Что ни говорите, а зарубежный детектив — это прежде всего увлекательное путешествие в другую страну. Точнее, страны, потому что их по меньшей мере три: географическая страна, вполне реальная и существующая на карте, та, где происходит действие произведения; область национального характера и индивидуальных психологии (персонажи), на которую проецируется действие; сфера холодной логики, по законам которой выстраивается не ложная, какой видят ее окружающие, но настоящая интрига — задумывается, совершается и раскрывается преступление.
Традиция, связанная не с мироощущением, а с психологическим настроем англичан и их гражданским поведением, в романе Филлис Дороти Джеймс Неженское дело говорится не только намеком, а, а прямо открытым текстом: Как ни печально, но в этой стране невозможно заставить человека говорить, если он сам не захочет. Полицию спасает только то, что большинство людей просто не в состоянии держать язык за зубами. Речь, естественно, идет не о несостоятельности или промедлении полиции при расследовании преступления — этом непременном требовании к детективу, ибо при спорой и добротной работе следствия герою-сыщику нечего было бы делать, если только он сам не служит в полиции, что характерно для подавляющего большинства французских криминальных романов, включая сагу о Мегрэ, или для всех, кроме двух, книг Ф. Д. Джеймс, в которых действует инспектор Далглиш. Речь об этом, а о принципах взаимоотношения героя-сыщика с полицией, в чем тоже отражена национальная специфика.
В США, скажем, отношения сводятся к ревнивому соперничеству и противостоянию, что отчасти объясняется великим американским индивидуализмом, отчасти конкуренцией, а отчасти и методами частного сыска, которые весьма красочно изобразил Эрл Стенли Гарднер в романе Собака, которая выла. В романе о Ниро Вульфе Слишком много клиентов Рекс Стаут как на общеизвестную истину ссылается на то, что частный сыщик и полицейский всегда были врагами и таковыми останутся. Такая же закономерность, свидетельствует у Гарднера Перри Мейсон, характерна и для расстановки сил в суде: Обвинение имеет право делать из обстоятельств дела любые угодные ему выводы; но и защита имеет точно такое же право.
Во Франции с ее традициями почитания властей и законопослушания полиция и сыщик, когда их функции разделены, выступают союзниками. Государство не платит мне деньги за то, что я думаю о том или ином гражданине. Я должен отыскать виновного, основываясь на уликах и доказательствах, изобличающих вину. Со всех точек зрения, Турньяк удовлетворяет этим требованиям, — уточняет комиссар полиции у Шарля Эксбрая в романе Девочка в окошке, и читателю сразу понятно, что при равнении на удовлетворительность не исключаются накладки, конфузы и даже роковые ошибки, которые и призван исправлять приходящий на помощь полиции и ее невольным жертвам частный сыск. В Великобритании же, где вся жизнь сверху донизу разграничена на личную и общественную (На публику, как метафорически назвала одну из повестей английская писательница Мюриел Спарк), полиция — сама по себе, а сыщики — сами по себе.
Можно видеть, что национальный аспект накладывается и на эту сторону повествовательной структуры детективного произведения. Общие обязательные элементы жанра вообще, как все в литературе, не существуют в чистом виде, но в каждом конкретном произведении воплощаются на свой лад. Например, мотивы и методы преступления — у Гарднера они отмечены раскованностью и незамысловатостью Нового Света, у Эксбрая — французской педантичностью, у Ф. Д. Джеймс — английским расчетом все на ту же публику, но при этом они есть в каждом романе. Есть в них и ключи, подброшенные читателю с большей или меньшей откровенностью, есть и сюжетная установка на разум, логику и проницательность.
Еще в начале века сыщик в сутане отец Браун с сетовал у Г. К. Честертона на то, что люди ненаблюдательны и ленивы в восприятии повседневного, само собой разумеющегося (рассказ Невидимка). Через шестьдесят лет Эксбрая почти дословно повторил эту мысль о слепоте нашего зрения, пренебрегающего привычным, в диалоге Элизабет и доктора Бовуазена:
—Я просто здраво посмотрела на вещи.
— На какие такие вещи?
— На вещи, которые…
— Которые ты одна и видишь, разумеется?
— На которые я одна обращаю внимание.
— А почему?
— Потому что остальные не обращают внимания.
