В горах не бывает преступлений

В горах не бывает преступлений — повесть Реймонда Чандлера, написанная в 1941 году. Перевод Т. Бородай

1

Заказное письмо принесли около полудня — десятицентовый конверт с обратным адресом «Ф.Ш.Лейси, Пума-Пойнт, Калифорния». В конверте был чек на сотню долларов наличными, подписанный «Фредерик Ш. Лейси», и лист простой белой почтовой бумаги, на котором, с кучей опечаток и перебивок, было напечатано следующее:

«Мистеру Джону Эвансу.
Дорогой сэр,
я узнал ваше имя и адрес от Лена Эстеруолда. У меня есть срочное и чрезвычайно конфиденциальное дело. Прилагаю предварительный гонорар. Пожалуйста, если сможете, приезжайте в Пума-Пойнт в четверг днем или вечером, остановитесь в гостинице «Голова индейца» и позвоните мне по телефону 2306.
Ваш Фред Лейси»

Уже с неделю я болтался без дела — и вдруг такое. Нет, сегодня был поистине замечательный день. До банка, на который был выписан чек, было кварталов шесть. Я пошел, получил деньги, поел, вывел машину и отправился в путь.

В долине было очень жарко, в Сан-Бернардино еще жарче. Даже на высоте в пять тысяч футов, в пятнадцати милях вверх по скоростному шоссе к озеру Пума, держалась с трудом переносимая жара. Я проехал сорок из пятидесяти миль вьющегося серпантином шоссе, прежде чем температура воздуха начала понемногу понижаться. Но по-настоящему прохладой повеяло не раньше, чем я добрался до дамбы и свернул вдоль южного берега озера, мимо нагромождений гранитных валунов, за которыми по всем не слишком крутым склонам тянулись поля. Когда я наконец въехал в Пума-Пойнт, начинался вечер, и я был пуст внутри, как выпотрошенная рыба.

Гостиница «Голова индейца» оказалась угловым коричневым домом напротив дансинга. Я зарегистрировался, Отнес свой чемодан наверх и бросил его в унылой комнате аскетического вида, где не было ничего, кроме овального коврика на полу и двуспальной кровати в углу; на голых сосновых стенах висел одинокий календарь с рекламой скобяных товаров, съеженный и потрескавшийся от сухого горного лета. Я вымыл лицо и руки и спустился поесть.

Едально-питейное помещение выходило в вестибюль и было битком набито представителями мужского пола в спортивных костюмах, выдыхавшими обильные алкогольные пары, и женского — в широких брюках и шортах, с кроваво-красными ногтями и грязными щиколотками. По залу рыскал тип с бровями, как у Джона Л. Льюиса, и намертво привинченной где-то посреди лица сигарой. Тощий светлоглазый кассир в жилетке сражался с маленьким радиоприемничком, в котором было больше помех, чем воды в картофельном пюре в дешевой столовой. Он пытался поймать сообщение о результатах последних скачек в Голливуд-парке. В дальнем темном углу пятеро обреченных на капитуляцию кантри-музыкантов из последних сил старались перекрыть шум скандалов у стойки бара.

Я быстро проглотил то, что у них называлось комплексным обедом, запил его бренди, чтобы он не слишком воевал у меня в желудке, и вышел на главную улицу. Было еще совсем светло, но уже зажигались неоновые огни, и воздух был по-вечернему полон автомобильных гудков, пронзительных голосов, грохота кегельных шаров, щелчков двадцатидвухкалиберных винтовок в тире, музыки из автоматов и, в качестве фона ко всему, хриплого ворчания лодочных моторов на озере. На углу напротив почты висела сине-белая стрелка с надписью «Телефон». Я спустился по пыльной боковой улочке. Стало вдруг сразу тихо, прохладно, и запахло сосновой смолой. Прямо передо мной через дорогу перешла ручная олениха в кожаном ошейнике. Переговорный пункт оказался небольшой бревенчатой избушкой. В ее углу стояла телефонная будка с автоматом, в который надо было опускать монетки.

Я закрылся в будке, опустил никель и набрал номер 2306. Трубку взяла женщина.

— Мистера Фреда Лейси можно?

— Простите, пожалуйста, кто его спрашивает?

— Моя фамилия Эванс.

— Мистера Лейси сейчас нет. Он ждет вашего звонка?

Два вопроса в ответ на один мой. Мне это не понравилось. Я спросил:

— Вы миссис Лейси?

— Да, я миссис Лейси, — в ее голосе мне послышались нервозность и напряжение. Впрочем, есть голоса, которые всегда так звучат.

— Я звоню ему по делу, — сказал я. — Когда он вернется?

— Я точно не знаю. Попозже вечером, наверное. А что вы…

— Где находится ваш коттедж, миссис Лейси?

— Коттедж… да тут на мысу Болл-Сейдж-Пойнт, милях в двух к западу от деревни. Вы-то из деревни звоните? Что вы…

— Я перезвоню через час, миссис Лейси, — сказал я и повесил трубку. Я вышел из будки. В противоположном углу сидела у письменного стола темноволосая девушка в широких штанах и что-то писала в приходо-расходную книгу. Она подняла глаза, улыбнулась и сказала:

— Вам нравится в горах?

— Замечательно, — ответил я.

— Тут наверху очень спокойно, — сказала она. — Хорошо отдыхать.

— Ага. Вы знаете кого-нибудь по имени Фред Лейси?

— Лейси? А, да, они только что поставили себе телефон. Они купили коттедж Болдуина. Он пустовал два года, и они как раз недавно его купили. Это почти на самом конце мыса Болл-Сейдж, такой большой коттедж, стоит у самого обрыва. Оттуда дивный вид на все озеро. А вы знакомы с мистером Лейси?

— Нет, — сказал я и вышел оттуда.

Ручная олениха стояла в калитке в конце дорожки. Я хотел заставить ее посторониться, но она не желала сдвигаться с места, так что мне пришлось перелезть через забор. Я вернулся к «Голове индейца» и влез в машину.

На восточном краю деревни была маленькая заправочная станция. Я подрулил туда, и пока человек в кожаном фартуке заправлял мой бак, спросил его, как проехать на Болл-Сейдж-Пойнт.

— Ну, это легко найти, — сказал он. — Совсем даже не трудно. Вам ничегошеньки не стоит найти Болл-Сейдж-Пойнт. Проедете отсюда вниз мили полторы мимо католической церкви и лагеря Кинкейда, за булочной свернете направо и поедете до Виллертонского детского лагеря, а когда проедете его, то первый поворот налево. Там идет проселочная дорога, довольно ухабистая. Зимой они там вообще снег не чистят, но сейчас, правда, не зима. А что, у вас там знакомые?

— Нет, — я протянул ему деньги. Он пошел за сдачей и вернулся.

— Здесь вообще очень спокойно, — сказал он. — Отдыхать хорошо. Как, вы сказали, вас зовут?

— Мерфи, — сказал я.

— Рад был познакомиться, мистер Мерфи, — сказал он, протягивая мне руку. — Заглядывайте к нам в любое время. Я очень рад был иметь честь послужить вам. А что касается Болл-Сейдж-Пойнт, то вы поезжайте прямо вниз по этой дороге, а потом…

— Ладно, — сказал я и уехал, так и оставив его стоять с разинутым ртом.

Я решил, что теперь знаю, как добраться до Болл-Сейдж-Пойнт, так что развернулся и поехал в противоположную сторону. Вполне возможно, что в планы Фреда Лейси вовсе не входило, чтобы я приезжал к нему домой.

В полуквартале от гостиницы мощеная дорога сворачивала вниз к лодочной пристани и потом опять шла на восток вдоль берега озера. На болотистом заливном лугу паслись коровы. Несколько терпеливых отдыхающих удили окуней или плотву с лодок с подвесными моторами. Примерно в миле впереди, за лугами, проселочная дорога сворачивала к поросшему можжевельником длинному мысу. У самой воды виднелся ярко освещенный танцевальный павильон. Музыка уже играла вовсю, хотя на этой высоте был еще не вечер и даже не начинало смеркаться. Оркестр гремел так, словно сидел у меня в кармане. Девушка пела грудным голосом «Песню дятла». Я проехал мимо; музыка постепенно стихала, а дорога стала каменистой и неровной. Промелькнул коттедж у самого берега, а дальше были только сосны, кусты можжевельника и блики на воде. Я остановил машину, не доезжая до оконечности мыса, и пошел к огромному поваленному дереву, корни которого торчали футов на двенадцать над землей. Я уселся на сухую до звона землю, прислонился к дереву и зажег трубку. Было мирно, покойно и очень далеко от всего на свете. На той стороне озера носились наперегонки две моторки, но на этой стороне не было ничего, кроме медленно темнеющей в редких горных сумерках безмолвной воды. Я думал про Фреда Лейси, кто он, черт побери, такой и что ему надо, и почему он не сидит дома, если уж у него такое срочное дело, или не оставил хотя бы записки или поручения. Впрочем, я не слишком долго об этом раздумывал. Уж очень мирным был вечер. Я курил и глядел на озеро, на небо, на малиновку, которая уселась на верхушке высокой сосны и дожидалась, пока достаточно стемнеет, чтобы спеть свою последнюю вечернюю песню.

Спустя полчаса я поднялся, разгреб каблуком ямку в хвое, выбил трубку и засыпал пепел. Сам не знаю, зачем, я сделал еще несколько шагов к озеру и поравнялся с краем обрыва и корнями лежащего дерева. Тут я увидел ногу.

Нога была обута в белую парусиновую туфлю девятого или десятого размера. Я шагнул вдоль корней дерева. Там была еще одна нога в такой же парусиновой туфле. Были также белые штаны в рубчик, а в них — ноги, и еще было туловище в светло-зеленой спортивной рубашке из тех, какие носят навыпуск и у которых карманы, как у свитера. У рубашки был вверху треугольный вырез, и в нем виднелась волосатая грудь. Это был мужчина средних лет, наполовину облысевший, в хорошем рыжевато-коричневом пиджаке и с тоненькой черточкой усиков над верхней губой. Губы были полные, рот, как обычно бывает в таких случаях, слегка приоткрыт, так что виднелись крупные крепкие зубы. У него было одно из тех лиц, какие обычно прочно соединяются с привычкой часто и плотно кушать и с отсутствием особых забот. Глаза его глядели в небо, и поймать их взгляд мне не удалось.

На левой стороне зеленой рубашки растеклось кровавое пятно размером с суповую тарелку. Наверное, в середине этого пятна была прожженная в ткани дырочка, но я в этом не был уверен. Уж больно обманчивым становилось освещение.

Я нагнулся и нащупал в кармане рубашки сигареты и спички, а в боковых карманах брюк — что-то твердое, видимо, ключи и серебряную мелочь. Я слегка повернул его, чтобы добраться до заднего кармана. Он еще не окоченел и был даже немного теплый. В правом заднем кармане торчал бумажник из грубой кожи. Я не без труда вытащил его, упираясь коленкой в спину мертвеца.

В бумажнике лежало двенадцать долларов и несколько карточек, но меня интересовало имя на водительских правах. Я даже зажег спичку, чтобы убедиться, что правильно прочел его в густеющих сумерках.

Водительские права были выданы на имя Фредерика Шилда Лейси.

2

Засунув бумажник на место, я, внимательно осматриваясь вокруг, обошел кругом дерева. Ни на суше, ни на воде я ничего и никого не заметил. При этом освещении никто не мог видеть, чем я занят, разве что кто-то прятался в двух шагах.

Я посмотрел вниз — не оставляю ли я следов. Ничего. Под ногами был многолетний, кое-где присыпанный превратившейся в пыль трухлявой древесиной слой сухой хвои.

Пистолет нашелся футах в четырех от тела, почти под самым деревом. Я наклонился, чтобы рассмотреть его. Автоматический кольт двадцать второго калибра с костяной ручкой. Он едва выглядывал наружу, зарывшись в кучку коричневой, истлевшей в порошок древесины. По куче сновали большие черные муравьи, и один из них полз вдоль ствола пистолета.

Я выпрямился и снова быстро огляделся. Где-то за мысом Лесников заурчала отходившая от берега моторка. Я слышал неровный стук заикающегося на сниженных оборотах двигателя, но лодки мне не было видно. Повернувшись, я двинулся назад к машине. И почти дошел до нее. Но тут из-за густого манганитового куста безмолвно выросла маленькая фигурка. Последний отблеск угасающего дня сверкнул на очках и на чем-то еще ниже очков, видимо, на руке.

Свистящий шепот приказал:

— Поднимите ваши руки, пожалуйста.

Это была изумительная возможность продемонстрировать очень быстрый бросок. Я подумал и решил, что мой бросок будет недостаточно быстрым. И я поднял руки вверх.

Из-за кустов выскользнула маленькая фигурка. То, что блестело ниже очков, оказалось пистолетом. Он был достаточно большой и смотрел прямо на меня.

Из маленького ротика под черными усами выглянул золотой зуб.

— Пожалуйста, повернитесь кругом, — вежливо проговорил приятный тоненький голос. — Видели человека на земле?

— Послушайте, — сказал я. — Я не здешний. Я приезжий и…

— Пожалуйста, кругом и очень быстро, — холодно отозвался человек.

Я повернулся кругом. Дуло пистолета прочно угнездилось между моими седьмым и восьмым позвонками. Проворная легкая рука похлопала меня по бокам и остановилась на кобуре под мышкой. Голосок что-то заворковал. Рука малыша тихонько опустилась по моей спине. Я вдруг перестал ощущать давление бумажника в заднем кармане брюк. Редкостно талантливый воришка. Я почти не чувствовал его прикосновений.

— Я загляну в ваш бумажник, — сказал голос. — Стоять очень смирно. — Дуло пистолета ушло.

Теперь у любого настоящего мужчины были все шансы. Быстро упасть на землю, резкий выпад с колена назад, прыжок — и револьвер уже блестит в твоей руке. Все это можно проделать в одно мгновение. Настоящий мужчина снял бы очкастого коротышку так же, как вдовствующая королева снимает вставную челюсть — одним непринужденным движением. Но мне почему-то казалось, что я недостаточно настоящий мужчина.

Бумажник снова был у меня в кармане, а холодный ствол — пониже седьмого позвонка.

— Так, — ласково сказал голос. — Вы приехали сюда — вы сделали маленькую ошибочку.

— Брат, ты это очень хорошо сказал, — ответил я искренне.

— Ну, ничего, — продолжал голос. — Теперь уезжайте. Ступайте домой. Пятьсот долларов. Вы ничего никому не говорите — еще пятьсот долларов прибывают к вам по почте — через неделю.

— Дивно, — сказал я. — Вы точно записали мой домашний адрес?

— Очень смешно, — проворковал голос. — Ха, ха.

Что-то ударило меня под правую коленку, и нога внезапно согнулась пополам, как она сложится у всякого, кому попадут по этой точке. Голова моя начала болеть в том месте, куда сейчас должна была, вероятно, обрушиться рукоять пистолета, но он меня надул. Это был добрый старый «кроличий удар», и это был своего рода маленький шедевр, сотворенный ребром прямо-таки миниатюрной, но очень твердой ладони. Голова моя снялась с места, пролетела над озером до того берега, развернулась, как бумеранг, и, прилетев обратно, шлепнулась на верхушку моего позвоночника, ввинтившись в него с тошнотворным скрежетом. По дороге ее как-то угораздило набрать полный рот сосновых иголок.

Дальше была глухая полночь в тесной комнатке с наглухо закрытыми окнами. Жуткая духота. Я лежу, прижавшись грудью к полу. На спину мне навалили тонны две угля. Один какой-то твердый кусок впивается в позвоночник. Я, кажется, издавал какие-то звуки, но на них никто не обращал внимания. Никому до меня не было дела.

Я услышал, как громче застрекотал лодочный мотор и взад-вперед мягко прошуршали шаги по хвое. Потом послышалось тяжелое сопенье, и шаги удалились. Опять потрескивание хвои — кто-то вернулся, и скрипучий голос с легким акцентом спросил:

— Что это у тебя тут, Чарли?

— Да так, ничего, — проворковал Чарли. — Курили трубочку, ничего не делали. Отдыхающий, ха, ха.

— А этого он видел?

— Не видел, — сказал Чарли. Я не мог понять, почему.

— О’кей, поехали.

— Ах, как жалко, — пропел Чарли. — Как жалко. — С моей спины сняли тяжесть, и твердые куски угля перестали вонзаться в позвоночник. — Как жалко, — повторил Чарли. — Но ничего не поделаешь.

На этот раз он не собирался меня надувать и ударил пистолетом. Приезжайте, и я дам вам потрогать шишку у меня под скальпом. У меня их уже накопилось несколько.

Не знаю, сколько прошло времени к тому моменту, когда я, жалобно скуля, поднялся на колени. Я поставил одну ногу на землю и изо всех сил подтянулся к ней, вытирая лицо тыльной стороной ладони, потом поставил другую ногу и начал выкарабкиваться, как мне казалось, из глубокой ямы, в которую я провалился.

Прямо передо мной блестела вода, отражающая уже не заходящее солнце, а восходящий месяц. Справа лежало большое поваленное дерево. Взглянув на него, я все вспомнил. Осторожно ощупывая голову кончиками пальцев, я подошел к дереву. Под пальцами была большая мягкая опухоль, но крови не было. Остановившись и оглянувшись в поисках шляпы, я вспомнил, что оставил ее в машине.

