Эшенден или британский агент

Статьи, посвященные сборнику рассказов Эшенден или британский агент, написанных английским писателем Сомерсетом Моэмом.

О романе

Эшенден или британский агент (Ashenden: Or the British Agent, 1928) — сборник рассказов английского писателя Сомерсета Моэма. Большинство историй описанных в рассказах Моэма навеяны его службой на британскую разведку, а также поездкой в Россию с предложением помощи Временному правительству в борьбе с большевиками. Действие рассказов происходит в Швейцарии, Франции, Италии и России. Первоначально сборник состоял из шести новелл в сочетании с краткими историями военной тематики, но позднее он был расширен до 16 рассказов, которые предвосхищает предисловие автора.

Главный рассказчик — Джон Эшенден, он также появляется в романах Пироги и пиво и Луна и грош, получил свое имя от одноклассника Моэма — Леонарда Эшендена (Leonard Ashenden), который учился вместе с будущим писателем в Королевской школе в Кентербери. Но трудно отрицать, что главным прототипом для Эшендена стал сам Моэм. В сюжетах рассказов об Эшендене угадываются эпизоды деятельности британской разведки на европейском континенте. Недаром Уинстон Черчилль, хорошо знакомый с этими событиями посоветовал оставить рассказ Джулия Лаццари и сжечь все остальные.

Первое издание в Америке вышло в 1947 году, а поскольку книга была очень популярна нью-йоркский агент Моэма, моментально продал права на экранизацию за 75 тысяч долларов.

Сборник рассказов Моэма оказал значительное влияние на жанр шпионского романа. Большинство авторов, оставивших заметный след в шпионском жанре, заявляли о влиянии рассказов об Эшендене. Среди них надо назвать Эрика Эмблера, Денниса Уитли, Яна Флеминга, Грэма Грина, Лена Дейтона, Джона Ле Карре и Алана Ферста. Простым примером этого влияния может служить использование одного инициала для названия главы британской разведки. В реальности директора зовут Си по имени первого директора сэра Мэнсфилда Смита-Камминга, в рассказах Моэма он назван инициалом Р, а в романах о Джеймсе Бонде инициалом М.

В 1952 году Флеминг женился на Энн Ротермир, которая были близко знакома с Моэмом, а начинающий писатель смог лично познакомиться с литературной звездой, еще до того как приступил к написанию саги об агенте 007. Сомерсет Моэм признавался, что был одним из первых читателей первого романа о Бонде — Казино Рояль, и по его словам получил безмерное наслаждение от чтения. Более того Моэм обсуждал с Флемингом сюжет второго романа и дал несколько ценных советов. Ян Флеминг планировал привлечь Моэма к работе над сценариями Бондианы, но надвигавшаяся болезнь, а затем смерть не позволили ему этого сделать.

Содержание

• Предисловие автора
• R.
• Обыск
• Мисс Кинг
• Лысый мексиканец
• Брюнетка
• Грек
• Поездка в Париж
• Джулия Лаццари
• Густав
• Предатель
• За кулисами
• Его превосходительство
• Орел или решка
• Случайное знакомство
• Любовь и русская литература

Из статей

Эшенден

Когда в 1914 году началась первая мировая война, Сомерсет Моэм завербовался в автосанитарную часть, а затем поступил в органы разведки, где… мог принести больше пользы, чем управляя (и притом неважно) санитарной машиной. Новое занятие, как он надеялся, позволило бы ему с более высокого полета взирать на мир в его минуты роковые. Писателя привлекала возможность постичь тайные пружины, движущие ход мировой истории. Новая работа давала пищу и моей любви к романтике, и чувству юмора, — вспоминает он в книге Подводя итоги. — Методы, какими меня учили спасаться от слежки, тайные встречи с агентами в самых несусветных местах, шифрованные сообщения, передача сообщений через границу — все это было, конечно, необходимо, но так напоминало мне дешевые детективные романы, что война в большой мере теряла свою реальность и я поневоле начинал смотреть на свои приключения как на материал, который смогу когда-нибудь использовать. Впрочем, все это было до того старо и избито, что я сильно сомневался в пригодности такого материала.

