Девятнадцатое убийство

Девятнадцатое убийство (The 19th Murder) — четвертая часть детективного романа Дэшила Хэммета Красная жатва.

Ледоруб

Вернувшись в центр, я сразу же отправился в полицию. За столом шефа восседал Макгроу. Он подозрительно глянул на меня из-под белесых ресниц, а его грубое, изрезанное глубокими морщинами лицо   казалось   еще мрачнее обычного.

— Когда вы последний раз видели Дину Брэнд? — выпалил он, даже не кивнув мне. Говорил он в нос, резким, неприятным голосом.

— Вчера вечером, без двадцати одиннадцать. Или около того, — ответил я. — А почему вы спрашиваете?

— Где это было?

— У нее дома.

— Сколько времени вы у нее пробыли?

— Минут десять, может, пятнадцать.

— Почему?

— Что «почему»?

— Почему так мало?

— А почему, собственно говоря, это вас так интересует? — спросил я, без приглашения усаживаясь на стул.

Он выпучил глаза, набрал воздуху и гаркнул что было силы прямо мне в лицо:

— Убийство!!!

— Уж не убила ли она Нунена? — предположил я, рассмеявшись.

Ужасно хотелось курить, но я воздержался: давно известно, что к сигарете тянется тот, кто нервничает.

Макгроу поедал меня глазами, но я за себя не беспокоился: я давно убедился, что когда вру, вид у меня, как, впрочем, и у большинства врунов, абсолютно честный. Наконец он отвел взгляд и заметил:

— Все может быть. Слабый ход.

— Это верно, — равнодушным голосом отозвался я, предложил ему сигарету и закурил сам. А затем добавил: — По-моему, это дело рук Сиплого.

— А разве он там был? — сквозь зубы, а не в нос, как обычно, процедил Макгроу.

— Где «там»?

— У Брэнд, где же еще.

— Да нет, — сказал я, потирая лоб. — Как же Сиплый мог быть там, если в это время он убивал Нунена?

— Плевать мне на Нунена! — заорал исполняющий обязанности шефа полиции. — Вы мне зубы не заговаривайте. Не о Нунене сейчас речь.

Я посмотрел на него, как на безумного.

— Вчера вечером была убита Дина Брэнд, — сообщил он.

— Да?!

— А теперь отвечайте на мои вопросы.

— Пожалуйста. Сначала вместе с Нуненом и остальными я был у Уилсона. Затем, около половины одиннадцатого, я зашел к Дине Брэнд сказать, что уезжаю в Теннер. Мы договорились в тот день увидеться. Пробыл я у нее минут десять, не больше. Промочил горло и ушел. У нее никого не было — я, по крайней мере, никого не видел. Когда ее убили? И как?

Оказалось, что Макгроу сегодня утром послал к Дине двух сыщиков, Шеппа и Венмена, узнать, не могла бы девушка помочь полиции задержать Сиплого по подозрению в убийстве Нунена. Сыщики явились к ней в девять тридцать. Входная дверь была приоткрыта. На звонок никто не ответил. Они вошли и увидели, что Дина лежит мертвая на полу в столовой с ножевой раной в левой груди.

Доктор, который осмотрел тело, сказал, что девушка была убита около трех часов утра узким острым предметом примерно шести дюймов в длину. Ящики письменного стола, шкафы, чемоданы были, по всей видимости, тщательно обысканы. Ни в сумочке, ни в других местах денег обнаружить не удалось. Коробка с драгоценностями на туалетном столике тоже была пуста. Уцелели лишь два бриллиантовых кольца у покойной на пальцах.

Оружия, которым Дина была убита, полиция найти не смогла. Отпечатки пальцев также отсутствовали. Двери и окна были целы. Судя по беспорядку на кухне, девушка выпивала с гостем или с гостями.

— Узкий острый предмет шести дюймов в длину, — повторил я. — Судя по описанию, это ледоруб.

Макгроу снял телефонную трубку и вызвал Шеппа и Венмена. Шепп был высоким, сутулым, с большим ртом и редкими зубами, придававшими всему его облику до противного неподкупное выражение. Второй детектив был маленьким, коренастым, с короткой шеей и красным носом.

Макгроу представил меня и спросил сыщиков про ледоруб. Они в один голос заявили, что никакого ледоруба не видали и могут поручиться, что в доме убитой его не было. Не могли же они не заметить такой вещи!

— А вы вчера вечером его видели? — спросил меня Макгроу.

— Я стоял рядом, когда она разбивала им лед.

Я подробно описал, как выглядел ледоруб, и Макгроу приказал сыщикам еще раз тщательно осмотреть квартиру, а если ледоруба там не окажется, поискать перед домом.

— Вы же хорошо ее знали, — сказал он, когда Шепп и Венмен ушли. — Кого вы подозреваете?

— Сейчас мне трудно сказать, ведь все произошло так неожиданно, — ответил я, увиливая от вопроса. — Дайте мне пару часов. А вы-то сами что думаете?

— Ни черта я не думаю.

Однако по тому, что он не задержал меня и не стал приставать с вопросами, я понял, что про себя он уже решил: девушку убил Сиплый.

То ли это действительно дело рук маленького владельца игорных притонов, размышлял я, то ли шеф бесвиллской полиции в очередной раз пытается обвинить Сиплого в убийстве, которое тот не совершал? Сейчас, впрочем, это уже не имело значения, ведь Нунена наверняка убрал Тейлер, неважно, сам или чужими руками, и в любом случае его ждала виселица. Семь бед — один ответ.

* * *

В коридоре полицейского отделения толпился народ. Кого тут только не было: совсем еще мальчишки, какие-то иностранцы; рожи у всех — не приведи Господь.

Внизу я столкнулся с Доннером, полицейским, участвовавшим в операции «Сидер-Хилл».

— Привет, — окликнул я его. — Откуда столько народу? Из тюрьмы, что ли, повыпускали?

— Это наши новобранцы, — сообщил он с довольно кислым видом. — Пополнение.

— Поздравляю, — сказал я и вышел на улицу.

Каланча Марри сидел у себя в бильярдной за стойкой и беседовал с какими-то тремя типами. Я сел в другом конце комнаты и стал смотреть, как гоняют шары. Через несколько минут Марри подошел ко мне.

— Если увидишь Рено, — сказал я, — можешь ему передать, что Пит Финик укрепил своими ребятами местную полицию.

— Передам при случае, — сказал Марри.

* * *

Вернувшись в гостиницу, я увидел в холле Микки Лайнена. Он поднялся вместе со мной наверх и доложил:

— Вчера после полуночи твой Дэн Рольф смылся из больницы. Врачи по всему городу за ним охотились, с ног сбились. Вроде бы сегодня утром они должны были в мозгах у него копаться. Но он пропал. С концами.

На Сиплого мы пока не вышли. Дик пытается сесть на хвост Биллу Квинту. Что там с этой девицей? Дик говорит, ты сообщил об убийстве в полицию?

— Ничего… Зазвонил телефон.

Хорошо поставленный мужской голос произнес мое имя с вопросительной интонацией.

— Слушаю, — сказал я.

— С вами говорит Чарлз Проктор Дон, — сообщил голос. — Полагаю, вы не пожалеете, если в самое ближайшее время наведаетесь ко мне в контору.

— Вы так думаете? А кто вы такой?

— Я Чарлз Проктор Дон, адвокат. Моя контора находится в Ратледж-блок, Грин-стрит, 310. Полагаю, вы не пожалеете…

— А вы не скажете, о чем, по крайней мере, идет речь? — полюбопытствовал я.

— Это не телефонный разговор. Полагаю, вы не пожалеете…

— Хорошо, — во второй раз перебил его я. — Если смогу, заеду в течение дня.

— Это в ваших интересах, поверьте мне, — заверил он меня.

Я повесил трубку.

— Ты хотел рассказать про убийство этой девицы, — напомнил Микки.

— И не собирался. Я хотел сказать, что найти Роль-фа ничего не стоит: у него проломлен череп и, наверно, забинтована голова. Этим ты и займись. Начать советую с Харрикен-стрит. Красное лицо Микки расплылось в широкой шутовской улыбке:

— Можешь мне ничего не рассказывать, все равно я на тебя работаю, — сказал он, взял шляпу и ушел.

А я повалился на кровать, закурил и стал вспоминать, как накануне говорил без умолку, как уснул, что мне снилось и что я увидел, проснувшись. Воспоминания получились невеселые, и я обрадовался, услышав, как кто-то скребется в дверь.

Стоявшего на пороге я видел впервые. Он был молод, худ и безвкусно одет. У него были густые брови и очень бледное, нервное и в то же время довольно наглое лицо, на котором выделялись маленькие черненькие усики.

— Меня зовут Тед Райт, — представился он, протягивая мне руку, как будто я всю жизнь мечтал с ним познакомиться. — Вы, наверно, слышали обо мне от Сиплого.

Я пожал ему руку, впустил в комнату, закрыл за ним дверь и спросил:

— Вы друг Сиплого?

— Закадычный. — Он скрестил два тощих пальца. — Не разлить водой.

Я промолчал. Он осмотрелся, нервно улыбнулся, заглянул в ванную, вернулся в комнату, облизнул губы и только тогда перешел к делу:

— Если хочешь, я уберу его всего за полтысячи.

— Сиплого?

— Да. Считай, бесплатно.

— А с чего ты взял, что я хочу его смерти? — поинтересовался я.

— Он же твою подружку пришил.

— Пришил? Мою подружку?

— Не прикидывайся дурачком. И тут меня осенило.

— Ты садись. Это надо обсудить, — сказал я, собираясь с мыслями.

— Нечего тут обсуждать, — сказал он и, не сдвинувшись с места, метнул на меня ехидный взгляд. — Говори, хочешь или нет?