Я обошел вокруг дерева. Месяц светил так ярко, как это бывает только в горах и, наверное, в пустыне. Можно было спокойно читать газету — по крайней мере, заголовки. Убедиться в том, что ни трупа, ни пистолета с ползающими по нему муравьями там не было, не составляло никакого труда. Земля под корнями была примята.

Я постоял, прислушиваясь, но слышал только стук крови в голове и не чувствовал ничего, кроме головной боли. Потом я вспомнил про пистолет и схватился за подмышку — он был на месте. Бумажник? — на месте. Я вытащил его и раскрыл — все деньги тоже вроде на месте.

Я повернулся и поплелся назад к машине. Единственное, чего мне хотелось, — это вернуться в гостиницу, пропустить пару стаканчиков и лечь в постель. Еще мне хотелось когда-нибудь встретиться с Чарли — только не сейчас, а попозже. Прежде всего мне хотелось лечь и немного поспать. Юный, знаете ли, растущий организм — он требует отдыха.

Я влез в машину и включил зажигание. Развернувшись на мягкой хвое, я снова выехал на проселочную дорогу, а оттуда — на шоссе. Машин мне навстречу не попадалось. В танцевальном павильоне у берега по-прежнему играла музыка, и грудной голос рыдал на всю округу:

— Я больше никогда не буду улыбаться.

Добравшись до шоссе, я включил фары и поехал к деревне. Местная полицейская власть ютилась в однокомнатном сарайчике из сосновых досок, приткнувшемся на полдороге от лодочной пристани к гостинице, напротив пожарной каланчи. Внутри за застекленной дверью горела одинокая голая лампочка.

Остановив машину на другой стороне улицы, я с минуту посидел, глядя на сарайчик. Внутри, на вертящемся кресле за старым складным письменным столом, сидел человек без шляпы. Я отворил дверцу и сделал движение выйти, но снова захлопнул ее, включил мотор и поехал дальше.

В конце концов, мне надо было отработать свои сто долларов.

3

Проехав через деревню, я, мили через две, нашел пекарню и по свежезаасфальтированной дороге свернул в сторону озера. Промелькнуло несколько кемпингов, за которыми показались коричневые палатки детского лагеря с натянутыми между ними лампочками. Из самой большой палатки раздавался звон тарелок — там мыли посуду. Чуть дальше дорога огибала узенький залив, и там же вправо отходил каменистый проселок с глубоко вдавленными колеями. С обеих сторон по стеклам хлестали ветки деревьев. Я проехал мимо нескольких освещенных старых коттеджей, сколоченных из неокоренных сосновых бревен. Дальше дорога пошла вверх, и местность стала совсем пустынной. Наконец показался стоящий на самом обрыве и глядящий вниз на озеро большой коттедж. На крыше было две трубы, кругом дома — грубый деревянный забор, и у забора — гараж на две машины. На озеро выходило длинное крыльцо со ступеньками, спускавшимися к воде. В окнах горел свет. Свет от моих фар падал достаточно высоко, чтобы можно было прочесть имя «Болдуин», намалеванное краской на прибитой к дереву деревянной дощечке. Значит, все правильно — это тот самый коттедж.

В гараже за распахнутой настежь дверью стоял седан. Я завернул туда потрогать выхлопную трубу. Она была холодная. От калитки к крыльцу вела выложенная камешками дорожка. Я не успел подойти к двери, как она отворилась. На пороге, черным силуэтом против света, стояла высокая женщина. Маленькая пушистая собачонка, выскочив у нее из-под ног, скатилась по ступенькам и, как мяч, головой и передними лапами ударила меня прямо в солнечное сплетение, потом свалилась на землю и, одобрительно сопя, помчалась вокруг меня кругами.

— Назад, Шайни! — позвала женщина. — Назад! Смешная собачонка, правда? Такая глупая смешная собачка. Она наполовину койот.

Собака убежала назад в дом. Я сказал:

— Вы миссис Лейси? Я Эванс. Я звонил вам час назад.

— Да, я миссис Лейси, — ответила она. — Мой муж еще не возвращался. Я… Да вы заходите, пожалуйста, заходите. — Голос ее звучал словно издалека, как звучат голоса в тумане.

Она прикрыла за мной дверь, когда я вошел, и постояла у двери, глядя на меня; потом слегка пожала плечами и уселась на плетеный стул. Я сел на другой, точно такой же. Неведомо откуда появилась собака, вспрыгнула мне на колени, шершавым языком лизнула кончик моего носа и опять спрыгнула на пол. Это была маленькая серая собачонка с острой мордочкой и длинным пушистым хвостом.

Комната была вытянутая, с кучей окон и не первой свежести занавесками на них. Еще здесь были большой камин, индейские коврики на полу, два дивана с линялыми кретоновыми покрывалами и несколько не слишком удобных плетеных стульев. На стене висели три или четыре пары оленьих рогов, одни даже с шестью отростками.

— Фреда до сих пор нет дома, — повторила миссис Лейси. — Ума не приложу, где он задержался.

Я кивнул. У нее было бледное, напряженное лицо, темные волосы слегка растрепаны. Одета она была в ярко-алый пиджак с медными пуговицами, серые фланелевые штаны и сандалии свиной кожи на деревянных подошвах на босу ногу. На шее висело Ожерелье дымчатого янтаря, а волосы были перевязаны розовой лентой. Ей было, наверное, лет тридцать пять, так что учиться одеваться ей было уже поздновато.

— Вы хотели повидать моего мужа по делу?

— Да. Он просил меня приехать, остановиться в «Голове индейца» и позвонить ему.

— О… В «Голове индейца», — протянула она так, словно это что-нибудь значило. Она было положила ногу на ногу, но потом, видно, решила, что ей это не нравится, спустила ногу и, наклонившись вперед, подперла подбородок руками. — А чем вы занимаетесь, мистер Эванс?

— Я частный детектив.

— Это… Это что же, по поводу денег? — быстро спросила она.

Я кивнул, почти не рискуя попасть впросак. Это почти всегда бывало по поводу денег. В любом случае, это было по поводу тех ста долларов, что лежали сейчас у меня в кармане.

— Ну да, конечно, — сказала она. — Естественно. Вы не против того, чтобы выпить?

— Очень за.

Она отошла к маленькому деревянному бару и вернулась с двумя стаканами. Мы выпили, глядя друг на друга поверх стаканов.

— «Голова индейца», — сказала она. — Мы останавливались там на две ночи, когда приехали сюда. Пока коттедж приводили в порядок. Он ведь до того, как мы его купили, два года стоял пустой. Дома так быстро зарастают грязью.

— Я думаю, — согласился я.

— Вы говорите, мой муж писал вам? — теперь она смотрела в свой стакан. — Он, наверное, рассказал вам все, что случилось.

Я предложил ей сигарету. Она потянулась было к пачке, потом отрицательно замотала головой, убрала руку на колено и сжала его, вопросительно взглянув на меня исподлобья.

— Но он особенно не распространялся… В деталях.

Она в упор глядела на меня, а я в упор глядел на нее, тихонько дыша в свой стакан, пока он не запотел.

— Впрочем, — сказала она, — я не думаю, что из этого надо делать тайну. К тому же я знаю обо всем этом гораздо больше, чем полагает Фред. Я, например, видела это письмо.

— Письмо, которое он послал мне?

— Нет, письмо, которое он получил из Лос-Анджелеса по поводу того десятидолларового банкнота.

— Как вам удалось до него добраться?

Она рассмеялась довольным смехом.

— Фред слишком любит напускать везде таинственность. Когда имеешь дело с женщиной, это большая ошибка. Я прочитала письмо, пока он мылся в ванной. Вынула у него из кармана.

Я кивнул и отпил еще немного из своего стакана, понимающе промычав:

— Угу, — что не должно было, по крайней мере, выдать меня. Пока я понятия не имел, о чем у нас шла речь.

— Но как вы узнали, что письмо у него в кармане? — спросил я.

— Он при мне получил его на почте, — она опять весело рассмеялась. — Я еще там увидела, что в письме лежала купюра и что оно пришло из Лос-Анджелеса. А я знала, что до этого он послал одну из тех купюр другу, который вроде бы специалист по таким вещам. Вот я и догадалась, что это ответ по поводу тех денег. Так оно и оказалось.

— Видно, Фред не бог весть какой конспиратор, — сказал я. — А что говорилось в письме?

Она слегка покраснела.

— Не знаю, следовало ли мне говорить вам все это. Ведь я с вами не знакома и даже не знаю, детектив ли вы и действительно ли вас зовут Эванс.

— Ну что же, этот вопрос как раз можно уладить вполне мирным путем, — сказал я, вставая и протягивая ей удостоверение. Когда я сел, маленькая собачонка снова пришла и принялась обнюхивать мои брюки. Я опустил руку почесать ей за ухом, и она радостно облизала ее.

— В письме говорилось, что это изумительная работа. В частности, бумага почти абсолютно неотличима. Но под сильным микроскопом удалось заметить очень незначительные отличия в напечатании регистрационных номеров. Что это значит?

— Это значит, что присланный банкнот вышел не из-под государственного печатного станка. Что-нибудь еще?

— Да. При черном свете — Бог знает, что это такое — удалось выявить легкие отличия в составе типографских красок. Но в письме добавлялось, что для невооруженного глаза подделка была практически неотличима. Ни один банковский эксперт не заподозрил бы ее.

Я кивнул. Вот уж на что я не ожидал наткнуться.

— А кто писал письмо, миссис Лейси?

— Он подписался как Билл. Письмо было на чистом листе бумаги, и я не знаю, кто его писал. А, да, там было еще кое-что. Билл писал, что Фреду следует как можно скорее обратиться к федеральным властям, потому что так хорошо нарисованные деньги могут вызвать кучу неприятностей, если их достаточно много поступит в обращение. Но Фред, конечно, меньше всего на свете хотел связываться с властями. Поэтому он, наверное, и написал вам.

— Ну, ясное дело, конечно, не хотел, — подтвердил я. Это был выстрел вслепую, и вряд ли я мог во что-нибудь попасть, учитывая размеры моей слепоты в этом деле.

Она кивнула, как будто я и в самом деле что-то сказал.

— А чем Фред сейчас занимается главным образом? — спросил я.

— Бридж и покер, как всегда. Почти каждый день он играет в бридж в атлетическом клубе, а вечером в покер по крупной. Так что, сами видите, ему никак нельзя впутываться в дело о фальшивомонетчиках, даже самым невинным образом. Всегда найдется кто-то, кто усомнится в его невиновности. Он и на скачках играет, но это только ради удовольствия. Как раз на скачках он и выиграл эти пятьсот долларов, которые положил в мою туфлю. Он хотел сделать мне сюрприз. Там, в «Голове индейца».

Мне ужасно хотелось выйти во двор — немножко повыть и побить себя в грудь — просто, чтобы выпустить пар. Но все, что мне оставалось, — это сидеть, с мудрым видом кивая головой, и посасывать жидкость из своего стакана. Я высосал его до дна и тихо зашуршал кубиками льда. Хозяйка встала, чтобы налить мне еще. Я отхлебнул, глубоко вздохнул и сказал:

— Если купюра была как настоящая, как он догадался, что это подделка? Вы понимаете, о чем я?

Она шире раскрыла глаза:

— О… ну да, я понимаю. Конечно, он не знал, что это подделка, я имею в виду, именно эта одна купюра. Но их там было пятьдесят, все новенькими бумажками по десять долларов. А когда он клал деньги в мою туфлю, они были не такие.

Я подумал: а не подергать ли мне себя за волосы — вдруг поможет? Точнее, не подумал — думать я не мог, слишком болела голова. Ох, Чарли. Добрый старина Чарли! О’кей, Чарли, я еще навещу эти места со своей бандой.

— Видите ли, — сказал я, — видите ли, миссис Лейси, он ничего не писал мне про туфлю. Он что, всегда хранил свои сбережения в туфлях или только то, что выигрывал на скачках, в честь того, может быть, что у лошадей тоже есть подковы?

— Я же вам говорила, что это был сюрприз для меня. Он хотел подарить мне эти деньги и решил, что я найду их, когда стану утром обуваться.

— Ага. — Я сжевал уже, наверное, полдюйма нижней губы. — Но вы их не нашли.

— Как я могла их найти, если я послала горничную отнести туфли в деревню к сапожнику поставить набойки? Внутрь я не заглядывала. Я же не знала, что Фред туда что-то положил.

В дальнем конце тоннеля наконец забрезжил слабый свет. Он был еле различим и приближался очень медленно. Конечно, это был не Бог весть что за свет, примерно в полсветлячка.

— А Фред ничего не знал об этом, — сказал я. — И горничная отнесла туфли к сапожнику. Что дальше?

— Дальше? Ну… Гертруда — так зовут горничную — сказала, что она никаких денег не видела. Так что когда Фред обо всем узнал и расспросил Гертруду, он отправился прямо к сапожнику, а тот еще не начинал делать мои туфли, они стояли на полке, а свернутые в трубочку деньги лежали там, куда он их засунул. Фред посмеялся, вынул сверток и сунул в карман, а сапожнику дал пять долларов за свою удачу.

Я допил свой второй стакан и откинулся на спинку стула.

— Теперь я, кажется, понял. Когда Фред развернул сверток и посмотрел, он увидел, что деньги другие. Они все были новыми десятидолларовыми бумажками, а те, что он засовывал в туфли, были, видимо, разными купюрами, и не новыми, или, во всяком случае, не все — новыми.

Она посмотрела на меня, явно удивляясь, что мне приходится доходить до этого с помощью рассуждений. Интересно, какой длины, по ее мнению, было письмо, которое прислал мне Фред?

Я сказал:

— Фред должен был предположить, что у кого-то была причина на то, чтобы подменить деньги. Одна такая причина сразу пришла ему в голову, и он послал одну купюру другу на экспертизу, а потом получил ответ, что это очень хорошая подделка, но деньги все-таки фальшивые. Он расспрашивал о них кого-нибудь в гостинице?

— Насколько я помню, никого, кроме Гертруды. Он не хотел раскручивать все это дело. Я думаю, он сразу написал вам.

Я потушил докуренную сигарету и взглянул в раскрытые окна на залитое лунным светом озеро. Вдалеке, у того берега, скользила по воде моторка с ярким белым фонарем на носу. Вскоре она исчезла за лесистым мысом.

Миссис Лейси сидела все так же, подперев подбородок тонкой рукой. Глаза ее блуждали где-то далеко отсюда.

— Я бы хотела, чтобы Фред поскорее возвращался, — сказала она.

— А где он?

— Я не знаю. Он уехал с человеком по имени Фрэнк Людерс, который живет в Лесном клубе на дальнем конце озера. Фред говорит, что он купил основной пай и теперь главный совладелец клуба. Но я недавно звонила мистеру Людерсу, и он сказал, что Фред доехал с ним только до деревни, а там вышел возле почты. Я все ждала, что Фред позвонит и скажет, куда за ним подъехать. Его уже так давно нет.

— Наверное, в Лесном клубе тоже играют в карты. Может, он пошел туда?

Она кивнула.

— Конечно. Но все-таки он, как правило, всегда звонит мне.

Какое-то время я сидел, уставившись в пол и стараясь не чувствовать себя мерзавцем. Наконец я встал.

— Наверное, я лучше вернусь в гостиницу. Если вы захотите позвонить, я буду там. Кажется, я где-то встречался с мистером Лейси. Плотный мужчина лет сорока пяти, с тоненькими усиками, начинает лысеть?

Она провожала меня до двери.

— Все правильно. Это Фред.

Собаку она заперла в доме, а сама стояла на крыльце, пока я выводил машину и выруливал на дорогу. Боже, до чего же одиноко она выглядела.

4

Я лежал в кровати на спине, перекатывая во рту сигарету и тщетно пытаясь понять, какого дьявола я ввязался во всю эту историю, когда в дверь постучали. Я крикнул:

— Войдите.

Вошла девушка в форменном платье, со стопкой полотенец в руках. У нее были густые темно-рыжие волосы, нахальное, приятно подкрашенное лицо и длинные ноги. Она извинилась, повесила на перекладину пару полотенец и направилась к двери, искоса кинув на меня взгляд, главная неотразимость которого должна была заключаться в серии взмахов покрытых обильной тушью ресниц.

Не знаю, какой черт дернул меня сказать:

— Привет, Гертруда.

Она остановилась, повернула ко мне темно-рыжую голову. Ее губы дрогнули, готовые расплыться в улыбке.

— Откуда вы знаете, как меня зовут?

— Я и не знаю. Просто одну из горничных зовут Гертруда, и мне хотелось с ней поговорить.

Она прислонилась к косяку, прижимая локтем полотенца. Глаза ее были ленивые и нелюбопытные.

— Да?

— Живете здесь или просто приехали на лето? — спросил я.

Она скривила губы.

— К счастью, я здесь не живу. В горах, среди этих местных психов? Смеетесь? К счастью, нет, не живу.

— А вообще как дела?

— Нормально. Мне не нужна компания, мистер.

Судя по тому, как она это сказала, ее нетрудно было бы переубедить.

Я поглядел на нее с минуту и попросил:

— Расскажите мне про деньги, спрятанные в туфле.

— А, вы кто такой? — спросила она неприветливо.

— Меня зовут Эванс. Детектив из Лос-Анджелеса, — и я улыбнулся ей мудрой улыбкой.

Лицо ее на секунду застыло. Рука, державшая полотенца, сжалась, и ногти царапнули полотно. Она отошла от двери и уселась на жесткий стул у стены. В глазах мелькнуло беспокойство.

— Легавый, значит, — выдохнула она. — В чем дело?

— А вы не знаете?