Тем не менее пережитое писателем в те годы послужило основой новой его книги — цикла рассказов Эшенен, пли Британский агент, впервые опубликованного в 1928 году. Цикл этот автобиографичен — так же как и его герой, Моэм год работал в Швейцарии (в основном в Женеве), затем в Италии, а в 1917 году был отправлен в Россию, в Петроград, с секретной миссией. Героем повествования стал знакомый нам уже по роману Луна и грош Уильям Эшенден, модный драматург, писатель и сибарит, то есть, по сути дела, литературная маска самого Моэма (этот персонаж появится в произведениях Моэма и еще один раз — в романе Пироги и пиво, — с тем чтобы впоследствии в книге Острие бритвы уступить место самому мистеру Моэму). По форме Эшенден представляет собой цикл из семи новелл, больших по размеру, чем обычные рассказы, и отражающих события военных лет, а также тот период времени, когда страдавший туберкулезом Моэм попал в санаторий на севере Шотландии, где узнал о человеческой природе много такого, чего вне его стен, вероятно, не узнал бы никогда (новелла Санаторий).

Моэм использует здесь довольно редкий литературный прием — персонаж, вокруг которого строится повествование, как бы отстранен от мелкой игры человеческих страстей и самолюбий, он, как Бог-олимпиец, взирает на происходящее с высот своего интеллекта и лишь дает оценки людям и их поступкам. Один из выводов, сделанных самим Моэмом из своей шпионской одиссеи, он формулирует так: Работа агента секретной службы, в сущности, скучна. Большая часть того, чем он занимается, совершенно не нужна ни ему, ни людям. Однако драматические коллизии, которые довелось лицезреть автору книги, дали ему интересный жизненный материал а что еще нужно писателю?! Конечно, Моэм дегероизирует работу разведчика, и Эшенден — совсем не то, чего ждут от книги о тайном агенте любители бульварной литературы.

Интересны образы русских героев произведений Моэма. Как мы уже упоминали, в России писатель побывал в 1917 году — с инструкциями связаться с враждебными правительству элементами и разработать план, как предотвратить выход России из войны и не дать большевикам при поддержке Центральных держав (Германия, Австро-Венгрия. — прим. автора статьи.) захватить власть». Миссия, как признает сам Моэм, окончилась полным провалом, зато писателю удалось получить там кое-что ценное для себя. Собранного материала хватило не только на повесть Белье мистера Харрингтона из цикла Эшенден, но и на некоторые другие произведения, среди которых назовем вошедшие в настоящий сборник повесть Нил Макадам и рассказ Сон. Моэму удалось создать колоритнейшие портреты русских персонажей — Анастасии Александровны (Белье мистера Харрингтона), Дарьи (Нил Макадам), Лидии (Рождественские каникулы, 1939), безымянного героя рассказа Сон. Выражение Ox уж эти русские! в английском языке стало чуть ли не поговоркой. Как видим, Моэм вслед за Артуром Конан Дойлом (вспомним рассказы последнего на русскую тематику Человек из Архангельска и Золотое пенсне) принялся за исследование загадочной русской души, причем углубился в ее потемки несравненно глубже. В его героях выявляются парадоксальные на первый взгляд сочетания себялюбия и самопожертвования, любви к развлечениям и поиска духовного идеала, трезвости мысли и безудержной романтики подвига. Все они терпеливо несут бремя странностей своего характера и, невзирая на причудливость своих душевных свойств, предстают перед читателем цельными натурами.

Моэм всегда хладнокровен, иногда чуть ироничен. Имеет обыкновение называть вещи своими именами. Предатель для него всегда предатель, независимо от того, свои или чужие пользуются плодами его подлости; точно так же он всегда с теплотой говорит о человеческой любви, вне зависимости от того, достойные ли люди испытывают это чувство. Моэмовский герой Эшенден не горит пламенным патриотизмом, но и не испытывает ненависти к немцам (что, впрочем, не помешало нацистам в годы второй мировой войны устроить публичное сожжение этой книги как якобы антигерманской). Основная цель Эшендена — как и самого Моэма — постижение человеческой природы, в результате чего он делает выводы, что животное, именуемое человеком, непроходимо глупо и что человеку всегда легче было пожертвовать жизнью, чем выучить таблицу умножения. Все же Эшенден способен сочувствовать людям, даже Джулии Лаццари, хотя та вряд ли заслуживает сострадания. Сочувствие Эшендена, а одновременно и самого Моэма — это сочувствие опытного, мудрого врача, знающего, что человеческую природу не исправишь и что люди обречены на страдания, но не имеющего возможности им помочь.

А. Кудрявинский

Из сборника Вилла на холме

Предисловие автора

В основу этой книги лег мой опыт службы разведчиком во время Первой мировой войны. В жизни история начинается случайно, подспудно развивается, задолго до того, как проявляются первые ее следствия, и часто обрывается, оставляя вас в недоумении. Вы ждете захватывающего момента, и она подводит вас к нему, но замирает на полушаге, чтобы перекинуться к другой теме, которая не имеет никакого отношения к первой. Жизнь одинаково скучна и в своем повседневном течении, и в самых драматических эпизодах.

