Когда-нибудь ей все же придется выбрать

Когда-нибудь ей все же придется выбрать — четвертая глава из биографии Агаты Кристи, написанной Дженет Морган Жизнь Дамы Агаты, читать.

В отличие от Агаты, которая была здорова и веселилась напропалую, Клара чувствовала себя не слишком хорошо — в жизни ее со смертью Фредерика образовалась не заполненная ничем пустота, и вскоре после Агатиного возвращения из пансиона мисс Драйден в 1910 году она серьезно заболела. Врачи никак не могли поставить диагноз, предполагая то камни в желчном пузыре, то паратиф, то аппендицит. Не доверяя им, Клара сама ставит себе диагноз и назначает лечение. Главное — ей нужны перемены, решает она и под предлогом очередного врачебного предписания — брать солнечные ванны — отправляется в Египет.

Подобные поездки в те дни были в порядке вещей. Страны Ближнего и Среднего Востока, внушающие сегодняшний европейцам большие опасения, в начале двадцатого века были намного безопаснее. В основном они находились под протекторатом Британии (частично — Франции), и туда регулярно курсировали суда, а об удобстве путешествия заботилась компания «Томас Кук и сыновья». Провести зиму в Египте — что могло быть приятней! Климат там сухой и теплый, и не так уж далеко от Лондона. В Каире были приличные отели, где останавливались англичане, неподалеку стояло несколько британских военных полков, можно было посмотреть игру в поло, а вечером потанцевать в одном из отелей. Кларины скромные возможности не позволяли подросшей уже Агате «провести сезон» в Лондоне, посещая там балы и приемы, как в свое время делала Медж в Нью-Йорке. Каир стал прекрасной заменой. Это было недорого, жившие там англичанки из светского общества могли составить компанию Кларе, а их дочери вполне годились в подруги Агате. К тому же там было немало приличных молодых людей, чтобы танцевать, кокетничать, ходить на экскурсии и даже попытаться подыскать среди них себе будущего мужа. На пароходе «Гелиополис» мать и дочь прибыли в Каир и на три месяца поселились в «Джезира-Палас-отеле», рассчитывая посетить не менее пятидесяти танцевальных вечеров. Агата буквально измучилась со своими волосами, они были настолько длинными, что она могла сидеть на них, а уложить их в прическу никак не удавалось. Зато какой восторг доставили ей первые бальные платья: одно из бледно-зеленого шифона с мелкими кружевными оборками, другое из белой тафты, и третье — из темно-бирюзовой ткани, сшитое из одного из многочисленных отрезов тетушки-бабули, припасенного до поры в ее сундуках и успевшего настолько истлеть, что во время одного из танцев буквально расползлось по швам. Затем появилось еще одно, «купленное у одного из самых дорогих портных Каира» (по мнению Агаты, «невероятно шикарное»), из бледно-розового атласа с изящным букетиком бутонов роз на плече. Этот гардероб описан в «Неоконченном портрете», где героине — Силии, высокой и худощавой, как и сама Агата, в свой первый сезон в Каире приходилось подкладывать под корсаж «подушечки» — умело присборенные воланы из тюля.

Фотографии из тогдашнего Агатиного альбома наглядно демонстрируют нам, как она проводила время в Египте. Там были и каирские скачки, и весенние маневры (на фотографии офицеры сидят на раскладных стульях, а другие мужчины прямо на земле), и ревю, которое женщины смотрели из специально построенного павильона, прикрывшись от солнца муслиновыми накидками. Лихие офицеры на прекрасных лошадях играют в поло, или берут препятствия, или стоят возле лодок с сигарами в зубах и веслами в руках, или сидят с томным видом в плетеных креслах за столиками во время неторопливых чаепитий.

Тогдашний Египет не был овеян таинственным ароматом древних веков — археологическая экспедиция Говарда Картера вскроет гробницу Тутанхамона лишь в двадцатые годы. Тем не менее некоторые из находок, обнаруженных предыдущими экспедициями, уже выставлялись в Каирском музее, и Клара уговаривала дочь туда сходить. Но Агата, увлеченная своими новыми знакомствами, в музей не пошла, и более того, не только отказалась совершить экскурсию по Нилу, чтобы посетить Карнак или Луксор, но даже не захотела осмотреть пирамиды и сфинкса. Таким образом, первое пребывание в Египте не вызвало у Агаты интереса к древностям и археологии — он придет позже. А тогда она просто жила и упивалась счастьем жизни: первыми ее впечатлениями о Востоке стали комфорт, развлечения и большой успех у мужчин.

