Об удивительной притягательности страшных историй, теоретики и практики художественной словесности начали задумываться еще давно, когда детектив и не существовал как самостоятельный жанр. Опыт учит нас, что аффект неприятный привлекает нас сильней, что, стало быть, наслаждение, доставляемое аффектом, находится в обратном отношении к его содержанию, — писал Ф. Шиллер в работе О трагическом искусстве и продолжал: — Таково неизбежное свойство нашей природы: все печальное, страшное, ужасное непреодолимыми чарами влечет нас к себе… Все теснятся с напряженным вниманием вокруг рассказчика, повествующего об убийстве, мы поглощаем с жадностью необычную сказку о преступлениях, и жадность тем сильней, чем больше становятся у нас волосы дыбом.
Подмеченная Шиллером особенность человеческой натуры — любование ужасным, стремление к страшному и таинственному — детективным жанром обслуживается вполне. Страшное, наблюдаемое читателем со стороны, в обстановке домашнего уюта, теряет свое зловещее начало и служит источником развлечения.
Это, впрочем, не раз давало повод противникам детектива упрекать его в изначальной аморальности. Совершаются преступления, льется кровь, а читатель доволен… На самом деле питающийся преступлениями детектив — во всяком случае, в его классических образцах — жанр дидактический. Четкость категорий добра и зла, неизбежность — в пределах каждого сюжета — победы добра и составляли важную черту классического детектива (другое дело, что в разные эпохи понятия добра и зла, нравственного и дурного наполнялись конкретным содержанием). Но какими бы психологическими и социальными характеристиками не наделялся злодей, в финале он неизбежно получал по заслугам. В неизбежности этой кары — источник особого удовольствия для читателей. Крах злоумышленника утверждал непреложность свершения законов нравственности и справедливости. Как бы ни изощрялось зло, добро всегда торжествовало и будет торжествовать, словно подчеркивал классический детектив.
Найти виновника и передать его в руки правосудия означало удовлетворение еще одной важной человеческой потребности — укрепление в читателе чувства безопасности и веры в общество. Соприкоснувшись со злом и одерживая над ним победу вместе с его положительными героями, читатель исподволь преисполнялся уверенности, что окружающая его действительность не так уж и дурна. Заметим, что детектив с его апологией закона и порядка не получал для развития в странах с деспотическими режимами, где государственный аппарат опирался на принуждение и угнетение: ни в муссолиниевской Италии, ни в нацистской Германии 30-х годов детективной литературы не существовало и существовать не могло.
Напряжение между свойственной человеку тягой к риску, острым ощущениям, переживанию опасности — и столь же характерной для него любовью к безопасности, стабильности составляет влажную психологическую основу читательского спроса на детективы. И еще одно свойство человеческой натуры учитывает детектив — любовь к разгадыванию загадок, решению всевозможных ребусов и головоломок. Классический детектив как бы напоминал: все тайны, сколь запутанными они ни казались бы, имеют реальное и рациональное объяснение. Все тайное, неблагоприятное может быть взято под контроль, если руководствоваться не эмоциями, но рассудком и здравым смыслом.
Что же такое детектив — литература или игра, литературой лишь прикидывающаяся? Вопрос этот время от времени поднимают те, кому увлекательность и занимательность представляются синонимами нехудожественности. Детектив строится на тайне. От тайны — сбивающей с толку и пугающей — к ее разгадке. Таков обычный путь детективной фабулы, до последних страниц держащей читателя в напряжении. Быт, остановка, характеры — все подчинено процессу разгадывания тайны. А самая большая неприятность, подстерегающая любителя детективов, — узнать от непрошеного доброхота, кто убил в очередном романе о преступлении. В таком случае чтение теряет львиную долю притягательности. Истинное творение можно оценить по достоинству, лишь снова и снова к нему возвращаясь, ну а есть ли смысл перечитывать детектив, чтобы обнаружить там новые пласты, не замеченные ранее глубины? Не игра ли это, в которую можно играть лишь однажды?