Довольно трудно не заметить, однако, что здравый взгляд на вещи предполагает для героев-сыщиков всех трех романов несомненную избирательность фактов, подразумевающую, что одни из них следует принимать к сведению и учитывать, а других лучше и не знать — для пользы дела, как они ее понимают. В связи с этим на передний план выходит морально-оценочный аспект, тоже неотъемлемый в любом детективе. Герой-дознаватель нередко берет на себя функции не только сыска и следствия, но и суда, причем в 1960—1980-е годы эта тенденция заметно усиливается.
Подчеркнем, что речь идет не о том, какими представляют себе факты различные персонажи детективного повествования, даже не о том, какими эти факты преподносит окружающим сыщик. Он-то как раз будет трактовать их на публику так, как ему выгодно в каждую данную минуту, а если сыщик одновременно еще и адвокат, как Перри Мейсон, то сама профессия повелевает ему истолковывать факты в интересах клиента. Но для того чтобы защитить клиента, ему требуется установить истину и без помех довести расследование до конца, и тут сыщик не может одного себе позволить — водить самого себя за нос, выдавая самому себе желаемое за действительное. Он просто обязан видеть все как есть, самообман для него — роскошь непозволительная. Так повелось еще со времен классического детектива, когда тот же Шерлок Холмс не мешал и даже поощрял милейшего доктора Уотсона строить собственные версии преступления и попадать при этом пальцем в небо; но сам Холмс шел своим путем решения головоломки. Поэтому он и был Шерлоком Холмсом, а доктор Уотсон — его почтительным хроникером и посильным помощником.
Такой принцип для сыщиков обязателен, он не меняется с ходом времени. Вот и у Гарднера Перри Мейсон сетует: Не нужно себя обманывать, что-де верное объяснение найдено и только факты почему-то никак не стыкуются. Факты – те же части головоломки: если правильно их подобрать, они сложатся в законченную картину. Но уж когда факты верно подобраны, разгадка преступления найдена и сыщик выстраивает перед собой логически безупречную, законченную картину, тут он и начинает думать, как ему быть с этой картиной. Скрыть, представить на суд — в прямом и переносном смысле слова — или самому предпринять какие-то действия.
Так сыщик незаметно превращается в судью первой инстанции.
Довольно щекотливый вопрос — зачем в развитом правовом государстве частное лицо будет присваивать себе прерогативы закона? До недавнего времени ответ на него был столь же прост, сколь и лжив: буржуазные законы такие плохие, что хорошие люди просто вынуждены их нарушать. Больше правды содержится в допущении о несовершенстве закона как такового. Всегда ли наконец совершенны те, кто призван закон исполнять? Мнение по этому поводу доктора Бовуазена: Чувство справедливости живет в сердце долее всех прочих. И когда люди, обязанные ее соблюдать, не справляются со своим долгом, то естественным образом за дело берутся честные люди.
Или частные лица?
В детективе, как в жизни, человека подстерегает возможность несовпадения законов божеских и человеческих, их нравственное разночтение. Большая литература постоянно имеет дело с этим парадоксом, трактуя как деяние высокоморальное нарушение буквы закона во имя духа человечности. В книгах Грэма Грина такое происходит постоянно, его персонажи руководствуются принципом, высказанным героиней Ф. Д. Джеймс: …абстракции мне безразличны, я делала это для конкретного человека, вернее — его памяти. Но в отходе даже от буквы закона кроется серьезная опасность, которую авторы детектива обязаны видеть хотя бы по определению.
Они ее видят и поэтому всемерно стремятся оправдать своих героев логикой развития событий. Нравственный урок из детектива должен следовать и всегда следует, с этим все вроде бы согласны, но какой? Что преступление — это зло? Да, конечно. Что злодеяние должно быть наказано? Разумеется. Но всякое ли преступление и всегда ли — только и исключительно зло? Судя по логике сюжетов, авторы детективов, представленных в этом томе, в этом отнюдь не уверены, как и в том, что любое преступление непременно заслуживает наказания. Не судите, да не судимы будете.
Самый, пожалуй, очевидный нравственный урок детектива заключается в том, что деяний бесспорных и однозначных в нравственном смысле в природе почти не существует и что мерилом всего в конечном счете выступает человек, в этом можно углядеть некоторую этическую непоследовательность авторов и их героев-сыщиков, даже попенять им за нее и не согласиться с предложенными ими решениями вымышленной криминальной ситуации, по все равно повторить при этом вслед за Корделией Грей: Как непоследовательны и потому так интересны люди!
В. Скороденко
Из предисловия к книге
Зарубежный детектив. Романы