— Нет.

Он что-то пробормотал себе под нос и двинулся к двери. Я преградил ему путь. Он остановился, глазки у него забегали.

— Значит, Сиплый мертв?

Он попятился назад и сунул было руку в карман, но тут я размахнулся и ударил его в челюсть, вложив в удар все имеющиеся в наличии сто девяносто фунтов.

У него подогнулись ноги, и он повалился на пол.

Я поднял его за руки, притянул к себе и прорычал:

— Зачем пришел? Выкладывай.

— Я тебе ничего плохого не сделал…

— Еще не хватало. Кто убил Сиплого?

— Ничего я не…

Я выпустил его запястье и освободившейся рукой влепил ему пощечину, а затем стал выкручивать руки.

— Кто убил Сиплого? — повторил я.

— Дэн Рольф, — взвизгнул Райт. — Подошел к нему и всадил в него ту самую штуку, которой Сиплый девчонку порешил.

— Откуда ты знаешь, что это была та же самая штука?

— Дэн сказал.

— А что сказал Сиплый?

— Ничего. Вид у него ужас какой смешной был: сам стоит, а в боку эта штука торчит. Постоял, а потом пушку выхватил и всадил в Дэна две пули, одну за другой — тут они, голубчики, лбами стукнулись и рядком на полу улеглись. У Дэна голова забинтована, вся в крови.

— Дальше.

— А что дальше? Смотрю, а они уже оба покойнички. Хочешь верь — хочешь нет.

— Кроме тебя, кто-нибудь при этом присутствовал?

— Нет, я один был. Сиплый прятался, а меня за связного держал. Нунена он сам убил и решил пару дней отсидеться, посмотреть, что будет. Кроме меня, ведь он никому не доверял.

— Понятно. А ты, значит, не будь дурак, решил на его смерти подзаработать. По второму разу его убить?

— А что мне было делать? — опять заскулил Райт. — Не могу же я без денег отсюда уехать. Что ж мне, по-твоему, ждать, пока банда Сиплого пронюхает, что его кокнули?

— И сколько ты уже заработал?

— Сотню мне дал Пит и полторы Рено — через Каланчу Марри. И тот и другой обещали заплатить еще, когда дело будет сделано. — В его плаксивом голосе появились хвастливые нотки. — Мне, если очень постараться, и Макгроу бы заплатил. По правде говоря, я думал, что и ты раскошелишься.

— Здорово же они на него окрысились, раз тебе на слово поверили.

— Не скажи, — обиделся Райт. — Дело ведь было верное. — Тут он опять запричитал: — Не губи, шеф. Не выдавай меня. Если будешь держать язык за зубами, пока я это дельце не обделаю и в поезд не сяду, отвалю тебе полсотни сейчас и половину той суммы, которую заплатит Макгроу. По рукам?

— Кроме тебя, никто не знает, где Сиплый?

— Только один Дэн, а он не проговорится. Они теперь оба молчать будут.

— Где они?

— На складе у старого Редмена, на Портер-стрит. Там у Сиплого наверху была комнатка окном во двор, с кроватью, плитой и запасом еды. Отпусти, шеф. Полсотни даю сейчас, остальные — потом.

— Деньги мне не нужны, — сказал я, отпуская его руку. — Можешь идти. Пара часов у тебя есть. Этого хватит.

— Спасибо, шеф. Спасибо, спасибо, — повторил он и убежал.

Я надел шляпу и плащ, вышел из гостиницы и отправился на поиски Грин-стрит. Дом под номером 310 оказался неказистой, видавшей виды деревянной постройкой. Контора Чарлза Проктора Дона находилась на втором этаже. Лифта не было, и пришлось подыматься по ходившей ходуном скрипучей деревянной лестнице.

Под контору адвокат занимал две комнаты, обе грязные, душные и плохо освещенные. Я остался ждать в первой комнате, а клерк — другого такого в этой дыре и быть не могло — отправился обо мне доложить. Через минуту дверь в кабинет приоткрылась, и клерк поманил меня внутрь.

Чарлз Проктор Дон был маленьким упитанным человечком лет пятидесяти пяти с очень светлыми пытливыми глазами навыкате, коротким, мясистым носом и большим хищным ртом, который не могли скрыть ни седые косматые усы, ни седая бородка клинышком. На нем был тесный, неопрятного вида, хотя и не грязный костюм.

Он не поднялся мне навстречу и во время нашей беседы держал правую руку на приоткрытом ящике письменного стола.

— Приветствую вас, уважаемый сэр, — сказал он, когда я вошел. — Я, признаться, очень рад, что вы оказались разумным человеком и вняли моему совету.

Голос у него был и в самом деле хорошо поставлен. Я промолчал.

Адвокат одобрительно тряхнул головой, словно, промолчав, я лишний раз продемонстрировал свое благоразумие, и продолжал:

— Должен вам со всей откровенностью сказать, что вы и впредь поведете себя разумно, если будете прислушиваться к моим советам. Я говорю это, уважаемый сэр, без ложной скромности, вполне — с искренним смирением и глубоким пониманием — отдавая себе отчет как в возложенных на себя обязательствах, так и в дарованных мне привилегиях, ибо считаю себя — и, поверьте, не без оснований — признанным и авторитетным главой законодательства нашего процветающего штата.

Довольно долго он распространялся в том же духе и наконец закончил следующей тирадой:

— Таким образом, поведение, которое мы бы с вами сочли неподобающим, исходи оно от какого-нибудь мелкого стряпчего, становится вполне уместным, когда тот, кто соответствующим образом ведет себя, пользуется в обществе — в данном случае я трактую понятие «общество» довольно широко — всеобщим уважением, что позволяет ему руководствоваться высшей этикой, пренебрегающей мелкими условностями, если речь идет о спасении человека, а стало быть, — всего человечества. Вот почему, уважаемый сэр, в данном случае я, не колеблясь, решил отбросить условности и вызвать вас к себе, дабы со всей откровенностью сообщить вам, уважаемый сэр, что в ваших же интересах использовать меня в качестве своего частного поверенного.

— И сколько это будет стоить? — спросил я.

— Вопрос о цене, как мне представляется, не должен иметь первостепенного значения, что, впрочем, вовсе не значит, что этим вопросом следует пренебречь. В наших отношениях, поймите меня правильно, этот вопрос должен занять подобающее место, — с важностью произнес он. — Думается, мы начнем с тысячи долларов. В дальнейшем, однако… Он взъерошил бородку и замолк.

Я сказал, что такой суммы у меня с собой, естественно, нет.

— Разумеется, уважаемый сэр. Разумеется. Но это ни-чуть не должно вас смущать. Ни в коей мере. Заплатить вы сможете в любое удобное для вас время. Последний срок — завтра в десять часов утра.

— Значит, завтра в десять, — согласился я. — А теперь мне хотелось бы узнать, для чего мне, собственно, частный адвокат.

На его лице изобразилось крайнее негодование:

— Это не повод для шуток, уважаемый сэр, уверяю вас.

Я объяснил, что не шучу и что этот вопрос меня действительно интересует.

Тогда он откашлялся и с важным видом заявил:

— Я вполне допускаю, уважаемый сэр, что вы не вполне отдаете себе отчет в грозящей вам опасности, но нам никогда не удастся убедить меня, что вы понятия не имеете о тех трудностях — трудностях чисто юридического свойства, уважаемый сэр, — с которыми вам предстоит столкнуться; я имею в виду трудности, связанные с событиями, имевшими место не далее как вчера; не далее как вчера, уважаемый сэр. Сейчас, впрочем, мне, увы, недосуг подробно останавливаться на этом: я очень тороплюсь на встречу с судьей Леффнером. Завтра же я буду только рад всесторонне обсудить с вами создавшуюся ситуацию — а обсуждать нам есть что, уж вы мне поверьте. Итак, жду вас завтра к десяти часам утра.

Я обещал, что утром приеду, и ушел. Вечер я провел у себя в номере наедине с тошнотворным виски и с не менее тошнотворными мыслями, в напрасном ожидании вестей от Микки и Дика. В полночь я отправился на покой.

Чарлз Проктор Дон

Я еще не оделся, когда пришел Дик Фоли. Как всегда кратко, он сообщил, что Билл Квинт вчера днем выехал из отеля «Майнерс» в неизвестном направлении.

Поезд из Берсвилла в Огден отходил в двенадцать тридцать пять, и Дик дал телеграмму в Солт-Лейк, в филиал «Континентэла», чтобы они послали в Огден, по следам Квинта, своего человека.

— Мы должны быть начеку, — сказал я, — но, по-моему, Квинт тут ни при чем. Если бы он собирался ей отомстить, то давно бы отомстил. Узнав об убийстве, Квинт, по-видимому, решил поскорей отсюда смыться, понимая, что брошенный любовник наверняка вызовет подозрения.

Дик кивнул и сказал:

— Вчера вечером была стрельба. Вооруженное ограбление. Захвачены и сожжены четыре грузовика с виски.

Как видно, таким образом Рено Старки отреагировал на известие о том, что головорезы бутлегера влились в городскую полицию.

Только я оделся, как пришел Микки Лайнен.

— Дэн Рольф действительно побывал у нее, — доложил он. — Грек, у него магазин на углу, видел, как чахоточный около девяти утра вышел из дома Дины. Его всего трясло, и он что-то бормотал себе под нос, поэтому грек решил, что он пьян.

— Почему же грек не сообщил в полицию? Или сообщил?

— Его никто не спрашивал. Отличная в этом городке полиция, нечего сказать! Ну, что будем делать? Поймаем Рольфа и приведем его с повинной?

