В свое личное, собственное время

В свое личное, собственное время — вторая глава глава из биографии королевы детектива Агаты Кристи, написанной Дженет Морган Жизнь Дамы Агаты.

***

Взгляды Клары на образование были весьма непоследовательны и менялись с каждым новым религиозным увлечением. В отличие от Медж, которую отправили в свое время в школу-интернат, Агату не учили даже дома: теперь Клара считала, что ребенок вообще не должен читать до восьми лет, поскольку это вредно и для глаз, и для мозга. Но удержать Агату от чтения так и не удалось. Девочку очаровывали незнакомые слова и звучные фразы из рассказов взрослых и из книг Медж и Монти. Нам известно, что в их числе были «Свирель» Уолтера Крейна, прекрасный сборник народных песен «Однажды утром» с великолепными раскладными картинками, изображавшими эльфов, цветы и гирлянды, сборник волшебных историй под названием «Плащ великана» и повесть «Под водой» о приключениях детей, попавших в удивительный мир под ручьем. В памяти Агаты запечатлелась книга Моулзворт¹ «Приключения мистера Крохи» (1881), которую ей читала тетушка-бабуля в Илинге. Сама книга принадлежала Медж. Это душещипательная история милого четырехлетнего мальчика, который поехал с семьей за границу, потерялся там, потом нашелся и воссоединился с любимыми родителями. Детские книги Моулзворт во времена Агатиного детства были очень популярны, поэтому их ей читали, едва они выходили в свет — «Страна рождественской елки» (1897), «Волшебные орехи» (1898). В это же время писала свои прекрасные причудливые истории Эдит Несбит². Их Агата читала самостоятельно: «Сказка об искателях сокровищ» (1899), «Феникс и ковер» (1903) и «Дети железной дороги» (1906).

Кроме того, была литература, которую еще Клара читала в детстве, — книги, привезенные из Нью-Йорка, увлекательные, написанные простым языком, богато иллюстрированные; и другие, которые она же читала подростком, — «Маленькие женщины» и «Маленькие мужчины» Луизы Олкотт. Среди книг Медж и Монти, приехавших из Америки, была и литература иного рода, например целая серия жутковатых триллеров: «Мистер Барн из Нью-Йорка» (где первая глава красноречиво называется «Семейство вампира»), «Деньги Синтии Вейкхем», «Венера в маске» и, наконец, «Мистер Поттер из Техаса». Сие последнее творение начиналась вот таким диалогом:

«— Сэр, мне нужно поговорить с вами!

— Боже мой! Женщина! Англичанка! В этом ужасном месте! Одна! Ночью!»

Так что Агата познакомилась и с этим жанром.

В конце девяностых появляется довольно много книг, специально написанных для детей. Для самых маленьких печатались простенькие, но хорошо иллюстрированные книги (у Медж их была целая подборка), такие, как «Панч и Джуди». А в 1904 году вышли первые книги Беатрис Поттер («История Кролика Бенджамина» и другие) — прекрасно оформленные и напечатанные крупным шрифтом, так что дети пяти — семи лет могли читать их самостоятельно. Литература для детей постарше тоже значительно улучшилась. Например, книги Эдит Несбит и Френсис Ходжсон Барнетт с их хорошим языком, ясной логикой и увлекательным сюжетом прекрасно подходили для тогдашнего чтения Агаты. К тому же девочку не могло не привлечь разнообразие тематики: сокровища Востока, деспотичные учительницы, приключения детей, таинственные сады, волшебные города, веселые проделки — в общем, причудливое переплетение повседневности и невероятной фантазии. Незнакомые и иностранные слова Агату не смущали — в доме Миллеров было полно энциклопедий, атласов и словарей. Даже «взрослые» книги того времени были полны необыкновенных выдумок, в которых, словно в кривом зеркале, гротескно отражались глубинные мотивы «реальной жизни» — поиск и риск, борьба за справедливость, власть денег над человеком, смерть и любовь. Агата воспитывалась на таких экстравагантных произведениях, как мрачноватые скетчи и «поэзия абсурда» Эдварда Лира и знаменитые на весь мир книги Льюиса Кэрролла (его «Алису в Зазеркалье» Фредерик купил в 1885 году, когда Медж было шесть лет), но больше ее увлекали не приключения Алисы, а запутанный сюжет «Сильвии и Бруно». Чтение, подобно снам, и будоражило, и успокаивало взволнованную душу ребенка.

