Принципы детектива

Традиционная композиция детектива в основе проста, хотя и допускает множество вариаций: тайна — расследование — установление истины. Иногда — но не обязательно — за этим следует торжество справедливости. Но без этой первоначальной триады авторы детективов не обходятся уже без малого сто пятьдесят лет с той поры, когда в сороковых года XIX века увидели свет канонические рассказы Эдгара По. Повторюсь, это начало детективной литературы в строгом смысле понятия ведет счет с 1841 года, когда был опубликован знаменитый рассказ Эдгара По Убийство на улице Морг. Некоторые исследователи и поклонники жанра, правда, склонны возводить детектив к Гомеру или Библии, но здесь мы, пожалуй, не будем спешить соглашаться с ними. Не всякая загадка-разгадка образует детектив. Вот ведь и Преступление и наказание Ф.М. Достоевского тоже подчас именуют детективом. Но ведь отнюдь не секрет, что капитальная идея (собственные слова Достоевского) этого романа вовсе не сводится к истории о том, как следователь Порфирий Петрович раскрывает преступление Раскольникова. Для настоящего же детектива такая история — главное.

Убийство в запертой комнате

Детективная ситуация, описанная в Убийстве на улице Морг, — убийство в запертой комнате, куда никак нельзя было проникнуть, — стала классической. И к решению этого жизненного ребуса надлежит подходить чисто логически, как то и делает у По Дюпен, но одной логики оказывается недостаточно, требуется озарение, догадка, и именно она в конце концов приводит героя По к верному выводу.

С тех пор убийство в запертой комнате стало предметом десятков, если не сотен детективов, написанных в разных странах. При этом многие из них читаются с подлинным интересом. Строго каноническое жанровое решение имеет свои преимущества: автор свободен импровизировать на заданную тему — он знает, что читателю хорошо известны правила игры, именно поэтому на первый план начинают выступать вариации, какие-то новые мотивы и ходы, оригинально придуманные реалии и обстоятельства преступления.

Если в произведениях, публикуемых у нас, подчас искусственно раздуваются социальные корни преступления, то на Западе, напротив, несколько преувеличивается роль игрового элемента, когда в игре, то есть в чистой условности действия, и усматривается основа детектива. Притом литература — характеры и жизненные обстоятельства — с большим или меньшим успехом привязывается к такой игре.

Превалирование логики

Действительно, в традиционном, или классическом, детективе XIX века (Э. По, У. Коллинз, А. Конан Дойл, Э. Габорио, М. Леблан) элемент игры, вернее, логической головоломки, главенствует. Логика в таком детективе зачастую превалирует над психологией и даже над нравственностью. Не в том, разумеется, смысле, что автор берется оправдывать заведомо аморальные деяния, отнюдь, а в том, что нравственное осмысление изображаемого совсем не является для автора наиважнейшим и самоценным. У Достоевского, скажем, подобный подход, конечно не мыслим. В классическом же детективе… Шерлок Холмс, к примеру, часто берется за то или иное дело вовсе не затем, чтобы послужить торжеству справедливости, тем более правосудия, а просто потому, что ему это интересно. Даже его долгий поединок с профессором Мориарти — не столкновение Добра со Злом, справедливости с несправедливостью, а противоборство двух незаурядных, честолюбивых личностей, схватка могучих интеллектов. да и позднее, у той же Агаты Кристи, Эркюль Пуаро нередко вступает в тайную схватку с преступником лишь для того, чтобы лишний раз продемонстрировать себе и другим могущество собственных маленьких серых клеток, посрамить супостата, посмевшего возомнить, что ему удастся обвести самого великого Пуаро. Хотя сама Кристи, конечно же, считала, что Зло обязательно должно быть наказано.

Нравственность и детектив

Но уже в первые десятилетия XX века вопросы морали начинают играть в детективной литературе все большую роль. Этот процесс связан прежде всего с именем английского писателя Г.К. Честертона, создавшего образ католического священника отца Брауна, ловца человеков, обладающего не только выдающимися логическими способностями, но и доброй отзывчивой душой. Браун по-христиански сочувствует многим нарушителям закона и желает им не столько наказания, сколько исправления, хотя самое страшное преступление — преступление против человеческой жизни — он готов понять, но не оправдать.