В итоге один из учтивых молодых капитанов, увековеченный на фотографии в альбоме Агаты, попросил у миссис Миллер разрешения «поговорить с ее дочерью». Однако ее сердце волновали другие герои — двое бронзовых от загара полковников лет тридцати пяти — сорока, которые иногда танцевали с ней и поддразнивали, называя «хорошенькой юной молчуньей». Агата все еще была очень стеснительна и почти ни с кем не разговаривала. Однажды один из мужчин постарше, подведя ее после танца к Кларе, заметил: «Вот вам ваша дочь. Получайте. Танцевать вы ее научили. В самом деле, она танцует превосходно. Теперь вам остается научить ее говорить». Это был капитан Крейк — на фотографии это веселый малый в клетчатых штанах, стоящий на коленях и вглядывающийся ввысь, на теннисный мяч, который вот-вот упадет ему на голову. В «Автобиографии» с высоты прожитых лет писательница обрисовала ситуацию с изрядной долей юмора, но понятно, что застенчивую юную Агату Миллер замечание капитана Крейка не могло не задеть.

За время пребывания в Египте Агата познакомилась по меньшей мере с двадцатью или тридцатью молодыми людьми, в чем и состояла, в принципе, главная задача. В «Автобиографии» она объясняет поколению своих внуков, как девушки ее возраста и общественного положения входили во взрослую жизнь, в мир, где общественные дела вершили мужчины, в первую очередь мужчины солидные, в возрасте. Она с добродушным юмором описывает светский сезон, время, когда у девушек появлялся наконец шанс познакомиться с кем-нибудь из молодых людей, кроме собственных братьев и родственников, столкнуться с человеческими отношениями и чувствами, доселе им неизвестными, в то время как юноши, до тех пор заточенные в своем мужском мире — в закрытых школах, в армии или на флоте, — получали наконец возможность общаться не только со своими сестрами и кузинами. Внутри этого внезапно расширившегося круга общения вполне можно было выбрать подходящую партию. На нескольких страницах в «Автобиографии» писательница с восхитительной откровенностью объясняет, как она пыталась определиться, кого ей искать в «этом мире ищущих женщин», занятых поисками «суженого». До Первой мировой, напоминает нам она, во времена ее юности, как, впрочем, и вплоть до начала Второй мировой, судьбу девушки из общества определяли их матери, бабушки, старшие сестры и тетки. Главным в этой судьбе являлось замужество. «Никаких забот, — пишет Агата, — о том, что делать, — биология сама решит. Ждешь Мужчину, который, раз появившись, полностью изменит твою жизнь».

В Египте будущая писательница встретилась со множеством молодых людей, жизнерадостных и привлекательных, исполненных романтических ожиданий, без особого сексуального опыта, зато с огромным потенциалом нерастраченной чувственности. Как позже заметит Агата: «Мы не нуждались в тонизирующих или успокаивающих таблетках, потому что верили в радость жизни». Ведь эту молодежь ничто не угнетало, не тревожило — ни экзамены, ни деньги, ни карьера, да и ответственности у них не было практически никакой: вселенские судьбы — дело взрослых, а удел юных, вне сомнения, — чувства, и только. Да и тут они, спасибо мудро заведенному порядку, практически ничем не рисковали Рядом с девушкой всегда оказывались умудренные жизнью пожилые компаньонки, а с юношей — многоопытные донжуаны, «легкомысленных» же девушек, пренебрегавших условностями, на балы и приемы по возможности не допускали. В общем, в данном вопросе соблюдался известный баланс. С одной стороны, романтические чувства молодежи всячески поощрялись, с другой — они были надежно застрахованы от роковых ошибок, к которым порой приводит неопытность. Так что тогдашняя жизнь, в восприятии Агаты, была «сплошным весельем». Большая Агатина компания, в том числе несколько пар молодоженов, с упоением участвовала в этом празднике жизни, неутомимо изобретая все новые забавы.

