Как появился Эркюль Пуаро

Шла первая мировая война. Будущая писательница служила тогда провизором в аптеке военного госпиталя. У молодой женщины иногда бывало свободное время. И, как истинная дочь Альбиона, она решила написать детектив. На родине Шерлока Холмса многие писатели дебютируют именно в этом жанре.

Предлагаем вниманию читателей отрывок из Автобиографии Агаты Кристи.

Идея написать детектив зародилась у меня, когда я работала в аптеке. Для этого имелись все возможности. У провизора бывают периоды, когда он не слишком занят. Иногда в одиночестве я дежурила после обеда и могла сидеть сложа руки хоть всю смену. Проверив, на месте ли запас лекарств, ты мог делать что угодно, только не уходить с работы. Я задумалась, какой же детектив мне написать. Кругом в аптеке были яды, и, естественно, я предпочла отравление любому другому способу убийства. Один вариант показался мне заманчивым, и, подумав еще немного над этой идеей, я на ней и остановилась. Затем мне следовало заняться действующими лицами. Кого же отравить? И кто будет отравителем? Когда, где, как и почему произойдет убийство? Это должно быть интимное убийство, совершенное так, чтобы, как говорится, не выносить сор из избы. Расследовать его, конечно, должен сыщик.

Тогда я была одержима Шерлоком Холмсом. Итак, сыщик, но не похожий на Шерлока Холмса — безусловно, нужно изобрести что-то свое. И у него тоже должен быть друг, опора и марионетка. Его придумать будет нетрудно. Теперь вернемся к другим персонажам. Кто же будет убит? Положим, муж убивает жену — это, наверное, самый распространенный вид убийства.

Вся соль хорошего детектива состоит в том, чтобы подозреваемый в убийстве не казался читателю таковым, а в финале оказывалось бы, что убил именно он. Тут у меня в голове все смешалось. Тогда я сделала пару лишних бутылок гипохлорического раствора, чтобы назавтра быть на работе посвободней.

Я продолжала обыгрывать эту идею. Понемногу что-то стало вырисовываться. Убийца уже стоял у меня перед глазами. У него должна быть довольно зловещая внешность. Например, черная борода, что тогда казалось мне очень зловещим. В то время у нас появились новые соседи: муж носил черную бороду, а жена была старше его и очень богатая. Это уже кое-что. Я еще раз все продумала. Вроде неплохо, но что-то не клеится. Мой сосед на убийство неспособен. Перестав думать о соседях, я раз и навсегда решила, что нельзя писать своих героев с реальных лиц. Их надо выдумывать. Человек, увиденный в трамвае, поезде или ресторане, способен дать толчок воображению.

Кстати, на другой день, сидя в трамвае, я увидела тех, кто был мне нужен, чернобородого джентльмена с пожилой дамой, трещавшей как сорока. Даму я брать не хотела, а он мне великолепно подходил. Чуть поодаль сидела полная крепкая женщина, громко говорившая о луковицах тюльпанов. Мне она тоже понравилась. Не включить ли ее в роман? Я забрала всех троих и начала работать: шла по улице и что-то бормотала себе под нос.

Вскоре передо мной начали вырисовываться слабые контуры. Полная женщина — я даже знала ее имя: Эвелин — могла быть бедной родственницей, садовницей, компаньонкой или, может быть, экономкой. Так или иначе, она войдет в мою книгу. А этот чернобородый был мне еще недостаточно ясен. Мало или достаточно только бороды? Наверное, достаточно, ведь читатель будет видеть этого человека, но не будет знать, каков он на самом деле. Это и должно стать ключом. Пожилую жену убьют, скорее, за ее деньги, чем за характер, так что сейчас она не столь важна. Теперь персонажи у меня складывались живее. Сын? Дочь? Может, племянник? Подозреваемых должно быть много. Милая получалась семейка.

Я оставила ее дозревать и вернулась к сыщику. Каким он будет? Я вспоминала нравившихся мне когда-то сыщиков из книжек. Несравненный Шерлок Холмс! Нечего и пытаться ему подражать. Арсен Люпен? Преступник он или сыщик? Нет, Люпен не для меня. Затем молодой журналист из Тайны желтой комнаты. Я хотела бы придумать такого героя, ни на кого не похожего. Кто же будет моим сыщиком? Школьник? Маловероятно. Ученый? А что я о них знаю? Тут я вспомнила о бельгийских беженцах. В нашем приходе их была целая колония. Всех просто распирало от любви и сочувствия к ним, когда они приехали. Их дома набивали мебелью, делали все, чтобы им жилось хорошо. Потом наступило естественное разочарование, когда беженцы оказались недостаточно признательными за благодеяния и жаловались на жизнь. При этом люди забывали, что бедняги были выбиты из колеи и жили на чужбине. Большую часть из них составляли недоверчивые крестьяне, которые меньше всего хотели, чтобы их приглашали на чашку чая или забегали к ним на огонек. Они предпочитали, чтобы их оставили в покое: они хотели копить деньги, копаться в своем саду и удобрять его, как им заблагорассудится.

