С Десятым у Грэма Грина произошла любопытная история. Он был написан в 1944 году как роман-сценарий по контракту с американской кинокомпанией Метро Голдуин Мейер. Однако фильм тогда поставлен не был, и рукопись пролежала в архиве компании вплоть до 1984 года. Прочитав спустя сорок лет свой потерянный кинороман, действие которого происходит в оккупированной гитлеровцами Франции и в котором на первый план выдвинуты проблемы совести и моральной ответственности, Грин счел его достойным публикации, дал ему право на литературную жизнь.
Прием кинематографического монтажа и обилие диалогов характерны для многих произведений писателя. Роман Суть дела показателен в этом аспекте. Это своего рода оптимистическая трагедия. Трагедия — потому, что загнанный в тупик жизненными обстоятельствами его главный герой Скоби не находит для себя иного выхода, кроме самоубийства. Оптимистическая — потому, что этот полицейский офицер в одной из западноафриканских колоний стремился даже своей смертью утвердить принципы добра и справедливости в отношении к людям. Он неизменно пытался действовать согласно велениям совести, а не согласно параграфам устава и статьям закона, прикрываясь которыми можно творить любое беззаконие. Желавший счастья ближним майор Скоби оказывается еще более несчастным, чем они. Таков горький финал книги. Но сам Грин выказывает явное сострадание к Скоби, чья трагедия заключается в том, что он попробовал насаждать абсолютное добро в мире, где торжествует абсолютное зло. Роман представляет собой драму не только по содержанию, но и по форме. Он весь построен из диалогов, переплетающихся лишь необходимыми краткими авторскими ремарками. Монтаж этих диалогов, акцентирование — совсем как в кино — крупным планом многозначительных деталей направлены на возникновение у читателей определенных ассоциаций, на раскрытие сути дела.
Грин твердо знает, что понять происходящее кругом можно, лишь глубоко проникнув во взаимосвязь явлений, постигнув сопряженность судеб личных и всемирно-исторических. Мир, где царят жестокость и насилие, вызывает у него ощущение катастрофичности, порождает темы преследования и смерти. Но он хочет добраться до истины и побуждает к тому же своих читателей. Истина, как известно, рождается в споре. Отсюда его необычайное пристрастие к диалогу, доходящее до того, что зачастую гриновские романы походят на пьесы или киносценарии. Диалог и парадокс для Грина — пути приближения к Истине.
Однажды писатель раскрыл, в чем заложен секрет успеха: Если вам удастся сначала возбудить интерес публики, то вы можете заставить ее пережить какие угодно ужасы, страдания, осознать правду. Это в полной мере относится не только к фильму, но и к роману. Вот почему Грин часто прибегает к захватывающей интриге, использует приемы детектива и мелодрамы, не изменяя, однако, хорошему вкусу и не отступая от строгих критериев подлинного искусства.
Сколь самобытно ни было бы дарование художника, начинает он почти всегда с подражания тем или иным предшественникам. Подражать — право молодости, — сказано в Почетном консуле. Ранняя проза Грина отмечена влиянием не только Роберта Луиса Стивенсона, но и Джозефа Конрада. От гипнотического воздействия конрадовского стиля Грин избавлялся мучительно и долго, в своем конголезском дневнике, вошедшем в книгу В поисках героя, он рассказал, как почти тридцать лет запрещал себе читать сокрушительного поляка, опасаясь остаться слишком покорным учеником. К творчеству именно этих двух прославленных авторов — Стивенсона и Конрада — восходят неоромантические тенденции, проявившиеся в гриновских развлекательных романах 30-х годов, — захватывающая фабула (нередко с оттенком мелодрамы), неординарный герой, чья жизнь сопряжена со страданием и смертельным риском, и так далее. Однако изначально Грину присущ углубленный психологизм, и он никогда не довольствуется занимательным кроссвордом сюжета, а тщательно мотивирует поведение своих персонажей, стремится проникнуть внутрь их сознания, будь то даже убийцы, дошедшие до крайней степени морального падения, — такие, как Рейвен (Наемный убийца) или Пинки (Брайтонский леденец). В отличие от писателей, любящих смаковать мрачные стороны жизни и объясняющих все врожденной порочностью человеческой натуры, автор Брайтонского леденца, прослеживая борьбу темных и светлых сил в душе своих героев, делает акцент на социальной, нравственно-психологической подоплеке преступления.
Довольно быстро неоромантическое начало вытесняется в творчестве Грина добротными реалистическими основами. Но классифицировать гриновскую прозу не так легко, как легко читаются его произведения. И не всегда лежит на поверхности их сокровенный смысл — как и у столь любимого Грином Чехова. В простоте его стиля постоянно сквозят ирония, гротеск, вскрывающие парадоксальную природу реальности. Грин рано открыл для себя, что идеи часто воспринимаются благодаря парадоксальной форме и отбрасываются, как только они перестают поражать воображение.
