Со времен Шерлока Холмса искусство криминалистики шагнуло далеко. Конечно, блистательная логика и дисциплина мышления затворника с Бейкер-стрит по-прежнему поражают читателя, как поражали они милейшего доктора Ватсона. Конан-Дойль на то и приставил доктора к великому детективу, чтобы было кому поражаться, восхищаться и в изумлении разводить руками. Доктор Ватсон, как помнит читатель, успешно демонстрирует описанные эмоции — даже тогда, когда к этому нет особых оснований. Например он едва не впадает в транс, стоит Холмсу у выказать элементарную наблюдательность и прийти, отталкиваясь от некоторых очевидных деталей внешности поведения незнакомца, к несложному опять-таки заключению о самом незнакомце.
В наше время такой наблюдательностью мало кого удивишь. Она перестала быть видовым признаком следователя-детектива. Для того чтобы ее развить в себе, требуется немного практики и чуть более организованный по сравнению с эпохой Шерлока Холмса мозг человека середины XX века. Лет десять тому назад у нас в прокате шел интересный американский фильм 12 разгневанных мужчин — о работе суда присяжных. По ходу сюжета один из присяжных, проявив наблюдательность, спасает от осуждения, по всей видимости, невиновного юношу. На переносице у глазной свидетельницы обвинения присяжный замечает вмятину, какую оставляют очки, когда их носят долго и не снимая. Замечает он и то, что в суде свидетельница близоруко щурится. Отсюда он заключает, что свидетельница не могла во всех подробностях разглядеть в окне дома на противоположной стороне улицы, кто, как и кого убивает, — очков в тот момент на ней, по собственному ее признанию не было. Значит, решает присяжный, на ее показания нельзя полагаться. Он убеждает коллег, и они выносят вердикт: Не виновен. А ведь этот присяжный — обычный американец, ни с юриспруденцией, ни тем более с криминалистикой не связанный.
Без наблюдательности не обойтись и современному следователю, но одной наблюдательности мало. В век техники и высокой организации производства даже преступники постигли преимущества автоматики и механизации. Тем больше причин было у криминалистики создать свою производственную базу, оснащенную по последнему слову научно-технического прогресса.
Писатель из ГДР Хайнер Ранк, представленный в этом сборнике повестью Зеленый призрак (Das Grüne Gespenst), описывает, каким путем на проекционном экране воссоздается по указаниям свидетеля портрет нужного следствию человека:
и тут начинается монтаж, отдельных частей лица. Почти бесконечная вереница ртов, больших, маленьких, узкогубых, сердечком, чувственных, дерзких, унылых, проходит перед ним. Затем глаза — крупные, миндалевидные, с темными и светлыми веками, по-кошачьи лукавые. А ушей так много, что у бедного свидетеля в голове все мешается. Маленькие и большие, острые лисьи и круглые мышиные, сплющенные, прижатые к черепу и торчащие лопухами.
Все эти рты, глаза, носы, уши сменяют друг друга, сливаются в лицо, снова разъезжаются. Есть что-то колдовское и пугающее в том, как из-за ничтожных изменений — другого рта, других бровей — возникает совершенно новое лицо…
Захватывает?
Кстати, приведенный эпизод по-своему комментирует структуру детектива как жанра. Неподходящие детали отбрасываются, подходящие и значимые, напротив, подгоняются одна к другой в нужном порядке — и получается искомый портрет. В детективном произведении все необходимые детали тоже под рукой, даны в тексте; как в головоломке, их требуется правильно расположить, подогнать — и все становится на место, картина преступления выстраивается, и сразу проясняется, кто настоящий преступник.
У классиков жанра — Честертона, Агаты Кристи, Гарднера, Дороти Сэйерс и сопряжено с непредвиденным поворотом интриги. В той разновидности жанра, к которой относится повесть Хайнера Ранка, процесс реализуется постепенно, следствие распространяется вширь и вглубь, захватывает все новые пласты, обрастает недостающими деталями и методично и неотвратимо движется к ожидаемой развязке.
Зеленый призрак — характерный и, на мой взгляд, добротный образец, следственного детектива, в котором важны не столько личность следователя (герой-детектив) и парадоксальность замысла, сколько поэтапное изображение самого процесса расследования во всех частностях и мелочах. Пунктуальное описание следственной рутины увлекает само по себе, становится объектом пристального интереса со стороны читателя — как увлекает, скажем, перечень вещей, добытых Робинзоном Крузо с разбитого корабля. Развязка — задержание преступника — сообщает показанному дополнительный интерес. Но если бы даже следствие зашло в тупик и преступление осталось нераскрытым, как то происходит в повести Фридриха Дюренматта Обещание, повествование все равно не утратило бы своей увлекательности. Только вместо детектива мы имели бы здесь дело с чем-то вроде документального репортажа.
Следственный поиск бывает не менее напряженным, чем поиск научный. Эта напряженность придает ему особый, специфический интерес. Возможно, именно поэтому следственный детектив, раскрывающий перипетии следственного поиска, увлекает уже самим предметом изображения, не нуждается в дополнительном заострении материала и может обойтись без некоторых приемов, разработанных метрами жанра. В частности, у Ранка преступник не ведет с противником опасной, острой, щекочущей нервы игры-поединка на хитрость, смекалку и ловкость, игры, где ставка — разоблачение первого или конфуз второго. А в романах Гарднера и Найо Марш, включенных в этот сборник, такая игра ведется с максимальным азартом и самозабвением.
Главное в следственном детективе Хайнера Ранка — описание производственного процесса современной криминалистки и труда следователя-криминалиста. Надолго его героя лейтенанта Мартина Гейма выпадают и приключения, и положенная толика профессионального риска, и минуты откровений. Гейм то сыщик-соглядатай, то оперативник, то психолог, и все ж; основное в профессии Гейма — ежедневный труд, очень напряженный и далеко не всегда благодарный:
Затем он вынимает из стола карту ГДР и начинает набрасывать рабочий план на ближайшие дни. В берлинских магазинах он побывает завтра же, но успеха от этого начинания он не ждет. Во вторую очередь надо посетить магазины округа Эрфурт, числом пять. Готы в списке нет, есть города Эрфурт, Веймар, Эйзенах, Арнштадт и Нордхаузен. Если там не подвезет, придется последовательно расширять сферу поисков и перекинуться на соседние округа, такие, как Зуль, Гера, Галле и Магдебург. Словом, работы навалом, а шансов наткнуться на следы преступления примерно один к ста.
Такой изматывающей работой, трудоемким и педантичным отрабатыванием мелочей заполнена жизнь современного следователя. Чтобы увидеть большого воображения. Это и есть следственный поиск, родственный поиску научному. Ему так же ведомы промахи, ложные пути, ошибочные заключения. И так же есть у него свои победы и озарения, своя поэзия увлеченности. Диалектический процесс познания истины и там и тут идет одним и тем же путем: от фактов — к обобщению (опознание или определение личности подозреваемого), а от него — к проверке критерием практики (установление виновности подозреваемого). Если практика не подтверждает выводов следствия, то есть подозреваемый оказывается невиновным, — все возвращается к началу. Другого пути к истине нет.
Зато есть много путей, от истины уводящих. Опаснее всего, когда следствие стремится не столько установить, опираясь на неопровержимые улики, виновность обвиняемого, сколько любой ценой ее доказать, подчас даже вменить. И пусть обвиняемый и на самом деле преступник, следствию это все равно не делает чести.