— Единственное, что я слышала, это то, что миссис Лейси оставила деньги в туфлях, на которых надо было подбить каблуки, и я отнесла их к сапожнику, а он не украл этих денег. И я тоже не украла. Она ведь получила свои деньги назад, разве нет?

— А вы не любите полицейских, я смотрю. Где-то я вас уже видел, — сказал я.

Лицо ее стало жестким.

— Слушай, ищейка. У меня есть работа, и я ее выполняю. Мне не нужна помощь от сыщиков. Я не должна никому на свете ни никеля.

— Ясно, — сказал я. — А когда вы вынесли эти туфли из номера, вы пошли с ними прямо к сапожнику?

Она коротко кивнула.

— И нигде на задерживались по дороге?

— С какой стати?

— Не знаю. Меня же там не было.

— Нет, нигде не задерживалась. Только сказала мистеру Веберу, что я вышла по поручению постояльца.

— Кто такой мистер Вебер?

— Помощник управляющего. Он обычно все время торчит в столовой.

— Высокий бледный тип, который записывает все результаты скачек?

Она кивнула.

— Да, похоже на него.

— Ясно, — сказал я, чиркнул спичкой и зажег сигарету, глядя на нее сквозь струйку дыма. — Большое спасибо.

Она встала, открыла дверь и оглянулась на меня с порога.

— Мне кажется, что я вас не помню.

— Должно быть, осталось еще несколько легавых, с кем вы не встречались, — сказал я.

Она покраснела и глядела на меня с яростью.

— У вас в гостинице всегда меняют полотенца среди ночи? — спросил я ее, просто чтобы сказать что-нибудь.

— Шерлок Холмс несчастный.

— Стараюсь, — ответил я со скромным достоинством.

— Не очень получается, — голос ее вдруг зазвучал с сильным акцентом.

— Эти туфли брал в руки кто-нибудь еще — после того, как вы их забрали из номера?

— Нет, я же вам сказала, я только остановилась сказать мистеру Веберу… — она вдруг осеклась и помолчала минуту. — Я ходила принести ему чашку кофе, — сказала она. — Туфли я оставляла у него на столе возле кассы. Откуда, черт побери, могу я знать, трогал их кто-нибудь или нет? Да и какая разница, если они получили свои бабки назад?

— Ну ладно, я смотрю, вы разволновались. Расскажите мне об этом типе — Вебере. Давно он тут?

— Слишком давно, — сказала она с отвращением. — Ни одна девушка не захочет близко к нему подойти, если вам понятно, что я имею в виду. Да, так про что я говорила?

— Про мистера Вебера.

— К черту мистера Вебера — если вам понятно, что я имею в виду.

— У вас были какие-нибудь неприятности с той историей?

Она снова покраснела.

— Если и были, то сугубо неофициальные и не для отчета, черт вас побери.

— Если мне понятно, что вы имеете в виду, — сказал я.

Она вышла, быстро взглянув на меня со злобно-кокетливой улыбкой. Каблуки ее простучали по коридору. Я взглянул на часы. Было около десяти.

Кто-то тяжелой поступью протопал по коридору, вошел в соседний со мной номер, грохнул дверью и начал откашливаться, с шумом расшвыривая ботинки. Взвизгнули пружины — грузное тело плюхнулось на кровать и заворочалось. Через пять минут опять взвизгнули пружины — человек встал, две большие босые ноги прошлепали по полу, звякнула о стакан бутылка. Человек выпил, снова улегся в кровать и почти в ту же секунду захрапел.

Не считая храпа и приглушенного шума снизу из столовой и бара, стояла почти идеальная тишина высокогорного курортного местечка. На озере трещали моторки, с разных сторон доносилась танцевальная музыка, гудели автомобили, в тире щелкали мелкокалиберки, на улице орали дети.

Было так спокойно и тихо, что я не услышал, как отворилась дверь. Когда я это заметил, она была уже полуоткрыта, и в комнату тихонько входил человек. Он прошел еще несколько шагов и остановился, глядя на меня. Он был высокий, худой, бледный, спокойный, и глаза его смотрели с угрозой.

— О’кей, приятель, — сказал он. — Покажи-ка мне ее.

Я перевернулся, сел и зевнул.

— Чего показать?

— Пушку.

— Какую пушку?

— Кончай придуриваться, Шерлок Холмс недоделанный. Покажи пушку, которая дает тебе право задавать вопросы персоналу.

— Ах, вот в чем дело, — сказал я, виновато улыбаясь. — Но у меня нет оружия, мистер Вебер.

— Ну и чудесно, — ответил мистер Вебер. Он двинулся через комнату, размахивая своими длинными руками. Футах в трех от меня он слегка наклонился вперед и сделал внезапный и очень резкий выпад. Раскрытая ладонь сильно ударила меня по щеке; голова моя дернулась, и из затылка, затопив всю комнату, хлынули волны острой боли.

— А вот за это, — сказал я, — вы не пойдете сегодня вечером в кино.

Он скорчил на лице издевательскую ухмылку и сжал правый кулак. Он так точно рассчитал свой удар, что пока он рассчитывал, я мог бы успеть сбегать в лавку и купить маску для фехтования. Я вскочил под его кулак и воткнул ему в живот пистолет. Он недовольно заворчал. Я сказал:

— Поднимите, пожалуйста, руки.

Он снова заворчал, и из его глаз исчезло всякое выражение, но рук он не поднял. Я обошел его и стал спиной к дальней стене комнаты. Не сводя с меня глаз, он медленно повернулся. Я сказал:

— Придется подождать минуточку, пока я закрою дверь. А потом мы сможем перейти к обсуждению дела о деньгах в туфле, известному также под названием «Тайна подменной капусты».

— Иди к черту, — сказал он.

— Поразительно точная реплика, — сказал я. — И главное, какая яркая оригинальность.

Я, не спуская с него глаз, протянул руку назад к дверной ручке. Позади меня скрипнула половица. Я быстро обернулся, тем самым добавив немного ударной силы большому, увесистому, твердому булыжнику, который в тот же момент как-то деловито приземлился на мою скулу. Я, оставляя за собой огненный хвост, штопором ввинтился в пространство и вышел носом в открытый космос. Прошло пару тысяч лет. Я вдруг споткнулся о какую-то планету, открыл затуманенные глаза и тупо уставился на пару чьих-то ног.

Ступни были раскинуты на полу под тупым углом, и от них в мою сторону тянулись две длинные ноги. Рядом безжизненно свисала рука и валялся выпавший из нее пистолет. Я потрогал одну из ноги ужасно удивился, узнав, что она моя. Безжизненная рука дрогнула и автоматически потянулась к пистолету, но промахнулась. С третьей попытки ей удалось схватиться за рукоятку и потянуть пистолет к себе. Кто-то привязал к нему стофунтовый груз, однако я все-таки поднял его. В комнате было абсолютно тихо. Я посмотрел на дверь — она была плотно прикрыта. Я слегка пошевелился, и все мое тело тут же скорчилось от боли. У меня болела голова. У меня болела скула. Я еще немножко приподнял пистолет и снова бросил его на пол. Ну его к лешему. Было бы для чего. В комнате никого не было. Все гости разошлись. Лампочка на потолке бросала мертвенный свет на голые стены. Я попробовал еще немножко повернуться и запищал от боли, но все-таки согнул ногу в колене. Натужно сопя, я приподнялся, снова сгреб свой пистолет и стал карабкаться вверх по стене. Во рту у меня был вкус пепла.

— Ох, как плохо, — вслух выдохнул я. — О-ох, как плохо. Но надо. О’кей, Чарли. Мы с тобой еще повидаемся.

Слегка покачиваясь, как после трехдневного запоя, я медленно повернулся и оглядел свою комнату.

Склонившись у края кровати, застыла в молитве какая-то коленопреклоненная фигура. Серый костюм, пепельнобелокурые волосы, ноги слегка расставлены, туловище склонено к кровати, руки вытянуты вперед, голова покоится на левом плече.

С виду, человек пристроился там очень удобно. Судя по всему, его нисколько не беспокоила ручка охотничьего ножа из оленьего рога, которая торчала у него под левой лопаткой.

Я подошел, нагнулся и заглянул ему в лицо. Это было лицо мистера Вебера. Бедный мистер Вебер! Из-под рукоятки охотничьего ножа вниз по жакету расползлась темная полоса.

Это был не краплак и не клюквенный сок.

Я отыскал где-то свою шляпу, осторожно надел ее, сунул пистолет под мышку и поплелся к двери. Вынув ключ и погасив свет, я вышел, запер за собой дверь и опустил ключ в карман.

По коридору, потом по лестнице я спустился к регистратуре. За столом читал газету пожилой рассеянного вида ночной клерк. На меня он даже не взглянул. Я мельком бросил взгляд под арку, в столовую. Все та же шумная толпа жужжала у стойки бара. Все та же группа кантри-музыкантов боролась в углу за существование. Все тот же тип с сигарой и бровями Джона Л. Льюиса сидел за кассой. Видимо, дела шли отлично. Посреди зала, держа стаканы на плече друг друга, танцевала пара отдыхающих.

5

Я вышел на улицу и свернул налево, туда, где стояла моя машина, но ушел очень далеко. Остановившись, я повернул назад и снова вошел в вестибюль гостиницы. Прислонившись к стойке, я спросил клерка:

— Могу я видеть горничную по имени Гертруда?

— Она освободилась в девять тридцать и ушла домой.

— А где она живет?

На этот раз он поглядел на меня не моргая.

— Боюсь, вы попали не туда, куда вам нужно. Здесь гостиница.

— Может, и так, но мне нужно не туда, куда вы думаете.

Он почесал подбородок и своим пристальным взглядом почти натер мне на лице мозоли.

— В чем дело?

— Я детектив из Лос-Анджелеса. Работаю очень тихо, когда мне дают работать тихо.

— Вам лучше обратиться к мистеру Холмсу, — сказал он. — К управляющему.

— Послушайте, папаша, эта деревушка совсем маленькая. Мне нужно только разок прошвырнуться по улице, заглядывая в бары и закусочные и спрашивая, не знает ли кто Гертруду. Повод сочинить нетрудно. Я довольно быстро найду ее, но вы могли бы избавить меня от ненужной траты времени, а может быть, и избавить еще кое-кого от ненужных неприятностей. Не исключено даже, что от серьезных неприятностей, вплоть до членовредительства.

Он пожал плечами.

— Покажите мне ваше удостоверение, мистер…

— Эванс. — Я показал ему удостоверение. Он глядел на него еще долго-долго после того, как прочел, затем вернул мне бумажник и уставился на кончики своих пальцев.

— По-моему, она остановилась в Уайтуотер Кэбинз, — сказал он.

— Как ее фамилия?

— Смит, — сказал он, улыбнувшись еле заметной, слабой, очень усталой улыбкой человека, который слишком много перевидал на этом свете. — Или, может быть, Шмидт.

Я поблагодарил его и снова вышел на тротуар. Где-то через полквартала я завернул выпить стаканчик в маленький шумный бар. Оркестр из трех человек выбивался из сил на хлипком возвышении у задней стены. На крошечной танцплощадке перед возвышением топталось несколько пар с осоловелыми глазами и разинутыми, как у рыб, ртами. На их лицах не выражалось абсолютно ничего.

Я выпил порцию ржаного, виски и спросил бармена, как добраться до Уайтуотер Кэбинз. Он сказал, что надо ехать на восток — сейчас полквартала назад и потом по дороге, которая идет от заправочной станции.

Я вернулся к машине, проехал через деревню и отыскал дорогу. Голубая неоновая табличка со стрелкой указала мне поворот. Уайтуотер Кэбинз оказались кучкой дощатых сарайчиков на склоне холма с конторой внизу у дороги. Я остановился у конторы. Кругом, на своих миниатюрных крылечках, сидели люди с портативными приемниками и дышали воздухом. Ночь казалась мирной и по-домашнему уютной. У дверей конторы висел колокольчик.

Когда я позвонил, вышла девушка в широких штанах и объяснила мне, что мисс Смит и мисс Хоффман занимают коттедж на отшибе, потому что ложатся и встают поздно и нуждаются в тишине. Конечно, в это время года бывает всегда шумно, но их коттедж — он называется «Укромный приют» — стоит отдельно, выше по склону, и там спокойнее. Нужно свернуть налево, и я без труда его отыщу. Я их друг?

Я ответил, что я дедушка мисс Смит, поблагодарил и пошел вверх по склону между тесно сгрудившимися сарайчиками, к видневшейся впереди полоске сосен. На опушке была сложена большая поленница дров, за ней — поляна, и по краям ее — два маленьких коттеджа. Перед крыльцом того, что слева, тускло светил притушенными фарами двухместный автомобиль. Высокая белокурая девушка запихивала в багажник чемодан. На ней были синий свитер и синие брюки, волосы стянуты синим платком. В коттедже за ее спиной горел свет, и на свисающей с крыши табличке было написано «Укромный приют».

Белокурая девушка вернулась в коттедж, оставив багажник открытым. Сквозь распахнутую дверь на крыльцо падал неяркий свет. На цыпочках я поднялся по ступенькам и вошел.

Гертруда пыталась закрыть крышку чемодана, стоявшего на кровати. Блондинки не было видно, но через тонкую перегородку я слышал, как она возится на кухне.

Я вошел достаточно бесшумно, и Гертруда продолжала спокойно возиться с крышкой; наконец, она прижала ее, заперла чемодан, подняла его и потащила к выходу. Только тут она заметила меня, побледнела и остановилась, как вкопанная, прижав чемодан к бедру. Потом, не оборачиваясь, быстро проговорила через плечо:

— Анна, Achtung!

Возня на кухне прекратилась. Мы с Гертрудой стояли, уставившись друг на друга.

— Уезжаете? — спросил я.

Она облизала губы.

— Хочешь задержать меня, легавый?

— Да нет. А почему вы уезжаете?

— Мне не нравится тут наверху. Высота плохо действует на мои нервы.

— Вы решили ехать довольно неожиданно, нет?

— А что, есть закон, который это запрещает?

— Да нет. Вы случайно не боитесь Вебера?

Она, не отвечая, глядела на что-то за моей спиной. Это был старый трюк, и я не обратил на него внимания. В это время входная дверь позади меня захлопнулась, и тогда я обернулся. За мной стояла блондинка с пистолетом в руке. Она задумчиво глядела на меня, без особого выражения. Роста она была большого и казалась очень сильной.

— В чем дело? — слегка запинаясь, спросила она низким, почти мужским голосом.

— Сыщик из Лос-Анджелеса, — ответила Гертруда.

— Вот как, — сказала Анна. — И чего же он хочет?

— Не знаю, — проговорила Гертруда. — Не думаю, что он настоящий сыщик. Уж больно он неповоротлив.

— Вот как, — задумчиво повторила Анна. Причем двинулась в комнату вдоль стены, держа пистолет нацеленным на меня. Она держала его так, словно заряженный пистолет не заставлял ее нервничать — она и правда не нервничала ни капельки.

— Что вам нужно? — спросила она своим глубоким, низким голосом.

— Все, — ответил я. — Во-первых, почему вы сматываетесь?

— Вам это уже объяснили, — спокойно сказала блондинка. — Высокогорный климат Гертруде вреден.

— Вы обе работаете в «Голове индейца»?

Белокурая девушка сказала:

— Это вас не касается.

— Какого черта, — вмешалась Гертруда. — Ну да, мы обе работали в гостинице до сегодняшнего вечера. Теперь мы уезжаем. Есть какие-нибудь возражения?

— Мы зря теряем время, — сказала белокурая. — Посмотри, есть ли у него оружие.

Гертруда поставила свой чемодан и обшарила меня руками. Она нащупала пистолет, и я великодушно позволил ей вытащить его. Она стояла, разглядывала пистолет, и на ее бледном лице была написана тревога.

Блондинка снова заговорила:

— Вынеси пистолет на крыльцо и положи чемодан в багажник. Заводи мотор, я сейчас выйду.

Гертруда, снова подхватив чемодан, осторожно обошла меня и подошла к двери.

— Вам все равно не удастся удрать, — сказал я. — Можно позвонить по телефону и перехватить вас на дороге. Отсюда ведь всего две дороги, и их легко блокировать.

Блондинка слегка приподняла красивые пушистые брови:

— А кому нужно нас останавливать?

— А зачем вы держите пистолет?

— Я не знала, кто вы. Я и сейчас этого не знаю. Ступай, Гертруда.

Гертруда отворила дверь и, прикусив губу, оглянулась на меня.

— Послушайся совета, сыщик, и уноси ноги подальше от этих мест, пока еще у тебя есть такая возможность, — сказала она тихо.

— Кто-нибудь из вас видел охотничий нож с роговой ручкой?

Они быстро переглянулись и снова посмотрели на меня. Гертруда смотрела остановившимися от испуга глазами, но на испуг уличенного преступника это не было похоже.

— Я пошла, — сказала она. — Я уже не понимаю, о чем вы.

— О’кей, — быстро заговорил я. — Я знаю, что не вы воткнули его туда, где я его нашел. Но еще один вопрос: долго вы ходили за чашкой кофе для мистера Вебера в то утро, когда несли туфли к сапожнику?

— Гертруда, мы опаздываем, — нетерпеливо вмешалась блондинка, точнее, ровно настолько нетерпеливо, насколько она могла. А могла она не очень много — это был на редкость уравновешенный тип.

Гертруда не обратила на нее внимания. В глазах ее было напряженное раздумье.

— Н-ну, достаточно долго, чтобы принести чашку кофе.

— Но у них есть кофе прямо в столовой.

