Служить в Силах самообороны — гордое и высокое предназначение. Если ты энергичен, твое место здесь.

Вхожу в пункт вербовки добровольцев. Широкий барьер отделяет чиновников от посетителей. На барьере высокими стопками разложены бесплатные брошюры. Борьба против коммунизма — дело жизни и смерти, и она не оставляет места для компромиссов, — написано в одной из брошюр. Слова коммунистов о мире на деле означают войну, их слова об освобождении лишь синонимы агрессии, — читаю в другой. В вербовочном пункте время, кажется, остановилось. Вернее сказать, время тут сознательно остановлено. На страницах брошюр вовсю бушует холодная война.

В армейской питательной среде бактерии мягкой гнили развиваются с фантастической быстротой. Это естественно, поскольку принципы воспитательной работы в Силах самообороны заключаются в следующем. Цитирую специальный военный журнал: Все служащие Сил самообороны обязаны прежде всего упрочить свои религиозные убеждения путем самососредоточения и укрепления в собственных сердцах уверенности, что коммунизм есть зло, а зло должно, конечно же, погибнуть. В Академии Сил самообороны провели опрос, кто из политических деятелей прошлого и настоящего пользуется у слушателей популярностью. Одним из тех, кому офицеры Сил самообороны отдали симпатии, оказался Гитлер.

Присутствие советского журналиста на похоронах Кадзуо Таоки не укрылось от глаз якудза. Это помогло мне попасть в спортивный зал, арендованный гангстерами, на тренировку рукопашной схватки. На стене я заметил лозунг: Убей одного — ив живых останутся многие. Ниже — подпись тех, кто намеревался применить кровожадную сентенцию на практике: Антикоммунистические ударные силы. За тренировкой наблюдал главарь банды, а руководил ею, как я потом выяснил, бывший офицер Сил самообороны. Я обратил их внимание на татуировку, что покрывала тела борцов в зале.

— Ну и что? — сказали они мне. — Общественность пытается поставить якудза вне закона, но мы выше личных обид. Как раз якудза спасут страну от нашествия коммунистов.
— Кого вы считаете коммунистами? — попросил уточнить я.
— Не только Россию, — ответил отставник, — но и японских радикалов, социалистов…

Потом я познакомился с ученым трактатом, посвященным истории якудза и анализу их нынешней деятельности. Говорить об ультраправом движении в Японии в последние годы, не связывая его с гангстерскими бандами, невозможно, — указывалось в трактате, — и если изъять из современного ультранационалистического движения все эти преступные элементы, то боеспособных организаций в нем почти не останется, а само движение неизбежно постигнет крах.

Разговорившись, бывший офицер упомянул, что служил в парашютно-десантных войсках. Поэтому-то хорошо владел техникой рукопашного боя.

— Какое оружие предпочитают японские десантники? — поинтересовался я.

— Нож, кинжал, штык, — услышал в ответ. — Пистолет холоден. Пистолет — это механизм. В нем нет персонификации, — принялся разъяснять он. — А нож или штык — продолжение человеческой руки, и я могу передать всю глубину ненависти к противнику, когда мой клинок пронзает его тело.

Я остолбенел. Человек, прошедший выучку в японских Силах самообороны, почти дословно привел слова знаменитого в XIX столетии якудза, донесенные до нас старыми хрониками!

В романе Испытание зверя Сэйити Моримура так написал о своем герое — бывшем рейнджере: В спецшколе Сил самообороны в него были заложены навыки, пригодные для одного-единственного занятия — уничтожения себе подобных. Адзисава был превращен в высокоэффективное оружие, в специалиста по убийствам, и рано или поздно эта живая мина должна была взорваться. Адзисава орудует топором. Топор ведь тоже продолжение руки. Воистину солдаты Сил самообороны и якудза, одинаково отравленные мягкой гнилью, — еще и братья по оружию. Это дополнительный образ, делающий более выпуклой идею романа: носитель зла не в силах одолеть зло. Более того, его восстание против зла — противоестественно. И в этом случае исход восстания один — смерть.

Владимир Цветов

Послесловие к роману Испытание зверя

  1. Государственный гимн Японии, запрещенный в первые послевоенные годы как милитаристский.
  2. Синтоистский храм, посвященный душам японцев, погибших в войнах, что вела Япония на протяжении всей своей истории.
Оцените статью
Добавить комментарий