— Макгроу не сомневается, что ее убил Сиплый, — сказал я. — Копать это дело он не станет. Рольф ее не убивал — иначе бы он сразу забрал ледоруб. Дина была убита в три ночи. В половине девятого утра Рольфа еще не было, ледоруб торчал в теле. Дело в том…

Дик Фоли подошел вплотную ко мне и выпалил:

— Откуда ты знаешь?

Ни выражение лица, ни его тон мне не понравились.

— Значит, знаю, раз говорю.

Дик промолчал. Л Микки улыбнулся своей идиотской улыбочкой и спросил:

— Какие планы? Надо бы довести это дело до конца.

— На десять утра у меня назначена встреча, — сообщил я. — Подождите меня в холле. Возможно, ни Сиплого, ни Рольфа уже нет в живых — стало быть, нам охотиться за ними не придется. — Я покосился на Дика и пояснил: — Есть у меня такие сведения. Сам я ни того, ни другого не убивал.

Маленький канадец молча кивнул, смотря мне прямо в глаза.

После завтрака я отправился к адвокату. Свернув на Грин-стрит, я увидел в поравнявшемся со мной автомобиле веснушчатое лицо Хэнка О’Марры. Рядом с ним сидел человек, которого я не знал. Длинноногий помахал мне и остановил машину. Я подошел.

— Рено хочет тебя видеть, — сказал он.

— А где мне его найти?

— Садись.

— Сейчас не могу. Может, ближе к вечеру?

— Когда освободишься, зайди к Каланче. Так и договорились. О’Марра со своим спутником поехали дальше по Грин-стрит, а я прошел пешком полквартала до Ратледж-блок.

Я уже поставил ногу на первую ступеньку шаткой деревянной лестницы, когда мое внимание неожиданно привлек один предмет.

Предметом этим был ботинок, самый обыкновенный ботинок, который валялся в углу и в полутьме был еле виден. Смутил меня, впрочем, не сам ботинок, а то положение, в котором он находился: пустая обувь так не лежит. Я сошел со ступеньки и направился к ботинку. Подойдя ближе, я разглядел еще и ногу в черной брючине.

Ногу Чарлза Проктора Дона, который лежал в углу под лестницей в окружении двух швабр, метлы и ведра. У него был рассечен лоб, бородка покраснела от крови, а запрокинутая назад и набок голова находилась под таким углом к телу, какой возможен лишь при переломе шейных позвонков.

Повторив про себя любимое изречение Нунена: «Работа есть работа» и осторожно расстегнув на мертвеце пиджак, я переложил из его нагрудного кармана в свой черную записную книжку и связку бумаг. Больше в карманах пиджака не было ничего интересного, а в карманы брюк мне лезть не хотелось — для этого пришлось бы переворачивать труп.

* * *

Через пять минут я был уже в отеле. Чтобы не встречаться с Диком и Микки, я вошел с черного хода, поднялся пешком на второй этаж, а оттуда поехал на лифте.

Захлопнув за собой дверь номера, я стал рассматривать добычу.

Начал я с записной книжки. Книжка как книжка, маленькая, переплет из искусственной кожи — такие продаются за гроши в любом киоске.

В книжке я обнаружил какие-то записи, которые ничего мне не говорили, а также фамилий тридцать с адресами, говорившими немногим больше. Только один адрес меня заинтересовал:

Элен Олбери

1229-А Харрикен-стрит

Заинтересовал по двум причинам. Во-первых, потому, что в тюрьме сидел молодой человек по имени Роберт Олбери, который признался, что в порыве ревности выстрелом из пистолета убил Дональда Уилсона. И, во-вторых, потому, что дом под номером 1229-А находился прямо напротив того дома, где жила и погибла Дина Брэнд.

Своего имени в записной книжке я не обнаружил.

Отложив книжку в сторону, я взялся за бумаги.

Четыре письма, перевязанные резинкой, тоже попались мне на глаза далеко не сразу.

Все четыре были вскрыты; самое давнее, судя по штемпелю, было отправлено чуть больше полугода назад, а остальные три приходили с разницей примерно в неделю. Адресованы письма были Дине Брэнд. Первое по времени письмо еще могло с грехом пополам сойти за любовное, второе вызывало улыбку, а третье и четвертое являли собой наглядный пример того, каким дураком выглядит пылкий и незадачливый ухажер, особенно если он не молод. Под всеми четырьмя письмами стояла подпись Элихью Уилсона.

Эта находка дала мне обильную пищу для размышлений, хотя каким образом Чарлз Проктор Дон собирался вытянуть из меня тысячу долларов, по-прежнему оставалось неясным. Наконец, как следует поломав голову и дважды затянувшись «Фатимой», чтобы лучше работали мозги, я спустился вниз.

— Разузнай про адвоката по имени Чарлз Проктор Дон, поручил я Микки. — У него контора на Грин-стрит. Сам туда не ходи. Времени на него много не трать. Мне нужны только самые общие сведения, но побыстрей.

А Дику я велел, переждав пять минут, последовать за мной по адресу: Харрикен-стрит 1229-А.

* * *

Квартира 1229-А находилась на втором этаже двухэтажного здания, почти напротив дома Дины. На площадке была еще одна квартира с отдельным входом — 1229. Я нажал на кнопку звонка.

Дверь мне открыла худенькая девушка лет восемнадцати с близко посаженными темными глазами на изможденном желтоватом лице и темно-каштановыми волосами, коротко стриженными и влажными.

Открыв дверь, она издала горлом сдавленный крик и, прикрывая обеими руками открытый рот, испуганно попятилась назад.

— Мисс Элен Олбери? — спросил я.

Она энергично замотала головой. Я бы даже сказал, чересчур энергично. Глаза безумные.

— Не могли бы вы уделить мне несколько минут? — спросил я и, не дожидаясь приглашения, вошел в квартиру и закрыл за собой дверь.

Она молча повернулась и побежала по лестнице, то и дело пугливо оглядываясь назад.

Мы поднялись в полупустую гостиную. Из окна виден был дом Дины.

Девушка вышла на середину комнаты, по-прежнему прижимая руки ко рту.

Чего я только не говорил, чтобы убедить ее, что не причиню ей никакого вреда. Напрасно. Любые мои слова вызывали у нее жуткий страх.

Наконец мне это надоело, и я перешел к делу.

— Вы сестра Роберта Олбери? — спросил я, но в ответ получил лишь взгляд, полный панического ужаса.

— После его ареста по подозрению в убийстве Дональда Уилсона вы заняли эту квартиру, чтобы наблюдать за ней. Зачем?

Молчание. Пришлось отвечать на этот вопрос самому:

— Вы хотели отомстить. Вы считали, что во всем виновата Дина Брэнд. Вы ждали удобного случая. И позавчера ночью этот случай представился. Вы проникли к ней в дом, увидели, что она пьяна, и убили ее ледорубом, который нашли в квартире.

Она по-прежнему не говорила ни слова. Ее испуганное лицо застыло, превратилось в маску.

— Вам помог Дон, он облегчил вам задачу. Ему нужны были письма Элихью Уилсона. Скажите, кого он послал за этими письмами, кто был непосредственным убийцей? Кто?

Молчание. На лице — то же выражение, верней, отсутствие всякого выражения. Я испытал сильное желание ее стукнуть.

— Я дал вам возможность высказаться. Я хочу знать, каковы были ваши мотивы? Не хотите говорить — дело ваше.

Говорить она явно не хотела, и я решил оставить ее в покое; я боялся давить на нее: в таком состоянии она могла выкинуть все что угодно. Вышел я из квартиры с ощущением, что она не поняла ни слова из того, о чем я ее спрашивал.

На углу меня ждал Дик Фоли.

— В этом доме, — сказал я ему, — живет девица Элен Олбери, восемнадцати лет, рост пять футов шесть дюймов, худая, весит не больше ста фунтов, а то и меньше, глаза карие, близко посажены, кожа желтоватая, волосы темные, коротко остриженные, прямые; жакет и юбка серые. Последи за ней. Если бросится на тебя, сдай в полицию. Будь осторожен, она не в себе.

* * *

Чтобы выяснить, где искать Рено и что ему от меня надо, я отправился к Каланче Марри. Не доходя до его заведения, я предусмотрительно зашел в подъезд какого-то офиса, чтобы оттуда оценить обстановку.

У входа стоял полицейский фургон, куда из бильярдной вели, тащили и пихали людей. Ведущие, тащившие и пихавшие на полицейских были похожи мало. По всей вероятности, это были головорезы Пита, брошенные полиции на помощь. Как видно, Пит, заручившись поддержкой Макгроу, решил, как и обещал, расправиться с Сиплым и Рено.

Подъехала «скорая помощь», погрузила носилки и уехала. Я находился слишком далеко, чтобы разглядеть, кого — или что — увезли в больницу. Когда напряжение несколько спало, я вышел из подъезда, попетлял по улицам и вернулся в гостиницу.

В холле меня уже поджидал Микки Лайнен:

— Про такого, как твой Чарлз Проктор Дон, — начал он, — есть старая хохма: «Этот юрист разбирается в уголовных делах? — Еще как!» Недавно пройдоху Дона наняли адвокатом к юному Олбери, которого ты посадил за убийство. Когда Дон явился к нему, тот сказал, что не желает иметь с ним ничего общего. Этот горе-адвокат в прошлом году сам чуть было за решетку не угодил: вымогал деньги у какого-то пастора Хилла, но выкрутился. У него свой дом где-то на Либерт-стрит. Мало тебе?

— Более чем достаточно. Садись, отдохни, подождем вестей от Дика.

Микки зевнул и сказал, что отдохнуть он всегда готов, потому как не из тех, кто любит бегать целыми днями, задрав хвост. Помолчав, он поинтересовался, слышал ли я, что мы прославились.