— В столовой был перерыв. Мне пришлось пойти за кофе на кухню. И заодно приготовить ему тост.

— Пять минут?

— Примерно, — кивнула она.

— Кто еще был в столовой, кроме Вебера?

Она не отводила от меня глаз.

— В это время дня, я думаю, никого. Я, правда, не уверена. Может, кто-нибудь припозднился, доедая свой завтрак.

— Большое спасибо, — сказал я. — Положите, пожалуйста, пистолет на ступеньку, только осторожнее, не уроните. Можете разрядить его, если угодно. Я все равно не собираюсь ни в кого стрелять.

Она чуть-чуть улыбнулась, не шевельнув губами, открыла дверь рукой, в которой был пистолет, и вышла. Я слышал, как она спустилась по ступенькам; потом хлопнула крышка багажника. Я услышал стартер, потом мотор разогрелся и тихонько заурчал.

Блондинка подошла к двери, вынула ключ и вставила его снаружи.

— Мне бы тоже не хотелось ни в кого стрелять, — сказала она на прощание. — Но можете быть уверены, что если будет надо, я выстрелю. Пожалуйста, не вынуждайте меня к этому.

Она закрыла дверь, и ключ повернулся в замке. По ступенькам простучали каблуки, хлопнула дверца машины, и мотор застучал громче. Тихо прошуршали шины спускающегося по склону между домиков автомобиля. Наконец, жужжание радиоприемников вытеснило все остальные звуки.

Я огляделся вокруг, потом обошел коттедж. В нем не оставалось ничего постороннего. Кое-какой мусор в корзинке, невымытые кофейные чашки, кастрюля с остатками соуса. Нигде никаких бумаг, никто не оставил мне записок с правдивой исповедью своей жизни.

Задняя дверь тоже оказалась запертой. Она выходила в противоположную от лагеря сторону, в глухую лесную тьму. Я попробовал потрясти дверь и наклонился взглянуть на замок. Обыкновенный замок с язычком, Я открыл окно — оно было забрано решеткой, прибитой к наружной стене. Разбежавшись, я ударил дверь плечом — она даже не шелохнулась, зато голову мою так и опалило болью. Я пошарил у себя в карманах, но не нашел, к собственному разочарованию, даже пятицентовой заготовки ключа.

Отыскав открывалку в ящике кухонного стола, я довольно долго провозился, отдирая гвозди с одной стороны оконной решетки. Наконец мне все-таки удалось отогнуть ее и просунуть наружу руку. Дотянувшись до ручки двери, я пошарил вокруг и убедился, что ключ торчал в замке снаружи. Я повернул его, вытащил руку и вышел в дверь. Потом вернулся обратно и погасил в домике свет. Пистолет мой лежал на переднем крыльце, за столбиком низеньких перил. Я сунул его под мышку и побрел вниз с холма к своей машине.

6

От двери к задней стене шла через всю комнату невысокая деревянная перегородка, в углу стояла пузатая печка, а на Стене висели начерченная синей тушью карта округа и несколько старых календарей с загнувшимися листочками. На перегородке, покрытой толстым слоем пыли, валялись стопки старых папок, ржавая ручка, пузырек высохших чернил и чей-то потемневший от пота стетсон.

За перегородкой стоял старый складной стол светлого дуба, а за столом сидел человек, прислонив к ноге высокую позеленевшую медную плевательницу. Человек был грузный, спокойный, и сидел он, удобно откинувшись на стуле и сцепив на животе пальцы крупных, безволосых рук. Одет он был в поношенные коричневые армейские ботинки, белые носки, застиранные коричневые брюки на полинявших подтяжках и рубаху цвета хаки, застегнутую до подбородка. Волосы у него были коричневато-мышиные, а на висках — цвета грязного снега. На левой груди была приколота звезда. Сидел он больше на левой ягодице, чем на правой, потому что правый задний карман оттопыривала коричневая кожаная кобура, в которой торчал сорокапятикалиберный пистолет не менее фута длиной.

У него были большие оттопыренные уши и дружелюбные глаза. Опасности или угрозы в нем было не больше, чем в белке, только гораздо меньше нервозности. Я облокотился о перегородку и посмотрел на него, а он кивнул мне и выпустил в плевательницу с полпинты темно-коричневой слюны. Я зажег сигарету и оглянулся, ища, куда бы бросить спичку.

— Валяй на пол, — сказал он. — Чем могу помочь, сынок?

Я бросил спичку на пол и кивнул подбородком в сторону карты на стене.

— Я искал карту округа. Они иногда продаются в торговых палатках. Но я думаю, у вас тут не торговая палатка.

— Карт у нас нету, — сказал человек. — Пару лет назад у нас их было завались, но все вышли. Я слыхал, у Сида Янга в фотомагазине есть, там, пониже, возле почты. Он тут мировой судья, помимо того, что хозяин фотомагазина, и он раздает эти карты, чтобы народ знал, где можно курить, а где нет. У нас тут уже случился раз жуткий лесной пожар. Да вот у меня на стене здесь отличная карта округа. Буду рад показать вам любое место, в какое вам надо. Наша задача — чтобы отдыхающие чувствовали себя как дома.

Он медленно вздохнул и выплюнул еще пинту коричневого сока.

— Как, вы сказали, вас зовут?

— Эванс. А вы тут представляете закон?

— Я констебль Пума-Пойнт и выборный шериф Сан-Берду. Весь закон, какой тут есть, — это Сид Янг и я. Фамилия Баррон. Сам-то я из Лос-Анджелеса. Восемнадцать лет в пожарном управлении. Потом сюда наверх перебрался. Приятная жизнь тут, спокойная. А вы сюда по делу?

Я никогда бы не поверил, что можно так быстро сделать это снова, но он сделал. Эта несчастная плевательница стояла словно под тяжелым артобстрелом.

— По делу? — переспросил я.

Грузный констебль снял одну руку с живота и, согнув палец, засунул за воротник, пытаясь его немного ослабить.

— Ну да, по делу, — повторил он спокойно. — Я имею в виду, что у вас, наверное, есть разрешение вон на ту пушку?

— Черт, неужели она так выпирает?

— Зависит, на что человек смотрит, — флегматично сказал он и спустил ноги на пол. — Может, перейдешь прямо к делу, сынок?

Поднявшись на ноги, он подошел к перегородке, а я положил на нее открытый бумажник, так, чтобы ему было видно фотокопию моей лицензии в целлулоидном окошке, вытащив и положив рядом с лицензией разрешение на ношение оружия, подписанное лос-анджелесским шерифом.

Он прочитал их и сказал:

— Я, пожалуй, проверю номер.

Я вынул пистолет и положил его на перегородку возле его руки. Он сравнил номера.

— Я вижу, у вас их три штуки. Надеюсь, вы не носите с собой все сразу. Славный пистолет, сынок. Но все-таки мой стреляет лучше.

Он вытащил свою машину из заднего кармана и положил рядом. Боевой кольт, весом, должно быть, с добрый чемодан. Он покачал его на ладони, подбросил в воздух, поймал и сунул обратно в карман, а мой тридцативосьмикалиберный подвинул ко мне.

— Приехали сюда по делу, мистер Эванс?

— Да сам не знаю. Меня сюда вызвали, но нам пока не удалось встретиться. Конфиденциальное, знаете ли, дело.

Он задумчиво кивнул. Глаза его теперь казались мне темнее, глубже и холоднее, чем вначале.

— Я остановился в «Голове индейца», — сказал я.

— Я не собираюсь совать нос в твои дела, сынок, — проговорил он. — У нас тут преступлений не бывает. Летом время от времени случается драка или пьяный окажется за рулем. Бывает, что ребятишки не знают, куда девать энергию, гоняют на мотоциклах и могут взломать чей-нибудь коттедж — просто переночуют и заберут все съестное. А настоящих преступлений — нет, не бывает. Тут в горах повода для них нет. Здешний народ спокойный, смирный.

— Да, — сказал я. — То есть нет.

Он немного подался вперед и заглянул мне в глаза.

— Только что, — сказали, — у вас тут произошло убийство.

В лице его ничего особо не изменилось. Он внимательно, дюйм за дюймом, осмотрел меня с головы до ног, потянулся за шляпой и надел ее на затылок.

— Что ты сказал, сынок? — спросил он спокойно.

— На мысе к востоку от деревни, за танцевальным павильоном. Застрелен человек, лежит за большим поваленным деревом. Выстрелом в сердце. Я сидел там, курил, наверное, полчаса, пока его заметил.

— Ты уверен? — протянул он нараспев. — На мысу Спикер-Пойнт, да? За Спикеровой таверной? Это место?

— Да.

— Многовато же времени тебе понадобилось, чтобы добраться до сути дела, тебе не кажется?

Глаза его совсем перестали излучать дружелюбие.

— Я был в шоке, — сказал я. — Я не сразу пришел в себя.

Он кивнул.

— Ладно, мы с тобой сейчас туда отправимся. В твоей машине.

— Вряд ли это имеет смысл, — сказал я. — Тело уже убрали. Когда я его обнаружил, я пошел назад к своей машине, и тут какой-то японский бандит выскочил из-за куста и устроил мне нокаут. Какие-то люди оттащили тело в лодку и увезли. Теперь там ни следа от всего этого не осталось.

Шериф обошел перегородку и смачно сплюнул в свою многострадальную урну. Потом он еще немножко сплюнул на печку и постоял в ожидании, словно надеясь, что она зашипит, но было лето, и печка не топилась. Он повернулся, прочистил горло и произнес с видимым усилием:

— Я думаю, может, вам лучше, того, пойти домой и прилечь на часок.

Висевшая вдоль бедра рука сжалась в кулак.

— Мы стремимся создать для приезжающих все условия для полноценного отдыха и развлечения. Это наша задача.

Обе его руки сжались в кулаки, и он резким движением сунул их в неглубокие боковые карманы штанов.

— О’кей, — сказал я.

— У нас тут нет японских бандитов, — веско произнес шериф. — Мы застрахованы и гарантированы от японских бандитов.

— Я вижу, эта история вам не нравится, — сказал я. — Как насчет другой? Человек по имени Вебер зарезан пару часов назад в гостинице «Голова индейца». В моей комнате. Кто-то, кого я не видел, оглушил меня кирпичом, и пока я валялся в отключке, Вебера зарезали. Перед этим мы с ним беседовали. Вебер служил в гостинице. Кассиром.

— Вы говорите, это случилось в вашей комнате?

— Угу.

— Похоже, — задумчиво проговорил Баррон, — что вы дурно влияете на атмосферу нашего тихого городка.

— Это убийство вам тоже не нравится?

Он покачал головой.

— He-а. Тоже не нравится. Разве что к этому у вас найдется труп.

— С собой нет, — сказал я. — Но я могу сбегать и принести.

Он протянул руку, и самые твердые пальцы, какие я когда-либо встречал, схватили меня повыше локтя.

— На твоем месте, сынок, — сказал он, — я бы молил Бога, чтобы экспертиза признала меня невменяемым психом. Но все-таки я, пожалуй, прогуляюсь с тобой. Ночка славная, теплая.

— Ладно, — сказал я, не двигаясь с места. — Человека, который меня нанял и просил приехать сюда, зовут Фред Лейси. Он недавно купил коттедж на мысу Болл-Сейдж-Пойнт. Болдуинов коттедж. А человека, которого я нашел на Спикер-Пойнт; звали Фредерик Лейси, если верить водительским правам у него в кармане. К этому можно было бы добавить еще целую кучу всего, но я боюсь, вы не захотите обременять свою голову деталями, нет?

— Сейчас, — сказал шериф, — мы с вами вместе прогуляемся до гостиницы. Машина у вас есть?

Я сказал, что есть.

— Ну и отлично, — заключил шериф. — Мы пойдем пешочком, но ключи на всякий случай отдайте мне.

7

Человек с густыми косматыми бровями и сигарой во рту стоял, прислонившись спиной к закрытой двери комнаты; он ничего не говорил и, судя по всему, говорить не собирался. Шериф Баррон сидел верхом на стуле с прямой спинкой, наблюдая за доктором по фамилии Мензис, осматривавшим тело. Я стоял в углу, где мне и было положено стоять. Доктор был угловатым мужчиной с больными глазами на желтом лице, которое немного оживляли лишь ярко-красные пятна на щеках. Пальцы его порыжели от никотина, и весь он казался давно не мытым.

Доктор выпустил табачный дым прямо в лицо покойному, перевернул его на кровати и стал ощупывать тут и там. Похоже было, что он пытается создать впечатление, будто он знает, что делает. Нож из спины Вебера уже вынули и положили рядом на кровать. Это был короткий охотничий нож с широким лезвием, из тех, что носят в кожаных ножнах, пристегнув к поясу. Рукоятка его заканчивалась утолщением, которое, как только нож вонзили, должно было запечатать рану и не дать крови течь по рукоятке. Само лезвие было все в крови.

— Клеймо «Охотничьих спецтоваров» Собека, номер 2438, — разглядывая нож, внушительно произнес шериф. — Таких тут вокруг озера тысяча наберется. Неплохие ножики, но и не слишком хорошие. Что скажете, док?

Доктор выпрямился, вынул платок и, прижимая его ко рту, гулко закашлялся. Потом поглядел на платок, грустно покачал головой и зажег следующую сигарету.

— Насчет чего? — спросил он.

— Насчет причины и времени смерти.

— Смерть наступила совсем недавно, — сказал доктор. — Меньше двух часов назад. Он еще не начал коченеть.

— А как насчет причины? Можете ли вы утверждать, что его убил этот нож?

— Ты что, сдурел, Джим Баррон?

— Бывали случаи, — наставительно проговорил шериф, — когда человека отравят, например, ядом или еще что, а потом воткнут в него ножик, чтобы запутать следствие.

— Это, конечно, жутко ловко, — презрительно сплюнул доктор. — У тебя что, много было таких случаев тут, наверху?

— Единственное убийство, с каким мне тут пришлось иметь дело, — безмятежно отвечал шериф, — это тот случай со старым папашей Мичемом на том берегу. У него еще была халупка в каньоне Шиди. Народ заметил, что его что-то давненько не видать, но погода была холодная, и все решили, что он греется у своей печки. Потом, когда он все не показывался, кто-то сходил к нему, постучался, увидел, что коттедж заперт, и подумал, что он подался на зиму вниз, в долину. А потом был тот страшный снегопад, и крыша провалилась, и мы все собрались туда, чтобы поправить ее, а то бы папаше пришлось распрощаться со всем своим барахлом. Взломали двери, а там — мать честная! — папаша лежит у себя на кровати, и в затылке торчит топор. У него было немного золота — каждое лето мыл понемножку. Я думаю, его из-за этого и убили. Мы так и не добрались до того, кто это сделал.

— Вы хотите отправить его вниз в моей неотложке? — спросил доктор, указывая сигаретой на кровать.

Шериф покачал головой.

— He-а. Штат у нас небогатый. Я думаю, он не обидится, если ему придется прокатиться подешевле.

Доктор надел шляпу и двинулся к выходу. Косматые Брови, стоявшие у двери, пропуская его, подвинулись. В дверях доктор обернулся и бросил:

— Если вы захотите, чтобы я оплатил им похороны, дайте мне знать.

— Ну разве можно так разговаривать, — вздохнул шериф с упреком.

Косматые Брови сказали:

— Давайте поскорее с этим кончать, вынесем его отсюда, у меня работа не ждет. В понедельник приезжает целая съемочная группа, дел по горло. И кассира нового мне теперь придется подыскать, а это не так просто.

— А где вы нашли Вебера? — спросил шериф. — Не знаете, у него были враги?

— Судя по всему, один-то у него, по крайней мере, был, — ответил бровастый. — Я его нашел в Лесном клубе, через Фрэнка Людерса. Знаю я о нем только то, что он отлично разбирается в своем деле и в пять минут мог по всем правилам составить обязательство хоть на десять тысяч долларов. Больше ничего мне о нем и знать не требовалось.

— Фрэнк Людерс, — протянул шериф. — Это, наверное, тот, что купил тут какое-то заведение. Кажется, я его не встречал. Чем он занимается?

— Ха-ха, — сказали Косматые Брови.

Шериф дружелюбно взглянул не него.

— Разве это единственное место, где играют в покер не совсем по маленькой, мистер Холмс?

Лицо мистера Холмса не выражало решительно ничего.

— Мне, однако, пора за работу, — сказал он. — Вам понадобится моя помощь, чтобы унести его отсюда?

— He-а. Мы пока не будем его трогать. Вынесем его где-нибудь перед рассветом. На данный момент все, мистер Холмс.

Косматые Брови, насупившись, с минуту глядели на него, затем взялись за ручку двери.

Я сказал:

— У вас здесь работают две немецкие девушки, мистер Холмс. Кто их нанимал?

Мистер Холмс вынул изо рта сигару, внимательно посмотрел на нее, потом решительно ввинтил на место.

— Вы уверены, что вас это касается?

— Их зовут Анна Хоффман и Гертруда Смит, или, может быть, Шмидт, — сказал я. — Они вместе снимали коттедж на холме, в Уайтуотер Кэбинз. Сегодня вечером они уложили вещи и уехали вниз, в долину. Гертруда — та самая девушка, которая относила к сапожнику туфли миссис Лейси.

Косматые Брови неподвижно уставились на меня.

Я продолжал:

— Когда Гертруда несла туфли, она ненадолго оставила их на столе у Вебера. В одной из туфель лежали пятьсот долларов. Мистер Лейси положил их туда в шутку, чтобы разыграть свою жену. Он хотел сделать ей приятный сюрприз.

