Роман Я вспоминаю появился в результате диагностической ошибки. В 1941 году, живя в Швейцарии, Сименон заболел. Неправильная рентгеноскопия заставила предположить у него грудную жабу — болезнь, унесшую в могилу его отца. Считая, что дни его сочтены, писатель решил написать для своего тогда двухлетнего сынишки Марка историю своей семьи в качестве своеобразного жизненного напутствия. Так появились три тетради в мраморных переплетах — автобиографическое повествование о детских годах и семье писателя. Что касается Педигри, то историю его возникновения мы узнаем из предисловия к этому роману.
В предисловии Сименон утверждает, что в романе этом все правдиво, но ничто не точно. Детство Роже — его героя, — среда, обстановка очень близки к реальности, как и люди, наблюдаемые им. События в большинстве не выдуманы. Они в самой своей основе правдивы, как и персонажи, хотя это правда поэтическая. Удачнее всего было бы пожалуй, применить гетевское определение: поэзия и правда.
В отношении художественной оценки этих произведений мнения в критике расходятся. Если Парино, Рисен и Леон Тооренс1 считают Педигри центром творчества Сименона, то по мнению Стефана2 не может быть никакого сравнения между свежестью Я вспоминаю и определенной холодностью и неуклюжестью Педигри.
Думается, что Стефан прав, ибо страстная взволнованность Я вспоминаю, продиктованная и самим замыслом, и тревожным временем его создания (1941-1942), неподдельная искренность и задушевность делают это небольшое произведение значительно более впечатляющим и ярким, чем огромный, зачастую излишне подробный, перенаселенный и растянутый Педигри.
Однако в смысле охвата материала Педигри значительно шире, хотя бы потому, что в нем запечатлены не только детские годы писателя, а также его отрочество и юность. Материал Я вспоминаю отражает события двух первых частей Педигри (Под сенью Святого Николая и Оккупированный дом), да и то не полностью, ибо в Педигри события доведены до начала первой мировой войны. Третья же часть — Угасшие лампы — рисует жизнь героя в военные годы и завершается моментом заключения мира.
Но почему именно этот период жизни писателя представляет и для него самого и для исследователей его творчества такой интерес? С ним связана следующая концепция Сименона, весьма четко выраженная им в упомянутой беседе с Андре Парино:
Я полагаю, что человек поглощает материал, если так можно выразиться, растет примерно до восемнадцатилетнего возраста. Чего вы до восемнадцати лет не восприняли, того вы больше не воспримете. Вы лишь сможете развивать воспринятое вами. Вы сможете что-то из него сделать или не сделать ровно ничего. Период абсорбции вы закончили, и, следовательно, в последующей вашей жизни вы остаетесь рабом вашего детства и вашей первой юности3.
Не будем обсуждать правильность этого утверждения с точки зрения научной и психологической. Позже мы еще вернемся к нему. Отметим лишь, что, найдя наиболее широкое развитие в книге Рисена, оно было решительно оспорено Жильбером Сиго и что творческий опыт самого Сименона часто его опровергает. Но для понимания и оценки значения автобиографических произведений писателя данное высказывание представляет несомненный интерес. Автобиографические романы Сименона, безусловно, помогают вскрыть многие движущие пружины его творчества, истоки его симпатий и антипатий. В них — ключ ко многим факта и факторам, повлиявшим на формирование личности Сименона — человека и писателя. Тем более, и в этом нельзя не согласиться с Парино, что в истории литературы крайне редки примеры столь ясного и убедительного взаимопроникновения жизни и художественного произведения. Они объяснят нам и многие доминантные идеи писателя, и ту страстную ненависть к мещанству и мещанской идеологии, которая пронизывает все творчество Сименона — от полицейских Мегрэ до тяжелых психологических романов.
Каково же было детство и юность Сименона? Как рос он и воспитывался? Что представляла среда, вскормившая его, мир, запечатленный в его сознании, грезы, покорившие его детство?