Вопреки Клариным убеждениям — что чтение вредно для здоровья детей — Агата с раннего детства получала в подарок книги. В 1893 году Медж отдала ей «Балладу прекрасной парчи» — поэму, малопонятную для трехлетнего ребенка, однако ее четкий ритмический рисунок Агату буквально заворожил. Когда ей было восемь, тетушка-бабуля подарила ей «Робинзона Крузо», а два года спустя — новую книгу Френсис Ходжсон Барнетт «Чудесное кресло бабушки» («Бабушкино кресло, расскажи мне сказку…»). Вся семья невольно подпитывала Агатин интерес к чтению: когда кто-нибудь уезжал, то обязательно посылал ей коротенькие, четко написанные письма, которые девочка читала сама. Фредерик, любитель меланхолической, но полной духовного напряжения американской поэзии и изысканного слога Теккерея, адресовал лично дочке очаровательные письма. В январе 1896 года, когда Агате было пять лет, родители вместе с Медж уехали в Америку, и Фредерик писал ей из Нью-Йорка:

«Скажи бабушке, что было на три больших деления ниже нуля (тридцать пять градусов мороза). Все люди, выходя на улицу, поднимали меховые воротники и хорошенько закрывали уши, чтобы они не отмерзли».

Медж писала письма печатными буквами своему «дорогому цыпленочку», разрисовывая их зверюшками и пальмами. Клара тоже часто писала из Америки «моей любимой малышке», но по рассеянности не ставила дату (эту привычку унаследовала и Агата). В одном письме (судя по штампу на конверте, Агате было тогда семь лет) Клара дает ей конкретное поручение — помочь Няне найти потерявшиеся фотографии и следить, чтобы бабушка не забывала отдыхать. К пяти годам Агата могла самостоятельно прочесть то, что ей часто читали вслух — «Ангела любви», огромную книгу с массой диковинных слов: «чудовищный», «расстроенный», «тирада». Эту книгу Монти подарил Медж на Рождество 1885 года, переплет у нее порван и открывается она на той странице, где на черно-белой иллюстрации изображена несчастная маленькая девочка, чьи сестры говорят: «Мы считаем ее ужасно некрасивой». Агата или Медж, вероятно из жалости, раскрасили ей волосы красным карандашом.

Фредерик заявил, что Агате пора учиться писать. Она начинала карандашом, а когда ей исполнилось семь, получила разрешение писать пером и чернилами и большими четкими буквами сама вывела несколько писем. Поскольку читать она начинала сразу целыми словами, не уча алфавита (так что долго путала «В» и «R»), то ее орфография так до конца и не выправилась, — что вообще характерно для людей, воспринимающих слово на слух лучше, чем глазами. Медж пыталась заняться с сестрой правописанием, для чего разграфила карандашом тетрадку и на каждой странице написала по букве алфавита и по изречению на эту букву. Например, на букву «Р» — «Ревность — это зеленоглазый монстр», на букву «П» — «Пирог с поросятиной делается из поросенка и пресного теста» и т. п.

Агате очень нравилась арифметика — этой премудрости ее учил Фредерик по утрам после завтрака. Она быстро одолела задачки на сложение и вычитание яблок и груш, а потом и на расчет вливающейся и выливающейся из бассейна воды; уроки были для нее огромным удовольствием — как и отец, Агата была сообразительной и хорошо считала. Позже, когда она училась на фармацевта, у нее не было проблем в освоении основ физики и химии, она быстро запоминала пропорции для составления каждого лекарства. Ее природное чувство гармонии, соразмерности и числа наряду с хорошим слухом очень помогли в овладении музыкой. Она научилась играть на мандолине и упражнялась в игре на пианино, которое стояло в угловой «холодной» гостиной у бабушки в Илинге. Фредерик тоже был очень музыкален и подбирал на слух любую мелодию. С помощью отца, учительницы музыки фройляйн Удер и ее преемника мистера Троттера Агата быстро перешла от «Веселого крестьянина» к «Экзерсисам» Черни, а потом к Шуману и Григу.

