Классно! Шикарно! Самое оно! — восьмая глава из биографии Агаты Кристи, написанной Дженет Морган Жизнь Дамы Агаты, прекрасное дополнение к Автобиографии, читать.
Это турне сегодня кажется весьма комичным. В самом путешествии, впрочем, ничего забавного не было, хотя маршрут проходил через довольно диковинные места, а способы передвижения оказывались самыми экзотическими, как и сами обитатели дальних уголков империи, чей быт и нравы поражали, а иногда и шокировали. Но источником комизма по большей части были сами члены экспедиции. Наиболее колоритной фигурой был ее руководитель майор Э.А. Белчер. Будь майор Белчер не столь яркой личностью, экспедиция превратилась бы в скучное до банальности мероприятие. Но под темпераментным и гениально безалаберным руководством Белчера любые планы, стремительно возникая, вскоре катастрофически рушились, а участники похода все более дичали и зверели, понемногу утрачивая чувство приличия. Белчер обладал талантом провоцировать наихудшие страсти в людях и животных, но, возможно, именно благодаря ему Агата написала свои самые лучшие вещи. Все имеющее отношение к путешествию в «Автобиографии» описано уморительно смешно, но это лишь малая часть их приключений, если судить по ее дневнику, письмам родным, двум огромным альбомам с фотографиями и сувенирам, которые она приобрела, когда им с Арчи наконец удалось вырваться из лап Белчера.
Майор Белчер учительствовал в Клифтоне — закрытой школе, где учился, а потом и был директором Арчи. С тех пор оба стали приятелями. Белчер очень ценил работоспособность Арчи и питал глубокую привязанность к его жене, потому что Агата всегда внимательно его выслушивала. Он обладал поразительным даром убеждения, благодаря чему его неизменно назначали на руководящие должности. Например, во время войны он придумал, а потом получил должность инспектора по снабжению картофелем; как позже писала Агата, производство и распределение картофеля было до крайности запутанным: «В госпитале, я знаю, картошки никогда не было. Если хранением и распределением занимался лично Белчер, то это меня не удивляет». Но Белчера это совершенно не огорчало, главным для него было то, что теперь называют «саморекламой». С этим у него все было в порядке, а в отношении занимаемой «картофельной» должности он выразился так: «У меня об этом не было никакого понятия. Но я и не говорил, будто что-то знаю. Можно выйти из положения, если только иметь заместителя, который хоть немного в курсе дела, он еще почитает что-нибудь — и дело в шляпе». Исполненный самодовольства, он предвкушал повышение жалованья и новые перспективы, совершенно не ожидая, что на его пути могут возникать какие-либо трудности. Одним из его амбициозных замыслов и явилась Всебританская имперская выставка.
Предполагалось, что она откроется в Лондоне в 1924 году и на ней будет представлена продукция со всех концов Британской империи, как в свое время на Большой выставке 1851 года. Белчер был назначен помощником генерального директора и приглашен (скорее всего, по его собственной инициативе) возглавить миссию в доминионах — Австралии, Новой Зеландии, Канаде и некоторых территориях Южной Африки с целью заинтересовать в участии тамошние политические и деловые круги. Командировка планировалась на девять-десять месяцев, транспортные расходы — на железную дорогу и пароход — должна была взять на себя принимающая сторона. Белчер предложил Арчи занять в его команде должность «советника по финансам»: «Ты ведь директорствовал в Клифтоне, у тебя есть опыт работы в Сити. Ты — именно тот, кто мне нужен». Дорога, разумеется, бесплатная, оклад — тысяча фунтов. И Агате, если она поедет, тоже обещали бесплатную дорогу, а Арчи из своего жалованья оплатил бы ей отель, а также месячный отдых в Гонолулу на двоих.
Со стороны Арчи это была авантюра, поскольку его принципал в Сити отнюдь не обещал, что его должность за это время не будет занята. Однако в самой рискованности предприятия крылось нечто притягательное. Арчи до смерти надоели деловая рутина Сити и собственные крайне ограниченные, по сравнению с армейскими, полномочия. С принципалом он не ладил и не доверял ему и вообще хотел большего. Агата же ничем особенным занята не была и, будучи натурой увлекающейся, попалась на удочку. Она страстно мечтала поехать в дальние края, о которых имела представления только по книгам, рисункам да по экзотическим сувенирам в домах родственников и друзей. Путешествия в те времена отнимали много времени, и Агата опасалась, что при таком коротком отпуске, как у Арчи, вряд ли удастся когда-нибудь поехать в дальние страны и посетить места, о которых она всегда мечтала. А теперь, благодаря Белчеру, у них появился шанс. Единственной сложностью была долгая разлука с двухлетней Розалиндой, но ее вместе с няней можно было отправить к Медж или Кларе. Правда, Агата чувствовала себя немного виноватой за то, что уезжает из Англии перед самым возвращением Монти. Медж, бывшая ближе брату по возрасту, даже упрекнула за это сестру, но Агата осталась непреклонной и получила неожиданную поддержку матери. «Женщина, — заявила Клара, — обязана быть подле мужа всегда, если ее нет рядом, у него возникает ощущение, что он вправе забыть ее».
Агата, конечно же, не думала, что если она не поедет с Арчи, то потеряет его любовь, но одобрение Клары явилось дополнительной поддержкой ее решения.