По возвращении из Каира юная мисс Миллер получила за год четыре или пять приглашений в загородные поместья, где главным развлечением были охота или офицерские балы, скачки или регата. По возможности на всякий прием старались пригласить привлекательных молодых людей — это в значительной мере определяло успех мероприятия. Чтобы получить подобное приглашение, вовсе не обязательно было быть богатым. Конечно, приходилось платить за дорогу и иметь приличный наряд, но обходилось это недорого. К тому же хотя тема денег и расходов считалась неприличной, однако существовали общепризнанные категории — «очень богатый», «состоятельный», «средней руки», «бедный», по которым «сортировались» приглашенные. Хозяин и хозяйка обыкновенно ручались, что бедной девушке не придется играть на скачках или в карты на деньги; по прибытии в дом не могло быть никаких непредвиденных расходов, разве что какая-нибудь мелочь — на чай горнич-ной. Ведь в социальной среде, где в юности вращалась Агата, бедность не осуждалась — важнее было общественное положение, моральная репутация и, разумеется, происхождение. Никто не видел ничего зазорного ни в переделанной шляпке, ни в одних и тех же повторяющихся по очереди шести платьях, ни в заштопанных чулках; более того, в то время это считалось чуть ли не нормой.

Альбом Агаты представляет нам людей, с которыми они с матерью познакомились в Каире. Впоследствии Агата проводила у них уикэнды. Вот мистер Парк-Лайл, «сахарный король», и его приветливая жена — в их поместье в Суффолке она играла в теннис и крокет и любовалась на озеро; сэр Уолтер и леди Бартлот из Литлгрин-хауса в Петерсфилде, откуда Агата вместе с ними отправилась на скачки в Годвуд; Ролстоун-Патрики, в гостях у которых она, к собственному ужасу, во весь опор скакала верхом по окрестным полям (до этого ее опыт всадницы ограничивался лишь неспешным катанием на спокойной до тоскливости кляче по узким дорогам Девоншира, где лишь изредка приходилось преодолевать пустяковые препятствия) и с удовольствием каталась на автомобиле. Еще ребенком во Франции потрясенная Агата впервые увидела автомобиль. Машина Робина Ролстоун-Патрика была к тому же оборудована настолько мощным двигателем, что самый его рев повергал в ужас. Агата на всю жизнь запомнила совершенное в 1909 году «настоящее большое автомобильное путешествие» — когда они проехали на этой невероятной машине целых пятьдесят миль до Банбери, нагруженные пледами, шарфами, корзинками с провизией и провожаемые нежными напутствиями. Но самым сильным впечатлением стало возвращение в Торки из Петерсфилда на машине, которую вел брат леди Бартлот. В памяти Агаты навсегда осталась картинка, как они несутся по узеньким извилистым дорогам со скоростью пятьдесят миль в час, хотя предельно допустимая скорость в те дни составляла всего двадцать миль. Лихой водитель, похожий на мистера Жабба из «Ветра в ивах»1, рванул с того места, где, по его мнению, должна скрываться полиция, пробормотав: «Вот негодяи, это у них обычная хитрость — спрячутся за изгородью, а потом выскакивают и замеряют скорость». Агата, разумеется, натерпелась страху, но ей очень понравилась великолепная ярко-красная машина.

Во время одного из таких визитов Агата познакомилась с театральным импресарио Чарлзом Кокрейном и его элегантной женой Эвелин. Несколько месяцев спустя Кокрейны пригласили девушку к себе в Лондон, где та с удовольствием окунулась в мир театральной богемы.

В театр Агату водили с раннего детства, на музыкальные комедии — бабушка из Илинга просто обожала их. Писательница вспоминает, как, подкрепившись кофе со сливками в «Офицерском универмаге», они с тетушкой-бабулей шли на дневной спектакль и обязательно покупали партитуру понравившейся вещи, чтобы потом попробовать разыграть ее дома. Фредерик Миллер тоже был театралом и весьма активным членом общества любителей театра в Торки, для которого даже сам ставил спектакли (это, как бесстрастно пишет Агата, «случалось тогда, когда сроки поджимали и не находилось никакой замотанной молодой энтузиастки в брюках, которая взяла бы все на себя…»), а Медж и Монти каждую неделю брали Агату с собой в местный театр на первый ряд (из записей в расчетной книжке Фредерика видно, что билет на спектакль стоил тогда всего шиллинг. Для сравнения, стрижка стоила шиллинг и шесть пенсов, а один банан — девять пенсов).