Несмотря на то, что у Агаты не было учителей (если не считать учителей музыки), она была куда образованнее многих своих современников, окончивших школу. Она очень много читала, сначала жадно глотая раннюю фантастику Жюля Верна и приключенческие повести Хенти, потом с упоением читала книги из библиотеки Фредерика — а там, в частности, имелось Полное собрание сочинений Эллиота, романы миссис Вуд³, Скотта, Диккенса, Троллопа, Байрона и Киплинга, подшивки журналов «Кроникл мэгэзин», «Искусство» и «Девятнадцатый век», романы сестер Бронте и Мэрион Кроуфорд, стихи Оскара Уайльда, французская классика, тридцать томов британских эссеистов, пьесы Пинеро и даже романы Дизраэли. Все это, за исключением нескольких пикантных французских пьес, девочке позволили прочесть.

Кроме того, в библиотеке было еще огромное количество познавательных книг по самым разным отраслям знаний. В книге доктора Брюэра «Детский справочник» можно было найти ответы на всяческие вопросы, которые взрослые имеют обыкновение задавать детям (как в свое время выспрашивали Агату братья Клары — дядя Гарри и дядя Эрнест). В «Книге домашних развлечений и наставлений» имелись не только советы, «как сделать тряпичную куклу, которую ребенок может без угрозы здоровью взять в рот», но и разделы «Двадцать четыре отряда живых существ по Линнею», «Краткий обзор морских водорослей», «Консультации по геральдике», «Основы фотографии», «Классификация раковин» и т. п. Кроме того, в таких книгах была масса самых разных головоломок из букв и цифр: загадок и ребусов, акростихов и шарад, загадок, криптограмм и т. д. Подобные забавы развивали смекалку и тренировали память — то, что теперь называют «вторичным мышлением». Любительница чисел и пропорций, Агата с удовольствием играла в «дешифровку»: меняя местами последовательность букв и цифр, она прятала одни значения и открывала другие.

Позже писательница, защищаясь от возможных уличений в невежестве, часто повторяла, что не училась не только в школе, но даже и у домашних учителей, однако во многих отношениях ее образование ничуть не уступало школьному, а кое в чем его превосходило. Ведь, освоив очень большой объем знаний, она сумела не утратить собственного видения мира. Впрочем, строго говоря, в школу Агата все-таки ходила, хотя и очень короткое время и на особых условиях: в тринадцатилетнем возрасте она дважды в неделю ходила в школу для девочек в Торки на уроки алгебры и грамматики. Но, видимо, потому, что в детстве ее образование не было сковано рамками дисциплины, в школе ей очень не нравилось. Она не была приучена работать над тем, что ей неинтересно, а скучные правила правописания и грамматики вместе с рутинной зубрежкой ей быстро надоели. Скорее всего, из-за этого посещение школы и оказалось таким непродолжительным. Да в нем и не было особой нужды. Ведь в жизни есть множество разных путей, а Агату отличали природный ум, любовь к порядку и здравый смысл. Все это вместе с тем количеством знаний, которое она почерпнула в детстве из книжек, превышало образовательный уровень очень и очень многих «интеллектуалов». Известно, что немало людей добилось успеха, имея весьма скромное образование, особенно это относится к женщинам: в прежние годы многим из них из соображений здоровья или социального статуса настойчиво рекомендовали не слишком увлекаться учебой. Их путь к общему признанию начинался с успеха у мужчин. Агата — одна из тех женщин, кто достиг и того, и другого практически одновременно.