Есть направление, приверженцы которого утверждают, что именно такой должна быть и художественная литература. Литература, мол, есть отражение жизни, и если жизнь скучна и бессвязна, то и литературное сочинение должно быть скучно и бессвязно. Если в жизни происходят случайности, то почему бы им не происходить в рассказах и повестях? Такие писатели не изобретают кульминаций и развязок (как можно? это же оскорбление природе), они просто пишут. Ничто не способно сильнее возмутить их, чем явная выдумка или неожиданный поворот сюжета, призванный удивить читателя. Если сами обстоятельства тащат их к драматической развязке, они упираются изо всех сил. Они не предлагают вам историю, они дают вам сырой материал, из которого вы сами должны ее слепить. Иногда они поступают так даже с персонажем, которого вы можете доработать на свой вкус. Они объясняются с читателем исключительно намеками.

Впрочем, в этом стиле написано несколько недурных рассказов. Чехов, например, владел им безупречно. Такая манера скорее подходит именно для рассказов, чем для больших романов. Увлекательно описывать настроение еще можно на шести страницах, но, если счет идет на десятки, история нуждается в скелете. Скелетом любого повествования является, конечно, сюжет. Сюжет имеет свои характерные признаки. Прежде всего — законченность, то есть присутствие начала, середины и конца. Повествование начинается с набора обстоятельств, которые имеют последствия, но причины их могут опускаться. И эти последствия, в свою очередь, вызывают другие обстоятельства, и так до тех пор, пока читатель сможет это переваривать, то есть пока некая причина не будет признана неспособной породить следствие. Это значит, что повествование должно начинаться в какой-то точке и в какой-то точке подходить к концу. Сюжет нельзя делать размытым. Сюжетная кривая от завязки до кульминации должна быть четко определима. Графически она представляет собой полукруг. Очень оживляют сюжет неожиданные ходы. Конечно, этот элемент неожиданности, презираемый подражателями Чехова, может испортить все дело, если отнестись к нему безответственно. Но когда он хорошо продуман и представляет собой органическую часть сюжета, ему поистине нет цены.

Если рассказ содержит кульминацию (и развязку), то, значит, он отвечает естественным потребностям читателя. А что естественно, то не постыдно. Плохо только, если кульминация не вытекает логически из обстоятельств, описываемых ранее.

Кульминации избегают под тем предлогом, что это — накал страстей, это пошло и неприлично, тогда как в жизни все происходит гораздо тише, скромнее и незаметнее. Но почему литература должна обязательно копировать жизнь? Это не аксиома, а всего лишь одна из литературных теорий, ничем не лучше любой другой теории. Мне больше по душе мысль о том, что искусство использует жизнь, как исходный материал, шлифуя его, украшая, составляя из него различные мозаики. Хороший пример в этом смысле дает нам живопись. Пейзажисты семнадцатого века не стремились в точности запечатлеть на холсте пейзаж с натуры, который был для них не более чем набор деталей. Они строили свою картину, выбирая из них, например, дерево и облако, используя свет и тень так, чтобы создалось определенное сочетание. Они стремились не нарисовать пейзаж, но сотворить произведение искусства. У них было принято считать, что цель достигнута, если зритель, смотря на картину, не терял чувства реальности.

А вот импрессионисты, конечно, рисовали, что видели. Они пытались остановить момент ускользающей красоты. Их краски передавали солнечный свет, нюансы тени, прозрачность воздуха. Они хотели правды, полагая, что художник должен механически стенографировать природу. Они презирали умников. Диву даешься, до чего несерьезно выглядят их картины рядом с полотнами Клода Моне. Должен был явиться Клод, чтобы художники начали работать головой, а не только глазами и кистью. Методом Клода пользовался в своих рассказах Ги де Мопассан. Это очень хороший метод, и мне кажется, он переживет другой. Сейчас уже трудно представить себе, какими были ныне вымершие герои Чехова, а сюжет у него, как правило, не слишком силен (не то что в «Паоло и Франческе» или в «Макбете»), чтобы в одиночку восполнить это.

Метод, о котором я говорю, берет от жизни самое занятное, удивительное и драматичное, он не стремится скопировать жизнь, но держится к ней достаточно близко, чтобы не шокировать читателя ложью. Тщательный отбор фактов приводит к тому, что получается картина, скорее выдумка, чем правда, которая отчасти представляет собой портрет автора, написанный для привлечения и развлечения читателя.