В Динаре (Нормандия), куда Миллеры приехали из По, Агата начинает устраивать собственные театральные представления. В спальне ее родителей было огромное стрельчатое окно-эркер, задергивающееся тяжелыми портьерами. Этот эркер стал первой «сценой», на которой Агата с помощью Мари представляла собственные версии любимых сказок — «Спящей красавицы», «Золушки» и других, а Фредерик и Клара каждый вечер терпеливо исполняли роль зрителей. Теперь, когда Агата выросла, любительские представления стали более фундаментальными, да и состав исполнителей расширился. Около 1912 года вспышка фотографа запечатлела ее в окружении с дюжины друзей — женщин в ожерельях и покрывалах и мужчин в широких шароварах, тюрбанах, с пышными бакенбардами. Они ставили «Несчастья Синей Бороды», пародийную пьесу, которую сами сочинили по мотивам «Тысячи и одной ночи» и «Синей Бороды», а также легкую комедию с характерным названием «А почему в Багдаде?». Представление давали в Кокингтон-корте, где жили друзья Агаты Мэллоки, миссис Мэллок играла Шехерезаду, а Агата в необъятных гаремных шароварах — победившую Синюю Бороду сестру Анну.

Теперь Агате поневоле приходилось сочинять самой, в основном шуточные стихи. С ее любовью к слову, чувством ритма и рифмы Агате это давалось без труда. К тому же, как и многие ее романтически настроенные ровесники, Агата сама любила стихи и покупала большое количество поэтических сборников. Сохранившийся в ее библиотеке томик 1906 года издания в изысканном оливково-зеленом кожаном переплете с оттиснутыми золотом тюльпанами, открывается на стихотворении «Печаль Девона»:

Ей-богу, печально в Девоне родиться,

В печальном Девоне печалью томиться;

Признаться, печально мне даже сегодня

В унылом и хмуром, в промозглом Девоне.

Когда бы не гнет этих темных небес —

Зачем бы я стала печататься в «Пресс»?

Стихотворение, написанное Агатой в одиннадцатилетнем возрасте, было опубликовано в местной газете. Когда трамвайную линию, к большой ярости его обитателей, провели до Илинга, Агата написала стихи:

С утра трамваям алым

Рукоплескал народ.

Жаль, к вечеру все стало

Совсем наоборот

Это стихотворение, однако, найти не удалось. Между 1901 и 1906 годами в местных газетах было опубликовано только три стихотворения про трамвай. Ни одно из них не принадлежало Агате. Позже Эйлин Моррис, ее самая близкая и самая одаренная подруга, предположила, что Агата направила стихотворение в «Поэтическое обозрение», издатель которого принял несколько ее стихов по гинее за штуку Хотя ее первое стихотворное произведение бесследно исчезло, но сохранились некоторые из ее стихов, написанные лет в семнадцать-восемнадцать, — они были впервые опубликованы в сборнике «Дорогой мечты», который в 1924 году издал Джефри Блес, а в 1973-м снова напечатал верный издатель всего наследия Кристи Билли Коллинз. Они сентиментальны и подражательны. Одно из них пространно излагает историю Арлекина и Коломбины, Пьеро и Пьеретты, фарфоровые фигурки которых украшали и бабулин дом в Илинге, и «Эшфилд». Тема Арлекина, влюбленного и чудесного покровителя влюбленных, снова оживет двадцать лет спустя в книге Агаты Кристи «Таинственный мистер Кин».

Позже Агата написала музыку к своим «стихам Арлекина» — сочинение, по ее собственным словам, «не очень высокого класса», но выразительное и вполне профессиональное. Один написанный ею вальс «Только час с тобой» был даже напечатан, хоть автор и считал его «банальным». На обложке нотного альбома изображена молодая женщина, очень похожая на Агату, — с золотистыми волосами, покатыми плечами и букетиком анютиных глазок на груди. К большой гордости сочинительницы, вальс иногда исполнялся в Торки местным оркестром.

К семнадцати годам Агата окончательно отказывается от своих музыкальных амбиций, хотя в свое время, занимаясь у Карла Фюрстера, она всерьез надеялась — благодаря своей усидчивости и постоянным упражнениям — стать профессиональной пианисткой Но однажды случилась большая неприятность: сев за пианино во время публичного концерта, Агата почувствовала, что «не в силах» даже прикоснуться к клавишам После этого случая она попросила Фюрстера быть с ней совершенно честным, и, как она потом написала, «он не стал лгать У меня недостаточно темперамента, чтобы выступать перед публикой, сказал он И я знала, что учитель прав». Характерно, что, несмотря на огорчение, она сразу и безоговорочно приняла этот приговор «Если что-либо оказалось выше ваших возможностей, намного лучше сразу признать это и идти дальше, чем тешить себя несбыточными надеждами» Уже тогда Агата понимала, что публичные выступления не для нее, и приняла это как данность, не став себя переламывать.

