Хорошие люди штата Алабама

Американская писательница Харпер Ли по профессии юрист. Она родилась в 1927 году, и, значит, в 1935 году, когда происходит действие романа Убить пересмешника… (To Kill a Mockingbird, 1960), ей, как и ее героине Джин Луизе, было восемь лет. Выросла она в том же штате Алабама.

Можно найти еще немало доказательств того, что Харпер Ли изобразила в своей первой книге пережитое ею самой, ее друзьями, родными, сверстниками.

И тем не менее перед читателем не воспоминания, а художественное произведение.

Потому что читаешь книгу, и происходит чудо: разбегаются типографские значки, прорывается страница, и просовывается сначала готова, плечи, а потом выходит человек и становится реальным, иной раз и более реальным, чем окружающие тебя знакомые, соседи, родные. Так из этого романа вышли адвокат Аттикус Финч, его сын Джим и дочь Джин Луиза, по прозвищу Глазастик.

Неторопливо текут события в сонном городке, И спокойствие, кажется, нарушается только тогда, когда Аттикус Финч защищает в судебном процессе негра Тома Робинсона, которого ложно обвинили в насилии над белой женщиной.

В книге оживают страницы быта, уклада жизни, оживают благодаря тем художественным деталям, которые и создают ощущение подлинной реальности.

Мейкомб — маленький город. Когда вызываешь по телефону — не надо называть себя: телефонистка и так знает всех по голосу.

Мейкомб — город старый… он уже устал от долгой жизни.

Мейкомб — южный город, там очень жарко. Крахмальные воротнички мужчин размокали уже к девяти утра. Дамы принимали ванну около полудня, затем после дневного сна в три часа и все равно к вечеру походили на сладкие булочки, покрытые глазурью из пудры и пота.

Харпер Ли рассказывает о жизни скромной семьи Аттикуса Финча, о том, как дети играют, как впервые в жизни видят снег, как смотрят на пожар, как Джин Луиза идет в школу. И все это не перечень, не информация, а пластичное изображение. Трудно даже сказать, что читатель узнает о малых и больших событиях, скорее — видит. Только художественным зрением можно увидеть, что присяжные, которые вынесли обвинительный приговор Тому Робинсону, вошли в зал суда и двигались медленно, как пловцы под водой, и голос судьи Тейлора доносился слабо, словно издалека.

Роман написан как бы от первого лица, от имени восьмилетней Джин Луизы. Я говорю как бы, потому что здесь есть и своего рода оптический обман. В романе два голоса, две интонации — восьмилетней девочки и взрослой, умудренной жизнью женщины. Вторую интонацию ощущаешь не сразу, по-настоящему, вероятно, уже прочитав роман, думая о нем. Первое впечатление — непосредственности, достоверности восприятия ребенка. Но потом становится ясно, что материал жизни не просто отлично запомнился, не просто отобран неповторимыми деталями, но и осмыслено то, что отстоялось годами, отстоялось значительное, важное.

Иной раз — очень редко — слышен и неверный звук: говорит Джин Луиза, но она, восьмилетняя, тогда так говорить не могла. Как чужеродные воспринимаются сведения из истории Мейкомба. Это бывает редко — переключение с одной интонации на другую, как правило, незаметно и художественно оправдано.

Правдивость деталей и верность интонации служат главному — живым героям романа.

Аттикус Финч, как и все в романе, увиден глазами восьмилетней Джин Луизы. Поначалу он менее всего похож на героя. Но понемногу читатель все больше и больше убеждается: да, он замечательный человек. И особо мил будничностью, скромностью. Он защитник не только по профессии, но по призванию. Докопаемся, если бы нам было по восемь лет, до самой основы слова защитник: тот, кто защищает бедных, угнетенных, несправедливо обиженных. Он юрист. Докопаемся и до основы слова юрист: поборник права, справедливости. А что больше всего на свете необходимо ребенку? Справедливость. Чтобы все было как в сказке — добродетель торжествовала, а порок наказывался. Но жизнь не сказка. И совершенно невиновный Том — даже Глазастику понятно, что он не повинен, — заключен в тюрьму, а потом убит при попытке к бегству.