Я пишу эти строки, дабы предупредить читателя, что его ждет. Эта книга есть главным образом плод моего воображения, хотя она и не сильно отличается от тех книг, что появились в последнее время и громко называются правдивыми мемуарами разведчиков. Труд секретного агента невыносимо скучен и по большей части бесполезен, так что у него не много набирается правдивых и в то же время интересных фактов для мемуаров. Как писатель, я делал из них складные, местами драматичные, и правдоподобные рассказы.

В 1917 году я отправился в Россию. У меня было задание предотвратить большевистский переворот. Далее читатель узнает, что мои усилия пропали даром. Я ехал из Владивостока в Петроград. Однажды, когда поезд остановился на одной станции в Сибири, пассажиры, как обычно, пошли по своим делам: раздобыть воды для чая, купить продуктов или просто размять ноги. На улице, на скамье сидел слепой солдат с аккордеоном. Рядом были еще солдаты, все в грязных и рваных шинелях, они сидели или стояли. На вид им было от двадцати до тридцати лет. Слепой — большой и сильный парень — был, наверное, самый младший — лет восемнадцати. Он еще не брил бороду, и его широкое плосконосое лицо было совсем гладкое и розовое. Через его лоб тянулся глубокий шрам от раны, которая лишила его зрения. Закрытые глаза придавали его лицу странное, безучастное, какое-то нечеловеческое выражение. Он заиграл и запел сильным, красивым голосом. Он пел песню за песней, пассажиры стояли и слушали, никто не заходил в вагоны. Я не понимал слов, но это пение, дикое и печальное, поразило меня. Мне казалось, я вижу леса и степи, вижу, как текут могучие русские реки, вижу труды земледельцев — они пашут землю и жнут спелую рожь, а ветви берез колышутся на ветру. Я видел, как после долгой зимы девушки выходят на улицу водить хороводы, а летними вечерами подростки плещутся в мелком ручье. Я чувствовал ужас войны, я видел солдат, мерзнущих в окопах, идущих по грязным дорогам, видел поля сражений, где царит ужас, и ярость, и смерть. Его прекрасное пение было невыносимо больно слушать. У его ног лежала фуражка, и пассажиры вскоре доверху наполнили ее деньгами. Все чувствовали одно и то же — смесь жалости, восхищения и страха, ибо было что-то жуткое в его лице со шрамом, слепотой отделенном от мира зрячих. Солдаты были молчаливы и враждебны. Видно было, что взимать дань с пассажиров они считают своим законным правом. Их взгляды, обращенные к нам, выражали злобу и презрение, а наши — неизмеримую жалость. Но мы знали лишь один способ облегчить боль этого несчастного.

В начале этой войны я обратился в разведывательное управление, думая, что мой опыт будет небесполезен. Однако меня признали слишком старым для службы в разведке. Я не знаю, как сейчас там обстоят дела. Говорят, что менее блестяще, чем в первую войну, когда я был агентом. Обстоятельства изменились, и теперь засылать шпионов стало гораздо труднее. В прежние времена представители нейтральных государств могли свободно разъезжать повсюду и собирать информацию. Теперь же, наученные опытом, власти пристально следят за иностранцами, если вообще пускают их к себе в страну. Я знаю, что успешная деятельность такого института, как разведка, определяется в основном личностью ее руководителя. В Первую мировую войну этот пост занимал человек блестящих способностей. Жаль, что я не могу его описать, но я никогда не видел его, и он был мне известен лишь по одному из своих инициалов и по своим достижениям, слухи о которых иногда до меня доходили.

Разведка и контрразведка будут существовать всегда. Пусть меняются времена, обстоятельства, возрастают трудности, свирепеют военные машины, всегда будут существовать секреты, которые одна сторона ревниво хранит, а другая любыми путями стремится разведать. Не переведутся люди, за деньги или из ненависти предающие близких, так же как и те, кто из любви к приключениям или из чувства долга рискует жизнью ради блага своей родины. И хотя с первого издания этих рассказов минуло уже двадцать лет, у меня нет чувства, что они устарели. Недавно я слышал, что они пользуются популярностью у агентов спецслужб. Более того, в начале этой войны Геббельс, произнося речь на радио, процитировал один из рассказов в качестве примера британского вероломства и жестокости.

Однако вовсе не злободневность моих сочинений и не то, что они могут служить в качестве цитатника, подвигло меня предложить читателю их новую публикацию. Я просто надеюсь, что это будет интересным и увлекательным чтением.