— Впервые слышу об этом, — заявил обладатель бровей. Шериф — тот и вовсе не проронил ни слова.

— Деньги не украли, — объяснил я. — Лейси нашли их там же, в туфле, когда пришли к сапожнику.

— Что ж, весьма рад слышать, что все так прекрасно уладилось, — раздраженно хмуря косматые брови, сказал управляющий. Он распахнул дверь, вышел и захлопнул ее за собой. Шериф не стал его удерживать.

Он отошел в угол и сплюнул в корзину для мусора. Потом, вынув большой носовой платок цвета хаки, завернул в него окровавленный нож и сунул его сбоку себе за пояс. Подумал, подошел к кровати и постоял, глядя на покойника. Затем поправил шляпу и направился к выходу. Отворив дверь, он обернулся ко мне и сказал:

— Все это, конечно, мудрено, но скорее всего далеко не так мудрено, как тебе бы, наверное, хотелось, сынок. Поехали к Лейси.

Я вышел, а он запер дверь и сунул ключ себе в карман. Мы спустились вниз, пересекли вестибюль и перешли через улицу к пожарному крану, возле которого был припаркован маленький, пыльный желтоватый седан. За рулем сидел жилистый молодой человек. Первое впечатление, которое он производил, как, впрочем, и большинство коренных жителей, — это то, что он регулярно недоедает и очень нерегулярно моется. Мы с шерифом залезли на заднее сиденье. Шериф спросил:

— Энди, ты знаешь Болдуинов дом на конце Болл-Сейдж-Пойнта?

— Ага, — сказал Энди.

— Поедем туда. Притормози-ка на минуточку. — Шериф высунулся, сплюнул и поглядел вверх в небо. — Сегодня до утра полная луна. Вот и отлично.

8

Домик на мысу выглядел точно так же, как и в прошлый раз. Те же освещенные окна, та же машина в открытом гараже, тот же дикий, прорезавший ночную тишину, захлебывающийся лай.

— Это еще что за чертовщина? — спросил шериф, когда машина притормозила. — Похоже на койота.

— Она наполовину койот, — сказал я.

Жилистый юноша на переднем сиденье спросил через плечо:

— Остановить у крыльца, Джим?

— Спусти чуток. Вон под теми старыми соснами.

Машина мягко остановилась в черной тени у обочины.

Мы с шерифом вышли.

— Оставайся тут, Энди, и постарайся, чтобы никто тебя не видел, — сказал шериф. — У меня есть кое-какие соображения.

Мы прошли назад вдоль дороги и свернули в калитку. Лай раздался снова. Отворилась входная дверь. Шериф стал подниматься по ступенькам, сияв на ходу шляпу.

— Миссис Лейси? Я Джим Баррон, констебль из Пума-Пойнт. А это мистер Эванс из Лос-Анджелеса. Вы с ним, кажется, знакомы. Можно нам на минуточку войти?

На лице женщины против света ничего нельзя было разобрать. Она повернула голову и, взглянув на меня, совершенно безжизненным голосом произнесла:

— Да, заходите.

Мы вошли. Женщина прикрыла за нами дверь. Сидевший в кресле рослый мужчина с тронутыми сединой волосами выпустил собаку, которую он гладил, и выпрямился. Собачонка пронеслась по комнате, с лету атаковала шерифа головой в солнечное сплетение и, перевернувшись в воздухе, помчалась кругами еще до того, как коснулась пола.

— Замечательная у вас собачка, — сказал шериф, поправляя рубашку.

Седоволосый приветливо улыбался.

— Добрый вечер, — сказал он. Его крепкие белые зубы так и лучились дружелюбием.

Миссис Лейси была все в том же алом двубортном пиджаке и серых штанах. Лицо ее казалось старше и морщинистей. Глядя в пол, она проговорила:

— Это мистер Фрэнк Людерс из Лесного клуба. Мистер Баннон и… — она запнулась и подняла глаза к какой-то точке позади моего левого плеча. — Я плохо расслышала фамилию другого джентльмена.

— Эванс, — сказал шериф, совсем не глядя в мою сторону. — А меня зовут Баррон, а не Баннон.

Он кивнул Людерсу. Я тоже кивнул Людерсу. Людерс улыбнулся нам обоим. Это был крупный, мясистый, на вид очень сильный человек, ухоженный и обходительный. Видно, он не обременял ни свою, ни чужую жизнь излишними заботами. Этакий добродушный великан, весельчак Фрэнк Людерс, душа любой компании.

Он сказал:

— Я давний знакомый Фреда Лейси. Вот завернул к нему так просто, поболтать, а его нет дома. Теперь сижу жду друга, который обещал заехать за мной на машине.

— Рад познакомиться, мистер Людерс, — сказал шериф. — Я слышал, вы теперь совладелец Лесного клуба. До сих пор не имел удовольствия с вами встретиться.

Женщина медленно опустилась на краешек стула. Я тоже сел. Собачонка — Шайни — вспрыгнула мне на колени, тщательно вылизала мне правое ухо, снова соскользнула вниз и устроилась у меня под стулом. Она лежала там, громко сопя и колотя по полу пушистым хвостом.

На минуту в комнате воцарилась тишина. Сквозь открытые окна с озера слышался очень слабый, далекий пульсирующий звук. Шериф, кажется, тоже услыхал его. Он слегка насторожился, но на лице его не отразилось ничего.

Он сказал:

— Тут вот мистер Эванс явился ко мне и рассказал престранную историю. Я думаю, ничего страшного, если мы сейчас поговорим об этом — ведь мистер Людерс друг семьи.

Он смотрел на миссис Лейси и ждал. Она медленно подняла глаза, однако не настолько высоко, чтобы встретиться с его взглядом, несколько раз судорожно глотнула и кивнула головой. Одна ее рука принялась гладить подлокотник кресла — взад-вперед, взад-вперед. Людерс улыбнулся.

— Конечно, мне бы хотелось дождаться мистера Лейси, — сказал шериф. — Как вы думаете, он скоро придет?

Женщина опять кивнула.

— Я надеюсь, — сказала она сипло, словно у нее пересохло в горле. — Он уехал еще в середине дня. Я понятия не имею, куда он запропастился. Едва ли он поехал вниз, в долину, не предупредив меня, но даже если и так — он уже мог бы вернуться. Может быть, что-нибудь случилось.

— Похоже, что так, — сказал шериф. — Похоже, что мистер Лейси написал мистеру Эвансу и просил его срочно приехать. Мистер Эванс — детектив из Лос-Анджелеса.

Женщина беспокойно задвигалась в кресле.

— Детектив? — переспросила она.

А Людерс в недоумении воскликнул:

— Чего ради Фреду могло это понадобиться?

— Речь шла о каких-то деньгах, спрятанных в туфле, — сказал шериф.

Людерс удивленно поднял брови и взглянул на миссис Лейси. Миссис Лейси сжала губы, а потом отрывисто проговорила:

— Но мы получили деньги обратно, мистер Баннон. Фред просто пошутил. Он выиграл немного денег на скачках и спрятал их в одну из моих туфель. Он хотел сделать мне сюрприз. А я отправила туфли в починку, не зная, что там деньги, но когда Фред хватился и мы пошли к сапожнику, деньги были на месте.

— Моя фамилия Баррон, а не Баннон, — сказал шериф. — Так вы что, получили деньги назад нетронутыми, миссис Лейси?

— Ну да, разумеется… Конечно, мы вначале подумали, что тут место такое — гостиница, и туфли у горничной… и вообще… Ну, в общем, я не помню, что мы думали, короче, положение было глупое и деньги глупо было прятать в обуви. Но мы получили все назад, до последнего цента.

— И деньги были те же самые? — спросил я, начиная понимать, в чем дело, и не испытывая от этого большого восторга.

Она глядела на меня.

— Как — те же самые? Ну конечно. А какие же еще?

— Мистер Эванс рассказывал об этом несколько иначе, — безмятежно заметил шериф и сплел пальцы на животе. — Похоже, что раньше вы передали эту историю Эвансу немножечко не так.

Людерс внезапно подался вперед в своем кресле, но улыбка не сходила с его лица. Я сидел в растерянности. Женщина сделала рукой какой-то неопределенный жест и снова стала поглаживать подлокотник.

— Я… передала… Эвансу… Что я передала Эвансу?

Шериф очень медленно повернул голову и сурово посмотрел мне прямо в лицо. Потом он снова отвернулся и стал перебирать пальцами на животе,

— Я так понял, что мистер Эванс заезжал сюда сегодня вечером, миссис Лейси, и вы рассказывали ему о том, как вам эти деньги подменили?

— Подменили? — голос ее звучал странно гулко. — Мистер Эванс сказал вам, что был здесь сегодня вечером? Но я… право же, я вижу мистера Эванса первый раз в жизни.

На нее мне даже глядеть незачем было. Кто меня занимал, так это Людерс. Я глядел только на Людерса. И я был вознагражден, хотя и не слишком щедро, как, например, вы бываете иногда вознаграждены за никель, опущенный в щелку автомата. Он довольно хихикнул и поднес новую спичку к своей сигаре.

Шериф прикрыл глаза. На его туповато-озабоченном лице отразилось огорчение. Собака вышла из-под моего стула, постояла среди комнаты, глядя на Людерса, потом отошла в угол и забралась под край диванного покрывала. С минуту оттуда слышалось сопенье, потом все смолкло.

— О господи, вот незадача, — пробормотал шериф, обращаясь сам к себе. — К такому-то повороту дела я совсем не готов. Опыта у меня нет. У нас тут наверху оперативной работы не бывает. Да и преступлений-то никогда никаких не бывает. Почти. — Лицо его сморщилось так, словно он жевал лимон без сахара.

Он снова открыл глаза.

— Сколько денег было там в вашей туфле, миссис Лейси?

— Пятьсот долларов, — ответила она еле слышно.

— И где же эти деньги теперь?

— Наверное, у Фреда.

— Я думал, он собирался подарить их вам, миссис Лейси.

— Собирался, — резко сказала она. — И собирается. Но в данный момент они мне не нужны. Зачем — здесь-то, наверху? Он, наверное, позже даст мне чек.

— Как вы думаете, он носит их в кармане или держит тут, дома?

Она покачала головой.

— Не знаю. Скорее всего, в кармане. Хотите обыскать дом?

Шериф пожал толстыми плечами:

— Да нет, зачем. Я думаю, это ни к чему, миссис Лейси. Ну найду я их, и что? Особенно если их не подменяли.

— Простите, а что значит «подменяли», мистер Баррон? — вмешался Людерс.

— Заменили на фальшивые деньги, — сказал шериф.

Людерс весело рассмеялся.

— Вот это забавно. Вы не находите? Фальшивые деньги — и где? В Пума-Пойнт. Вот уж при всем желании нельзя найти менее подходящего для этого места.

Шериф грустно кивнул ему.

— Звучит не слишком правдоподобно, верно?

— И ваш единственный источник информации — вот этот вот мистер Эванс, который утверждает, что он якобы детектив? И наверняка, частный детектив? — спросил ехидно Людерс.

— Я уже думал об этом, — со вздохом признался шериф.

Людерс еще немного подался вперед:

— А помимо утверждения самого мистера Эванса, есть у вас какие-нибудь доказательства того, что Фред Лейси посылал за ним?

— Ну, наверное, ему нужен был какой-то вызов, иначе зачем бы он потащился сюда в горы, нет? — с беспокойством в голосе проговорил шериф. — Да и про деньги в башмаке миссис Лейси он должен был знать.

— Да я просто спросил, — мягко сказал Людерс.

Шериф свирепо повернулся ко мне. Улыбка моя уже застыла на губах. Со времени происшествия в гостинице я не заглядывал в свой карман, посмотреть, там ли письмо Лейси. А теперь, я понял, и заглядывать было бессмысленно.

— Вы получали письмо от Лейси? — грозно спросил меня шериф.

Я поднял было руку к внутреннему нагрудному карману, когда шериф молниеносно дернул рукой вниз и вверх. Когда она дернулась вверх, в ней уже был зажат сорокапятикалиберный кольт.

— Сначала я, пожалуй, заберу у вас ваш пистолет, — сказал он сквозь зубы и встал.

Я расстегнул пиджак и распахнул его. Шериф, склонившись надо мной, выудил из кобуры под мышкой револьвер и, презрительно поглядев на него, сунул себе в левый задний карман. Потом он уселся и, облегченно вздохнув, сказал:

— Ну теперь давайте, показывайте.

Людерс. смотрел на меня с нескрываемым интересом. Миссис Лейси, крепко сжав руки, уставилась на пол у своих ног.

Я вытащил все, что было у меня в нагрудном кармане: два-три письма, несколько чистых карточек для случайных записей, пачка щеточек для чистки трубки, чистый носовой платок. Этого письма не было. Я сунул все обратно, вытащил сигарету и закурил. Плевать я хотел на них с высокой башни.

— Вы выиграли, — сказал я, улыбаясь. — Оба.

По лицу Баррона медленно разливалась краска. Глаза ярко блестели, не предвещая ничего хорошего. Губы его дрогнули, и он отвернулся от меня.

— А почему бы заодно не проверить, — деликатно предложил Людерс, — действительно ли он детектив?

Баррон едва взглянул на него.

— Мелочи меня не волнуют, — сказал он внушительно. — Я сейчас расследую убийство.

Казалось, он не смотрел ни на Людерса, ни на миссис Лейси. Он смотрел только на потолок в углу комнаты. Миссис Лейси вздрогнула и сжала руки так, что костяшки пальцев побелели и заблестели в свете лампы. Рот и глаза ее медленно открывались все шире и шире. В горле замерло еле слышное сухое всхлипывание.

Людерс вынул изо рта сигарету и осторожно положил ее на краешек стоявшей рядом с ним медной пепельницы. Рот его перестал улыбаться и сурово сжался. Он ничего не сказал.

Момент был выбран прекрасно, но и следующий был не хуже: Баррон дал им ровно столько времени, чтобы они успели как следует отреагировать, и ни секунды на то, чтобы прийти в себя. Тем же равнодушным голосом он продолжал после паузы:

— Человек по имени Вебер, кассир в гостинице «Голова индейца». Его зарезали в комнате Эванса. Эванс тоже был там, но его оглушили до того, так что он — один из тех ребят, о которых мы так часто слышим и которых так редко встречаем, — ребят, которые попадают на место происшествия первыми.

— Никуда я не попадаю, — сказал я, — они сами являются со своими убийствами и складывают их к моим ногам.

Женщина дернула головой, подняла глаза и впервые взглянула прямо на меня. Взгляд у нее был странный, словно откуда-то издалека, отрешенный и в то же время жалкий.

Баррон неторопливо поднялся.

— Не могу сказать, что я в этом разобрался. Не могу сказать даже, что я хоть что-нибудь в этом понимаю. Но, думаю, я не очень ошибусь, если заберу сейчас этого типа. — Он повернулся ко мне. — Если вздумаешь удрать, детка, не напрягайся, не беги слишком быстро, по крайней мере, вначале. Я всегда даю человеку сорок ярдов форы.

Я ничего не ответил. Никто не произнес ни слова.

Баррон неторопливо продолжал:

— А вас, мистер Людерс, я бы попросил дождаться меня здесь. Если ваш друг заедет за вами, скажите ему, пусть едет один. Я с удовольствием сам отвезу вас в клуб попозже.

Людерс кивнул. Баррон посмотрел на часы на камине. Было без четверти двенадцать.

— Малость поздновато для старой развалины вроде меня. Так вы думаете, мадам, что мистер Лейси вот-вот вернется?

— Я… Я надеюсь, — пролепетала она, сделав рукой слабый, ничего не значащий жест. Впрочем, он мог означать безнадежность.

Баррон шагнул к открытой двери, подбородком указав мне следовать за ним. Собачонка выбралась из-под дивана, подбежала к нам и заскулила. Баррон наклонился к ней.

— Вот уж действительно славная собачка, — сказал он. — Мне сказали, она наполовину койот. А другая половина?

— Мы не знаем, — прошептала женщина.

— Гм, похоже на то дело, которым я сейчас занимаюсь, — проговорил Баррон, выходя на крыльцо.

9

Молча мы зашагали вниз по дороге к машине. Энди дремал в уголке, откинувшись на спинку, в зубах — потухшая сигарета.

Мы забрались в машину.

— Давай немножко вниз, — сказал Баррон. — Ярдов двести. И чтоб шуму было побольше.

Энди включил стартер, завел мотор, лязгнул сцеплением, и машина скользнула вниз, потом в сторону, по вьющейся серпантином дороге, потом вверх по залитому лунным светом склону холма, полосатому от черных теней деревьев.

— Развернись на вершине и давай назад без мотора, только не к самому дому, — сказал Баррон. — Станешь так, чтобы не было видно от дома. И прежде чем разворачиваться, потуши фары.

— Ага, — сказал Энди.

Он развернулся точно на вершине, объехав вокруг дерева, вырубил свет, заглушил мотор и поехал вниз с невысокого холма. У его подножия, откуда дорога опять начинала подниматься вверх, несколько густых и высоких манзанитовых кустов срослись в один непролазный островок. Возле него, медленно-медленно нажимая на тормоз, чтобы уменьшить шум храповика, Энди остановил машину.

Баррон наклонился к нам с заднего сиденья.

— Перейдем через дорогу и подберемся поближе к воде. И чтоб никакого мне тут шума, и в лунном свете не красоваться.

— Ага, — сказал Энди.