Дружно живет семья Финчей. Аттикус лишен очень распространенной родительской иллюзии: он не думает, что процесс воспитания состоит в том, чтобы говорить детям, по возможности часто, как им надо жить. Он понимает, что главное в воспитании — жить так, чтобы заслужить уважение, чтобы тебе можно было, и должно было, И хотелось подражать. Еще и поэтому он берется защищать несправедливо обвиненного негра, не отступает перед угрозами. … — Как, по-твоему, мог бы я смотреть в глаза моим детям, если бы отказался? (от защиты Тома. — Р. О.) — Иногда мне кажется, что я никуда не годный отец, но, кроме меня, у них никого нет. Прежде чем посмотреть на кого бы то ни было, Джим смотрит на меня, и я стараюсь жить так, чтобы всегда иметь право в ответ смотреть ему прямо в глаза…

И Аттикус не придумывает детям взамен настоящего иллюзорный мир. Бывает и так в иных семьях, и тогда детям и родителям может быть на время хорошо и спокойно, но как же тяжел потом для ребенка переход в мир реальный. Нет, Аттикус терпеливо, настойчиво учит их достойно жить в настоящем мире. — Здесь их родной дом… — говорит он. — Так уж мы для них его устроили…

Он учит их той мудрости, которую необычайно трудно постичь и взрослым, — тому, что люди разные и надо всегда стараться войти в положение другого человека, стать на его место.

И когда однажды под настойчивым воздействием своей сестры Александры он предпринимает жалкую попытку воспитания, как у всех, то, встретив негодующие, недоумевающие и в конце концов полные сожаления взгляды детей, он вновь становится самим собой. Может быть, здесь — где он поступает вопреки себе — яснее всего проявляется характер.

Александра права: из драчливого Глазастика ему, пожалуй, не удастся сделать маленькую леди и Джим не станет джентльменом. А вот Человека он сделает из своих детей. Я убеждена в этом, потому что не в книжке обо всем этом вычитала, а жила в семье Финчей и видела своими глазами, как все это происходит.

Как часто мы читали в американских книгах о людях, которые не действуют, потому что заведомо знают, что действия их будут напрасны. Такие персонажи ощущают свое поражение задолго до попыток что-либо сделать, изменить, улучшить. И существуют по принципу плетью обуха не перешибешь. Это предвосхищение краха становится своеобразным оправданием бездейственности, в отличие от них скромный адвокат Мейкомба посвящает свою жизнь не расслабляющему самокопанию — он сражается, и сражается активно. А ведь Аттикус тоже заранее знает, что Тома Робинсона осудят. Он знает, что, как бы блистательно он ни защищал, дело безнадежно. И все же берется за него.

В английском языке существует понятие lost cause — дело, проигранное заранее. Проигранное потому, что большинство — против. Потому, что надо идти против государства, против общественного мнения, против соседей, против десятилетиями, а то и столетиями сложившихся обычаев. Аттикус берется именно за такие дела.

За такие дела всегда брался один из его реальных прототипов, Кларенс Дэрроу, знаменитый американский адвокат, отстаивавший многих невинно обвиненных, выступавший на обезьяньем процессе. В 1926 году он защищал негра, который убил белого. Убил, защищая свой дом, свою семью от озверевшей толпы, свое право жить в Чикаго в квартале только для белых. И Дэрроу добился оправдательного приговора. Конечно, это было исключением, да и сегодня такой приговор все еще исключение. Но сам благородный пример Дэрроу, конечно, известен писательнице. (Советские зрители знают этого замечательного человека по фильму Пожнешь бурю).

Аттикус в городе Мейкомбе по-своему исключителен; соседка говорит, что он принадлежит к тем людям, которые для того и родились, чтобы делать за нас самую неблагодарную работу.