И пение, на которое она тоже возлагала известные надежды, принесло разочарование В Париже Агата брала уроки вокала у одного из лучших учителей — мосье Боэ. Он умело подбирал репертуар, позволяющий показать все возможности ее сопрано, — Керубини, Шуберт и даже арии Пуччини. Дома в Торки она училась у одного венгерского композитора, а также у англичанина — исполнителя народных баллад. Агата выступала на местных концертах и пела перед гостями, но оставила мысль стать оперной певицей в 1909 году. Однажды Медж, очень любившая Вагнера, взяла ее на «Валькирию» в Ковент-Гарден. Дирижировал Рихтер, а партию Брунгильды исполняла Минни Зольцман-Стивенс. Ее пение потрясло Агату, как и чудесная мощная музыка Вагнера. «Хотя я не обольщалась, — писала она позже в неопубликованных набросках к «Автобиографии», — но во мне жила тайная мечта когда-нибудь спеть Изольду. Мечтать не вредно, говорила я себе». Но именно тогда одна из американских приятельниц Миллеров, связанная с нью-йоркской Метрополитен-оперой, послушав ее пение, заметила: «Арии, которые вы мне пели, не особенно тронули меня, но упражнения понравились. Вы могли бы стать хорошей камерной певицей, сделать настоящую карьеру и имя. Для оперы у вас недостаточно сильный голос и никогда не станет сильнее». И снова реакция Агаты была мужественной и решительной: «Я повернулась лицом к жизни и оставила всяческие мечтания. Более того, я сказала маме, что она может теперь сэкономить на моих музыкальных уроках. Я могла петь сколько угодно, но необходимости продолжать учиться пению больше не было».

Это разочарование оказалось куда более глубоким. «Нежно лелеемая мечта» петь на сцене была для Агаты куда большим, чем «ничтожный шанс» (в первых черновых набросках «Автобиографии»), «иллюзия» (в последующих) и «мечта» (в окончательном варианте). «Мне не хотелось становиться камерной певицей, — уверяла она. — Что тоже, кстати, совсем нелегко. Музыкальная карьера удается девушкам редко. Если бы представился шанс петь в опере, тогда стоило бы бороться, но он выпадает лишь немногим избранницам, обладающим нужными голосовыми данными. Я убеждена в том, что нет ничего более саморазрушительного, чем упорствовать в попытках утвердиться в той области, в которой вам никогда не удастся пробиться в первые ряды». Эти неоспоримые доводы — свидетельство здравого ума и рассудительности. Если уж стать оперной певицей — то достичь вершины мастерства: так она считала всегда. Но до конца мечта так и не умерла. Уже в старости Агата поразила одну свою юную приятельницу, задумчиво сказав: «Если бы я стала оперной певицей, то была бы очень богатой».

«Итак, — заключила Агата, — хватит об этом». И вот одаренная, образованная и задумчивая восемнадцатилетняя девушка, располагающая ничем не ограниченным досугом, инстинктивно ищет новую точку приложения своей незаурядной натуры. Однажды, поправляясь после инфлюэнцы, она сидела в постели и, устав от чтения, от нечего делать вспомнила «дурацкое занятие», которому научилась в По и которым всегда потом развлекалась, когда болела: лепить из хлебного мякиша всякие вещицы, а потом, высушив на солнце или в остывающей духовке, разрисовывать красками. (Во втором варианте набросков «Автобиографии» она упоминает об этом, не вдаваясь в технологические подробности.) Тогда Клара посоветовала ей, чтобы развеять скуку, попробовать написать что-нибудь, как делала до замужества Медж: целая подборка ее коротких рассказов была опубликована в журнале «Ярмарка тщеславия».

После нескольких неудачных попыток Агата «сильно увлеклась и быстро пошла вперед», и через пару дней рассказ был закончен. Он назывался «Дом красоты» и составлял 30 машинописных страниц (около 6 тысяч слов): перепечатав его набело на старенькой машинке Медж с фиолетовой лентой, она подписалась псевдонимом «Мак Миллер, эсквайр». Это яркий и образный рассказ о безумии и привидениях в духе историй Эдгара Аллана По и Мэй Синклер2, «оккультные рассказы» которых Агата и ее друзья читали в конце 1908 года.