Я спросил, что он имеет в виду.

— На днях я встретил здесь Бобби Робинсона из «Консолидейтед пресс», — пояснил он. — Съезжаются репортеры и из других телеграфных агентств, из крупных газет. Вся страна на нас смотрит.

Только я заговорил на свою любимую тему: эти репортеры, мол, так все запутают, что потом в жизни не распутаешь, — как меня вызвали к телефону.

— Долго себя ждать не заставила, — услышал я голос Дика Фоли. — Отправилась на Грин-стрит 310. Там полно полиции. Убили адвоката, Дона. Ее задержали.

— Она еще там?

— Да, в кабинете шефа.

— Продолжай слежку. Если что узнаешь — немедленно звони.

Я вернулся к Микки Лайнену и вручил ему ключ от своей комнаты:

— Располагайся у меня. Отвечай на телефонные звонки. Я буду поблизости, сниму номер в отеле «Шэннон» под именем Дж. В. Кларка. Никому, кроме Дика, об этом не говори.

Микки спросил было «Какого черта?!», но ответа не получил и послушно поплелся к лифтам.

В бегах

Я пошел в отель «Шэннон», назвался Кларком, снял на один день номер, расплатился и получил ключ от комнаты 321:

Телефон позвонил только через час.

Дик Фоли сказал, что скоро будет.

Через пять минут он был уже у меня. Лицо озабоченное, злое. Под стать лицу — голос.

— Тебя разыскивают. Сразу два убийства: Брэнд и Дон. Я звонил. Трубку взял Микки. Сказал, что ты здесь. Его забрали. Обрабатывают.

— Я этого ожидал.

— Я тоже, — огрызнулся он.

— Ты что же, думаешь, я убил их, Дик? — с расстановкой спросил я.

— Если нет, самое время доказать это.

— Уж не хочешь ли ты донести на меня?

Он оскалился. Из загорелого его лицо стало каким-то бурым.

— Возвращайся в Сан-Франциско, — посоветовал я ему, — у меня и без тебя забот хватает.

Он не торопясь надел шляпу, не торопясь закрыл за собой дверь и скрылся.

В четыре часа дня я заказал обед себе в номер, а также пачку сигарет и «Ивнинг геральд».

Первая страница газеты была поровну поделена между недавним убийством Дины Брэнд и сегодняшним Чарлза Проктора Дона. Связующим звеном между ними была Элен Олбери.

Элен Олбери, прочел я, была сестрой Роберта Олбери, которая, несмотря на признания брата, считала, что в убийстве он не виновен и стал жертвой заговора. Вести его дело она пригласила адвоката Чарлза Проктора Дона. Скорее всего, подумал я, все было ровно наоборот: не она разыскала Чарлза Проктора, а Чарлз Проктор — ее. От его услуг — как, впрочем, и любого другого защитника — брат отказался, однако девушка, несомненно, под воздействием Дона с этим не смирилась.

Сняв пустую квартиру напротив дома Дины Брэнд, Элен Олбери поселилась там с полевым биноклем и идеей — во что бы то ни стало доказать, что в убийстве Дональда Уилсона виноват не ее брат, а Дина со своими сообщниками.

К этим «сообщникам» причислили и меня. «Человек, выдающий себя за частного детектива из Сан-Франциско, — писала обо мне «Геральд», — находится в городе уже несколько дней и, судя по всему, сдружился с Максом Тейлером (Сиплым), Дэниэлом Рольфом, Оливером Старки (Рено) и Диной Брэнд». С точки зрения газеты, мы-то и были настоящими убийцами, а Роберт Олбери — лишь подставным лицом.

В ночь, когда погибла Дина, Элен Олбери увидела из окна своей квартиры нечто, по мнению «Геральд», весьма существенное для раскрытия преступления. Как только девушка узнала об убийстве Дины, она рассказала об увиденном Чарлзу Проктору Дону, а тот, как показали его клерки, немедленно вызвал к себе в контору меня и о чем-то долго со мной беседовал. Когда я ушел, он сказал клеркам, что ждет меня на следующий день, то есть сегодня к десяти утра. Однако в десять утра я почему-то не явился, а в двадцать пять одиннадцатого дворник обнаружил под лестницей тело убитого Чарлза Проктора Дона. По сообщению полиции, из кармана убитого были украдены ценные бумаги.

В то самое время, когда дворник наткнулся на тело адвоката, я, как писала газета, ворвался в квартиру Элен Олбери и стал ей угрожать. После того как девушке удалось вытолкать меня за дверь, она побежала в контору Дона, застала там полицию и рассказала про мой визит. Полицейские бросились ко мне в гостиницу, но вместо меня обнаружили в номере некоего Майкла Лайнена, который тоже назвался частным детективом из Сан-Франциско. В данный момент Майкл Лайнен задержан и дает показания, а Сиплого, Рено, Рольфа и меня разыскивают по подозрению в убийстве. Развязка должна произойти в самое ближайшее время.

Интересной оказалась и заметка на второй странице, где говорилось, что детективы Шепп и Венмен, которые первыми обнаружили тело Дины Брэнд, куда-то исчезли. Автор заметки высказывал опасения, как бы и тут не обошлось без «сообщников».

О вооруженном нападении на грузовики, а также о налете на бильярдную Каланчи Марри в «Геральд» не говорилось ни слова.

* * *

Из гостиницы я рискнул выйти, только когда стемнело. Мне надо было связаться с Рено. Из автомата я позвонил в бильярдную: — Марри на месте?

— Это я, — сказал чей-то совершенно незнакомый голос. — Кто его спрашивает?

— Лилиан Гиш¹, — прорычал я и бросил трубку.

Расставшись с мыслью найти Рено, я решил навестить своего клиента, папашу Элихью, и приструнить его с помощью любовных писем, которые он посылал Дине Брэнд, а я выкрал из кармана убитого Дона.

Улицы я выбирал только самые темные и пустые, поэтому идти пришлось долго — слишком долго для человека, который всю жизнь презирал любителей пеших прогулок. Добравшись наконец до дома Уилсона, я понял, что к разговору с ним не готов — все силы и нервы ушли на ходьбу.

По счастью, как вскоре выяснилось, наша беседа на некоторое время откладывалась.

Я уже находился буквально в нескольких шагах от его двери, как вдруг услышал за спиной чей-то шепот.

От неожиданности я подпрыгнул на месте.

— Не бойся, — прошептал голос.

Выглянув из-за куста, за который я спрятался, став на четвереньки, я разобрал в темноте, что кто-то скрывается за живой изгородью.

Я вытащил пистолет: верить этому типу на слово я был не обязан.

Поднявшись с колен, я двинулся ему навстречу. Подойдя ближе, я узнал его: это был один из двух молодчиков, которые накануне впустили меня в дом на Руни-стрит.

Я присел рядом с ним на корточки и спросил:

— Где мне найти Рено? Хэнк О’Марра сказал, что он хочет меня видеть.

— Так оно и есть. Знаешь, где забегаловка Малыша Маклеода?

— Нет.

— На Мартин-стрит. На углу с Кинг-стрит. Спросишь Малыша. Отсюда недалеко, найдешь.

— Будем надеяться, — ответил я и ушел, предоставив ему сидеть за оградой и следить за домом моего клиента в расчете на то, что удастся подстрелить Пита, Сиплого или любого другого недруга Рено, если те зашли навестить папашу Элихью.

Я вышел на Мартин-стрит и вскоре увидел перед собой довольно захудалое питейное заведение, разукрашенное красной и желтой краской. Войдя внутрь, я спросил, как мне найти Малыша Маклеода. Меня провели в заднюю комнату, где сидел толстяк, у которого был грязный воротничок, полный рот золотых зубов и всего одно ухо. Это и был Крошка Маклеод.

— Где Рено? — спросил я его. — Он хотел со мной встретиться.

— А ты кто такой? — в свою очередь, спросил меня Крошка.

Я назвался, и он, не сказав ни слова, вышел. Вернулся Крошка с подростком лет пятнадцати, у которого было красное прыщавое лицо и отсутствующий вид.

— Сынок отведет тебя, — сказал Крошка Маклеод. Мы вышли через боковую дверь, некоторое время брели какими-то закоулками, пересекли песчаный пустырь, вошли во двор через покосившиеся ворота и поднялись на заднее крыльцо каркасного дома.

Мальчик постучал, и за дверью спросили, кто это.

— Сынок и человек от Малыша, — ответил мальчик. Дверь нам открыл длинноногий О’Марра. Сынок ушел, а меня проводили на кухню, где за столом, уставленным пивными бутылками, сидел Рено Старки, а с ним еще четверо. Над входной дверью, у меня за спиной висели на гвоздях два пистолета. Окажись за дверью вооруженный враг и прикажи он поднять руки вверх — висевшие на гвоздях пистолеты оказались бы как нельзя более кстати.

Рено налил мне пива и повел через столовую в комнату, выходящую на улицу. Там на животе лежал какой-то человек и глядел в окно, отогнув край задернутой занавески.

— Ступай на кухню, промочи горло, — сказал ему Рено.

Тот молча встал и вышел, а мы сели на стоявшие рядом стулья.

— Когда я устраивал тебе алиби в Теннере, — начал Рено, — то, если помнишь, сказал, что делаю это только потому, что мне нужны свои люди.

— На меня можешь положиться.

— Ты им про Теннер уже говорил?

— Пока нет.

— Это алиби стопроцентное, если только они не начали всерьез под тебя копать. Думаешь, копают?

«Еще как», — подумал я про себя, а вслух сказал:

— Нет, Макгроу просто дурака валяет. Ничего страшного. А что у тебя?