Вот он терпеливо разъясняет дочке, почему он должен был взяться за дело Тома Робинсона:

— Это дело… взывает к нашей совести…
— Аттикус, ты, наверно, не прав.
— Как так?
— Ну, ведь почти все думают, что они правы, а ты нет…
— Они имеют право так думать, их мнение, безусловно, надо уважать, — сказал Аттикус. — Но, чтобы я мог жить в мире с людьми, я прежде всего должен жить в мире с самим собой. Есть у человека нечто такое, что не подчиняется большинству, — это его совесть.

Он человек, наделенный редким видом мужества — мужества противостоять большинству, когда большинство не праве. Он руководствуется надежным компасом — своей совестью, и именно здесь источник его стойкости. Но, будучи исключением, он не одинок.

Линк Диз, хозяин Тома, ведет себя благородно по отношению к Тому и к его жене. Дольфус Реймонд нарушает священнейшую заповедь Юга: он живет с негритянкой, как с законной женой. А чтобы его согражданам было легче перенести его проступок, он притворяется пьяницей. А что возьмешь с алкоголика? Джин Луиза с большим удивлением узнает, что в бутылке у Реймонда обыкновенная кока-кола.

И шериф Тейт вовсе не типичный южный шериф — он до конца самоотверженно отстаивает справедливость.

Как ни тяжело сыну Аттикуса Джиму и многим честным жителям Мейкомба после суда, но именно борьба Аттикуса спасла их от отчаяния, убедила, что можно и нужно бороться против насилия и несправедливости.

Аттикус настолько реален, что с ним можно спорить и пытаться переубедить его. Когда негодяй Боб Юэл, оклеветавший Тома, плюет Аттикусу в лицо, а тот не считает нужным даже защищаться, вот-вот закричишь от гнева.

Правда, эта слабость — продолжение достоинств героя: он не пускается в рукопашную с обидчиком потому, что он разумен, благороден, добр и к тому же умеет влезть в чужую шкуру, понимает других людей. И все-таки здесь нарушается очень важный нравственный закон, здесь тоже — по-иному — попирается справедливость, и недаром дети перестают в этот момент понимать отца.

Аттикус упорно ограничивается только мирными средствами борьбы, но не потому, что не владеет иными. Случайно, когда он пристрелил бешеную собаку, дети узнают, что он был лучшим стрелком города.

А писательница знает, что ружья нужны не только против бешеных собак: когда Тому Робинсону грозит суд Линча, Аттикус сидит у дверей тюрьмы, сторожит своего подзащитного, но он безоружен. На этой же площади сидит воинственный редактор Мейкомб трибюн и держит наготове винтовку.

Если спросить, чем так нравился роман Харпер Ли американцам (эта книга, награжденная Пулитцеровской премией за 1960 год, переведенная на двенадцать языков, возглавляла списки сверхходких книг много недель подряд), чем он так уже успел понравиться советским читателям, то я ответила бы: потому что в этой книге действуют нормальные, хорошие и даже счастливые люди. В противоположность большинству современных американских романов в этой книге нет извращенного секса, нет наркоманов, эротоманов, алкоголиков, людей душевно искалеченных, подавленных комплексами, убийц по призванию. И дети здесь нормальные, не особо одаренные, не сверхчувствительные. Как и полагается нормальным детям, они живут в мире чудес, но опять же чудес обыкновенных, соразмерных человеку — чудеса эти непостижимы для взрослых, но отец понимает, что дети без тайн жить не могут, и уважает этот их особый мир.

Нормальные люди живут в далеко не нормальной обстановке: вся история с Томом Робинсоном – страшная история. В книге свершается и насилие и убийство, но это не патология. А реальны общественные отношения в современной Америке. A реальные общественные отношения в современной Америке.

Часто утверждают, что зло многолико и интересно и потому изображено мировой литературой в богатстве красок, тонов, полутонов, а добро плоско, пресно, однолинейно, и потому перед изображением хорошего человека останавливались великие мастера прошлого. А молодая американская писательница лучше умеет писать о хорошем, чем о плохом. Она явно убеждена в том, что зло — редкость, исключение. Так и воспринимается Боб Юэл — в противоположность хорошим людям он как-то изолирован, замкнут в своем клане, он без корней, без основ в жизни.