То было время всеобщего увлечения мистицизмом и спиритизмом. Один из друзей даже уговаривал Агату основательно заняться этой тематикой и почитать серьезные книги, но она нашла, что книги скучны, а их утверждения неправдоподобны. Тем не менее ее очень интересовали привидения и тонкая грань между реальным и нереальным, а «безумие» одновременно и влекло ее, и отталкивало. Ведь этим словом в викторианскую эпоху называли любую нестабильность психики, к тому же сумасшествие считалось наследственным, что придавало ему романтический налет «фатальности».

Все эти будоражащие темы присутствуют в «Доме красоты» на фоне не слишком трагического и не особенно оригинального сюжета, разворачивающегося внутри «странно прекрасного дома». Несмотря на стилистические огрехи и обилие банальностей (здесь есть все: и смерть, и бред, и безумие, и музыка, даже монахиня в черном), «Дом красоты» — это хорошо выстроенный, увлекательный рассказ, а образ привидения, хрупкого и одновременно цепкого, получился необыкновенно убедительным. Уже в первом ее опыте видны и редкий дар рассказчицы, и способность держать читателя в напряжении. Проявился тут и не до конца реализованный, но несомненный комический талант. Чего стоит одно описание застольной беседы, где каждый начинает свою реплику с фразы, что лето было необычайно сырое, или образ одного из гостей, профессора с «неприятным мертвенно-бледным лицом» и «большой белой бородой, которая угрожающе раскачивалась в такт его словам». Сильно исправленный, «Дом красоты» в январе 1924 года был опубликован в «Соуверин мэгэзин» под названием «Дом с привидениями».

Следующей пробой пера стал рассказ «Зов крыльев», опубликованный позже (в 1933 году) в сборнике «Гончие смерти», а затем в 1971 году в сборнике «Золотой шар». В нем показывается иной аспект «таинственного»: как легко манипулировать теми, кто склонен безоглядно верить в парапсихологические феномены, особенно во времена новых технических изобретений (в данном случае радио).

Затем Агата написала «леденящую историю про спиритический сеанс». Много лет спустя полностью переработанная «история» превратится в «Загадку Ситтафорда». Четвертым ее рассказом стал «диалог между глухой дамой и нервным мужчиной», он так и не был опубликован. В бумагах Агаты сохранился черновик пятого рассказа, «Одинокий бог», история неожиданной встречи в Британском музее исследователя, вернувшегося после восемнадцати лет скитаний по земному шару и томящегося от скуки в Лондоне, и одинокой бедно одетой молодой женщины, которую он принимает за гувернантку. Рассказ грешит чрезмерной сентиментальностью и натяжками, ему недостает убедительности «Дома красоты», и хотя в нем уже нет привидений и смертей, но нет и ничего, что основывалось бы на личном опыте Агаты.

Под псевдонимами «Мэй Миллер», «Натаниэл Миллер» и «Сидни Вест» Агата, по примеру Медж, посылала свои опусы в разные журналы, откуда их неизменно возвращали. В ее бумагах сохранились и другие ранние рассказы. Все они напечатаны фиолетовым шрифтом, на двух из них от руки помечено: «Эти написаны, когда мне было около семнадцати». Один из этих двух, под названием «Магазин», написан как притча. Человек подходит к Продавцу в Самом Большом Магазине Мира и на вопрос «Что вы желаете?» отвечает: «Все». Он уходит, нагруженный покупками, но неудовлетворенный. Только когда «много лет спустя» он, ничем не соблазнясь, проходит весь магазин и на вопрос Продавца «Что вы желаете?» отвечает: «Ничего», все товары и сокровища из Магазина сами устремляются к нему и ложатся у его ног. Пафос — явно религиозный, однако мораль не слишком внятная.

Интересно сравнить рассказ «Выбор» Сидни Вест — Агаты с написанным на несколько лет раньше «Духом миссис Джордан» Кэллис Миллер, то есть Клары. Их явное сходство бросается в глаза. В центре каждого — образ женщины, во многом автопортрет, — которая «грешила и страдала», но облагорожена состраданием и раскаянием. Оба написаны в наивно-мелодраматическом стиле, с риторическими декламациями («это единственно правильный путь…») и мелодичными повторами и подхватами («Вторая тень похожа на тень ребенка, хотя не похожа ни на одного земного ребенка, которого я когда-либо видела в своей жизни»). Рассказы Агаты и Клары схожи и в более глубоком отношении. Не только интонация, но и внутреннее устройство их одинаково: создается впечатление, что оба — сплошная метафора, за которой таится смутное, не до конца осмысляемое содержание, навеянное сновидениями, чем-то подсознательным, какими-то тайными надеждами и желаниями авторов. Но есть и различия. Рассказ Агаты сделан более искусно. В ее «Выборе», например, главный герой сознательно принимает «неправильные» решения, из тех соображений, что сама возможность выбора уже приносит удовлетворение, — в подобном повороте сюжета уже сквозит ясная, чуть ироничная логика притчи.