Рено осушил свой стакан, вытер губы тыльной стороной ладони и сказал:

— За меня не бойся. Вот зачем ты мне нужен. Понимаешь, ситуация сейчас — хуже некуда: Пит заодно с Макгроу, и легавые вместе с алкашами Пита охотятся за мной и Сиплым. А мы с Сиплым, вместо того чтобы ударить по ним сообща, сами норовим друг друга прикончить. Дело дрянь. Пока мы между собой воюем, они нам поодиночке глотки перегрызут.

Я сказал, что совершенно с ним согласен.

— Сиплый тебя послушает, — продолжал Рено. — Найди его и передай ему все, что я тебе сказал. За то, что я пристрелил Джерри Купера, он хочет убрать меня, а я, в свою очередь, хочу убрать его. Мое предложение: объединиться всего на несколько дней. Причем нам с ним встречаться не придется. За Сиплого ведь всегда его мальчики отдуваются. И я на этот раз поступлю так же. Соединим наших людей, а сами останемся в стороне. Покончим с этим проклятым Фиником, а тогда, на покое, между собой разберемся.

Только смотри, перед ним особенно не заискивай. Пусть не думает, что я в кусты прячусь. Главное, Пита с дороги убрать, а свои счеты мы всегда свести успеем. Пит окопался в Виски-тауне. Я бы его выкурил оттуда, да людей у меня маловато. И у Сиплого — тоже. А совместными усилиями мы бы с Фиником сладили, так ему и передай.

— Сиплый мертв, — сказал я.

— Это точно? — недоверчиво переспросил Рено.

— Вчера на складе старого Редмена его убил Дэн Рольф — прикончил тем самым ледорубом, которым Сиплый зарезал девчонку.

— А тебе это, случаем, не приснилось?

— Нет, не приснилось.

— Надо же! А ведь по его дружкам не скажешь, что он на тот свет угодил, — сказал Рено, но чувствовалось, что он мне верит.

— А они еще сами не в курсе, — пояснил я. — Сиплый скрывался от полиции, и связь с ним поддерживал только Тед Райт. Тед про убийство знал и даже на нем подзаработал. По его словам, Каланча Марри передал ему от тебя то ли сотню, то ли полторы.

— Знай я, что он не врет, я дал бы этому придурку вдвое больше, — пробормотал Рено, потер подбородок и сказал: — Ладно, Сиплый, значит, отпадает.

— Нет.

— Почему нет?

— Раз его люди не знают, где он, — предложил я, — давай скажем им, что он за решеткой. Один раз они уже вырвали его из лап Нунена. Может, теперь они опять устроят налет на тюрьму, если узнают, что его сцапал Макгроу.

— Дальше, — заинтересовался Рено.

— Если его дружки, поверив, что Сиплый под замком, опять попытаются его вызволить, полиции, в том числе и головорезам Пита, придется как следует попотеть. Пока они будут устраивать облаву на людей Сиплого, ты сможешь попытать счастья в Виски-тауне.

— А что, это идея, — медленно проговорил Рено.

— Думаю, дело выгорит, — подбодрил его я и встал. — Увидимся…

— Оставайся с нами. В твоем положении выбирать не приходится. Да и нам ты пригодишься.

Такой поворот событий меня не вполне устраивал. Но я, разумеется, промолчал. Не враг же я себе.

Я опять сел, а Рено стал обзванивать друзей. Телефон звонил не переставая. Точно так же, не переставая, скрипела, впуская и выпуская людей, кухонная дверь, причем впускать приходилось гораздо чаще, чем выпускать. Вооруженных мужчин, табачного дыма и напряжения прибавлялось в доме с каждой минутой.

Виски-таун

В половине второго ночи, оторвавшись, наконец, от телефона, Рено сказал мне:

— Поехали.

Он поднялся наверх и вскоре вернулся с небольшим черным саквояжем в руках. К этому времени большинство его людей уже вышли из кухни на улицу.

— Поаккуратней с ним, — предупредил меня Рено, протягивая саквояж.

Саквояж оказался тяжелым.

В доме теперь нас оставалось всего семь человек. Мы вышли и влезли в большую машину с занавешенными окнами, которую О’Марра подогнал прямо к дверям. Рено сел вперед, рядом с О’Маррой, а я втиснулся назад, зажав саквояж между коленями.

Из переулка выехала еще одна машина и встала впереди, третья держалась за нами. Ехали мы со скоростью миль сорок в час, не больше — по принципу: тише едешь, дальше будешь.

Мы уже почти добрались до места, как пришлось немного поволноваться.

Уже на окраине, когда мы проезжали по улице, застроенной небольшими одноэтажными строениями, какой-то человек показался в дверях, сунул два пальца в рот и пронзительно свистнул.

Кто-то из третьей машины уложил его на месте.

На следующем перекрестке нас встретили градом пуль.

— Если пуля попадет в чемодан, — крикнул, повернувшись ко мне, Рено, — мы все взлетим на воздух. Открой его, а то потом времени не будет.

Мы прижались к тротуару возле какого-то темного трехэтажного кирпичного здания, и я открыл саквояж.

Бомбы — короткие двухдюймовые трубы, лежавшие в опилках, на дне саквояжа, разобрали в одно мгновение. Занавески на окнах машины от пуль были изодраны в клочья.

Не поворачиваясь, Рено выхватил из саквояжа одну трубу, выскочил из машины и, не обращая никакого внимания на побежавшую по его левой щеке струйку крови, размахнулся и запустил бомбу в дверь кирпичного здания.

Раздался оглушительный взрыв, взвилось пламя. Нас отбросило взрывной волной, на голову посыпались какие-то предметы. Входная дверь слетела с петель.

К дому бросился еще кто-то, взмахнул рукой, и еще одна труба, начиненная дьявольской смесью, угодила в проем двери. С окон нижнего этажа сорвались ставни, посыпались осколки стекла и рванулся огонь.

Машина, державшаяся третьей, остановилась в самом начале улицы, и сидевшие в ней стали отстреливаться. А первая машина проехала вперед и свернула в переулок. Судя по выстрелам, раздававшимся между взрывами бомб, из нее обстреливали задний выход.

О’Марра выбежал на середину улицы и зашвырнул бомбу на крышу кирпичного дома. Бомба не взорвалась, а О’Марра задрал одну ногу, вцепился обеими руками себе в горло и повалился навзничь.

Еще один из наших рухнул под пулями, которые градом сыпались на нас из соседнего с кирпичным деревянного дома.

Рено смачно выругался и крикнул:

— Толстяк, выкури их оттуда.

Толстяк поплевал на бомбу, забежал за машину и взмахнул рукой.

Нас словно сдуло с тротуара, а через мгновение охваченный пламенем деревянный дом осел на наших глазах.

— Бомбы еще есть? — спросил Рено. Все мы испытывали странное чувство от того, что в нас никто не стреляет.

— Последняя осталась, — ответил Толстяк, взяв в руки бомбу.

Языки пламени лизали окна верхнего   этажа. Рено взглянул на кирпичный дом, взял у Толстяка бомбу и сказал:

— Назад! Они сейчас выйдут. Мы отошли назад. Изнутри раздался голос:

— Рено!

— Что надо? — крикнул Рено,   предусмотрительно зайдя за машину.

— Сдаемся, — пробасил голос. — Мы выходим. Не стреляйте.

— Кто это «мы»? — спросил Рено.

— Это я, Пит, — послышался низкий голос. — Нас осталось четверо.

— Ты выходишь первым, — приказал ему Рено. — За тобой по одному остальные. С интервалом в полминуты. Всем руки за голову. Выходите.

Вскоре в проеме изуродованной взрывом двери появились поднятые руки и лысая голова Пита Финика. В свете полыхавшего над соседним домом пожара видно было, что лицо у него в крови, а одежда изорвана в клочья.

С минуту бутлегер постоял на пороге, а потом стал медленно спускаться по ступенькам на тротуар.

Рено обозвал его паршивым подонком и четыре раза выстрелил ему в лицо и в живот.

Пит упал. За моей спиной раздался смех.

Рено швырнул в дверь последнюю оставшуюся бомбу.

Мы кинулись в машину. За руль сел Рено. Но мотор не работал — и туда попали пули.

Мы вылезли, и Рено стал громко сигналить.

К нам подъехала та машина, что остановилась в начале улицы. Я огляделся: от пожара было светло как днем. В окнах домов кое-где виднелись лица, но на улице, кроме нас, не было ни души. Издали послышался перезвон колокольчиков приближающихся пожарных машин.

Приехавший за нами автомобиль и так был набит до отказа. Мы набились в него, Как сельди в бочку, а те, кто, не поместился, повисли на подножках.

Проехав по ногам мертвого Хэнка О’Марры, мы направились домой. Первую треть пути мы проехали без комфорта, но и без приключений. В дальнейшем же приключений в отличие от комфорта прибавилось.

Из боковой улицы выехал лимузин, двинулся нам навстречу, а затем повернулся боком, остановился и обстрелял нас.

Еще одна машина выехала из-за лимузина и направилась прямо на нас. И опять град пуль.

Мы дрались как львы, но, к сожалению, нас в машине было слишком много: трудно стрелять, когда один человек сидит у тебя на коленях, другой повис на плече, а третий палит из пистолета в дюйме от твоего уха.

Правда, первая наша машина, та, что заехала за кирпичный дом, вскоре подоспела нам на помощь; но и противник получил подкрепление, причем сразу в виде двух автомобилей. По всей вероятности, налет людей Сиплого на тюрьму уже кончился, и армия Пита, посланная на подмогу полиции, повернула на нас. Нам пришлось туго.

Опустив раскаленный ствол и наклонившись к Рено, я прокричал ему в ухо:

— Дело дрянь. В машине нас слишком много. Давайте вылезем и будем отстреливаться с улицы.