Мы вышли из машины и осторожно зашагали по грунту, а потом по сосновой хвое. Продираясь сквозь заросли, перелезая через поваленные древесные стволы, мы, наконец, выбрались к обрыву: под ногами у нас мерцала вода. Баррон уселся на землю, потом лег. Мы с Энди последовали его примеру. Баррон привстал и, приблизившись к самому уху Энди, шепнул:

— Слышишь что-нибудь?

Энди сказал:

— Восемь цилиндров, малость барахлит.

Я прислушался. В тишине я тоже вроде различал какой-то звук, но я не был в этом уверен. Баррон кивнул в темноте и прошептал:

— Гляньте на огни в доме.

Мы глянули. Прошло минут пять или около того. Свет все так же падал изо всех передних окон. Потом послышался далекий, еле различимый, обманчивый звук осторожно прикрываемой двери. Шаги по деревянным ступеням.

— Ловко. Они не стали тушить свет, — шепнул Баррон на ухо Энди.

Мы подождали еще с минуту. Холостой мотор, захлебываясь, взревел, потом перешел на неровный, заикающийся стук: что-то в нем скакало, спотыкалось и подпрыгивало. Звук перешел в низкое раскатистое рычание и быстро начал затихать. На освещенную луной водную гладь вылетел темный предмет, оставляя позади изумительно красивую полосу сверкающей пены, промчался по широкой дуге и исчез из глаз.

Баррон вытащил плитку табака и откусил от неё хороший кусок. Он жевал со смаком, плюя на четыре фута дальше своих башмаков. Потом встал и отряхнул сосновые иголки. Мы с Энди тоже встали.

— Народ нынче разучился жевать табак, — вздохнул шериф. — Вкуса не понимает. И постоянства ни в ком нет ни на грош. Эх, моя бы воля, пошел бы я сейчас в этот коттедж и завалился бы спать до самого утра.

Он поднял кольт, который все еще держал в левой руке, и сунул его в карман.

— Ну, что скажешь? — обратился он к Энди.

— Лодка Теда Руни, — ответил Энди. — У нее два клапана заедают и большая трещина в глушителе. Это всегда хорошо слышно, когда мотор работает вхолостую.

Для Энди это была слишком пространная речь, но шериф был доволен.

— А ты не мог ошибиться, Энди? Тут куча лодок с заедающими клапанами.

Энди обиженно огрызнулся:

— Тогда чего ради вы меня спрашиваете?

— О’кей, Энди, не сердись.

Энди хмыкнул в ответ. Мы перешли через дорогу, сели в машину. Энди нажал на стартер, дал задний ход, развернулся и спросил:

— Фары?

Баррон кивнул, и Энди включил фары.

— Куда теперь?

— К Теду Руни, — безмятежно откликнулся Баррон. — И жми давай побыстрей. Нам туда десять миль добираться.

— Меньше, чем за двадцать минут, мне не уложиться, — мрачно заявил Энди. — Придется огибать мыс.

Машина выехала на огибавшую озеро мощеную дорогу и понеслась назад — мимо детского лагеря, мимо других лагерей, потом свернула влево на шоссе. Пока деревня не осталась позади, Баррон не проронил ни слова. Мы подъезжали к мысу Спикер-Пойнт. Танцевальная музыка по-прежнему оглушительно грохотала в павильоне.

— Ну как, разыграл я тебя маленько? — спросил он наконец.

— Да уж как следует.

— А что, я что-нибудь не так сделал?

— Сделано было блестяще, — признался я, — только боюсь, что Людерса вам разыграть не удалось.

— Леди была ужасно не в своей тарелке, — сказал Баррон. — А этот Людерс мужик что надо. Спокойный, крепкий, с головой и все замечает. Но я все-таки его немножко провел. Он стал делать ошибки.

— Да, пару ошибок и я заметил, — сказал я. — Одна — это то, что он вообще туда заявился. Вторая — басня насчет друга, который должен за ним заехать, — чтобы объяснить, почему он сам без машины. А зачем было объяснять? В гараже ведь стояла машина, а вы все равно не знали, чья она. И еще третья — оставить лодку с незаглушенным мотором.

— Это не ошибка, — буркнул Энди с переднего сиденья. — Вы бы сами попробовали завести ее, когда мотор остынет.

А Баррон добавил:

— В здешних местах, приезжая в гости, никогда не ставят машину в гараж. Тут не бывает росы, которая могла бы ее испортить. А лодка могла быть чья угодно. Может, в ней знакомилась парочка молодых людей. Да и вообще, насколько ему известно, у меня против него ничего не может быть. Просто он немножко перестарался, пытаясь от меня отделаться.

Он, высунувшись из машины, сплюнул. Я слышал, как его плевок, словно большая мокрая тряпка, шлепнулся на заднее крыло. Машина мчалась сквозь лунный свет, вниз-вверх, петляя по извилинам горной дороги, через густые сосновые рощи и вдоль открытых луговин, где дремали коровы и овцы.

Я сказал:

— Он знал, что у меня нет письма от Лейси. Потому что он сам у меня его вытащил — там, в моей комнате в гостинице. Это Людерс стукнул меня булыжником и зарезал Вебера. Он знает, что Лейси убит, даже если сам его не убивал.

Вот чем он взял миссис Лейси. Она думает, что ее муж жив и что он в руках у Людерса.

— Послушать тебя, сынок, так этот Людерс выходит совсем нехороший человек, — спокойно заметил Баррон. — С какой стати ему было резать Вебера?

— Потому что Вебер заварил всю эту кашу. У них организация. Цель организации — сбыть партию очень хорошо подделанных десятидолларовых купюр, и, наверное, не маленькую партию. Вряд ли вы очень продвинетесь к цели, сбывая их пачками по пятьсот долларов — по пятьдесят новехоньких бумажек — при обстоятельствах, которые возбудили бы подозрения в ком угодно, не говоря уже о таком осторожном человеке, как Фред Лейси.

— У тебя отлично работает воображение, сынок, — сказал шериф, хватаясь за ручку дверцы, поскольку машина делала очередной крутой вираж, — но тебе хорошо, за тобой не глядят соседи. Мне приходится быть осторожнее. Я работаю на собственном заднем дворе. И честно говоря, Пума-Лейк не кажется мне тем местом, которое Бог создал специально для операций фальшивомонетчиков.

— О’кей, — сказали.

— С другой стороны, если Людерс — действительно тот. человек, который мне нужен, его, пожалуй, не так-то легко будет поймать. Отсюда целых три дороги в долину, а в Лесном клубе, на восточной стороне лужайки для гольфа стоят полдюжины самолетов. Во всяком случае, обычно летом всегда стоят.

— Но вас, кажется, все это не особенно волнует, — проворчал я.

— В горах шерифу не приходится особенно волноваться, — спокойно ответил Баррон. — Никто не предполагает, что у него в мозгах может быть хоть одна извилина. Особенно ребята вроде мистера Людерса.

10

Лодка, привязанная за нос короткой веревкой, качалась на воде, как качаются лодки даже при полном безветрии. Она была накрыта брезентом, привязанным в нескольких (но не во всех, где ему полагалось быть привязанным) местах. От коротенького шаткого причала между можжевеловых деревьев вилась выходившая на шоссе дорога. В стороне от нее был какой-то лагерь — на него указывала табличка с эмблемой — миниатюрным белым маячком. Из одного из домиков еще доносилась танцевальная музыка, но большинство обитателей лагеря уже спали.

Мы спустились по дороге пешком, оставив машину на обочине шоссе. Баррон нес в руке большой фонарь и время от времени нажимал на кнопку, чтобы посветить на дорогу и по сторонам. Когда мы подошли к кромке воды, где дорога обрывалась у причала, он включил фонарь и долго разглядывал что-то на земле. Там были свежие следы шин.

— Что скажешь? — обратился он ко мне.

— Похоже на следы автомобильных шин.

— А ты что скажешь, Энди? — спросил он. — Этот парень, конечно, ловкач, но свежих мыслей он мне не подал.

Энди нагнулся и внимательно посмотрел на отпечатки.

— Покрышки новые, большие, — сказал он и пошел к причалу. По дороге снова нагнулся и ткнул пальцем в землю. Шериф посветил туда.

— Ага, — сказал Энди. — Разворачивались здесь. Ну и что? Сейчас сезон, кругом полно новых машин. Был бы октябрь, тогда бы эти следы что-нибудь значили. Здешний народ покупает покрышку раз в три года, да и то лишь ту, которая подешевле. А тут эти новые сверхпрочные протекторы на любую погоду.

— Надо бы посмотреть лодку, — сказал шериф.

— Какого лешего?

— Надо бы посмотреть, пользовались ею недавно или нет.

— Черт, — сказал Энди. — Мы же знаем, что ею только что пользовались, нет?

— Всегда-то ты уверен, что угадал правильно, — ласково сказал Баррон.

Энди молча поглядел на него. Потом плюнул, повернулся и пошел в ту сторону, где мы оставили машину. По дороге, футах в двенадцати от нас, он, не останавливаясь, бросил через плечо:

— Я не угадывал, — и исчез между деревьями.

— Малость обидчивый, — сказал Баррон. — Но человек хороший.

Он спустился к причалу и наклонился над лодкой, просунув руку под брезент у переднего борта. Потом не торопясь вернулся и кивнул.

— Энди прав. Он всегда прав, так его и растак. Так что же это за шины, мистер Эванс? Будьте так любезны, помогите мне. Говорят они вам что-нибудь?

— «Кадиллак Ви двенадцать», — сказал я. — Клубная марка, внутри красные кожаные сиденья, в багажнике два чемодана. Часы на приборном щитке отстают на двенадцать с половиной минут.

Он постоял немного, обдумывая сказанное. Потом кивнул своей большой головой и вздохнул.

— Ну что ж, я надеюсь, это дает вам сносный заработок, — проговорил он, повернулся и пошел.

Когда мы подошли к машине, Энди уже сидел за рулем, попыхивая сигаретой. Он глядел прямо перед собой сквозь пыльное ветровое стекло.

— Где сейчас живет Руни? — спросил Баррон.

— Где всегда жил, — пробурчал Энди.

— Так это же тут рядом, вверх по Баскомской дороге.

— Разве я сказал, что нет?

— Поехали туда, — сказал шериф, забираясь в машину.

Я сел с ним рядом.

Энди развернулся, проехал с полмили назад и уже собрался было поворачивать, когда шериф быстро сказал:

— Ну-ка, остановись на минуточку.

Он вылез и посветил своим фонарем на дорогу. Потом уселся на место и захлопнул дверцу.

— Кажется, кое-что у нас все-таки есть. Там у причала эти следы ничего не значили. Но те же самые следы здесь значат уже много. Эти заброшенные золотые прииски будто по заказу устроены для игры в прятки.

Машина свернула на боковую дорогу и медленно вползла в ущелье. По обеим сторонам громоздились усеивавшие весь нависавший над ними склон и ярко белевшие в лунном свете валуны. Машина карабкалась вверх еще полмили, и, наконец, Энди остановился.

— Приехали, — сказал он. — Вот коттедж. Хокшоу.

Баррон снова вылез и посветил фонарем на землю вокруг машины. В домике было темно. Шериф вернулся к седану Энди.

— Они заезжали сюда, — сказал он. — Завезли Теда домой. Отсюда они повернули в сторону Баскома. Как ты думаешь, Энди, Тед Руни стал бы ввязываться в какую-нибудь уголовщину?

— Нет, — сказал Энди. — Только если бы ему за это заплатили.

Я вылез из машины, и мы с Барроном зашагали вверх к коттеджу. Он был построен из местной сосны — маленький, некрашеный, неказистый, с деревянным крылечком. На крыше — укрепленная ржавой проволокой труба, за домом — покосившаяся, осевшая дощатая уборная, за которой начинался лес. Тут было очень темно. Мы взошли на крыльцо, и Баррон забарабанил в дверь. Ни звука в ответ. Он попробовал ручку. Дверь оказалась запертой. Мы спустились с крыльца и пошли вокруг дома, заглядывая в окна. Все они были закрыты. У задней двери крылечка не было — она открывалась вровень с землей. Баррон подергал и ее — она тоже была на замке. Он изо всех сил заколотил в дверь кулаками. Эхо гремело в верхушках деревьев и многократно перекатывалось среди валунов — вверх по склону горы.

— Он уехал с ними, — сказал Баррон. — Ну, конечно, им теперь нельзя было оставлять его. Наверное, завернули сюда, просто чтобы он мог взять барахло, которое может ему там понадобиться. Ага.

Я возразил:

— Вряд ли. Единственное, что им нужно было от Руни — это его лодка. Сегодня вечером эта лодка должна была забрать труп Фреда Лейси с мыса Спикер-Пойнт — они дожидались только темноты, чтобы убрать его. Потом, наверное, привязали к трупу груз и утопили в озере. Лодку привел Руни, и ему за это заплатили. Позже вечером им снова понадобилась лодка. Но потом им должно было стать ясным, что Руни им больше ни к чему. Тем более, если они направляются в Баскомскую долину, в какое-нибудь тихое укромное местечко, где они делают или хранят свои фальшивые деньги, — ну зачем им там Руни?

— У тебя опять работает воображение, сынок, — ласково сказал шериф. — Как бы оно там ни было, у меня нет ордера на обыск. Единственное, что я могу — это отойти на минутку и взглянуть на Рунин нужничок. Подожди меня, я сейчас.

Он повернулся и пошел в сторону уборной. Я отошел на шесть футов и с разбегу ударил дверь коттеджа. Она дрогнула, и верхняя панель треснула по диагонали. Позади меня шериф негромко крикнул:

— Эй! — не очень уверенным голосом, словно не всерьез.

Я еще раз отошел на шесть футов и еще раз саданул дверь. Вместе с нею я влетел внутрь и приземлился на четвереньки на грязном, пахнувшем, как старый рыбий скелет, линолеуме. Поднявшись на ноги, я протянул руку к выключателю и зажег свисавшую с потолка лампочку. Баррон уже стоял за мной, производя какие-то нечленораздельные, долженствовавшие выражать глубокое неодобрение, звуки.

Это была кухня — с плитой, топившейся дровами, и парой грязных полок с тарелками. Плита была еще теплой. Немытые кастрюли на ней не слишком приятно пахли. Я прошел через кухню в переднюю комнату. Зажег еще одну висячую лампочку. У стены стояла узкая кровать с небрежно брошенным поверх засаленным ватным одеялом. Еще тут были деревянный стол, несколько грубо сколоченных стульев, старый радиоприемник, по стенам — крючки, в пепельнице — четыре основательно прокуренные трубки, в углу на полу — кипа дешевых журналов.

Потолок был очень низкий — чтобы удерживалось тепло. В углу — люк на чердак. Люк был открыт, и к нему прислонена деревянная лестница. На сундуке лежал открытый парусиновый чемодан — старый, весь в пятнах, в нем — куча впопыхах набросанной одежды.

Подошел Баррон, заглянул в чемодан.

— Похоже, что Руни собрался в путешествие, — сказал он. — Потом приехали эти ребята и забрали его, не дав кончить сборы. Он сунул сюда свой костюм. У такого человека, как Руни, не бывает больше одного костюма, и он не станет носить его тут — только если соберется вниз, в долину.

— Дома его нет, — сказал я. — Хотя он тут обедал. Плита еще теплая.

Шериф с интересом взглянул на лестницу. Подойдя к ней, он полез наверх, достал свой фонарь и посветил на чердак. Потом, закрыв люк, снова спустился.

— Похоже, чемодан он достал оттуда, — сказал он. — И этот вот старый дорожный сундук тоже. Ну как, едем?

— Я тут нигде не видел машины, — сказал я. — Но у него должна была быть машина.

— Ага. Был старый «плимут». Выруби свет.

Выйдя на кухню, он еще раз осмотрелся по сторонам, потом мы потушили обе лампочки и вышли на улицу. Я прикрыл то, что осталось от задней двери. Баррон изучал следы колес на мягком выветрившемся известняке, проследив их до высокого раскидистого дуба, под которым более темная почва и пятна масла указывали место, где часто и подолгу стояла машина.

Помахивая фонарем, он вернулся ко мне и сказал, глядя в сторону уборной:

— Ступай-ка в машину. Я сейчас догоню. Надо бы все-таки заглянуть в этот нужничок.

Я ничего не ответил, просто постоял и поглядел, как он идет по тропинке к уборной, снимает крючок и открывает дверь. Свет его фонаря вырвался наружу сквозь дюжину щелей и прохудившуюся крышу. Я повернулся и вдоль стены коттеджа побрел назад к машине. Мы ждали шерифа довольно долго. Наконец он неторопливой походкой вышел из-за угла, остановился у машины и отломил от своей табачной плитки еще один кусок, покатал его во рту и приступил к основательному пережевыванию.

— Руни, — сказал он, когда язык его в конце концов освободился, — у себя в уборной. Голова прострелена в двух местах. — Он влез в машину. — Стреляли из большого пистолета. Мертвее не бывает. Принимая во внимание все обстоятельства, я бы сказал, что кто-то чертовски спешил.

11

Какое-то время дорога карабкалась круто вверх, повторяя изгибы высохшего горного ручья, русло которого было усеяно валунами. Потом, на высоте тысячи-полутора тысяч футов она пошла ровно. Колеса прогрохотали по неплотно сбитым жердям — переправа через ручей для скотины. Отсюда дорога пошла вниз. Показался широкий волнистый луг, на котором паслось несколько коров. На фоне освещенного луной неба промелькнул темный фермерский дом. Дорога стала шире, и вскоре Энди остановился на перекрестке, от которого дорога буквой «Т» разветвлялась вправо и влево. Баррон, вооружившись своим фонарем, снова вышел, и луч света медленно пополз по земле.