Глазастик говорит многозначительно: — Нет, Джим, по-моему, все люди одинаковые. Просто люди. Но понятие просто люди в романе чаще всего расшифровывается как хорошие люди.

Важную роль в сюжете занимает история Страшилы Рэдли — соседа Финчей, который никогда не выходит из дому, питая романтическое воображение детей. В конце книги именно он спасает Джима и Джин Луизу от занесенного ножа убийцы.

Мне представляется, что здесь писательнице изменяет вкус, вся эта история из другого литературного ряда, откуда-то из слабого детектива, она нарушает строго реалистический, достоверный рисунок романа.

Повествование конкретно-историческое — это именно маленький южный город США в середине Тридцатых годов. Но действие не замкнуто в Мейкомбе. Очень важен тот эпизод романа, когда детей в школе приобщают к политическим событиям и учительница с возмущением рассказывает о Гитлере, о зверствах немецких фашистов. У детей есть здравый смысл, их головы не успели заморочить предрассудками. И Глазастик удивляется, что мисс Гейтс ругает Гитлера, — ведь девочка сама слышала, как та же самая мисс Гейтс, выходя из здания суда после процесса Робинсона, негодующе говорила о неграх.

Тот же типично американский двойной счет проявляется и в собраниях у тети Александры. Собираются жеманные леди, их угощают, они обмахиваются веерами и соболезнуют горестям диких индейских племен — и тут же говорят о своих негритянских слугах, как настоящие рабовладельцы.

Харпер Ли не свойственны прямые нравоучения, она не восклицает с негодованием: Вот лицемерие! Но она — глазами маленькой умной девочки — открывает его точные приметы. И убивает лицемерие оружием художника.

Роман написан до политических событий в США, событий последних лет, которые справедливо сравнивают с эпохой борьбы за отмену рабства. Но эти события выросли на почве, подготовленной и всемирной борьбой против колониализма, и общественной борьбой самих американских негров, и деятельностью художников-гуманистов — черных и белых.

Устами Аттикуса писательница говорит:

— Белый негодяй, который пользуется невежеством негра, — что может быть гнуснее? Не надо обманывать себя — счет все растет, и рано или поздно расплаты не миновать!

Этот страшный счет продолжает расти.

Только что изумленный мир следил за тем, как маленькие черные дети ходят в школу под охраной войск и полиции, а вокруг беснуется расистская черная сотня.

А далее в городе Бирмингеме, в том самом штате Алабама, где жили герои Харпер Ли, как и в других городах Америки, начались уличные бои, и даже шестилетних детей травили полицейскими овчарками и бросали в тюрьмы.

Но близится час расплаты. В следующий раз пожар! — так назвал свою книгу — грозное предостережение соотечественникам — американский писатель негр Джеймс Болдуин.

Еще недавно негритянская молодежь и ее белые друзья с героическим упорством проводили только мирные сидячие забастовки протеста и рейды свободы, не отвечая ни на побои, ни на оскорбления. Но все чаще они начинают отвечать на удары ударами, и все нарастающая масса мирных демонстрантов и забастовщиков становится грозной, сокрушающей силой.

Второй американской революцией называют в США события 1963 года.

Истинные сыновья Америки — черные и белые — сражаются против расистов, и в их рядах Джин Луиза и ее брат Джим, ставшие взрослыми, в их рядах и наиболее восприимчивые читатели Харпер Ли.

Жизненные уроки Аттикуса не пропали даром. Но его ученики пойдут дальше его.

Так творчество гуманного художника обретает все новые и новые связи с реальной жизнью.

Роман То kill а mocking-bird — хорошая американская книга. Роман Убить пересмешника… стал хорошей русской книгой. И за это надо поблагодарить талантливых переводчиков Н. Галь и P. Облонскую.

Р. Орлова

Предисловие к изданию 1964-го года.

Оцените статью
Добавить комментарий