Война и героизм советского человека в творчестве Вадима Кожевникова — точка отсчета и эталон для измерения всего сущего. Раньше его герои воевали, как работали, — теперь работают, как воюют. Павел Гаврилович Балуев полностью согласен со словами своего фронтового товарища Пивоварова: Война — та же работа, только тяжелее, чем в гражданке… Степан Буков твердо знает, что как бой, так и труд — дело коллективное. Старшие Должиковы вместе с Гороховым считают свою работу на заводе вроде как отдыхом после войны, физическим и душевным.
Война до предела обострила ощущение гуманистической направленности их мирного труда. Заслуженные фронтовики республики отдаются ему без остатка не только потому, что это необходимость, не только потому, что не измеримо возросли его масштабы, значение и привлекательность, но и потому, что нет ничего важнее, чем чувствовать и делать все, что от тебя зависит, чтобы каждый стоящий рядом становился лучше.
Героизм на войне и в мирные будни, истоки и современность, поле битвы и нива труда, люди двойного подвига — фронтового и трудового… К середине 60-x годов уже сложился устойчивый стереотип в читательском отношении к творчеству В. Кожевникова. И вдруг — роман Щит и меч (1965), заметно расширяющий привычное представление о творческой индивидуальности писателя.
Летом 1940 года в Риге был убит советский гражданин, по национальности немец, — этой интригующей фразой открывает Вадим Кожевников свое произведение. Так или примерно так начинаются сотни романов и повестей детективного и других приключенческих жанров, написанных до и после того, как Щит и меч увидел свет. Читатель по инерции настраивается на разгадку тайны, связанной с убийством крупного инженера-радиотехника Рудольфа Шварцкопфа. Он инстинктивно готовится к погружению в хитроумные перипетии детективного сюжета, к смакованию эффективных сцен — перестрелок, рукопашных схваток, похищений секретных документов, преследований и так далее и тому подобное, — без чего некоторые не представляют работы советского разведчика во вражеском тылу. Почти все это есть в романе Щит и меч, но не в ожидаемых дозах. Постепенно становится ясно, что Щит и меч — не обычный шпионский роман, а скорее ставшее традиционным для В. Кожевникова социально-психологическое повествование, вобравшее в себя еще и отдельные черты исторической хроники. Атрибуты приключенческого жанра — только элементы его внешней формы, захватывающий сюжет — нечто второстепенное, а главное — авторская концепция человека на войне, философское осмысление ее экономических, политических, идеологических и нравственных аспектов. Там, где можно потрясти читателя остротой и неожиданностью взрывных ситуаций, автор предельно фактографичен. Приключенческий антураж его интересует лишь в той мере, в какой он нужен для характеристики дела, которому служит герой. Дело — это и его профессия, и идеалы, которые он утверждает и защищает своей нелегкой борьбой.
Но кто же он, Иоганн Вайс — гауптштурмфюрер СД? Как и всегда, писатель не придумал своего героя, а взял его из жизни. Прототипом Вайса — Белова стал легендарный советский чекист Абель. Его личность поразила воображение художника, заставила вспомнить давнюю мечту написать роман о бойцах невидимого фронта. К этой теме В. Кожевников обращался в рассказах военных лет (Бессонница, Девушка, которая шла впереди, Март — апрель). Теперь же он хочет охватить ее во всей полноте. Вот бы проникнуть не только в механику этой героической личности, но и в ее психологию, — делился В. Кожевников в 1961 году своими мыслями об Абеле и будущем романе с известным журналистом Б. Ивановым. — Показать, насколько советский человек слитен с коммунистическим идеалом.
Осуществить это желание писателю удалось через несколько лет, когда время позволило полковнику Абелю стать обыкновенным советским гражданином Александром Беловым. Хотя у меня был, что называется, живой герой, собирать материал было очень трудно, — свидетельствовал В. Кожевников. — Александр Иванович чрезвычайно скупо и сдержанно рассказывал о себе. Мне буквально по крупицам приходилось добывать сведения о его жизни. Беседы с Абелем-Беловым дополнялись тщательным изучением многочисленных архивных документов и специальной литературы. И как результат — убедительнейшая жизненная достоверность романа, усиливающая идейно-эстетические позиции В. Кожевникова-художника.
Верный своим творческим принципам, писатель раскрывает характер героической личности, ее психологию, ее слитость с коммунистическим идеалом в деловой, будничной, но не ставшей от этого менее напряженной и опасной атмосфере разведывательной работы. Александр Белов, студент, один из самых обещающих учеников академика Линева, первый интеллигент в рабочей династии Беловых, отказался от научной карьеры, от всего, что ему сулила жизнь, и ушел на фронт, как это сделал в годы гражданской войны, повинуясь долгу коммуниста, отец. Правда, это был иной фронт — фронт тайной войны, развязанной империалистическими державами против нас с первых дней социалистической революции. Александр Белов направляется на самый ответственный его участок — советско-германский. По мере совершенствования профессионального мастерства разведчика идет закалка человеческих качеств Александра Белова, растут не только его мужество, выдержка, но и гражданская, политическая зрелость.