По-своему унаследовал эту линию развития детективной прозы знаменитый Жорж Сименон. Его комиссар Мегрэ — самый обычный человек, наделенный множеством привлекательных черт: честностью, порядочностью, демократизмом и развитым чувством справедливости. Он видит в преступлении не выражение неких исконных качеств человеческой натуры, а социальное зло, и главная его цель — защита невиновных. Да и Эркюль Пуаро, рожденный на свет богатым воображением Агаты Кристи, с его органическим неприятием убийства не так уж безразличен при все его интеллектуальной браваде к вопросам морали, и проницательная старая дева мисс Марпл, другое бессмертное творение «королевы детектива», при то что слишком хорошо постигает порочность рода людского, чтобы снискать особые симпатии читателя, более всего озабочена тем, чтобы все получили по заслугам, а невинные не страдали за чужую вину.

Детективный канон

Известный исследователь детектива и автор многих произведений этого жанра, англичанин Джулиан Симонс, считает золотым веком традиционного детектива 20-30-е годы прошлого столетия, когда с легкой руки его соотечественников сложился хотя и неписанный, но достаточно жесткий свод правил, которыми положено было руководствоваться литератору, берущемуся за историю о преступлении¹. К примеру, убийцей не мог быть слуга, на долю низших сословий оставались попытки шантажа и мелкое воровство. Не мог быть преступником и персонаж, от лица которого ведется повествование (нарушению этого правила мы, кстати, обязаны одним из самых блистательных романов в истории детективного жанра). Мотивы, причины и обстоятельства преступления должны быть жестко и убедительно обоснованы для преступника в личном плане.

Итак, готовили золотой век англичане — Гилберт Кийт Честертон, ранний Эдгар Уоллес, Эдмунд Бентли, Энтони Беркли. В рамки золотого века прекрасно вписываются и романы других представителей британской школы детектива точнее, его славных представительниц — Агаты Кристи, Марджори Эллингем, Дороти Сейерс, Джозефины Тей, Найо Марш. Впрочем, было бы несправедливо здесь обойти вниманием и представителей сильного пола, тоже поспособствовавших расцвету канона, — Николаса Блейка или Майкла Иннеса. По другую сторону Атлантики тот же канон находим в творчестве С.С. Ван Дайна, непревзойденного Эллери Куина (коллективный псевдоним Ф. Даннея и М.Б. Ли), Д.Д. Карра, отчасти Рекса Стаута, Эрла Стенли Гарднера, Росса Макдональда, на которых повлияла школа крутого детектива. Да, именно в Америке возникло, набрало силу и утвердило себя новое явление, получившее название «крутой детектив» и подарившее литературе таких мастеров этой разновидности жанра, как Дэшил Хемметт и Реймонд Чандлер.

Крутой детектив

Крутой детектив — органическое соединение традиционного канона с криминальным романом. Это одновременно история и о преступлении, и о его раскрытии, и о преследовании, а то и о наказании преступника. Это рассказ об интеллектуальном поиске, помноженный на изображение стремительно напряженного действия. Социальная природа преступления в крутом детективе так же существенна и даже сюжетна, как, собственно, факт преступления. Большую роль здесь играет психология, причем большей частью психология преступника или преступников, как то происходит у Д. Хемметта в Мальтийском соколе (1930), заслуженно считающимся совершенным воплощением романа этого типа. Крепкий сюжет строится не на скрупулезном собирании улик, недоступных взгляду простых смертных, а на большой динамике — неожиданных перепадах положений, обилии острых ситуаций, перемещениях героев, преследованиях, погонях, частых столкновениях с щедрым применением горячего и холодного оружия.

Крутой детектив, выросший из традиционного, в свою очередь, повлиял на поэтику последнего. И в обычном детективе, особенно после второй мировой войны, логика если и не полностью уступает место активному действию, движению, то уже безусловно, более чем успешно с ним сосуществует. Увеличивается удельный вес сцен жестокости, насилия и кровопролития, появляется подробное живописание преступления. Тенденция эта в главном сказывается на книгах беллетристов, заслуженного относимых к пятому-десятому ряду, но не избежали ее прямого воздействия, увы, и авторы популярные, например Джеймс Хедли Чейз.