Наконец Агата берется за роман из современной жизни. Действие происходит в Каире, а персонажами она делает трех человек, которых когда-то в самом деле видела в ресторане отеля «Джезира-Палас» за ужином после танцев — привлекательную женщину и двоих мужчин. «Один из них — невысокий, крупный, широкоплечий брюнет, капитан 60-го стрелкового полка, а другой — высокий белокурый молодой человек из Колдстримского гвардейского полка, должно быть годом или двумя моложе ее. Они садились по обе стороны от нее; она держала при себе обоих». Эта реальная ситуация и подслушанное замечание насчет того, что «когда-нибудь ей все же придется выбрать между ними» и вдохновило Агату. Однако через некоторое время она решает изменить сюжет. Действие по-прежнему происходило в Каире, но героиня теперь была глухонемая; вскоре, правда, Агата понимает, что погорячилась — потому что «можно написать все, что она думает, потом то, что думают и говорят о ней другие, но вовлечь ее в беседу оказалось невозможно». И все-таки Агата мужественно дописывает роман и получившееся произведение под названием «Снег над пустыней» отправляет нескольким издателям под псевдонимом «Однослог». Но все рукописи возвращаются обратно, и тогда Клара решает, что Агате нужен совет их соседа Идена Филпотса, известного писателя и старого друга семьи.

Дочь Идена Аделаида посещала танцевальный класс вместе с Агатой, где та однажды порвала ей платье. Сам Иден Филпотс страдал подагрой и не появлялся на людях, поэтому Миллеры не могли пойти к нему с обычным визитом или пригласить к себе, хотя иногда навещали его и любовались замечательным садом. Во время одного такого посещения Агата, пересилив стеснительность, попросила его совета.

Иден не отказал. Очень серьезно отнесшись к просьбе юного автора, он прочитал ее опус и ответил теплым дружеским письмом, которое начиналось с комплиментов, а заканчивалось некоторыми советами:

«Кое-что из написанного Вами имеет определенные достоинства. У вас прекрасное чувство диалога, и вы могли бы сделать их веселее и естественнее. Попробуйте выбросить из Вашего романа все нравоучения; Вы слишком увлекаетесь ими, а для читателя нет ничего скучнее. Предоставьте Вашим героям действовать самостоятельно, так, чтобы они сами говорили за себя вместо того, чтобы постоянно заставлять их говорить то, что они должны были бы сказать, и объяснять читателю, что кроется за тем, что они говорят. Пусть читатель разберется сам. Я бы рекомендовал Вам круг чтения, который может принести несомненную пользу. Прочтите «Признания курильщика опиума» Де Куинси — книга обогатит Ваш словарь, он часто вводит весьма своеобразную лексику. Прочтите «Историю моей жизни» Джефри, чтобы поучиться описаниям природы».

Предостерегая Агату, что пробиться с первой большой вещью будет очень трудно, он послал ей рекомендательное письмо своему литературному агенту Хью Мэсси. Для Агаты это было огромным облегчением, так как «этот большой смуглый человек» внушал ей ужас. Ее воспоминания позволяют представить впечатление юного автора от этой встречи. «О, — произнес Мэсси, глядя на обложку рукописи, — «Снег над пустыней». М-м, звучит заманчиво». Через несколько месяцев Хью Мэсси вернул Агате рукопись и посоветовал выбросить роман из головы и начать другой.

Пусть издатели журналов упорно браковали ее ранние рассказы, а Хью Мэсси отделался от нее самым обескураживающим образом, — Агата проявила завидное упорство. Следующим ее творением было «Видение», рассказ, навеянный не только «Треснувшим стеклом» Мэй Синклер, но также и только что переведенным на английский детективом Гастона Леру3 «Тайна желтой комнаты». Посылать «Видение» Агата никуда не стала, но успешно использовала его сюжет позже. А на суд Идена Филпотса была отправлена другая вещь — рассказ под названием «Быть таким упрямым». Сам рассказ утрачен, но письмо Филпотса, датированное шестым февраля 1909 года, сохранилось. Как и предыдущее, оно было написано в практичном и конструктивном духе.