Миссия стартовала 20 января 1922 года. Кроме Агаты, Арчи и Белчера, в нее входили мистер Фрэнсис В.Бейтс, который должен был выполнять обязанности секретаря Белчера — худой, бледный как смерть молодой человек с густыми бровями и большим беспокойным ртом; в качестве консультанта по сельскому хозяйству Белчер взял своего друга мистера Хэйема, «картофельного короля» из восточной Англии, вместе с женой и дочерью Сильвией. В поход вся компания выступила с большой помпой: Белчер пыжился от гордости после аудиенции в королевском дворце, где в качестве подарка «на дорогу» получил пару фазанов из королевского поместья, а корреспондент «Таймс» сфотографировал всю группу на перроне вокзала Ватерлоо. Но подписи под фотографией перепутали, поэтому нервная миниатюрная Сильвия, закутанная в меха, с многочисленными пакетами и свертками, указана как миссис Кристи, а Агата в шикарной шляпе, с букетом фиалок на пальто и еще одним букетом в руках — как Сильвия. Вид у Бейтса испуганный; у Арчи с трубкой — скептический; миссис Хэйем выглядит суровой и полной решимости преодолеть все опасности путешествия и любые происки иностранцев; мистер Хэйем с собакой на поводке кажется солидным и преуспевающим; а Белчер в своем безупречном пальто являет собой образец уверенного в себе финансового магната.
Миссия отплыла на судне «Замок Килдона» компании «Юнион-касл-лайн». На обороте списка пассажиров был изображен галеон, смело идущий навстречу огромным волнам. Волны и правда оказались немалые. Агата, как выяснилось, не переносила качки — измученная морской болезнью, она не оценила всей прелести бурного моря и решила сойти на Мадейре. Она писала Кларе на портативной машинке «Корона», которую взяла с собой:
«Все время, пока мы сюда плыли, мне было очень плохо. Тошнило беспрестанно, я перепробовала все от шампанского и бренди до сухих бисквитов и пикулей. Ноги и руки дрожали, я была просто полумертвая. Арчи привел врача, и тот мне дал полную чайную ложку какого-то лекарства с хлороформом, после чего тошнить сразу перестало. Врач не велел ничего есть в течение двадцати четырех часов. Когда мы прибыли на Мадейру, Арчи вывел меня на палубу и покормил бифштексом (как и советовал доктор). Я чуть не заплакала от восторга — Мадейра, оказывается, такая прекрасная! Я не могла такого даже вообразить!»
Агата поправилась, и тошнило ее только при сильной качке. Стоя на палубе, она наблюдала за резвящимися дельфинами и, к своей радости, наконец увидела летающих рыб. На борту было много развлечений: для членов миссии устраивались импровизированные концерты и танцы, выступали акробаты, был даже проведен крокетный матч между пассажирами первого и второго класса, а также спортивные вечера и костюмированный бал, на который Агата явилась вакханкой. Белчер, разумеется, стал председателем корабельного комитета по спорту и развлечениям. Арчи и Агата храбро принимались за любое дело: «Вчера было наше первое состязание по метанию колец, и, к нашему большому удивлению, мы победили двух бельгийцев, которые своими тренировками приводили в ярость все судно. Это была самая громкая победа. Каждый подходил и говорил: «Я слышал, что вы победили этих даго1. Чудесно!»
К обеду столу главного механика были поданы два фазана под аккомпанемент рассказа Белчера о его визите во дворец. Белчер обещал королеве альбом с фотографиями и доклад об успехах миссии, поэтому он тщательно вел дневник, в который записывал, среди прочего, разговоры с находящимися на борту антибритански настроенными голландскими пассажирами. «Выдержки» из дневника, отпечатанные Бейтсом, следовало периодически отсылать во дворец.
Вечером 6 февраля путешественники прибыли в Кейптаун, где их встретили и препроводили в отель «Маунт Нельсон». Агата была очарована местными садами: «Красивейшие цветы увивают тут дома, много каких-то розовато-лиловых и голубых, огромных. Они раскрываются каждое утро, а еще живая изгородь из чего-то вроде боярышника», — и большими сочными персиками. Но лучше всего было солнце, она обожала жару и серфинг, или «купание на доске», как она выразилась в своем первом большом письме домой, написанном 8 февраля. Агата и Арчи при любой возможности ускользали в Муизенберг, чтобы заняться серфингом, или на белый песчаный пляж у поселка под названием Фиш Хек, окруженного горами. Тут не было кабинок для переодевания, как в Торки, но посетители, как пишет домой Агата, вели себя скромно:
«Здесь совершенно негде переодеться (и нет никакого укрытия!), но один любезный молодой человек предложил нам хижину, в которой он хранит рыбацкое снаряжение… после серфинга мы немного плаваем. Мы собираемся купить легкие изогнутые доски, которые не врезаются в тело и сделаны совершенно мастерски».
Белчер раздражался, ворчал, что африканские персики совершенно незрелые, и под конец стал абсолютно невыносим. У него на ступне образовался нарыв, и «доктор предписал ему лежать, а он говорит, что не может терять время. Причем Бейтс забыл достать карболки, и наш Белчер целый день проходил в тесном ботинке, так что вечером доктор промывал его ногу виски с питьевой содой, в общем, вчера наступил полный апогей». Бедняге Бейтсу худо пришлось. «С самого того момента, как он покинул Англию (раньше он никуда не выезжал), Бейтс считает, что ввязался в смертельную опасность и живым домой не вернется. Перед отъездом он настоял на страховании жизни…» Остальные дразнили его. «Вчера мы подарили ему открытку с картинкой африканской гадюки, а еще раньше вручили предостережение якобы из «Комитета по защите туристов», и Бейтс озадаченно искал его номер в телефонном справочнике, недоумевая, почему никто не знает, где находится офис этой организации».
