Детектив традиционно относится к жанрам, на популярность, что называется, обреченным, и если не всякий бестселлер детектив, то практически любой детектив — бестселлер. На Западе в последние десятилетия многою пишут и говорят о резком падении интереса к литературе вымысла, о нарастающей конкуренции кино и особенно телевидения, якобы сулящих неизбежную и скорую гибель печатному слову вообще и художественному в частности, печатному слову вообще и художественному в частности, но детектив по-прежнему располагает внушительной читательской аудиторией и позиций своих, несмотря на мрачные прогнозы сторонников смерти литературы, сдавать не собирается.
Об удивительной притягательности страшных историй теоретики и практики художественной литературы задумывались давно, еще когда детектив не существовал как отдельный жанр. Опыт учит нас, что аффект неприятный привлекает нас сильнее, что, стало быть, наслаждение, доставляемое аффектом, находится в обратном отношении к его содержанию, — писал Шиллер в работе О трагическом искусстве и продолжал: — Таково неизменное свойство нашей природы: все печальное, страшное, ужасное непреодолимыми чарами влечет нас к себе… Все теснятся с напряженным вниманием вокруг рассказчика, повествующего об убийстве, мы поглощаем с жадностью необычную сказку о привидениях, и жадность тем сильнее больше становятся у нас волосы дыбом. Эта подмеченная Шиллером особенность человеческой психологии — любование ужасным, влечение к страшному и таинственному — детективным жанром обслуживается и удовлетворяется в полной мере. Страшное, рассматриваемое читателем со стороны, в ситуации безопасности теряет свое зловеще-пагубное начало и переживается эстетически.
Это обстоятельство, впрочем, не раз давало повод противникам детектива упрекнуть его в изначальной аморальности: как же так — совершаются преступления, льется кровь, а читатель в восторге?.. Но на самом деле питающийся преступлениями детектив не просто моральный, но и нравоучительный, дидактический жанр. Четкость категорий добра и зла, неизбежность — в рамках каждого конкретного произведения — победы добра как раз и составляет важнейшую черту классического детектива, другое дело, что в разных детективах, разным эпохам и разными типам общества принадлежащих, понятия добра и зла, нравственного и дурного наполняются вполне конкретным социально-историческим содержанием. Но так или иначе, какими бы конкретными психологическими и социальными характеристиками ни наделялся злодей, в финале он неизбежно получит по заслугам. В неизбежности этой кары — источник особого, специфического удовольствия для читателя. Крах злоумышленника в финале подчеркивает непреложность свершения законов нравственности. Как бы ни изощрялось зло, словно говорит детектив, добро всегда торжествовало и будет торжествовать. Найти виновника преступления и предать его в руки правосудия — значит удовлетворить еще одну важную потребность читателя: укрепить в нем чувство благополучия безопасности. Соприкоснувшись со злом, правда опосредовано, не как свидетель или потерпевший, а как сторонний наблюдатель, взирающий на него с эстетической дистанции, читатель не просто наблюдает, как обезвреживается зло в словесном пространстве книги, но и преисполняется уверенности, что окружающая его непридуманная действительность не столь уж и дурна.
Напряжение между свойственной человеку тягой к риску, острым ощущениям, переживанию опасности, с одной стороны, и столь же характерной для него любовью к безопасности, стабильности, порядку — с другой, составляет важную психологическую основу популярности детективной литературы. И еще одну особенность человеческой психологии учитывает и обслуживает детектив: любовь к разгадыванию загадок, решению разного рода ребусов и головоломок. Детектив — прежде всего в своих классических образцах у Э. По и А. Конан Дойла — внушал читателям, что все тайны, сколь бы запутанными они ни казались, на деле имеют вполне рациональное объяснение. Все тайное и неблагоприятное может быть разгадано человеком и взято под контроль, если в своих действиях человек будет руководствоваться не эмоциями, а рассудком, здравым смыслом. Таков урок детектива.
Что же такое детектив — литература или игра, забава, прикидывающаяся литературой? Этот вопрос время от времени поднимают те поклонники литературы, которым увлекательность и занимательность представляются синонимами нехудожественности. Детектив, как известно. Строится на тайне. От тайны — сбивающей с толку, пугающей, опасной для человека (а в иных произведениях этого жанра и для всего человечества) — к ее разгадке. Таков обычный ход детективной фабулы, до самых последних страниц держащей читателя в напряжении. Быт, обстановка, характеры героев, стиль автора — все это подчинено процессу разгадывания тайны и самостоятельного интереса не имеет. А самая большая неприятность, ожидающая читателя детектива, — это ненароком узнать раньше времени, кто убил. Увлекательное чтение сразу же теряет смысл, превращается унылое занятие. Так ли обстоит дело с подлинным произведением искусства слова? — ехидно спрашивают противники детектива. Ведь истинное произведение литературы можно оценить, лишь снова и снова возвращаясь к нему, ну а кто станет перечитывать детектив в надежде обнаружить там новые пласты? Не игра ли это, в которую можно играть только один раз?
Однократность прочтения — важная особенность детективного жанра, который, как и всякая игра, основан на некой формуле, на достаточно жесткой системе правил и отступлений от этой системы не допускает — в противном случае жанр потеряет свое лицо, переродится в нечто совсем иное.