Рено мое предложение понравилось, и он скомандовал:

— Все лишние — из машины! Вести огонь с тротуара!

Я выскочил первым, украдкой поглядывая на темный переулок.

Толстяк двинулся следом. Нырнув в переулок, я повернулся к нему и прорычал:

— Чего ты за мной увязался? Места, что ли, мало? Вон лестница в подвал, отличное местечко!

Он с готовностью двинулся к подвалу и был тут же убит наповал.

Я осмотрелся. Проулок, куда я зашел, оказался всего двадцати футов в длину и упирался в высокий деревянный забор с запертыми воротами.

Подставив мусорное ведро, я забрался на ворота и очутился в саду с выложенными кирпичом дорожками, потом перелез через другой забор и попал в другой сад, а оттуда точно так же — в третий, где меня заливисто облаял фокстерьер.

Я отшвырнул собаку ногой, перемахнул через очередной забор, запутался в бельевой веревке, пересек еще два сада, услышал за спиной крик из окна, увернулся от брошенной бутылки — и, наконец, оказался в каком-то вымощенном булыжником переулке.

Выстрелы теперь гремели далеко позади, однако не так далеко, как хотелось бы, и пришлось опять пуститься в путь. Большее расстояние я прошел только один-единственный раз в жизни, да и то во сне — в ночь, когда была убита Дина.

Когда я подымался по ступенькам к двери Элихью Уилсона, мои часы показывали три тридцать утра.

Шантаж

Звонить пришлось долго.

Наконец высокий загорелый шофер открыл мне дверь. Он был в майке и трусах, а в руке сжимал бильярдный кий.

— Чего надо? — спросил он, а затем, присмотревшись, добавил: — А, это ты? Чего тебе?

— Хочу поговорить с мистером Уилсоном.

— В четыре утра?! А больше ты ничего не хочешь? — И он стал закрывать дверь.

Я подставил ногу. Он перевел взгляд с моей ноги на меня, подбросил бильярдный кий и спросил:

— Ты что, ноги давно не ломал?

— Я не шучу, — настаивал я. — Мне необходимо поговорить со стариком. Так ему и скажи.

— Без толку. Он как раз вчера предупредил меня, чтобы я тебя не впускал.

— Вот как? — Я достал из кармана четыре любовных письма, выбрал из них первое, наименее идиотское, протянул его шоферу и сказал: — Передай хозяину это письмо и скажи ему, что с остальными я сижу здесь, на ступеньках. Скажи, что сидеть я буду ровно пять минут, а потом отнесу эти письма Томми Робинсу из «Консо-лидейтед пресс».

Шофер уставился на конверт, обругал Томми Робинса, взял письмо и захлопнул у меня перед носом дверь.

Через четыре минуты он опять вышел на крыльцо и сказал:

— Эй ты, входи.

Следом за ним я поднялся по лестнице в спальню старого Элихью.

Мой клиент сидел на кровати, в одном пухлом розовом кулачке сжимая свое собственное скомканное любовное письмо, в другом — пустой конверт. Седые волосы стояли дыбом, синие глаза налились кровью, челюсть отвисла. Одним словом, он пребывал в отличном расположении духа.

Не успели мы войти, как он начал кричать:

— Это что же получается? Раньше хамил, а теперь пришел, чтобы старый пират от виселицы спас?!

Я сказал, что пришел вовсе не за этим и что если он собирается и дальше молоть вздор, то пусть хотя бы говорит потише, чтобы в Лос-Анджелесе не слышали, какой он болван.

— Если вы украли пару чужих писем, — на весь дом заголосил старикан, — то это еще не значит…

Я заткнул уши, он обиделся, и крик смолк. Я вынул пальцы из ушей и сказал:

— Отправьте вашего человека спать — нам надо поговорить наедине. Сегодня он вам не понадобится. Бить я вас не собираюсь.

— Ступай, — буркнул старик шоферу.

Шофер повернулся и ушел, прикрыв за собой дверь и напоследок бросив на меня полный любви взгляд.

Когда мы остались одни, папаша Элихью дал волю своему гневу: он потребовал, чтобы я немедленно вернул ему остальные письма, стал допытываться, громко сквернословя, как они ко мне попали и что я с ними сделал, угрожал мне невесть чем, в основном же осыпал меня самыми отборными ругательствами.

Писем я ему не отдал.

Румянец сошел с лица старика, оно опять стало розовым.

— Стало быть, вы собираетесь представить это дело таким образом? — пожевав губами и скосив   на меня глаза, процедил он.

Теперь папаша Элихью говорил значительно тише: ему было не до крика, разговор принимал серьезный оборот.

Я подставил стул к кровати, сел и ласково ему улыбнулся:

— А почему бы и нет.

Он молча смотрел на меня и жевал губами.

— Хуже клиента, чем вы, у меня в жизни не было, — пожаловался я. — Посудите сами. Сначала вы нанимаете меня, чтобы я очистил от преступников город, потом предаете, переходите на сторону противника и воюете со мной до тех пор, пока я не начинаю брать верх; затем выжидаете, а теперь, когда, по-вашему, дела мои опять плохи, вы даже не впускаете меня в дом. Не знаю даже, что бы я без этих писем делал.

— Это шантаж, — буркнул он. Я рассмеялся:

— Вы бы уж лучше молчали. Ладно, пусть будет шантаж. — Я постучал пальцем по спинке кровати. — Так вот, старина, дела мои совсем не плохи. Я победил. Помните, вы плакались, что злые люди отобрали у вас ваш маленький городок? Пит Финик, Лу Ярд, Сиплый Тейлер и Нунен. Где они теперь? Ярд был убит во вторник утром. Нунен — вечером того же дня, Сиплый — в среду утром, а Финик — час назад. Так что, хотите вы или нет, а город — опять ваш. А вы еще говорите, что я вас шантажирую. А теперь слушайте, что вам надо будет сделать. Вам надо связаться с мэром города — должен же быть в этом поганом городишке мэр! — и вместе позвонить губернатору штата… Не перебивайте меня.

Губернатору скажете, что городская полиция, где бутлегеры действуют на правах блюстителей порядка, вышла из-под контроля. Попросите его прислать помощь — лучше всего национальную гвардию. Может, за городом еще какие-то банды и действуют, но главари — все те, кого вы так боялись, — отправились на тот свет. А ведь у них были с вами свои счеты. Сейчас появилось много деловых мальчиков, которые стремятся поскорей занять место убитых. Что ж, тем лучше: пока в городе царит анархия, белым воротничкам будет легче овладеть ситуацией. А новые люди в отличие от старых особой опасности для вас не представляют.

Пусть мэр или губернатор в зависимости от того, кто за это отвечает, разгонит всю берсвиллскую полицию — пока вы не наберете новых людей, за порядком в городе будут следить национальные гвардейцы. Я слышал, что и мэр, и губернатор — ваша личная собственность. Они сделают все, что вы им скажете. А сказать придется, ничего не поделаешь.

И тогда ваш прелестный городок опять будет принадлежать вам и вы опять превратите его в помойную яму. Если же вы не свяжетесь с губернатором, я отдам ваши любовные письма газетчикам — и не в «Геральд», где сидят ваши люди, а в информационно-телеграфные агентства. Эти письма я забрал у Дона. Уверен, вам доставит огромное удовольствие доказывать на суде, что не вы его нанимали и не он убил девушку. Но еще большее удовольствие получат люди, которые будут читать ваши письма. Они просто великолепны. В жизни не читал ничего смешнее.

Я замолк.

Старик весь дрожал — и не от страха. Его лицо опять побагровело. Он разинул рот и проревел:

— Печатайте их, и будьте прокляты!

Я вынул письма из кармана, бросил их на кровать, встал, надел шляпу и сказал:

— Я отдал бы правую руку за то, чтобы доказать, что девушку убил человек, которого подослали вы. Господи, кто бы знал, как мне хочется отправить вас на виселицу! Это был бы достойный финал.

К письмам он даже не прикоснулся.

— Вы сказали мне правду про Тейлера и Пита?

— Да, не понимаю только, какая вам разница? Вместо них вами будет распоряжаться кто-то другой.

Он откинул одеяло и сел, свесив с кровати свои короткие розовые ножки в пижамных брюках.

— Значит, смелости не хватает занять пост, который я вам уже предлагал, — шефа полиции?

— Да. Всю свою смелость я растерял, сражаясь с вашими врагами, пока вы полеживали в постели и придумывали, как бы подороже меня продать. Ищите себе другую няньку.

Он уставился на меня. А потом хитро прищурился, кивнул седой головой и сказал:

— Боитесь брать на себя ответственность. Признавайтесь, вы ведь ее убили?

На прощанье, как и в прошлый раз, я послал его к чертовой матери и вышел из комнаты. Пo-прежнему поигрывая кием и смотря на меня любящими глазами, шофер встретил меня внизу и проводил до двери. Ему явно очень хотелось, чтобы я что-то выкинул. Но я обманул его ожидания, и он в сердцах захлопнул за мной дверь.

* * *

Начинало светать.

Недалеко от дома, под деревьями стоял черный двухместный автомобиль. Поскольку невозможно было разобрать, есть в нем кто-нибудь или нет, я счел за лучшее пойти в противоположную сторону. Автомобиль двинулся за мной.

Бежать по улицам от машины — удовольствие сомнительное, поэтому я остановился и повернулся к машине лицом. Автомобиль подъехал.

Я уже опустил было руку в карман, но тут увидел за ветровым стеклом красное лицо Микки Лайнена.

Он открыл мне дверцу.