Агата превосходно проводила время. Она была в числе гостей на приеме в саду архиепископского дворца (и, по выражению местной газеты, «выглядела настоящей красавицей, в бледно-желтом платье, расшитом бисером по корсажу, с большим черным бантом на левом бедре»), на открытии местного парламента и на официальном завтраке в официальной резиденции губернатора. «Белчер и Арчи вовсю обхаживали принцессу и весьма в этом преуспели. Белчер рассказал свою знаменитую историю про льва, а Арчи согласился с ее высочеством, что самое ужасное в жизни — это рано вставать. Потом он сказал, что ему, как и ей, трудно запоминать имена. И весело добавил: «Но это, наверно, весьма неудобно при вашем образе жизни». Одним из самых интересных мероприятий для Агаты оказалось посещение кейптаунского музея. Она выразила такой интерес к доисторическим пещерным рисункам и музейной коллекции черепов, что директор, проводивший экскурсию, в итоге заявил: «Это один из лучших дней моей жизни».
Агата надеялась, что экспедиция доберется до Индии и Цейлона, но пробить там финансирование было настолько сложно, что Белчер решает вместо этого в начале апреля отправиться в Австралию. Но прежде супругам Кристи, Белчеру и Бейтсу предстояло совершить поездку в Родезию. Тут Белчер вдруг обнаружил, что ему и его спутникам не оказывают должного уважения: «Вчера вечером наступил великий перелом. Объединенное правительство предоставило нам бесплатные железнодорожные билеты и салон-вагон на железной дороге, но Родезия заупрямилась и выделила нам только три билета и отказалась пропустить наш вагон бесплатно по своей железной дороге, и придется платить около 140 фунтов… Белчер был в полной ярости, потому что требование поступило только вчера вечером. После энергичных выражений в адрес того, кто все напутал, он принялся отправлять телеграммы. Бейтс быстренько печатал их, летел на такси на почту и возвращался в ожидании дальнейших указаний Белчера… К девяти часам наш маршрут был полностью переработан, — Арчи весь в мыле! — и теперь в следующий четверг мы отправляемся в Дурбан на «Брайтоне», а оттуда будем выбираться через Трансвааль».
А через день: «Родезия сдалась, все будет по-нашему! Неистовые усилия Белчера увенчались успехом. Снова полная переработка маршрута, с Дурбаном все устроено. Я думаю, что мы начнем с него, а Родезия потом… И успеем вернуться к отходу «Энея» 7 апреля».
Однако из-за поднявшегося ужасного юго-восточного ветра на «Брайтоне» остался только Арчи, а Агата решила вместе с Белчером и Бейтсом ехать в Преторию поездом. Поездка оказалась ужасной: «…такого жаркого дня я не помню в своей жизни. Столовая гора просто плавала в алом зное, и казалось, что дышишь красной горячей пылью… Первая ночь в поезде прошла нормально. На следующее утро, когда я проснулась, мы были уже в горах Кару — вокруг пыль, да камни, да крошечные кустики, да невысокие холмы — унылый, дикий пейзаж, в котором, впрочем, была своя прелесть; но с каждым часом становилось все жарче и жарче, пока поезд не превратился в настоящую духовку. Мы с Белчером целый день играли в пикет и не переставая пили лимонад!»
А поезд тем временем мчался через холмы к Дурбану, где им предстояло встретиться с Арчи. Но там их ждали очередные неприятности: «После отъезда из Кейптауна Белчер был просто очарователен, но в Блумфонтейне, когда глава администрации решительно отказался его принять, Белчер совершенно рассвирепел, и чего только не пришлось выслушать бедному Бейтсу! На самом деле нашему Белчеру официально дали от ворот поворот, и он заявил, что возвращается в Саутгемптон первым же судном. А мы с Арчи получили приглашение от командующего поехать вместе с ним в Йоханнесбург и Родезию. Белчер в Родезию не едет, он возвращается на «Брайтоне» в Кейптаун и, если успеет, отплывет оттуда на «Софокле». Но мы с Арчи уверены, что он не успеет и в конце концов мы все вместе поплывем на «Энее».
После краткого осмотра тропических садов («действительно прекрасные места, почти как Торки») Арчи, Агата и Бейтс отправились в Йоханнесбург и Родезию. Эта поездка оказалась намного опаснее, чем они предполагали. Они угодили в самую гущу общественных беспорядков, спровоцированных администрацией золотых приисков, которая решила срезать оплату белым и за их счет нанять побольше негров.