С годами она станет замкнутой и весьма требовательной к окружающим. Но в пять-шесть лет, когда Няня водила ее на уроки танцев, Агата вместе с другими детьми с удовольствием прыгала в польках и кружилась в вальсе, а еще занималась шведской гимнастикой с шелковыми и резиновыми эспандерами. Уроки гимнастики она посещала и в школе в Торки, а позже не бросала и в парижских пансионах. Сначала это был пансион мадемуазель Каберне, тот самый, где в свое время Медж «приземлилась» на чайный столик, теперь Агата изучала там историю и географию Франции и постыдно провалилась на диктанте. Здесь она выучила французский, в основном на слух, и говорила на нем как на родном языке, а также завела множество подруг — француженок, испанок, итальянок и американок. В этом же пансионе она брала уроки рисования, к которому не имела ни малейших способностей, а поджарый джентльмен по имени Вашингтон Лобб учил ее танцам и манерам. Из пансиона мадемуазель Каберне, который Кларе не очень понравился, Агату перевели в школу «Ле Маронье», очень «правильную и чрезвычайно английскую», в Отейе, а оттуда в школу миссис Драйден в Париже, которую содержала невестка домашнего доктора тетушки-бабули. Здесь Агата изучала французскую литературу, участвовала в спектаклях, серьезно занималась пением и музыкой с прекрасным учителем, австрийцем Карлом Фюрстером, и писала заумные эссе на философские темы (например, «В чем сила духа?»), — непременный элемент французского образования.

В детстве Агата практически не имела возможности сравнивать себя с другими детьми. Брат и сестра учились в школе, поэтому все внимание родителей приходилось на долю младшей дочки. Кроме них, рядом с ней всегда были горячо любимые животные — кошка, йоркширский терьер Тоби и канарейка Золотко, или Голди, а также рожденные ее воображением верные друзья — миссис Бенсон и Котята, Дик и его подруга, а позже, уже в школе, — целая династия королей и королев, которых она «принимала и угощала» у себя в комнате или в саду в «Эшфилде» и Илинге. Конечно, она встречалась с другими детьми на уроках танцев и в гостях, но в первые десять лет ее жизни в округе не было никого, с кем бы можно было бы каждый день играть и ссориться, с кем приходилось бы делиться игрушками и книгами, временем и вниманием взрослых.

Когда Агате исполнилось пять, она наконец нашла себе первых друзей. В 1895 году Фредерик, чье благосостояние пошатнулось — его компаньоны в Америке неудачно вложили деньги и в результате влезли в долги, — решил на зиму уехать из «Эшфилда» за границу, где жизнь была дешевле. Англичане из высшего общества нередко выезжали в Италию или Францию ради того, чтобы немного сэкономить и пожить в хорошем климате. Одним из престижных мест считался По, город на юго-западе Франции у подножия Пиренеев. В начале девятнадцатого века свежий горный воздух принес этому месту славу здорового курорта, а владельцы отелей с удовольствием принимали у себя постояльцев из Англии и Америки на длительный срок. Там имелись английские книжные лавки и чайные павильоны, была даже английская охота. Здесь и в самом деле все было почти как в Торки, только еда была французская и, к недоумению Агаты, говорили все тоже по-французски, а вместо озера были горы. Познакомившись с тремя-четырьмя своими ровесницами из Англии и Америки, она участвовала в их шумных играх и вместе с ними исследовала окружающий мир. Как и другим детям, ей очень нравилось жить в большом отеле. Там были просторные залы и общие гостиные, пустые днем, длинные коридоры, по которым так здорово носиться друг за другом, очень интересная штука — лифты и удивительные лестницы. Там было больше запретных мест, чем дома, и больше возможностей для озорства. Благодаря вмешательству коридорных, горничных и официантов — один из них, Виктор, на забаву Агате и ее подругам, вырезал им мышат из редиски — драки прекращались и воцарялся мир, и свои отношения с этими людьми Агата запомнила даже лучше, чем дома с прислугой. Все долгое лето Агата развлекалась вместе с Дороти и Мэри Силвин, насыпая сахар в солонки и украшая блюда удивленных постояльцев поросятами, вырезанными из апельсиновой кожуры. Когда Силвины уехали, она подружилась с английской девочкой Маргарет Пристли, пленившей Агату своим очаровательным выговором и весьма своеобразным лексиконом и просветившей ее по части физиологии — не совсем точно, зато с потрясающей бесхитростностью. Уже в преклонном возрасте Агата очень отчетливо помнила это время и говорила о нем с большой нежностью.