Он, подобно другим героям Вадима Кожевникова, ощущает, себя прямым наследником и продолжателем славных героических традиций своих отцов и дедов: Александру Белову, как и многим его сверстникам, созидавшие страну пятилетки казались героической атакой. Народ атаковал толщу времен, и она податливо расступилась, открывая веками грезившуюся цель, о которой говорили слова песни: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью». Поэтому для Александра Белова, принявшего облик прибалтийского немца Иоганна Вайса, сначала скромного слесаря-механика авторемонтной мастерской и примерного члена Немецко-балтийского народного объединения, потом репатрианта и солдата германской оккупационной армии в Польше, ефрейтора и унтер-офицера абвера, самое трудное и опасное — подвиг бездействия, подвиг молчания. …Перемучайся как хочешь, но чтобы никаких эмоций, кроме преданности рейху. И ничего — понял? — ничего, только вживаться, — наставляет его опытный чекист Бруно. — Что бы ни было — вживаться. Нахбарнфюрер Папке убивает Рудольфа Шварцкопфа, фашистская солдатня истязает польских патриотов, майор Штейнглиц и капитан Дитрих зверски пытают смертельно раненного Бруно, вермахт начинает свой дранг нах Остен, заливая Родину Белова кровью, в концлагерях гибнут его соотечественники, — а он должен вживаться, быть в стане убийц и ждать, чтобы исполнить свой долг в свое время, которое неизвестно когда наступит.
Вживаться во имя победы и жизни людей в социально-нравственный антимир, населенный фанатиками человеконенавистничества, роботами, запрограммированными идеями национал-социализма, большими и малыми фюрерами, убийцами, шкурниками, карьеристами, доносчиками, — значит, отказаться от родного социалистического мира, который составлял сущность внутреннего я Александра Белова. Это значит ежесекундно подавлять в себе чувства советского человека, духовные приметы которого здесь столь же опасны и вредны, как жалость для хирурга. Чтоб стать своим среди чужих и чужим среди своих, нужно полностью превратиться в услужливого, педантичного, расчетливого, знающего свою цель и место в жизни, склонного к тонкой лести и способного за офицерский погон на подлость пойти Иоганна Вайса. Затем сменить эту маску в зависимости от обстоятельств на вторую, третью, четвертую, но не раскрыть своего настоящего лица. Это было равносильно тому, чтобы самому содрать с себя заживо кожу, вывернуть ее наизнанку, снова напялить и при этом улыбаться, — пишет В. Кожевников.
Путь его героя в святая святых гитлеровского фашизма — абвер и СД — далеко не безупречен с профессиональной точки зрения. Позволив на какой-то миг восторжествовать коммунисту Александру Белову над фашистом Иоганном Вайсом, он спасает от неминуемой гибели молодого поляка, рискуя засветиться при этом, чуть не разоблачает себя при последней встрече с Бруно, неоправданно поступает в эпизоде с танком, где его опрометчивость могла бы стоить выгодного места у майора абвера Штейнглица, напрасно задирает немца-шофера, потерявшего сына на шахтах Геринга, что едва не закончилось трагически. Все это было ненужной роскошью, как и увлечение побочными операциями, не связанными непосредственное основным заданием. Пройдет немало времени, прежде чем в битве между разумом и чувством верх будет одерживать победоносная мудрость и Александр Белов осознает себя чувствующей, мыслящей, сигнальной точкой, частицей общей сигнальной системы народа, призванной предупреждать… о коварном замысле врага, предупреждать удары в спину.
Путь Белова от незрелых решений и поступков к зрелости разведчика сопровождается в романе оценками, которые дают ему старшие товарищи — Бруно и полковник Барышев: плохая работа, хорошая работа. Эти слова Саша Белов слышал и на заводе, где работал его отец, и в институтской лаборатории академика Линева. Этими же словами он оценивает свои действия, глядя на них со стороны. Развернутые авторские сравнения профессии разведчика с мирным трудом исследователей, изобретателей, психологов, конструкторов еще более усиливают производственные краски в обрисовке его деятельности. Тема героического подвига включается в ведущую творческую доминанту В. Кожевникова — человек и его дело, человек — мастер своего дела. Став умельцем, Александр Белов создал внутри абвера целенаправленную, структурно закрепленную разведывательную сеть, дезорганизовал работу диверсионно-разведывательной школы штаб Вали. Сменив форму обер-лейтенанта абвера на мундир гауптштурмфюрера СД, он проник в тайны закулисных махинаций главарей тысячелетнего рейха с реакционными кругами США и Англии, грязных сделок американских и английских монополий с фашистскими фирмами, сговора нацистской верхушки с сионистами. Никто из героев В. Кожевникова еще не действовал на такой широкой политической арене, не сталкивался с делами такого громадного международного значения, не имел такой возможности прямо или косвенно влиять на ход событий, определяющих судьбы войны и послевоенного мира.