«В Джермистоне нас ждала телеграмма от торгового атташе с предупреждением, что в Йоханнесбурге опасно, так что он встретит нас там прямо на перроне и устроит… Все отели в тот вечер были закрыты, а портье, официанты и т. д. бастовали, бастующие останавливали такси и выталкивали водителей из машин… На улицах бросали гранаты… Сегодня в Йоханнесбурге опубликован закон о собственности, и все бары закрыты. Трудно представить более несуразное занятие в этот момент, чем идти куда-то договариваться о выставке, которая состоится через два года, но в среду нам уже надо уезжать, так что нужно будет сделать все, что в наших силах. Надеемся, что железная дорога бастовать не будет…»
В это время Агата уже получила первое письмо из дома: Клара купила для Монти инвалидное кресло, возникли проблемы с покупкой китайских акций, Розалинда кашляет. Агата написала дочери из «Гранд-отеля» в Претории. В ее письме есть несколько строчек о бабочках и поездах, но главное в нем — тревога, что Розалинда может ее забыть:
«Я надеюсь, что ты крепко любишь дядю Джима и Москитика (так с легкой руки Джека стали называть Медж), но если кто-нибудь спросит, кого ты любишь больше всех, ты должна сказать: «Мамочку».
Агата и Арчи проторчали в Претории около недели: «Снова все то же, мы не можем выехать, забастовка превращается в молодежную революцию». По городу разъезжали бронемашины, слышались взрывы. Агата, Арчи и Бейтс коротали дни, плавая в море, играя в бридж и изучая архивы, но спустя пять суток стали беспокоиться, что до Родезии могут так и не доехать. Они изводили своих хозяев, но разрешения на выезд все не было, пока вдруг однажды утром (Агата еще спала) не появился представитель властей, заявивший, что машина будет подана к отелю через двадцать минут.
«Впопыхах собрались! Успели только одеться, все остальное как могли распихали по чемоданам, их заберет Бейтс, он отправится к Белчеру в Кейптаун, как только будет поезд. На улицах наш автомобиль несколько раз останавливали невозмутимые джентльмены с трубками в зубах и оружием наперевес. Наш поезд должен был отправиться в 10.45, но только в 11.30 под артиллерийские выстрелы и вой шрапнели он тронулся с места».
Бунт был подавлен силами армии, а его зачинщики, члены Третьего интернационала, приговорены к смертной казни. Агата и Арчи смогли выехать в Родезию через Бечуанленд, где на каждой станции туземцы продавали коврики, бусы, корзины и резные фигурки животных, множество которых Агата накупила для Розалинды. На подъезде к Булавайо в три часа ночи они проснулись, когда «щегольски одетый молодой человек, похожий на героя вестерна, вошел в наше купе и спросил Арчи, куда он направляется. Когда Арчи пробормотал: «Чай, но без сахара», тот невозмутимо повторил свой вопрос и несколько нервно добавил, что он не стюард, а офицер пограничных войск. Полусонный Арчи ответил: «В Австралию, нет, теперь, теперь я еду сначала в Солсбери».
Они провели два дня в Солсбери, играя в бридж и посещая цитрусовые плантации, и наконец прибыли к водопаду Виктория. Агата написала Кларе из отеля:
«Я чуть не умерла от восторга. Я имею в виду не сам водопад, хотя он бесподобно красив, мощен и огромен — миля с четвертью, а местность вокруг. Ни одной дороги, только тропинки, только отель, первозданные рощицы и необычайный голубой простор. Прекрасный отель, длинный, низкий и белый, красивые чистые комнаты с сетками от москитов».
Но даже там не было покоя:
«От Белчера пришла срочная телеграмма — велит, чтобы мы возвращались в Кейптаун через Йоханнесбург, а также требует телеграфировать ему, потому что сам он уезжает, благодарение Богу, на «Софокле».
Пришлось возвращаться. В Кейптауне их ждали письма от родных Арчи и от Джона Лейна. Агата пеняет Медж:
«Напиши! Мы получили письма только от миссис Хемсли, Уильяма и Кемпбелла (отчима и брата Арчи) и Джона Лейна, а моя родня как будто вымерла. Напиши мне о моей девочке. Уже месяц от вас ни слова, я получала письма от мамы только первые три недели… Я хочу знать о Монти и обо всем остальном, а особенно о Розалинде».
Были также новости относительно «Тайного противника»:
«Отзывы прессы, присланные Джоном Лейном, все хорошие, ни одного негативного. Особенно расстарался «Панч»… Ни слова благодарности от людей, которым я послала экземпляры «Таинственного противника» (даже от моего соседа!!)».
В Кейптауне же супруги Кристи познакомились с «очень хорошим бывшим флотским капитаном Краутером», путешествующим по Южной Африке. Агата упросила его прихватить с собой в Саутгемптон ее коллекцию деревянных фигурок животных — антилоп, жирафов, гиппопотамов, зебр, — чтобы оттуда переслать в Торки.
Судно «Эней» компании «Блу-фаннел-лайн» отправилось из Кейптауна 9 апреля. Когда вся группа прибыла в Аделаиду, «дикого человека» (как Агата называла Белчера) там не было, но он оставил им распоряжение — отправиться в Мельбурн и встретиться там с ним перед тем, как отбыть в Тасманию. В Мельбурне Агата и Арчи нашли Белчера «довольно спокойным, хоть и с больной ногой». Спокойствие, впрочем, оказалось недолгим: «Сегодня утром дикий человек хуже, чем всегда. Он сидит в своей комнате, темной, как первобытная пещера, ест хлеб с молоком и на всех рычит. Я предложила ему перебинтовать ногу, а он мне в ответ: «Вы не могли бы оставить меня в покое?» Он не сказал, поедет ли в Тасманию сам, и никому не выделил денег на поездку…»
В Лонсестоне у них возникла масса проблем: «Мы прибыли в магистрат и несколько минут ждали мэра. Белчер кипятился. Когда мэр появился и спросил у Белчера, кто он такой и чего ему надо, я подумала, что нашего дикого человека хватит удар! Затем нас пригласили в Коммерческий клуб на имбирное пиво и лимонад, а Белчер все время бурчал: «Завтра же возвращаюсь в Мельбурн, и точка!». К счастью, его попросили произнести речь, и это его утешило. Но следующим ужасом был вокзал. Спальных вагонов нет, только первый класс. Он в истерике! Он, видимо, считает себя королем или лордом Нортклифом. Что это? Мания величия?! Австралийцы необыкновенно приятные и добрые люди, очень гостеприимные, но бахвальства здесь не любят».