Детектив немыслим без преступления, и чем оно серьезнее, тем интенсивнее читательский интерес к книге. Если это убийство (а теоретики жанра сходятся на том, что для детектива убийство — лучший способ завладеть вниманием читателя), то должна быть и жертва. И опять-таки в соответствии с нормами хорошего детективного тона сочувствие читателя к жертве не должно быть настолько велико, чтобы отвлечь его от внимательного следования по всем замысловатым поворотам сюжета в ожидании ответа на сакраментальное кто убил?
Есть преступление — должен быть расследователь. Недаром вошедшее теперь в международный лексикон слово детектив по-английски означает имеющий отношении к расследованию, ведущий расследование. Разным персонажам поручалось в мировой детективной литературе вести расследование и находить преступников, но все они — индивидуальные вариации неизменного образа Великого Сыщика, который! Не знает поражений и, взявшись за дело — чаще всего совершенно безнадежное, от которого другие отказались, — с завидным постоянством отыскивает преступника, на какие бы дьявольские уловки тот ни пускался.
Но успех профессиональный — поимка преступника — еще полдела. Не менее важным для Великого Сыщика оказывается завоевание успеха у читателей. Понравившийся герой-расследователь обычно появляется вновь и вновь, становится постоянной маской, которую надевает на себя тот, кто выполняет сюжетную функцию борца со злом. Постоянство маски расследователя — существенная черта жанра. Нат Пинкертон, Огюст Дюпен, Шерлок Холмс, Эркюль Пуаро, комиссар Мегрэ появлялись на страницах новелл и романов своих создателей с тем же постоянством, с каким в этих романах и новеллах совершались преступления.
Совершение преступления — столь же непременный элемент сюжета, как и его раскрытие. Неважно, что сплошь и рядом очередной детектив начинается с того, то очередной Великий Сыщик громогласно заявляет о своем решении уйти на покой или просто хотя бы некоторое время отдохнуть,— читатель-то знает, что через несколько страниц совершится жуткое преступление, а еще через несколько десятков или сотен страниц оно будет раскрыто.
Можно ли вообразить детектив, где ожидаемое преступление так и не совершилось бы? Можно ли найти роман о преступлении, где, несмотря на все усилия Великого Сыщика, виновник так бы и не отыскался? Нетрудно представить себе негодование поклонников Агаты Кристи, если бы ее излюбленный герой Эркюль Пуаро, собрав по своему обыкновению в финале всех тех, кто так или иначе имеет отношение к печальным событиям, послужившим поводом для расследования, вместо традиционного указания на убийцу вдруг развел бы руками и смущенно признался, что понятия не имеет, кто виноват.
Что же касается читателя, то, требуя безукоризненной выверенности всех действий героев, абсолютной достоверности улик, методов совершения преступления и способов его раскрытия, он преспокойно прощает автору иные — порой самые вопиющие — отступления от правды жизни. Так, никого не смущает, что Эркюль Пуаро без малого полвека все собирался уходить на пенсию и брался за теперь уж последнее дело; старела его создательница, а он был неподвластен бегу времени. Подобным же образом читатель хоть и опасается за жизнь героя-детектива, но в общем-то неплохо помнит о том, что борец со злом находится под вполне надежной защитой автора, который так заколдовал своего сыщика, что тот, как говорится, в огне не горит и в воде не тонет и хоть иной раз и оказывается на волосок от гибели, но все равно дело свое сделает и негодяев на чистую воду выведет.
Итак, детектив — игра? Несомненно, игровое начало — а с ним и разнообразные правила и условности, которые надлежит выполнять, чтобы детектив оставался детективом, — весьма существенный признак этого жанра, не находящийся, однако, в противоречии с общими законами построения и существования художественной литературы в частности и искусством вообще, теряющего свою жизнеспособность, связь с аудиторией, если это самое игровое начало будет удалено. Связи между игровыми и серьезными жанрами в искусстве, быть может, не всегда очевидны, но оттого не менее реальны. Недаром философский и социально-психологический роман часто одалживают у детектива и тематику, и сюжетно-фабульные ходы. Детектив — не только игра, но и специфическая форма литературного освоения и отражения реальности. В зависимости от установок автора детектив может быть гуманным или жестоким, социально-критичным или апологетичным, говорить правду о положении дел в обществе или, претендуя на проблемность, умело мистифицировать намеченные конфликты и коллизии.
Современный западный детектив — и романы, вошедшие в этот сборник, тому подтверждение — растерял безудержную оптимистичность, присущую классическим образцам жанра. Если ранее зло трактовалось в романах о преступлении как случайность, исключение из правил, что-то из ряда вон выходящее, то в последние десятилетия борьба со злом приобретает в обширной детективной литературе Запада характер битвы с исходом сомнительным. Часто причины неблагополучия ищутся либо в изначальной испорченности человека, либо, напротив, в происках внешнего врага. Напугав читателя, такие авторы в конце концов оперативно приводят мир в относительный порядок, намекнув, что единственное спасение — вера в родную социальную систему, которая, несмотря на все свои изъяны, все равно лучшая из возможных. Встречаются, однако, и попытки найти корни зла в конкретных особенностях социального устройства. Тогда игровое начало, необходимое в детективе, не затушевывает правды, а вставляет — как это происходит в романах сборника — задуматься над теми тайнами и загадками будничной жизни, что не получили разгадки в хитросплетениях детективного сюжета.
С. Белов
Из послесловия к сборнику Современный нидерландский детектив