— Я так и знал, что тебя здесь застану, — сказал он, когда я сел рядом. — Надо же, мы разминулись буквально на несколько секунд. Издали я видел, как ты входишь в дом, но не успел тебя перехватить.

— Как же ты выкрутился в полиции? — спросил я. — Поезжай, будем говорить на ходу.

— Я притворился, что ничего не знаю, ни о чем не догадываюсь, понятия не имею, чем ты тут занимаешься — просто случайно встретил тебя в городе. Мы, мол, с тобой — старые друзья. Они как раз меня допрашивали, когда нагрянули налетчики. Меня заперли в каком-то кабинетике напротив зала заседаний. А когда началась заварушка, я сбежал.

— А чем дело кончилось?

— Полицейские дали им прикурить. Про налет они разнюхали заранее и стянули к тюрьме уйму народу. Но им пришлось здорово попотеть, прежде чем они перебили всю банду. Говорят, это были люди Сиплого.

— Ясно. Сегодня ночью между собой сцепились Рено и Пит Финик. Ты об этом что-нибудь слышал?

— Краем уха.

— Рено убил Пита, но на обратном пути попал в засаду. Что было дальше — не знаю. Дика видел?

— Я был у него в отеле, и мне сказали, что он уехал вечерним поездом.

— Я отослал его домой, — объяснил я. — По-моему, он решил, что Дину Брэнд убил я. Его подозрения ужасно действовали мне на нервы.

— Ну?

— Что «ну»? Тебя интересует, убил ли я ее? Не знаю, Микки. Сам пытаюсь это выяснить. А что надумал ты? Останешься со мной или вернешься следом за Диком во Фриско?

— Далось это убийство! Может, его и вообще не было. Ты ведь деньги и побрякушки не брал?

— Не брал. Но и убийца тоже не брал. Когда я ушел оттуда в девятом часу утра, деньги и драгоценности еще были на месте. Между восемью и девятью в доме побывал Дэн Рольф, но он бы красть не стал. Сыщики… Постой, постой! Сыщики, Шепп и Венмен, которые нашли тело, пришли туда в половине десятого. Кроме драгоценностей и денег, из дома ведь вынесли еще и письма, которые посылал Дине старый Элихью. Иначе бы я не нашел их в кармане Дона. Примерно тогда же, когда был убит Дон, исчезли и двое сыщиков. Догадываешься, почему?

Когда Шепп и Венмен обнаружили, что девушка мертва, они, прежде чем поднять тревогу, ограбили квартиру. Зная, что старый Уилсон миллионер, они вместе с другими ценными вещами прихватили и его письма, которые передали адвокату, чтобы тот продал их Элихью. Но адвоката убили, письма попали ко мне, и сыщики струхнули. Ведь Шепп и Венмен могли и не знать, что в бумагах убитого писем не оказалось, и они перепугались, как бы эти письма не стали уликой против них. Деньги у них были, драгоценности — тоже, и они сочли за лучшее улизнуть.

— Логично, — согласился Микки, — но кто убийца, все равно непонятно.

— И все-таки кое-что уже прояснилось. Попробуем разобраться и в остальном. Для этого неплохо было бы отыскать сейчас старый склад Редмена на Портер-стрит. Там, как мне рассказывали, Рольф убил Сиплого: подошел и всадил в него ледоруб, тот самый, которым зарезали Дину. Если так все и было, значит, Сиплый ее не убивал. Иначе бы он опасался чахоточного и не подпустил бы его к себе. Поэтому и хочется взглянуть на их трупы.

— Портер-стрит идет параллельно Кинг-стрит, — сказал Микки. — Давай начнем с южного конца улицы: отсюда ближе, да и складских помещений там вроде бы больше. А этого Рольфа ты не подозреваешь?

— Нет. Раз чахоточный расправился с Сиплым за убийство девчонки, значит, сам он тут ни при чем. Кроме того, у нее на руках и на лице были синяки, а Рольф не смог бы ее избить. Как я понимаю, он сбежал из больницы, всю ночь прошатался неизвестно где, утром, после моего ухода, заявился к Дине, открыл своим ключом дверь, увидел, что она мертва, решил, что это дело рук Сиплого, забрал ледоруб и отправился на поиски убийцы.

— Почему же в таком случае ты решил, что совершить убийство мог ты сам? — спросил Микки, сворачивая на Портер-стрит.

— Отстань, — проворчал я. — Давай-ка сначала поищем склад.

Склады

Мы медленно ехали по улице, поглядывая по сторонам в поисках домов, которые бы по виду напоминали брошенный склад. Уже совсем рассвело.

Вскоре мое внимание привлекло большое квадратное красное здание на заросшем пустыре. И у пустыря, и у самого здания вид был крайне заброшенный. Судя по всему, заглянуть туда стоило.

— Остановись на следующем перекрестке, — сказал я. — Похоже, это ровно то, что мы ищем. Оставайся в машине, а я пойду обыщу эту дыру.

Я специально сделал небольшой круг, чтобы подойти к зданию сзади, и осторожно — не крадучись, но и без лишнего шума — пересек пустырь.

Несильно подергал заднюю дверь. Заперта, разумеется. Подошел к окну, попытался заглянуть внутрь, но ничего не увидел — окно грязное, внутри темно. Подергал раму —  бесполезно.

Перешел к следующему окну — опять неудача. Обогнул здание и двинулся вдоль торца. С первым окном на этой стороне я тоже не справился, зато второе как бы нехотя поддалось, и я поднял его без особого труда.

Тут я увидел, что оконный проем изнутри был забит досками и, как мне показалось, — намертво.

Я выругался, но тут вспомнил, что окно, подымаясь, не скрипело. Я залез на подоконник, вставил руку между досок и подергал их.

Доски  поддались.

Я надавил посильнее. С левой стороны доски отскочили, ощерившись целым рядом блестящих острых гвоздей.

Я раздвинул доски и заглянул в проем окна. Темно и тихо.

Стиснув пистолет в правой руке, я перелез через подоконник и спрыгнул на пол. Шагнул влево и тут же очутился в темноте: тусклый свет из окна сюда не доходил.

Переложив пистолет из правой руки в левую, я вернулся к окну и опять сдвинул доски.

Целую минуту, затаив дыхание, я прислушивался. Тишина. Прижимая пистолет к груди, я стал на ощупь обследовать помещение. Под ноги ничего не попадалось — голый пол. Выброшенная вперед рука ловила воздух, пока не наткнулась на шершавую поверхность стены. Как видно, я пересек из конца в конец пустую комнату.

Я двинулся на цыпочках вдоль стены и вскоре нащупал то, что искал, — дверь. Приложил к ней ухо, но не услышал ни звука.

Нашел ручку, осторожно ее повернул и взял дверь на себя.

Что-то зашуршало.

Одновременно я сделал сразу четыре вещи: отпустил ручку двери, подпрыгнул, взвел курок и левой рукой наткнулся на что-то твердое и тяжелое, точно надгробие.

Вспышка от выстрела не дала мне ничего — да и не могла дать, хотя каждый раз кажется, будто что-то в этот момент видишь. Не зная, что делать, я выстрелил еще раз, а потом еще раз.

Раздался жалобный старческий голос:

— Не надо, приятель. Зря стреляешь.

— Зажги свет, — приказал я.

У самого пола, чиркнув, загорелась спичка, и желтый мерцающий свет выхватил из темноты сморщенное лицо какого-то бессмысленного старика, из тех, что ночуют на скамейках в парке. Раскинув дряблые ноги, он сидел на полу. Судя по всему, я в него не попал. Рядом с ним валялась ножка от стола.

— Встань и зажги свет, — приказал я. — А пока жги спички.

Он еще раз чиркнул спичкой, прикрыл вспыхнувший огонек рукой, встал, прошел в другой конец комнаты и зажег свечу, стоявшую на трехногом столике.

Я шел за ним по пятам. Если бы у меня не затекла левая рука, я бы, наверно, держался за него, чтобы не упасть.

— Что ты здесь делаешь? — спросил я, когда свеча загорелась.

Впрочем, теперь на этот вопрос я мог бы ответить и сам. У стены, до самого потолка возвышалась гора деревянных коробок с надписью: «Кленовый сироп экстра».

Пока старик объяснял мне, что он, видит бог, абсолютно ничего не знает, что два дня назад некий мистер Йейтс нанял его ночным сторожем, и если что не так, с него спрос невелик — я приподнял крышку на одной из коробок.

Внутри оказались бутылки виски с этикеткой «Кэнэдиен клаб».

Вид у этикеток был довольно сомнительный. Я отошел от ящиков и обыскал все здание, толкая перед собой старика со свечой. Как я и ожидал, никаких следов пребывания Сиплого обнаружить не удалось.

Когда мы вернулись в комнату, где хранилось спиртное, я, хоть и с трудом, вытащил затекшей рукой бутылку виски из коробки, сунул ее в карман и на прощанье дал старику совет:

— Проваливай, пока не поздно. Тебя наняли сторожить склад, который принадлежит одному из людей Пита Финика. Теперь этот тип работает на полицию, а самого Пита убили, и его контора лопнула.

Когда я вылезал в окно, старик жадным взглядом смотрел на коробки с виски и пересчитывал их по пальцам.

* * *

— Ну, что? — спросил Микки, когда я вернулся. Я молча вытащил из кармана бутылку Микки, а затем «заправился» сам.

— Ну? — снова спросил он.

— Давай попробуем найти склад старого Редмена, — сказал я.

— Смотри, твое упрямство до добра не доведет, — сказал Микки и включил мотор.

Мы проехали три квартала и увидели длинное, низкое и узкое строение с рифленой крышей и всего несколькими окнами под выцветшей вывеской: «Редмен и Ко».

— Тачку оставим за углом, — сказал я. — На этот раз ты пойдешь со мной. А то мне одному скучно было.