В Хобарте команда Белчера снова занималась делами выставки — посетила кондитерскую фабрику и выставку тасманийских товаров: «Мы старались, как могли, объяснить отсутствие Белчера, всех успокаивали, а Арчи даже произнес речь, причем не мямлил, как бывало, а говорил четко и выразительно…» Агате понравилась Тасмания с ее прохладным, бодрящим климатом, а особенно запомнилось посещение электростанции на высоте трех тысяч футов, там было очень холодно, но «красиво — все в серебристо-голубой дымке. Все австралийские пейзажи, которые я видела, были какие-то чистые и строгие — в голубоватозеленых, иногда серых тонах, тут и там большие группы мертвых белых деревьев-призраков, качающих своими безжизненными ветвями. Кажется, вот-вот возле них появятся полупрозрачные неуловимые нимфы». Следующий день они провели в музее, с большим интересом изучая черепа, скелеты и туземную историю. «Там были различные останки аборигенов и большая коллекция набросков и рисунков, сделанных более ста лет тому назад (некоторые совершенно изумительные) на бледно-желтой, серой и даже специально окрашенной бумаге».
Вернувшись в Мельбурн, путешественники обнаружили целый мешок почты, который притащили с собой Белчер и Арчи — в полной уверенности, что это сигареты. Оказалось, что Медж написала сценарий фильма и уже нашла продюсера. «Потрясающе, — пишет Агата, — я крепко разозлюсь, если она добьется успеха с фильмом прежде меня. Хотя, кажется, хорошего агента найти весьма непросто. Я вообще обленилась: единственное, к чему я время от времени притрагиваюсь, это набросок к повести-гиньолю и короткий рассказ». На самом деле времени она не теряла: писала длинные письма и короткие рассказы, а в перерывах между чаепитиями, дамскими завтраками, официальными обедами и экспедициями сочиняла эпизоды для своей следующей большой книги.
Очередным требованием Белчера была поездка в буш. Участники миссии совершили ее в конных фургонах, прозванных «буш-трамваями», сидя на мешках с опилками. На следующий день состоялось путешествие на кирпичный завод, на холодильную фабрику, ленч и прогулка на «буш-трамвае». (Агата часть пути ехала на машине.) Каждый вечер на ужин было примерно одно и то же: «Обычная австралийская еда — блюдо с ломтиками говядины, кусок индейки, кусок ветчины, немного пастернака, немного моркови, картошка — и жареная, и отварная, хлеб, соус с хреном, кусочек йоркширского пудинга и чашка крепкого черного чая. Потом яблочный пирог и огромные кувшины сливок».
После возвращения из Тасмании Белчер стал бережлив. «Он обедал в клубе (чтобы сэкономить шиллинг, но перед отъездом забыл сдать свой гостиничный номер, так что его сохранили за ним и потом пришлось за это платить, так что его усилия оказались тщетными) и придумал новый вид экономии (поскольку он теперь трезвенник) — все члены миссии должны платить за выпивку из собственного кармана. Мы изо всех сил сопротивляемся!» Агата не любила и не употребляла алкоголь, и сопротивлялась решению Белчера из бескорыстной солидарности.
Уже был конец мая. Агата, которой выдержки было не занимать, несмотря ни на какие передряги, радовалась жизни, и на снимке в мельбурнском «Геральде» она выглядит здоровой и счастливой: «Фотограф снимал меня, как мистер Пексниф собор в Солсбери, — с северо-востока, с северо-запада, с востока, с юга, с юго-востока и т. д.». Под фотографией помещалась заметка, сляпанная по мотивам интервью, которое она дала австралийскому журналисту: «Миссис Кристи выглядит юной девушкой и всячески стремится сделать карьеру…» Это было ее первое знакомство с методами работы прессы — и тогда уже Агата имела случай убедиться, сколь велика разница между тем, что говоришь журналисту, и тем, что потом появится в газете.
Подстрекаемая общим вниманием и успехом Медж, она решает написать еще несколько коротких рассказов. А в очередном письме в Англию напоминает Монти о его обязанностях в «Эшфилде»:
«Приглядывай за мамой — чтобы она переодевалась после работы в саду, она вечно об этом забывает».