Почему бы моему сыщику не быть бельгийцем? — подумала я. Среди беженцев всякие люди попадались. Как насчет полицейского? Отставного полицейского. Не первой молодости. Тут я сделала крупную ошибку, потому что теперь моему герою должно перевалить далеко за сотню.

Ну вот, я остановилась на сыщике-бельгийце и дала образу прорасти. Он должен быть инспектором, чтобы кое-что знать о преступном мире. Он будет пунктуальным и очень аккуратным, думала я, разбирая бедлам в своей спальне. Я уже видела его – аккуратного маленького человека, маниакально любящего порядок и предпочитающего квадратные предметы круглым. У него отлично должна работать голова — эти серые клеточки в мозгу. О, какая удачная фраза об этих серых клеточках! И имя у него будет довольно пышное, как родовое имя Шерлока Холмса. Как же звали его брата? Майкрофт Холмс.

А если назвать моего человека Геркулес? Маленький — и Геркулес. Имя неплохое. Фамилия мне удалась не без труда. Не знаю, почему я выбрала фамилию Пуаро, не помню — придумала, встретила в газете или увидела где-то. Так или иначе — Пуаро. Лучше не Геркулес, а по-французски — Эркюль. Эркюль Пуаро. Ну, с этим, слава Богу, все ладилось.

Теперь нужно дать имена другим персонажам, но это уже дело второстепенное. Альфред Инглторп – пойдет: отлично сочетается с черной бородой. Я ввела новых действующих лиц. Мужа с женой, чья семейная жизнь дала трещину. Теперь перейдем к ответвлениям и к ложным решениям. Подобно всем молодым авторам, я хотела вложить в одну книжку слишком много сюжетных линий. Столько ложных ходов приходилось распутывать, что мой опус невозможно было не только разгадать, но даже и прочесть.

В минуты досуга детали моего сочинения прокручивались в голове. Начало уже было, и конец вырисовывался, но в середине зияли пустоты.

Эркюль Пуаро появился на сцене естественно и органично, но остальные персонажи выглядели надуманными. Стройного сюжета не получалось.

Дома я стала очень рассеянной. Мать постоянно спрашивала меня, почему я не отвечаю на ее вопросы или отвечаю невпопад. Я путала узоры в бабушкином вязанье. Забывала, что мне нужно сделать, перепутала адреса нескольких писем. Наконец настал момент, когда я почувствовала, что могу писать дальше. Я сказала об этом матери. Как всегда, мама была в полной уверенности, что ее дочки могут все на свете.

— Что ты говоришь? — обрадовалась она. — Детектив? Это будет для тебя хорошим развлечением. Принимайся-ка за дело.

Выкраивать время было нелегко, но все-таки удавалось. У меня была старая машинка, и я стучала на ней, первый черновой вариант писала от руки. Закончив главу, я ее перепечатывала. Почерк в те дни был у меня получше, вполне читабельный. Меня подстегивало это новое занятие. Вообще писать мне нравилось, но я очень уставала и делалась раздражительной. Вероятно, так действует писательский труд. Когда трудности на середине книги одолели меня, мать высказала неплохую идею.

— Ты уже много написала? — спросила она.

— Примерно половину.

— Если ты в самом деле хочешь закончить, тебе придется взять отпуск.

— Я так и думала.

— По-моему, тебе лучше уехать из дома на это время, чтобы тебя ничто не отвлекало.

Я стала думать: две недели, чтобы никто не мешал, — вот было бы чудесно!

— Куда ты хочешь поехать? — спросила мама. В Дартмур?

— О! — восхитилась я. — Дартмур — именно то, что мне нужно.

И я поехала в Дартмур. Жила там в огромном унылом отеле. Постояльцев было мало. Не помню, общалась ли я с кем-нибудь из них. Вряд ли, это только мешало бы. Я писала каждое утро, пока рука у меня не начинала ныть. Потом завтракала, читала, затем на пару часов уходила гулять на мол. Наверное, тогда я и полюбила бродить вдали от проторенных тропок. На ходу я бормотала, изображая в лицах главы, которые собиралась писать: то от имени Джона обращалась к Мэри; то голосом Мэри говорила с Джоном; то, как Эвелин, разговаривала с ее хозяином. Меня это очень возбуждало. Я приходила домой, обедала, падала в постель и спала подряд часов двенадцать. Проснувшись, вновь лихорадочно писала целое утро напролет.

За две недели я вчерне закончила половину книги. Но это не означало, что работа сделана. Потом мне большой кусок пришлось переписывать, в основном — перегруженную середину. Наконец я закончила роман и осталась им более или менее довольна. В общем, книга получилась такой, какой я ее задумала.

Перевод А. Эпштейна

Оцените статью
Добавить комментарий