«Дорогая Агата,

Я не буду входить в технические детали Вашего рассказа, но с радостью могу сказать, что сам по себе он является доказательством Вашего продвижения вперед. Вы хорошо поработали.

Я никогда ничего не предсказываю, но должен сказать, что если Вы будете и дальше писать в таком духе, то можете добиться успеха. Имейте в виду: искусство коварная штука, она часто подставляет подножки многим хорошим людям, так что Ваше окружение со временем может стать совсем иным ~ путь писателя тернист и заводит далеко. Впрочем, эти вопросы на повестке дня пока не стоят.

На настоящий момент Вы должны продолжать писать об этих, окружающих Вас, людях, и не сомневайтесь — чем лучше Вы их изучите, тем лучше изобразите. Но всегда помните, что дурные люди за свои поступки заслуживают лишь осуждения, и эта публика Вас ни на что хорошее не вдохновит.

На таких персонажах можно просто попрактиковаться, но в настоящее время Вам важнее попытаться глубже проникнуть в человеческую природу, искать и находить положительных героев.

Стиль у Вас хороший, самобытный. Правда, замечу, что современное общество, которое Вы взялись описывать, на самом деле далеко не так однородно. Впрочем, средний англичанин за границей как раз таков, как в Вашем изображении, — Вы на самом деле даже чересчур к нему снисходительны.

Но если Вы хотите и дальше продвигаться вперед, то придется побыстрее разделаться с этой публикой и искать другие темы и более серьезные проблемы.

Никогда не позволяйте себе легкомыслия, оставьте его своим персонажам. Избавляйтесь от нравоучений — это последнее дело. Конечно, кое-кто из великих позволял себе морализировать, но не величайшие.

Если Вы принимаете мой совет, я бы порекомендовал вам поучиться у Флобера. Художник — это всего лишь стекло, через которое мы все воспринимаем мир, и чем прозрачнее и чище это стекло, тем более совершенна картина, которую мы видим. Никогда не навязывайте читателю свои собственные взгляды.

Немного погодя попробуйте переписать рассказ, но не теперь. И не злоупотребляйте поэтическими эпиграфами перед главами.

Может, стоит сделать героиню немного моложе; тридцать один — не многовато ли?..

Конструкция повествования очень хороша и чувства показаны достоверно, что весьма отрадно; но оно все-таки получилось довольно длинное, что создает затруднения для публикации; для романа коротко, а для рассказа длинновато.

Возможно, Вы когда-нибудь опубликуете его, но для этого, повторяю, необходимо его переписать. Замечу, что теперь Вы можете читать все, что Вам доставляет удовольствие, но я бы порекомендовал французских авторов. Если Вы читаете по-французски так же легко, как и по-английски, читайте на языке оригинала. Почитайте рассказы Анатоля Франса и «Мадам Бовари» Флобера. Поскольку Флобер довольно сложен для восприятия, для начала займитесь современными авторами. Когда же приступите к Флоберу, имейте в виду, что «Мадам Бовари» — один из величайших романов в мировой литературе.

Если Вы захотите узнать что-либо или поговорить со мной, приходите.

Попробуйте написать еще какую-нибудь вещицу, только короткую, не больше трех тысяч слов, я попытаюсь ее напечатать. Дело в том, что короткие рассказы всегда имеют спрос, но прошу Вас — не торопитесь.

Ваш друг, Иден Филпотс».

Позже состоялся еще один обмен письмами. Агата написала Филпотсу, прося совета относительно своего будущего. Он ответил прямо и честно: «По отношению к жизни искусство вторично, и если Вы живете настоящим (все мы им живем только урывками), то выкиньте искусство из головы… Сообщите мне, когда я могу снова быть полезен Вам».

О лучшем наставнике для Агаты Клара не могла и мечтать.

  1. Среди животных — персонажей детской книжки К Грэхема «Ветер в ивах» есть очень колоритная фигура — мистер Жабб (в других переводах — мистер Тоуд, т.е. «жаба»), богатый чудак, отчаянно гонявший на своем красном автомобиле
  2. Синклер Мэи (1863—1942) — английская писательница.
  3. Леру Гастон (1860—1927) — французский писатель и журналист, автор детективных романов.
Оцените статью
Добавить комментарий