Из своих бесчисленных посещений консервных заводов она также извлекала практическую пользу. В письме Кларе она советует:
«Если покупаешь консервированные персики, бери «Фэнси» с зеленой наклейкой компании «Шиппертон Пэкинг», они хорошие…»
Во время поездки в Брисбен Агата подружилась с несколькими молодыми женщинами. Вот уже около шести месяцев она была единственной женщиной среди троих мужчин, каждый из которых требовал к себе внимания: Бейтса приходилось все время успокаивать, Арчи нуждался в ее заботе как муж, хотя и не дергал по пустякам, а Белчеру надо было ежеминутно выражать почтительное восхищение. К тому же постоянные поездки, встречи, официальные приемы и инспекционные визиты, а также вынужденное утомительное общение друг с другом делало Бейтса все более унылым, Арчи — нервным, а Белчера — вспыльчивым.
Возможно, и у Агаты стали сдавать нервы, но в письмах она этого не показывает — они неизменно спокойные и веселые. Но она с удовольствием воспользовалась приглашением сестры майора Белла, с «которым Белчер и Арчи болтали вчера вечером про крупный рогатый скот». Мисс Уна Белл остановилась в том же отеле, познакомилась за обедом с Агатой и пригласила ее к себе домой. Мисс Уна рассказала, что живет с родителями, братьями и сестрами на огромной ферме в Каучине. Ее рассказ напомнил Агате большую, веселую и дружную семью Льюси в Торки — ей сразу стало легко. На следующий день, после очередного «тоскливого приема гостей в саду» Агата уехала в Каучин, оставив на Арчи всю деловую программу. Это была, как она писала Кларе, «бесконечно долгая поездка, в течение шести часов поезд полз как черепаха. Мы прибыли в десять часов. Комната была полна тощих девушек, которые все вместе готовили на очаге яичницу-болтунью и все одновременно разговаривали! Я пошла спать совершенно оглохшая… Я должна была пробыть два дня, а пробыла неделю… Наконец я рассортировала всех Беллов… Миссис Белл восхитительна — это сильная личность, занята исключительно своим садом!.. Кажется, они владеют большей частью всего австралийского скота и похожи на королевскую семью — так же ощущают ответственность за собственную страну и вдумчиво руководят своими подданными…»
Этот визит напомнил Агате счастливые и веселые времена в Торки перед войной: «Они готовили представление для деревенских жителей в среду вечером, мы сделали костюмы и отрепетировали. Долл и я изображали «живые картины», и было действительно смешно. Я пела и имела большой успех — Эйлин и Виктор на следующее утро обошли всю деревню и узнали впечатления жителей. Выяснилось, что во время войны они все были в Англии. Мальчики учились в Беверли, у них там дом. Оказалось, у нас куча общих знакомых… Я почувствовала себя членом их семьи! Уезжать было очень грустно».
Беллы стали именно теми людьми, которые смогли дать Агате возможность перевести дух и успокоиться в теплой домашней обстановке после многих недель тревожной кочевой жизни. Но ее привлекала не только атмосфера большой дружной семьи, но и стиль их жизни — сестры не были похожи ни на кого из тех женщин, которых Агата знала раньше. Энергичные, независимые, они сами занимались фермой, договаривались с арендаторами, ездили верхом, осматривая пастбища, и выражали свое мнение наравне с мужчинами. В то же время они были очень привлекательны и признаны в обществе, как в лондонском, так и в австралийском, — в Каучине они принимали принца Уэльского, а часть года проводили в Европе. «Красавицы Белл» стали для Агаты примером, в каком-то смысле идеалом женщин: независимые, деловые и вместе с тем женственные и изысканные. Кроме того, у них в гостях она и саму себя увидела по-новому — много повидавшую, достаточно уверенную в себе, чтобы в одиночку принять приглашение в незнакомый дом, участвовать без смущения в местном концерте и танцах, готовую и петь, и танцевать, и представлять «живые картины».
В течение многих недель Агата была чисто декоративным членом миссии, она ничего не решала, ее участие в общей работе заключалось в посещениях консервных заводов и лесопилок, но на переговорах с властями и деловыми людьми она чувствовала себя чем-то вроде приложения. И вдруг она почувствовала себя в центре внимания — смелая, опытная тридцатидвухлетняя женщина, побывавшая в гуще революционных событий в Южной Африке, знающая массу забавных историй, жена героя войны, опубликовавшая стихи и два детективных романа, — она с легкостью вошла в эту большую семью, проникшись духом переодевания и игры, смеялась и радовалась вместе со всеми. Никем не сопровождаемая, она могла блистать и сама. Агата вернулась в Сидней к Арчи оживленная и довольная.
Следующей остановкой стала Новая Зеландия. Они плыли на «Мануке», трехдневное путешествие запомнилось в основном из-за навязчивой агитации одного пассажира-попутчика, которого миссия прозвала Дегидратором. Он рекламировал патентованный способ высушивания продуктов: «На любую пищу всегда смотрите с точки зрения того, как ее можно обезвожить». Каждый раз во время еды он подсаживался с тарелкой высушенных продуктов к спутникам Белчера, который чувствовал себя обязанным высоко отзываться об этом товаре, поскольку Дегидратор был «очень богатым и влиятельным чиновником и мог существенно помочь делу выставки».