Однократность прочтения — действительно важная особенность детективного жанра (хотя есть и любители перечитывать знакомый детектив). В отличие от серьезной литературы, стремящейся охватить жизнь в многообразии ее проявлений, детектив строится на жесткой системе правил, отступление от которых грозит ему перестать быть самим собой и превратиться в нечто совсем иное.
Детектив немыслим без преступления, и чем оно серьезней, тем интенсивнее читательский интерес. Если это убийство (теоретики жанра сходятся на том, что убийство — наилучшее преступление для детектива), то должна быть и жертва. Необходим преступник. Причем это не должен быть третьестепенный персонаж или представитель сферы обслуживания. Преступником должен быть герой, занимающий в повествовании одно из центральных мест, представитель той же социальной группы, что и прочие подозреваемые.
Ну и, разумеется, главная фигура — расследователь. Самым разным лицам поручалось в мировой детективной литературе искать и находить преступника, но все они являлись вариантами образа Великого Сыщика, который, не ведая поражений, раскрывал одно преступление за другим.
Успех профессиональный — количество раскрытых преступлений — еще не все. Не менее важным было завоевать успех у читателей. И вот понравившийся герой-расследователь снова появляется в романах, повестях или рассказах того или иного детективиста; Шерлок Холмлмс, Эркюль Пуаро, комиссар Мегрэ и многие другие их сотоварищи кочевали из рассказа в рассказ, из романа в роман и побеждали, разгадывали, выводили преступников на чистую воду.
Можно ли вообразить детектив, где ожидаемое преступление так и не совершилось бы? Можно найти роман, где, несмотря на все усилия Великого Сыщика, виновник так и не был найден? Нетрудно представить себе негодование читателей, когда гений дедукции смущенно признался бы в финале, что, увы, не может понять, кто же виноват.
Что касается читателя, то, требуя безукоризненного правдоподобия мотивов и действий героев, достоверности улик и методов совершения преступления и способов его раскрытия, он преспокойно закрывает глаза на иные, казалось бы, вопиющие отступления от правды жизни. Никого не смущает, что Эркюль Пуаро без малого полвека все собирался отойти от дел, но старела его создательница, Агата Кристи, а сам он был неподвластен бегу времени, как и многие его собратья, такие же Великие Сыщики.
Переживая за героя-расследователя, читатели, впрочем, твердо знают, что борец со злом в огне не горит и в воде не тонет и под надежной защитой автора все равно дело свое сделает и победит злоумышленников.
Итак, детектив — игра, развлечение? Безусловно.
Игровое начало — неотъемлемый признак жанра, но разве находится это в противоречии с общими законами построения и существования художественной литературы в целом и — шире — вообще искусства? Что останется от произведения искусства, если из него удалить то самое игровое начало?
Связи между игровым и серьезным в искусстве не всегда на поверхности, но от того они не менее реальны. Детектив прежде всего развлекает, и это порой вызывает неодобрение у тех, кто читает книги по профессиональной необходимости — например, у литературоведов. Но почему-то мы порой упускаем из вида, что развлекать – повышать настроение, снимать напряжение, отвлекать от будничных проблем и огорчений — функция не менее важная и нужная, чем способность литературного произведения учить жизни.
С другой стороны, детектив с его умением заставать реальность в минуты роковые не всегда только развлекает. Не случайно в XX столетии и философский, и социально-психологический роман все охотнее одалживается у детектива — и в смысле тематики, и сюжетно-фабульных ходов. Многое зависит и от самого читателя. Для одних и детектив, и вестерн, и мелодрама дают повод для размышлений о жизни, другие же и у Шекспира вылавливают лишь детективное.
Детектив – не только игра со своими весьма четкими правилами, но и специфическая форма литературного освоения и отражения действительности. В зависимости от установок автора детектив может быть гуманным и жестоким, социально-критичным и консервативно-охранительным, может говорить правду об обществе или же, претендуя на проблемность, умело мистифицировать верно намеченные конфликты.