Выйдя из машины, мы увидели проход между домами, ведущий, по-видимому, к заднему входу на склад, и пошли по нему.

Отдельные прохожие нам уже не попадались, но было еще очень рано, и фабрики, которых в этом районе было полно, не работали.

Мы подошли к зданию сзади и заметили любопытную вещь: дверь была закрыта, но на дверном косяке, возле замка были вмятины: здесь явно поработали ломом.

Микки подергал дверь. Она оказалась не заперта, но поддавалась с трудом. Наконец, короткими рывками, он сумел немного приоткрыть ее, и мы протиснулись внутрь.

Войдя, мы услышали далекий голос. Слов разобрать было невозможно. Слышно было только, что голос мужской и довольно резкий.

Микки показал большим пальцем на взломанную дверь и сказал:

— Это не полиция.

Осторожно, стараясь не скрипеть каучуковыми подошвами, я сделал несколько шагов. Микки шел следом, тяжело дыша мне в спину.

По словам Теда Райта, Сиплый прятался наверху, в задней комнате. Быть может, резкий мужской голос оттуда и доносился.

— Фонарь! — бросил я, стоя вполоборота к Микки. Он вложил фонарь в мою левую руку, в правой я сжимал пистолет. Мы двинулись дальше.

В слабом свете, пробивавшемся через приоткрытую входную дверь, мы пересекли комнату и подошли к дверному проему, за которым царил кромешный мрак.

Свет фонаря прорезал тьму и высветил впереди дверь. Я выключил фонарь и направился к двери. Снова зажег фонарь и обнаружил за дверью ведущую наверх лестницу.

По ступенькам мы подымались с такой осторожностью, будто боялись, что они рухнут у нас под ногами.

Резкий голос замолк. Вместо него до нас доносилось что-то другое, какой-то тихий, неразборчивый шепот.

Я насчитал девять ступенек, когда прямо над нами кто-то громко сказал:

— Готов, сука.

И тут же в ответ четыре раза подряд, на одной ноте выпалил пистолет. Под железной крышей каждый выстрел отдавался так гулко, будто стреляли из пятнадцатидюймовой винтовки.

— То-то же, — сказал тихий голос.

За это время мы с Микки преодолели оставшиеся ступеньки, распахнули дверь, вбежали в комнату и бросились на Рено Старки, который, навалившись на Сиплого, душил его обеими руками.

Но мы опоздали. Сиплый был мертв. Рено узнал меня и отпустил свою жертву. Глаза такие же тупые, как всегда; лошадиное лицо такое же деревянное.

Микки перенес труп Сиплого на стоявшую в углу кровать.

В комнате, которая когда-то, видимо, использовалась под контору, было два окна. При дневном свете я увидел под кроватью труп Дэна Рольфа. На полу валялся автоматический кольт.

Рено покачнулся и подался вперед.

— Ты ранен? — спросил я.

— Он выпустил в меня всю обойму, — спокойно ответил он, прижимая локти к животу.

— Врача! — бросил я Микки.

— Без толку, — сказал Рено. — Он мне полживота отхватил.

Я подставил складной стул и усадил Рено на самый край, чтобы он мог нагнуться вперед.

Микки бросился из комнаты и побежал вниз по лестнице.

— Ты знал, что он не убит? — спросил меня Рено.

— Нет, я передал тебе то, что мне рассказал Тед Райт.

— Тед ушел слишком рано, — сказал Рено. — Этого я и боялся и решил посмотреть,   что   здесь   творится.

Сиплый здорово меня надул: прикинулся покойником, а я сдуру под его пушку подставился. — Он тупо посмотрел на труп Сиплого. — А держался он здорово, гад. Подыхал, а рану не перевязывал, так и лежал. — Рено улыбнулся, при мне впервые. — А теперь — мешок с костями, да и тот ничего не весит.

Он заговорил низким голосом. Под стулом, на полу образовалась красная лужица. Я боялся к нему прикоснуться. Казалось, стоит ему распрямиться и убрать с живота локти, и он развалится на части.

Рено уставился на лужу и спросил:

— Как же, черт возьми, ты вычислил, что не сам ее убил?

— В этом я окончательно убедился только сейчас, — признался я. — Тебя я подозревал, но до конца уверен не был. В ту ночь у меня в голове все перемешалось, мне снились какие-то сны с колокольным звоном, таинственными голосами и прочим вздором. Потом мне пришло в голову, что, может быть, это был не сон: я слышал, что в наркотическом кошмаре, бывает, видишь то, что происходит на самом деле.

Когда я проснулся, свет был потушен. Маловероятно, чтобы я убил ее, выключил свет, а потом опять схватил ледоруб. Все могло быть по-другому. Ты же знал, что в тот вечер я был у нее. И алиби мне почему-то устроил сразу, не отнекиваясь. Это показалось мне странным. Кроме того, после рассказа Элен Олбери Дон стал вымогать у меня деньги, а полиция, выслушав ее показания, связала тебя, Сиплого и Рольфа со мной. О’Марри я встретил неподалеку от того места, где спустя несколько минут обнаружил труп Дона. Вероятней всего, адвокат попытался шантажировать и тебя. Все это, а также то, что мы с тобой оказались в одной компании, навело меня на простую мысль: полиция подозревает в убийстве не только меня, но и тебя. Меня они заподозрили потому, что Элен Олбери видела, как ночью я входил и выходил из дома Дины. Но раз они заподозрили и тебя, значит, побывал у нее и ты. По ряду причин Сиплого и Рольфа я в расчет не принимал, а стало быть, убийцей мог быть либо ты, либо я. Но почему ее убил ты — до сих пор ума не приложу.

— Поверь, — сказал он, смотря, как по полу растекается кровавая лужа, — она сама виновата, черт бы ее взял. Звонит она мне и говорит, что к ней собирается Сиплый.    Если, говорит, я приеду первым, то смогу устроить засаду. Мне эта идея понравилась. Приезжаю, жду, а его нет.

Рено замолчал, сделав вид, что смотрит на лужу. Но я-то знал, лужа тут ни при чем, он не может говорить из-за боли. Возьмет себя в руки — и снова заговорит. Умереть он хотел так же, как и жил, — точно улитка в раковине. Говорить для него было пыткой, но это его не останавливало — во всяком случае, на людях. Ведь он был Рено Старки, которому все нипочем, — и эту роль он играл до конца.

— Ждать мне надоело, — снова заговорил он. — Стучу в дверь и спрашиваю: «Что за дела?» А она зовет меня войти, говорит, она одна. Я не верю, но она клянется, что никого нет, и мы идем на кухню. А может, вдруг думаю, засада не на Сиплого, а на меня? С нее ведь станется.

Тут вошел Микки и сказал, что вызвал «скорую». А Рено, воспользовавшись   его   приходом,   перевел дух и продолжал:

— Потом оказалось, Сиплый действительно позвонил ей и сказал, что приедет. Приехал он раньше меня, ты отрубился, и она со страху его не впустила. А он плюнул и уехал. От меня-то она это скрыла: боялась, что я, если узнаю, брошу ее одну. Ты ведь был в отпаде, и, вернись Сиплый, ее некому было бы защитить. Но тогда я всего этого не знал. Просто чувствую, неспроста все это — ее-то я хорошо изучил. Ну, думаю, сейчас ты у меня заговоришь. Врезал я ей пару раз, а она ледоруб схватила да как завопит. Только она завизжала, как слышу — шаги. Все, попался, решил.

Он говорил все медленнее, голос у него срывался, каждое слово давалось ему с большим трудом, — но виду он не подавал:

— Пропадать, так с музыкой, думаю. Вырываю я у нее ледоруб и всаживаю ей в грудь. Тут ты выскакиваешь: глаза закрыты, ругаешься — совсем плохой. Она на тебя падает. А ты валишься на пол, переворачиваешься и рукой за ледоруб хватаешься. Так с ледорубом в руке и засыпаешь. Лежишь с ней рядом, и не поймешь, кто из вас убитый. Только тут я понял, что наделал. Но ее-то уже все равно не вернуть. Делать нечего. Выключил я свет и поехал домой. А когда ты…

На этом история Рено закончилась, так как в комнату с носилками вошли врачи «скорой помощи». Они валились с ног от усталости — работы им в Берсвилле хватало. Я был даже рад, что Рено не договорил до конца: всей необходимой информацией я уже располагал, а смотреть на него и слушать, как он из последних сил выжимает из себя слова, было занятием не из приятных.

Я отвел Микки в сторону и пробормотал ему на ухо: — А теперь берись за дело сам. Я сматываюсь. Сейчас я уже, должно быть, вне подозрений, но рисковать не стоит — с Бесвиллем ведь, сам знаешь, шутки плохи. На твоей машине я доеду до какого-нибудь полустанка, а оттуда на поезде — в Огден. Там я остановлюсь в отеле «Рузвельт» под именем Р. Ф. Кинг. А ты оставайся здесь. Дашь мне знать, выходить мне из подполья или, наоборот, в Гондурас прокатиться.

Почти целую неделю я просидел в Огдене за своими отчетами, ломая голову над тем, как составить их таким образом, чтобы у начальства не создалось впечатления, будто я — злостный нарушитель законов и кровавый убийца.

Микки приехал за мной через шесть дней.

От него я узнал, что Рено умер, что в преступниках я больше не хожу, что награбленное добро возвращено в Первый национальный банк, что Максвейн признался в убийстве Тима Нунена и что Берсвилл благодаря объявленному в городе военному положению постепенно превращается в райское местечко.

Мы с Микки вернулись в Сан-Франциско.

Над отчетами, как выяснилось, я корпел совершенно зря. Старика провести не удалось, и мне здорово влетело.