Их первая деловая встреча состоялась в здании местной администрации, где «какой-то джентльмен произносил речь по поводу заимствований по номиналу, вызвавшую у Арчи как у финансиста презрение». Арчи тут приняли за председателя Английского банка (Монтегю Нормана). Он был такой же тощий, как мистер Норман, хотя моложе и мрачнее. Эта ошибка преследовала их все путешествие. Агата играла в бридж и гольф с местными дамами, посетила предприятие по переработке шерсти и, самое ужасное, стала почетной гостьей, по выражению местной газеты, «изысканного утреннего чая» в кентерберийском женском клубе. Та же газета писала, что Агата была «в легком платье в крапинку, чудесной местной шали и очаровательной шляпке в крапинку, украшенной лентами в тон шали». Там ей пришлось с листа, без подготовки выступать с речью. «Ужас!» — написала она Кларе, но однако блестяще справилась с задачей, «произнеся речь восторженней, чем местные новозеландские красавицы актрисы».
Впрочем, восторг Агаты был искренним. Она считала эту страну самым красивым местом, которое когда-либо видела, особенно Отиру, а также горячие источники и гейзеры на Роторуа, которые посетила одна: «…изумительный пейзаж, воздух полон серных испарений и вырывающегося из-под земли пара. А грязь кипит и чавкает, и все маори купаются и стирают одежду в горячих заводях».
Оставив Белчера, Бейтса и компанию, Арчи с Агатой наконец отправились на свой долгожданный и честно заработанный отдых на Гавайи. Они прибыли 5 августа. Агата в полном экстазе пишет Кларе из отеля «Моана»:
«Розалинде три года, а мы прибыли в Гонолулу. Здесь совершенно так, как нам рассказывали. Приезжаешь рано утром, берешь такси и по дороге, обсаженной пальмами и красивейшими цветами (гибискус, красные, фиолетовые и белые олеандры, голубые барвинки, кусты золотого дождя и еще какие-то деревья с кроваво-красными цветами), попадаешь к зелено-белому отелю с внутренним двориком, посреди которого растет огромная банановая пальма (на ней ночью горят разноцветные огоньки), и прямо у ступенек плещется море — гавайцы на огромных досках мелькают между рифом и берегом».
Радуясь свободе, Агата и Арчи бросили вещи в отеле и помчались к морю, но навыки серфинга, приобретенные в Южной Африке, здесь не понадобились. В конце недели Агата написала Кларе:
«Мы пока еще радуемся жизни, хотя уже появились проблемы. В первый день купания мы жутко обгорели. Арчи стало совсем худо — спина, плечи и ноги все в волдырях. Он ничего не мог надеть… Перепробовали все средства: мазались кокосовым маслом, мелом, кремом и т. д. Наконец, Арчи стал ходить купаться в пижаме, к полному восторгу местных, которые просто покатывались со смеху».
Гавайи оказались более цивилизованным и дорогим местом, чем они ожидали: «Здесь прекрасные дороги и целые полчища автомобилей — у каждого машина! Этот поток не прекращается до трех часов утра. Так приятно видеть снова красивых, хорошо одетых людей после всего убожества колоний!» Через пять дней они решают, что недельки в отеле «Моана» с них хватит, а то можно и разориться. Поискав в округе, они нашли отель «Донна» — «на полпути между городом и Вайкики», где сняли бунгало на двоих и проводили все время «или на пляже, или в городе, попивая охлажденную содовую и покупая новые средства от ожогов». Приятель помог им вступить в местный клуб, где они могли проводить досуг, пить «запрещенные всюду напитки» и наслаждаться местными блюдами, в основном из бананов, о которых Агата с восторгом писала домой. Возможно, по инерции они приняли приглашение посетить завод по изготовлению консервированных ананасов.
Это идиллическое существование лишь изредка нарушалось мелкими неприятностями. «С гор пришел ужасный ливень, мы вымокли до нитки, и Арчи жутко простудился! Но он все равно подолгу сидел в море и опять весь покрылся волдырями, а потом кожа облезла. Так что теперь он снова выглядит как недожаренный бифштекс». Другая авария ввела их в непредвиденные расходы — красивый шелковый Агатин купальник, который она привезла с собой из Англии, порвался, «просто расползся пополам на спине, пришлось в магазине отеля купить другой. Он просто прекрасный, облегающий, изумрудно-зеленый, как раз такой, как мне хотелось, и кажется, он мне очень идет». Арчи тоже так считал и послал Кларе фотографию вместе с письмом, суховатый стиль которого весьма контрастирует с длинными веселыми и добродушными письмами Агаты.
Более серьезной неприятностью стал неврит — у Агаты вдруг так разболелась левая рука, что ею нельзя было шевельнуть. Эта боль не прошла и к сентябрю, когда закончился их отпуск и они с Арчи должны были ехать в Канаду, чтобы присоединиться к Белчеру и Бейтсу. Они и сами уже рвались уехать, поскольку тысяча фунтов, заработанных Арчи, стремительно таяла, а в Канаде они надеялись получить Агатины гонорары. В письмах она об этом не упоминает, однако настоятельно просит Клару не стесняться обращаться к ней за помощью, — в частности, просит сохранить слугу для Монти:
«Я сама могу платить Шебани. Я заработала больше денег, чем даже могла предположить. После этой поездки я должна получить от Джона Лейна сорок семь фунтов за «Шведские порядки», еще что-то за «Стайлз», а в сентябре приличную сумму за «Таинственного противника», все деньги будут в твоем распоряжении — можешь делать с ними все, что захочешь».