— Свернули налево, — сказал он, выпрямляясь. — Слава Богу, после них тут ни одной машины не было.

Он открыл дверцу.

— Налево нет никаких старых приисков, — сказал Энди. — Налево — это к дому Уордена, а там дальше — озеро и дамба.

Баррон с минуту помолчал, потом закрыл дверцу и снова зажег фонарь. Пройдя несколько шагов по правой дороге, он наклонился, и мы услышали удивленный возглас. Погасив свет, он вернулся обратно.

— Вправо тоже идет след, — сказал он. — Но налево они свернули раньше. Потом поехали назад, но сперва побывали где-то на западе отсюда. Поедем как они.

Энди сказал:

— Ты уверен, что налево они свернули вначале, а не потом? На шоссе-то выезд — налево.

— Ага, — сказал шериф. — Правый след наезжал на левый.

Мы повернули влево. Вся долина была усеяна бугорками и холмиками, на которых росли самшитовые деревья. Среди них было много полузасохших. Самшит растет до восем-надцати-двадцати футов в высоту, а потом сохнет. Засыхая, стволы и сучья сбрасывают кору, и поэтому сероватобелая древесина как бы светится под луной;

Мы проехали примерно с милю. Тут к северу ответвлялась узкая дорожка — просто две колеи. Энди остановился, и Баррон снова вышел со своим фонарем. С еле заметной дорожки он махнул нам рукой, и Энди подъехал туда. Шериф влез на заднее сиденье.

— Эти ребятки не особенно осторожничали, — сказал он. — Н-да, я бы даже сказал, что они и не думали об осторожности. Правда, откуда им было знать, что Энди по слуху может определить хозяина любой лодки.

Дорога уходила во впадину между горами, где деревья и кустарник росли так густо, что машина еле-еле продиралась между ними. Потом она под острым углом свернула назад и снова пошла вверх, обогнула длинный отрог холма, и мы увидели маленький, прижавшийся к склону горы и со всех сторон окруженный деревьями домик.

Внезапно то ли в домике, то ли где-то рядом с ним раздался пронзительный визг, перешедший в отрывистое тявканье. Потом, так же внезапно, тявканье захлебнулось и умолкло.

Баррон начал было:

— Да выруби ты скорей… — но Энди уже потушил фары и съезжал с дороги.

— Я думаю, слишком поздно, — сказал он сухо. — Если там кто-нибудь караулит, они должны были уже нас заметить.

Баррон вылез из машины.

— Жутко смахивало на койота, нет, Энди?

— Ага.

— Близковато к дому для койота, нет, Энди?

— Не-а, — отозвался Энди. — Света нет, любой койот мог бы подойти к самому дому — они ведь любят искать закопанный мусор.

— Но, опять-таки, это могла быть и та собачонка, — вслух размышлял Баррон.

— Или наседка, снесшая квадратное яичко, — раздраженно сказал я. — Чего мы ждем? И как насчет того, чтобы вернуть мне мой пистолет? Нам что надо — найти кого-нибудь или просто покататься, строя увлекательные предположения?

Шериф вытащил из левого заднего кармана мой пистолет и протянул его мне.

— А куда мне спешить? — сказал он. — Людерс-то вот тоже не спешит. Если бы он торопился, он мог бы быть уже далеко отсюда — и с концами. Но чего ему торопиться? Им надо было быстро убрать Руни — тут они торопились, это да, потому что Руни про них кое-что знал. Но теперь Руни про них ничего не знает, потому что сидит мертвый в своей уборной, а дом его заперт и машина уведена. Не выломай ты его заднюю дверь, он бы просидел там еще не одну неделю, прежде чем кто-нибудь полюбопытствовал бы, куда он делся. Конечно, эти следы от колес хорошо заметны — но это только потому, что мы знаем, откуда они идут. А с какой стати им думать, что мы можем это узнать? Нет, по-ихнему, должно быть, нам не только до конца, а и до начала сроду не добраться. Чего ж я буду спешить?

Энди наклонился и тут же снова выпрямился на сиденье, теперь уже держа в руках охотничье ружье. Открыв левую дверцу, он вылез из машины.

— Маленькая собачонка там, в доме, — безмятежно констатировал Баррон. — Значит, ее хозяйка скорее всего тоже там. А ее должен кто-нибудь сторожить. Н-да. Пойдем, что ли, посмотрим, Энди, как?

— Я боюсь, — сказал Энди. — Надеюсь, тебе тоже страшно.

Мы зашагали между деревьями. До домика было ярдов двести, а ночь — тихая-тихая, так что даже на таком расстоянии я услышал, как отворилось окно. Мы шагали футах в пятидесяти друг от друга. Энди довольно долго возился сзади, запирая машину. Потом и он пошел к дому, описывая широкий полукруг и далеко забирая вправо.

Из дома, когда мы подошли к нему, не доносилось ни звука — ни шагов, ни света, ничего. Никто больше не лаял — ни койот, ни собачка Шайни, если это была она.

К дому мы подошли очень близко — ярдов на двадцать. Примерно такое же расстояние разделяло теперь и нас с Барроном. Коттедж был небольшой, из неокоренного дерева и очень похож на дом Теда Руни, только чуть попросторнее. Сзади был пристроен открытый гараж, но он стоял пустой. К передней двери вело каменное крылечко, сложенное из небольших валунов.

Вдруг в домике раздался полузадушенный вскрик, грохот, звуки короткой яростной борьбы и громкий лай, который тут же и умолк. Баррон молниеносно бросился ничком на землю. Я за ним. Ничего не произошло.

Баррон медленно поднялся и пошел к крыльцу: шагнет — постоит, еще шагнет — еще постоит, прислушиваясь. Я остался сзади. Баррон вышел на полянку перед домом, пересек ее и уже начал подниматься по ступенькам крыльца. Поднявшись, он остановился и стоял там — огромная мешковатая фигура, ярко черневшая в лунном свете, в опущенной руке которой блестел кольт. Похоже было, он выбрал верный способ самоубийства.

Но ничего не произошло. Баррон подошел к двери, прижался к стене, переложил револьвер в левую руку и, вытянув ее, постучал рукояткой по косяку. Потом, быстро отдернув руку, он опять распластался по стене. Дверь была от него справа, а слева — небольшое окошко.

В доме опять зашумела собака. Из открытого окошка на уровне подоконника высунулась рука с пистолетом и медленно повернула дуло к двери.

Тут нужен был снайперский выстрел. Я постарался произвести его. Более тупой гром винтовочного выстрела заглушил грохот моего револьвера. Рука дернулась, уронив пистолет на крыльцо. Потом высунулась еще немного, пальцы скрючились и принялись скрести подоконник. Потом они исчезли в комнате, и раздался собачий вой. Баррон был уже у двери и изо всех сил дергал ее. Мы с Энди что было духу с разных сторон бежали к дому.

Баррону наконец удалось открыть дверь, в результате чего он внезапно оказался черным силуэтом в раме света — внутри кто-то зажег лампу и поднял ее, осветив дверь.

Я вскочил на крыльцо в тот момент, когда шериф входил в дом, а Энди дышал за моей спиной. Мы вошли в гостиную.

Посреди комнаты, у стола с лампой, держа на руках собачонку, стояла миссис Лейси. Под окном на боку лежал плотный белокурый мужчина. Он тяжело дышал и, в поисках выпавшего за окно револьвера, судорожно обшаривал пол вокруг себя.

Миссис Лейси разжала руки и выпустила собаку. Подскочив, как резиновый мяч, она маленьким острым носом ткнула шерифа в живот и, радостно скребя рубашку, зарылась к нему под пиджак. Потом она свалилась на пол и молча помчалась кругами по комнате, виляя хвостом в знак приветствия.

Миссис Лейси застыла в ледяной неподвижности. Лицо ее было совершенно пустым, как у мертвой. Человек на полу тихонько застонал, судорожно вдыхая воздух. Глаза его на миг открылись и тут же снова закрылись. На губах выступила розовая пена.

— Вот уж воистину славная собачка, миссис Лейси, — сказал шериф, заправляя рубашку в брюки. — Только тут она оказалась для некоторых людей совсем не к месту и не ко времени.

Он взглянул на растянувшегося на полу блондина, большие голубые глаза которого опять открылись и вдруг застыли, неподвижно уставясь в никуда.

— Я солгала вам, — быстро проговорила миссис Лейси. — Но у меня не было другого выхода. Он этого зависела жизнь моего мужа. Он в руках у Людерса. Его прячут где-то здесь. Не знаю, в каком месте, но, по словам Людерса, где-то неподалеку. Он сейчас отправился за ним, привезет его ко мне, а этого человека оставил стеречь меня. Я ничего не могла поделать, шериф. Простите… Простите меня.

— Я знал, что вы лгали, миссис Лейси, — спокойно ответил Баррон, взглянув на свой кольт и засовывая его в задний карман. — И знал, почему. Но вашего мужа нет в живых, миссис Лейси. Нет в живых уже давно. Вот мистер Эванс — он видел его тело. Это, конечно, страшная новость, но вам лучше узнать ее сейчас.

Она не пошевелилась и, казалось, не дышала. Потом очень медленно прошла к креслу, села и спрятала лицо в ладонях. Так она и сидела — не шевелясь, не проронив ни звука. Маленькая собачка заскулила и спряталась под ее кресло.

Лежавший на полу человек вдруг начал приподниматься — только верхней частью туловища — очень медленно, как деревянный. Глаза его ровно ничего не выражали. Баррон подошел и склонился над ним.

— Куда тебя ранило, парень?

Раненый прижал левую руку к груди. Между пальцами выступила кровь. Правая рука медленно поднялась и выпрямилась, указывая в угол на потолок. Сведенные судорогой губы дрогнули, приоткрылись.

— Хайль Гитлер! — крикнул он глухо и повалился на пол.

Теперь он лежал неподвижно. Только горло еще подрагивало, потом и оно успокоилось, и в комнате воцарилась мертвая тишина — даже собаки не было слышно.

— Он, должно быть, один из этих — как их — нацистов, — пробормотал шериф. — Слыхали, что он сказал?

— Угу, — ответил я.

Я повернулся и вышел из дома — вниз по ступенькам, по дорожке под густо переплетенными ветками деревьев, к машине. Усевшись на переднее крыло, я закурил сигарету и так и сидел, выпуская дым и размышляя.

Немного спустя из-под деревьев появились остальные. Баррон нес собаку. В левой руке Энди была винтовка, а на его смуглом молодом лице застыл ужас.

Миссис Лейси уселась в машину, Баррон передал ей собаку и, повернувшись ко мне, сказал:

— Здесь, сынок, дальше пятидесяти футов от коттеджа курить запрещено.

Я бросил сигарету и зарыл ее каблуком глубоко в рыхлую сырую почву. Потом сел в машину — впереди, рядом с Энди.

Автомобиль снова тронулся, и мы поехали назад — к тому, что здесь, наверху, наверное, называлось большой дорогой. Довольно долго все молчали, потом миссис Лейси тихо сказала:

— Людерс упоминал какое-то название — что-то вроде «Слоут». Он разговаривал с человеком, которого вы застрелили. Он называл его Куртом. Разговор был по-немецки, а я немножко понимаю немецкий, только они говорили слишком быстро. «Слоут» — как будто не похоже на немецкое слово. Вам это что-нибудь говорит?

— Так называется заброшенный старый прииск неподалеку отсюда, — сказал Баррон. — Слоутов рудник. Энди, ты знаешь, где это?

— Ага. Наверное, я убил этого парня, а?

— Наверное, да, Энди.

— Я еще никогда никого не убивал.

— Может быть, это я попал в него, — вмешался я. — Я выстрелил одновременно с тобой.

— Не-а, — сказал Энди. — Ты не так высоко стоял, чтобы попасть ему в грудь. А я — высоко.

— Миссис Лейси, — спросил Баррон, — сколько человек отвозили вас сюда? Мне меньше всего хочется лезть к вам с вопросами в такую минуту, но ничего не поделаешь.

Мертвый голос ответил:

— Двое. Людерс и тот человек, которого вы застрелили. Он и лодкой правил.

— Они где-нибудь останавливались — по эту сторону озера?

— Да. Возле маленького коттеджа недалеко от берега. Людерс сидел за рулем, а второй, Курт, вышел, и мы поехали дальше. Через какое-то время Людерс остановился, и Курт нагнал нас на старенькой машине. Он загнал машину в неглубокий овраг за ивами и дальше поехал вместе с нами.

— Отлично, — сказал Баррон. — Это все, что нам надо. Если мы возьмем Людерса, наше дело сделано. Одного только не могу понять — чего ради они все это закрутили?

Мы доехали до развилки, где Баррон по пути сюда светил фонарем и откуда одна дорога сворачивала назад к озеру, поехали прямо и сделали еще мили четыре.

— Тут, пожалуй, останови, Энди. Дальше пешком. Мы пройдемся, а ты побудешь тут.

— Не-а, — сказал Энди. — И не подумаю.

— Побудешь тут, — неожиданно грубым голосом приказал Баррон. — Тебе надо приглядеть за этой леди. К тому же на сегодняшний вечер ты уже наубивался. Единственное, о чем я тебя прошу — чтобы собачка помолчала.

Машина остановилась. Мы с Барроном выбрались на дорогу. Собачонка заскулила и умолкла. Мы сошли с дороги и направились через рощицу молодых сосенок, заросшую манзанитовыми кустами и самшитом. Шли мы тихо, не обмениваясь ни единым словом. Шорох наших шагов даже в каких-нибудь тридцати ярдах мог услышать разве что индеец.

12

За несколько минут мы пересекли всю рощицу. За ней открывалось ровное безлесное пространство. На фоне неба вырисовывалось какое-то паукообразное сооружение. Вокруг — груды отработанного грунта, башня из поставленных один на другой промывочных ящиков и потянувшийся к ним от самого разреза длиннейший желоб. Баррон нагнулся к моему уху.

— Здесь, уже лет пять не работают, — прошептал он. — Смысла нет. Двое мужчин за день тяжелой работы намывают золота на пенни. В этих местах уже лет шестьдесят назад вычистили все до крупинки. Видишь вон — приземистый такой барак? Это старый рефрижератор. Стенки чертовски толстые, почти что пуленепробиваемые. Машины только не видно. Может, она за рефрижератором? Или спрятана. Скорее всего, спрятана. Идем?

Я кивнул. Мы вышли на открытое место. Я чувствовал себя восхитительно — как десятицентовая глиняная трубка в тире. А Баррону, судя по всему, ничуть не было не по себе. В опущенной руке, держа палец на собачке, он нес свой кольт.

Вдруг сбоку от рефрижератора мелькнул луч света, и мы упали на землю. Свет падал из приоткрывшейся двери — желтая полоска и желтый треугольник на земле. В лунном свете что-то шевельнулось, послышалось журчание льющейся на землю воды. Немного подождав, мы снова поднялись и двинулись дальше.

Играть в индейцев больше не имело смысла. Они либо выйдут, либо нет. Если выйдут, он и все одно нас увидят — будем ли мы идти, ползти или бежать, настолько голая здесь почва и настолько ярко светит луна. Ботинки наши слегка поскрипывали на твердом, утоптанном грунте. Мы поравнялись с большой кучей песка и остановились. Я прислушался к собственному дыханию. Не то чтобы я задыхался, нет; и Баррон не задыхался тоже. Но меня вдруг ужасно заинтересовало собственное дыхание. Всю свою жизнь я просто не замечал его, как нечто само собой разумеющееся, но теперь этот процесс вдруг стал мне чрезвычайно интересен. Я очень надеялся, что он будет продолжаться еще долго, но я не был в этом уверен.

Я не боялся. В конце концов, я ведь взрослый мужчина и в руке у меня пистолет. Однако тот блондин в коттедже тоже был взрослым мужчиной и тоже с пистолетом в руке. А ведь у него была еще стена, за которой можно было спрятаться. И все-таки я не боялся. Я просто начал задумываться о разных мелочах. О том, например, что Баррон дышит слишком громко. Потом — о том, что если я скажу ему, что он дышит слишком громко, то шуму от этого будет больше, чем от того, что он громко дышит. Вот так я и стоял там, погрузившись в глубочайшую задумчивость по поводу самых мелких предметов.

Дверь снова отворилась. На сей раз света за ней не было, но зато из-за нее, неся что-то вроде тяжелого чемодана, вышел маленький, удивительно маленький человечек. Тяжело пыхтя от натуги, он понес его вдоль боковой стенки рефрижератора. Баррон сжал мою руку, словно тисками. Дышал он, по-моему, не только непозволительно громко, но и с присвистом.

Коротыш с тяжелым чемоданом, или что там он тащил, обошел рефрижератор и завернул за угол. Тогда я с благодарностью подумал о нашей куче песка — на первый взгляд она казалась такой низенькой, а выходит, была достаточно высокой, чтобы скрыть нас с Барроном. К тому же, коротыш наверняка не ждал гостей и поэтому не очень озирался по сторонам, так что нас он, вероятнее всего, не видел. Мы стали ждать, когда он снова покажется из-за угла. Ждали мы слишком долго.

Ясный, отчетливый голос позади нас произнес:

— У меня в руках автомат, мистер Баррон. Будьте добры, поднимите ваши руки. Одно лишнее движение, и я стреляю.

Я быстро вскинул руки вверх. Баррон немного поколебался, но в конце концов тоже поднял руки. Мы медленно повернулись. В четырех футах от нас, держа автомат на уровне пояса, стоял Фрэнк Людерс. Огромное дуло зияло перед нами, как тоннель на Второй улице в Лос-Анджелесе.