В начале сентября родители переехали в Париж, а затем в Бретань. В Динаре они встретились со старыми друзьями, у которых было двое сыновей. Сами мальчишки не обращали на маленькую девочку никакого внимания, зато их мать, Лилиан Пири, как могла опекала ее. Агата всю жизнь восхищалась этой женщиной и на протяжении более сорока лет время от времени с ней встречалась. У них было много общего и в характере, и в привычках — начитанная, многосторонне эрудированная, миссис Пири, как и Агата, обожала обставлять свое жилье и делала это «удивительно оригинально». Последней остановкой вояжа был один из Нормандских островов, но не Джерси, где Клара прожила первые девять лет своей жизни, а Гернси, где Агата опять играла одна, сочиняя истории о трех экзотических птицах, которых ей подарили на день рождения.

Поскольку Няня уехала к себе в Сомерсет еще задолго до их отъезда за границу, надо было искать ей замену, и после бесчисленных неудачных экспериментов с французскими гувернантками, которых нанимали в По, Клара загорелась очередной идеей, и в доме в качестве бонны появилась ученица портнихи Мари Сиже — милая и честная двадцатидвухлетняя девушка. Английского Мари совершенно не знала, но именно благодаря ей Агата выучилась говорить по-французски и, пусть не всегда академически правильно, зато легко и непринужденно. Они очень быстро подружились, доверяя и полагаясь друг на друга. Дружба стала еще крепче после возвращения домой в Торки, где все служанки и горничные невзлюбили француженку за то, что она странная и нелюдимая, слишком скромно одевается, слишком простовата, за то, что посылает домой большую часть своего заработка, а остальное откладывает себе на приданое. Агата, видевшая, как тяжко Мари среди чужих людей далеко от дома, просто восхищалась ее целеустремленностью и здравым смыслом. Бедные, но решительные молодые женщины позже станут героинями ее произведений — задним числом писательница воздаст должное Мари.

Однако в «Эшфилде» Агата проводила с Мари не так много времени, как во Франции. Дело в том, что девочка выдумала себе школу вовсе не потому, как она напишет позже, что «горела желанием ходить в школу», а потому, что игра заменяла общение с девочками-сверстницами. Придуманные подружки Агаты были похожи на девочек с репродукций Королевской Академии, которые она нашла среди книг тетушки-бабули, и на иллюстрации Уолтера Крейна к «Празднеству Флоры», книге, на современный вкус скучной и сентиментальной, но очень популярной в годы юности Агаты.

Агата подробно описывает этих семерых придуманных девочек в «Автобиографии». Одной из них была «Сью де Верт, на редкость бесцветная, не только внешне… но и внутренне». Сью, по словам Агаты, получилась персонажем, каких автор включает в повествование только как «наблюдателя, а не реально действующее лицо». У Сью де Верт не было ничего общего с другой девочкой, носившей ту же фамилию. Вера де Верт, сводная сестра Сью, тринадцатилетняя девочка, обещавшая вырасти в «немыслимую красавицу» с пышными соломенными волосами и глазами «цвета незабудки», совершенно затмила невнятную Сью. К тому же происхождение Веры окутывала тайна — как все девочки, Агата просто обожала тайны, — так что об этой возвышенной и романтической натуре сочинялась масса историй.