В Канаде ей пришлось привыкать к экономии; по решению шефа они завтракали в отеле — всего за доллар, — а в обед и на ужин только брали кипяток и разводили концентраты из пакетиков, как оказалось, самый полезный из сувениров, привезенных из Новой Зеландии. С запоздалым сожалением она вспоминала об упущенных возможностях: «Как бы мне теперь хотелось, чтобы рядом в номере оказался Дегидратор, чтобы он предлагал нам обезвоженную морковь, сушеные бифштексы, помидоры и другие деликатесы в неограниченных количествах». При таком питании и диких нагрузках Агата еле ноги таскала, так что от поездки из Виктории на западном побережье через всю Канаду в Оттаву она воздержалась.
К этому времени все члены экспедиции очень устали. «Из Калгари мы поехали в Эдмонтон, оттуда в Реджайну, а оттуда в Виннипег. В каждом месте мы проводили по одному дню, спали обычно в закрепленном за нами автомобиле… Все эти похожие друг на друга города расположены в абсолютно голых прериях, и смотреть в них нечего». В Виннипеге случилась беда: Белчер взял с собой Арчи инспектировать элеватор, и у того так обострился синусит, что начался застой в легких, перешедший в бронхит, и врач заявил, что Арчи нужен постельный режим. Белчер рассвирепел и стал вести себя «как дикарь» и даже проигнорировал состоявшееся в тот же день прибытие в Виннипег генерал-губернатора — засел в своем номере, диктуя Бейтсу статью «Виннипег — американский город» для «Дейли телеграф», а потом отправился куда-то, захватив с собой Бейтса. Несчастная Агата, оказавшись практически без денег, осталась ухаживать за больным мужем. Она написала Кларе об этом суровом испытании:
«Несколько дней у него была невероятно высокая температура, а потом выступила ужасная крапивница (по всему телу!), и он едва мог дышать из-за боли и зуда… Однажды вечером ему было так плохо, что доктор заявил, что хорошо бы провести консилиум, и с этой целью привел еще одного старого идиота, совершенно немощного, который даже не помнил, где его стетоскоп. Но крапивница понемногу сходит, сегодня он смог поспать пару часов. Я так за него переживаю».
Когда Арчи поправился, они присоединились к Белчеру и Бейтсу и поехали в Скалистые горы и в Банф, где Агата каждое утро принимала горячие серные ванны — от неврита. Она не особенно верила в успех, но, к ее удивлению, боли прошли и неврита как не бывало. С Белчером случился очередной курьез. Выйдя из поезда, он увидел огромную толпу на платформе и решил, что это встречают его, но, как оказалось, это поклонники актеров Мэри Пикфорд и Дугласа Фербенкса, решившие, что их кумиры приехали этим поездом.
Болезнь Арчи заставила всю команду пересмотреть маршрут путешествия. Еще слабый, неокрепший Арчи с Бейтсом и Белчером поехали в Ньюфаундленд, а Агата поездом отправилась в Нью-Йорк — навестить свою тетю Кэсси, невестку миссис Пирпонт Морган. Она очень волновалась за Арчи, боялась, что у него начнется пневмония — наступила зима, и все время шел снег, — но была рада наконец отдохнуть от экспедиции. «Мы оба сыты по горло нашей поездкой и очень хотим домой», — написала она Кларе. Агата настолько соскучилась по матери, Розалинде, Медж и Монти, что даже намеревалась отплыть домой раньше остальных. У тети Кэсси ей было поначалу очень неплохо; Агата узнала очень многое о юности своего отца, ее водили в ресторан и на приемы. Однако через неделю она уже чувствовала себя как в клетке, потому что тетя никуда не отпускала ее одну, даже в аптеку (которую Агата называла кафетерием).
Арчи, Белчер и Бейтс приложили все усилия, чтобы закончить свою работу в Канаде, вовремя приехать в Нью-Йорк и погрузиться на «Маджестик» (Агата в «Автобиографии» ошибочно называет судно «Беренгарией»). 25 ноября они покинули Нью-Йорк и 1 декабря прибыли в Саутгемптон. Наконец миссия вышла из вагона на вокзале Ватерлоо после десяти месяцев кругосветного путешествия в сорок тысяч миль. В интервью для «Таймс» Арчи сказал: «Путешествие было успешным. Нас всюду очень тепло встречали, мы полностью удовлетворены результатами нашей работы. У нас было очень напряженное время, и мы рады снова вернуться домой, но нимало не жалеем о проделанном пути и потраченном времени». Менее дипломатичными, но более красноречивыми были заметки, сделанные на меню праздничного ужина в честь Дня благодарения, в последнюю ночь на «Маджестике». Под перечнем деликатесов (устрицы, томатный суп-суфле, яйца-пашот, телячьи почки, жаркое из индейки с клюквенным соусом, салат, сладкие пирожки и десерт) майор Белчер и его коллеги вынесли свой честный вердикт. Под своей размашистой, два раза подчеркнутой подписью Белчер написал: «Forsan et haec olim meminisse juvabit» — цитату из первого тома «Энеиды»: «Возможно, когда-нибудь придет день, чтобы с удовольствием вспомнить все это»; Арчи под своей добавил более скромно, но тоже по-латыни, подражая своему бывшему учителю: «Finis itinerum» — конец путешествия; Агата, вспомнив австралийский сленг, нацарапала: «Классно! Шикарно! Самое оно!»; а под подписью Фрэнсиса В. Бейтса стоят три буквы кладбищенской аббревиатуры: «R.I.P.» («Requiescat in расе»2).