В спокойном голосе Людерса не слышалось ни малейшего напряжения:

— Я бы предпочел, чтобы вы смотрели в другую сторону. Когда Чарли вернется от машины, он зажжет внутри лампы, и мы все пойдем туда.

Мы снова повернулись лицом к длинному, приземистому фургону рефрижератора. Людерс пронзительно свистнул. Коротыш тотчас же вынырнул из-за угла, постоял с минуту, вглядываясь в ночь, и направился к двери.

— Зажигай лампы, Чарли, — крикнул Людерс. — У нас гости.

Коротыш не спеша вошел в фургон. Чиркнула спичка, и внутри загорелся свет.

— Ну-с, джентльмены, вперед, — скомандовал Людерс. — Только прошу вас помнить, что позади вас шагает смерть, и предлагаю вести себя соответственно.

И мы пошли.

13

— Отбери у них пистолеты, Чарли, и посмотри, нет ли у них еще.

Мы стояли спиной к стене у длинного деревянного стола, по обе стороны которого тянулись две длинные деревянные скамьи. На столе стояли поднос с бутылкой виски и стаканами, фонарь «молния», старомодная деревенская керосиновая лампа толстого стекла и полное окурков и пепла блюдечко. В другом конце фургона, подальше от стола, стояли маленькая печка и две раскладушки — на одной постель была смята и скомкана, на другой — заправлена безупречно, как у пансионерки.

Сверкая очками, маленький японец шагнул нам навстречу.

— О, пистолеты, — промурлыкал он. — Это очень, очень плохо.

Он отобрал наши пистолеты и по столу подтолкнул их к Людерсу. Маленькие ручки быстро и ловко обыскали нас. Баррон вздрогнул и покраснел, но ничего не сказал.

— Пистолетов больше нет, — доложил Чарли. — Рад видеть вас, джентльмены. Чудесная ночка, по-моему. У вас пикник при лунном свете?

Глубоко в глотке у шерифа родился и умер какой-то злобный звук.

Заговорил Людерс:

— Прошу вас садиться, джентльмены. Благоволите сообщить мне, чем могу быть вам полезен.

Мы сели. Людерс поместился напротив нас. На столе перед ним лежали два наших пистолета и автомат, который он крепко сжимал левой рукой. Глаза его смотрели спокойно и жестко. Лицо его больше не было ни приветливым, ни приятным, но оно по-прежнему было умным. Весьма и весьма умным — насколько вообще у них могут быть умные лица.

— Я, пожалуй, пожую, — сказал Баррон. — Думаю, так будет лучше.

Он достал свою плитку, откусил кусок и сунул ее обратно в карман. Пожевал молча и сплюнул на пол.

— Я, пожалуй, немного запачкаю вам полы, — сказал он. — Надеюсь, вы не обидитесь.

Япошка сидел на раскладушке — той, что была идеально заправлена, — не доставая ногами до пола.

— Мне не нравится, — сказал он, сморщившись. — Очень дурной запах.

Не взглянув в его сторону, Баррон спокойно спросил:

— Вы намерены пристрелить нас и смыться, мистер Людерс?

Людерс пожал плечами, снял руку с автомата и откинулся к стене.

Баррон сказал:

— Вы оставили за собой довольно-таки широкий хвост, совсем не рассчитывая на то, что мы можем догадаться, где этот хвост начинается. Вам в голову не приходило, что мы можем догадаться, иначе вы повели бы себя по-другому. Однако когда мы добрались сюда, вы были наготове. Вот что у меня в голове не укладывается.

Людерс ответил:

— Это потому, что мы, немцы, — фаталисты. Когда все складывается слишком хорошо — как, например, сегодня вечером, если не считать этого кретина Вебера, — мы начинаем подозревать неладное. Я сказал себе: — Я не оставил следов; у них не было возможности двигаться за мной по озеру достаточно быстро, чтобы узнать, куда я поехал. У них не было лодки, и за мной не гналось ни одной лодки. Выследить меня им: невозможно. Абсолютно невозможно. — И я решил: — Они найдут меня именно потому, что мне это представляется невозможным. Следовательно, приготовлюсь и буду их ждать.

— Пока Чарли оттаскивает в машину чемоданы денег, — вставил я.

— Каких денег? — спросил Людерс, ни на кого не глядя.

— А те великолепные, новые десятидолларовые бумажки, которые вы привозите из Мексики на самолете, — сказал я.

Людерс наконец вскинул на меня глаза, но они смотрели в достаточной степени безразлично.

— Друг мой, уж не всерьез ли вы все это несете? — холодно полюбопытствовал он.

— Фу-у. Да ведь ничего нет легче. У пограничного патруля самолетов сейчас нет — раньше были, но делать им было нечего, и их забрали. Итак, некий самолет отправляется откуда-нибудь из Мексики, пролетает высоко над границей и садится на лужайке для гольфа возле Лесного клуба. Самолет принадлежит мистеру Людерсу, а мистер Людерс — совладелец клуба и в нем живет. С какой стати кто-то станет совать сюда свой нос? Да и кому это покажется подозрительным? Но мистеру Людерсу все равно не хочется держать полмиллиона фальшивых долларов в своем клубном коттедже — он подыскивает себе заброшенный прииск и хранит деньги в фургоне рефрижератора, который надежен, как сейф, с виду не имея с сейфом ничего общего — именно то, что надо.

— Вы заинтересовали меня, — сказал Людерс спокойно. — Продолжайте.

Я продолжал:

— Деньги сделаны отлично. На этот счет у нас было заключение экспертизы. А это означает основательную организацию — нужны соответствующие краски, особая бумага, нужны клише. Это означает куда более совершенную организацию, чем может осуществить самая ловкая шайка уголовников. Организацию государственного масштаба. Например, нацистского правительства.

Маленький японец, шипя, вскочил с раскладушки, но Людерс даже не пошевелился и не изменился в лице.

— Продолжайте, мне очень интересно, — лаконично заметил он.

— А мне нет, — горячо вмешался Баррон. — Чего ты добиваешься этими своими речами? Рвешься получить добавочную порцию свинца?

Я продолжал:

— Пару лет назад такой же точно трюк пытались провернуть русские. Пустить у нас в оборот кучу фальшивых денег, чтобы, во-первых, финансировать своих шпионов, и, во-вторых, может быть, расстроить заодно наше денежное обращение. Нацисты, конечно, гораздо тоньше — на это они ставку делать не будут. Все, что им нужно — это добрые американские доллары для работы в Центральной и Южной Америке. Славные, потертые бумажки разного достоинства. Не станете же вы класть в банк сто тысяч долларов новенькими, свежеотпечатанными десятидолларовыми купюрами. Единственное, что смущает шерифа, — почему вы выбрали именно этот округ — в горах, на отшибе, где народу живет мало и народ-то все исключительно бедный.

— А вас с вашим высокоразвитым интеллектом это не смущает? — язвительно поинтересовался Людерс.

— Меня это тоже не особенно сильно смущает, — вмешался Баррон. — Куда больше меня смущает, что на моей территории убивают людей. Я к такому не привык.

Я сказал:

— Первоначально вы выбрали это место потому, что оно как нельзя больше подходит для ввоза ваших денег. По всей стране наберется, наверное, не более сотни таких мест, где очень мало полицейского надзора, а здесь к тому же с весны до осени масса приезжих — все время кто-то приезжает и уезжает. Здесь могут свободно садиться самолеты, и ни одна живая душа не станет проверять их ни при посадке, ни при взлете. Но это не единственная причина. Это место, кроме всего прочего, как нельзя лучше, при известной удаче, разумеется, подходит для обмена части ваших денег. Удачи-то вам и не хватило. У вас ее отняла идиотская затея вашего Вебера. Нужно ли вам и дальше объяснять, почему лучше этого места не придумаешь, если вам надо отделаться от фальшивых денег и на вас работает достаточно много людей?

— Да, пожалуйста, — поглаживая ствол автомата, вежливо попросил Людерс.

— Потому что на три месяца в году население этого округа увеличивается на двадцать-пятьдесят тысяч человек, приезжающих в отпуск и на уикэнд со всех концов страны. Это означает резкое оживление бизнеса и приток большой массы денег. А банка здесь нет. В результате во всех гостиницах, барах и лавках в течение всего сезона обменивают чеки на наличные. Следовательно, летом они отправляют отсюда в банк почти исключительно чеки, а здесь в обращении остаются наличные. Естественно, только до конца сезона.

— Все это чрезвычайно интересно, — заметил Людерс. — Но если бы подобную операцию пришлось контролировать мне, я бы не стал пускать здесь в оборот много денег. Тут и там я бы, конечно, пустил понемножку, но небольшими партиями. Ровно столько, сколько нужно для проверки — посмотреть, как их принимают. По той самой причине, на которую указали и вы: большая часть денег здесь очень быстро переходит из рук в руки, так что если бы и выяснилось, что деньги фальшивые, добраться до их источника было бы чрезвычайно трудно.

— Угу, — сказал я. — Так оно, конечно, было бы предусмотрительнее. Благодарю вас за любезную откровенность.

— Вам, — возразил Людерс, — едва ли стоит благодарить меня за откровенность — она вам не пригодится.

Баррон внезапно наклонился вперед.

— Послушайте, Людерс, убив нас, вы ничего не выгадываете. Если сейчас вы добровольно сдадитесь, у нас окажется на вас не так уж много материала. Похоже, конечно, что это вы убили того типа — Вебера, но судя по всему раскладу, доказать это будет не так-то просто. Если вы действительно занимались липовыми денежками, вас за это, ясное дело, посадят, но ведь по этой статье вышки не дают. Тут у меня на поясе случайно оказалась с собой пара наручников, так я вам предлагаю их надеть и выйти отсюда с нами и с вашим японским товарищем.

Японец Чарли захохотал.

— Какой смешной человек. Какой простофиля, или как это у вас называется?

Людерс едва заметно улыбнулся.

— Ты все загрузил в машину, Чарли?

— Еще один, последний, чемодан, — ответил японец.

— Бери его, пожалуй, и заводи мотор.

— Послушайте, Людерс, этот номер у вас все равно не пройдет, — настойчиво заговорил Баррон. — У меня там в роще человек с винтовкой. Луна сегодня яркая. У вас, правда, тоже неплохое оружие, но против хорошей винтовки вы можете не больше, чем мы с Эвансом против вас с автоматом. Вам не уйти отсюда, если вместе с вами не будем уходить и мы с Эвансом. Он знает, что мы здесь и зачем мы здесь. Он должен дать нам двадцать минут, а потом послать за ребятами, чтобы выкурить вас отсюда. Так я ему приказал.

Людерс спокойно сказал:

— Это очень тяжелая работа. Выматывающая — даже для нас, немцев. Я устал. Ко всему прочему, использовав человека, который оказался дураком и сделал глупость, я допустил грубую ошибку. Об этой глупости узнал другой человек, и болвану Веберу пришлось убить этого другого. Но ошибка была моя, и прощения мне нет. Моя жизнь не имеет больше особого значения. Неси чемодан в машину, Чарли.

Японец быстро обернулся к нему.

— Не нравится мне это, — сказал он. — Совсем не нравится. Проклятый чемодан очень тяжел. А из кустов будет стрелять винтовка. К черту.

Людерс улыбнулся.

— Не бери в голову всю эту чушь, Чарли. Если бы с ними кто-то был, они бы уже давно нагрянули сюда. Я потому и позволил им произносить речи. Надо было выяснить, есть с ними кто или нет. Они одни, Чарли. Ступай.

Японец прошипел:

— Ладно, я пойду. Только не нравится мне все это.

Он направился в угол и поднял стоявший там чемодан, настолько, видимо, тяжелый, что бедный малыш с ним еле-еле управлялся. Он дотащил его до двери, поставил на пол и перевел дух. Потом чуть приоткрыл дверь и выглянул наружу.

— Никого не видно, — сказал он. — Может, все это, и правда, враки.

Людерс задумчиво протянул:

— Мне следовало убить собаку, да и женщину тоже. Я проявил слабость. А что стало с Куртом?

— Никогда не слыхал про такого, — ответил я. — Где он был?

Людерс неподвижно уставился на меня, потом рявкнул:

— Встать! Оба!

Я поднялся на ноги. Под рубашкой у меня по спине каталась сосулька. Поднялся и Баррон. Лицо его посерело, седеющие волосы на висках блестели от пота, капли которого выступили по всему его лицу. Но челюсти шерифа не прекращали жевать ни на секунду. Он негромко спросил:

— Сколько тебе платят за эту работу, сынок?

— Сотню монет, — ответил я хрипло. — Но часть я уже истратил.

Тем же тихим, мягким голосом Баррон сказал:

— Я женат сорок лет. Получаю восемьдесят долларов в месяц, не считая дома и дров. Ни на что не хватает. Эх, мне бы твои сто.

Он криво усмехнулся, сплюнул и поглядел на Людерса:

— А ты, нацистский ублюдок, катись… — и он послал его далеко за пределы округа.

Людерс, поджав губы и оскалившись, медленно поднял автомат. Дышал он тяжело, с присвистом. Потом, так же медленно, снова положил автомат на стол и полез за пазуху. Оттуда он вытащил люгер, аккуратно снял его с предохранителя, взял в левую руку и, внимательно глядя на нас, на минуту застыл. Потом лицо его постепенно начало терять всякое выражение, превращаясь в мертвую, каменную маску. В глазах его уже не было внимания — они вообще ни на что не смотрели. Он поднял пистолет и одновременно вскинул прямую правую руку на уровень плеча. Рука застыла, как палка.

— Хайль Гитлер! — произнес он отрывисто.

В то же мгновение он повернул пистолет, сунул дуло себе в рот и выстрелил.

14

Чарли закричал и пулей вылетел за дверь. Мы с Барроном кинулись вокруг стола за своим оружием. На руку мне капнула кровь — Людерс медленно сползал по стене на пол.

Баррон был уже на улице. Выбежав вслед за ним, я увидел, как японец во все лопатки удирает вниз по склону холма, к зарослям кустарника.

Баррон поднял свой кольт, прицелился и снова опустил его.

— Слишком близко, — пояснил он. — Я всегда даю человеку сорок ярдов форы.

Он снова поднял тяжелый кольт, слегка повернулся всем корпусом и медленно-медленно прицелился, пока его рука, плечо и правый глаз не оказались на одной прямой.

Так он и стоял, довольно долго замерев в каменной неподвижности. Наконец пистолет загрохотал и дернулся назад, а в лунном свете поплыла и тут же растаяла тоненькая струйка дыма.

Чарли продолжал бежать. Баррон, глядя, как маленький силуэт исчезает в кустах, опустил кольт.

— Черт, — сказал он. — Я промазал.

Он быстро взглянул на меня и тут же снова отвернулся.

— Но он все равно никуда не денется, — добавил шериф. — Ему не на чем деться. Этих его коротеньких ножек не хватит даже, чтобы перепрыгнуть через хорошую сосновую шишку.

— У него был пистолет, — сказал я. — Слева под мышкой.

Баррон покачал головой.

— He-а. Там была пустая кобура, я заметил. Я думаю, Людерс забрал у него пистолет. Сдается мне, немец перед тем, как уехать, хотел и его кончить.

В отдалении мелькнули фары. По пыльной дороге медленно ползла машина.

— А что случилось с Людерсом? Отчего он скис?

— Мне кажется, удар по самолюбию, — задумчиво произнес Баррон. — Как же: великий организатор вроде него — и вдруг загнан и прижат к стенке двумя ничтожными типами вроде нас.

Мы обошли рефрижератор. У задней его стенки стоял новенький автомобиль-купе. Баррон подошел к нему и открыл дверцу. Машина на дороге была уже близко. Вот она повернула в нашу сторону, и свет фар упал на автомобиль. Баррон с минуту удивленно глядел в салон, потом сердито захлопнул дверцу и сплюнул на землю.

— «Кадиллак Ви двенадцать», — сказал он. — Красные кожаные сиденья и чемоданы в багажнике. — Он снова заглянул внутрь и уставился на приборный щиток. — Который теперь час?

— Без двенадцати минут два, — сказал я.

— Часы не отстают на двенадцать с половиной минут, — сердито проворчал он. — Тут ты промахнулся. — Он обернулся и взглянул мне прямо в лицо, сдвинув шляпу на затылок. — Черт, ты наверняка видел его у «Головы индейца», — сказал он.

— Точно.

— А я-то было подумал, что ты действительно тонкая штучка.

— Точно, — сказал я.

— Сынок, ты не мог бы планировать свою работу так, чтобы оказаться где-нибудь поблизости, когда меня будут расстреливать в следующий раз?

Приближавшаяся машина затормозила в нескольких ярдах от нас, и мы услышали собачье поскуливание.

— Кто-нибудь ранен? — крикнул Энди.

Едва мы с Барроном подошли к машине, как дверца ее распахнулась и оттуда кубарем выкатилась маленькая пушистая собачонка. Она отбежала фута на четыре и с разбегу прыгнула на шерифа, зарывшись мордой и передними лапами в его объемистый живот, потом соскользнула на землю и помчалась вокруг него кругами.

— Людерс там, внутри, — сказал Баррон. — Он застрелился. А в кустах ниже по склону сидит маленький япошка, которого придется вылавливать. А тут в багажнике три или четыре чемодана липовых денег, о которых нам следует позаботиться.

Он поглядел на дальние холмы — крепкий, тяжелый, похожий на большой валун человек, — и вздохнул:

— Такая ночь — и столько крови.

Перевод Т. Бородай