К счастью, к двенадцати годам в жизни Агаты появились реальные девочки. В начале сентября 1902 года двадцатитрехлетняя Медж вышла замуж за Джеймса Уотса, самого спокойного и уравновешенного из ее кавалеров, единственного, кому и целомудренная Мари, и сама Агата полностью доверялись.

В первом, неопубликованном, наброске «Автобиографии» Агата вспоминает, с какой радостью и воодушевлением она встретила подружек невесты: Нору Хьюитт, которая, накрывшись плащом, бросилась под дождем в сад, чтобы нарвать маргариток для церкви; Констанс Бойд — другую подружку Медж; «крошку Аду» — приемную дочь Большого дяди Джека; но самым большим открытием Агаты стала младшая сестра жениха, Нэн. Агата и Нэн вместе с ее младшими братьями Лайонелом и Майлзом и Джералдом Бомером, кузеном Агаты, использовали любой повод, чтобы «вволю поиздеваться над новоиспеченной парочкой»: обсыпали их рисом, выкрикивали: «Миссис Джимми Уотс — имя первый сорт!» и т. д. Нэн, пятнадцатилетняя сорвиголова, которую Агате представили как образец учтивости и воспитанности, и Агата, которую Нэн отрекомендовали как само остроумие и общительность, с первого взгляда понравились друг другу. Агата стала владелицей платьев, из которых Нэн выросла, а Нэн научилась выпивать «залпом целую чашку сливок».

С этого момента Агата начала заводить себе друзей по соседству. Например, она близко подружилась с пятью дочерьми доктора Хаксли, с которыми познакомилась на уроках пения (их проводил учитель с примечательной фамилией Кроу⁴). Девочки Хаксли были незаурядные и активные, они шокировали старшее поколение Торки громким хохотом, а также тем, что не носили перчаток. Они сразу увлекли Агату своими затеями, пригласили ее принять участие в постановке мюзикла «Телохранитель», три представления которого были даны для родственников и друзей. Джеймс Уотс говорил, что навсегда запомнил эти представления. «Конечно, — вспоминает Агата спустя годы, — на самом деле это было очень смешно. Худенькие девочки тоненькими голосами пытались воспроизвести сцену в лондонском Тауэре, играя мужские роли». С особым весельем она всегда вспоминала, как ей пришлось играть в паре с пожилой экономкой, которую ввели в спектакль в последнюю минуту вместо заболевшей исполнительницы. Агата должна была обнимать ее за талию и пылко повторять: «Я сгораю от чувства к Вам, Ваше Величество». «Телохранитель», — пишет Агата, — одно из самых светлых воспоминаний жизни». Своим чистым сопрано и уверенным исполнением она удивила семью. На самом деле она очень трусила и позже признавалась, что «ужасно нервничала», когда приходилось петь перед другими людьми. Ведь Агата была настолько застенчивой, что «с трудом могла заставить себя даже выйти в магазин», — каково такой девочке выступать перед гостями на званом вечере?

Если Медж унаследовала раскованность тетушки-бабули, то Агата — стеснительность бабули Б и Клары. Все свое детство она была слушателем, а не рассказчиком, поэтому выступление перед публикой явилось для нее суровым испытанием. Перед концертом в честь окончания семестра у мадемуазель Каберне она так переживала, боясь перепутать ноты или сбиться с такта, что у нее поднялась температура и ей вообще запретили выступать. Но участие в представлении с девочками Хаксли было действом совсем иного рода, она ощущала себя более непринужденно, потому что выступала с друзьями перед людьми, которых хорошо знала. За пределами круга самых близких она никогда не чувствовала себя уверенно. Возможно, это сказывались ранние годы, прошедшие без друзей.

Но эти же одинокие годы, возможно, научили Агату самостоятельности и независимости. Как сама она впоследствии признается, «наивысшее счастье для автора — это иметь возможность писать в свое личное, собственное время». Будь у нее в детстве побольше друзей, неизвестно, как это повлияло бы на становление ее индивидуальности. Но благодаря ли, вопреки ли обстоятельствам, Агате удалось самореализоваться наилучшим образом.