Когда собирают все богомоловское под одной обложкой, то поется один том. Всего-навсего. Но то, что в него вошло, так в нем и остается: ни убавить, ни прибавить, ни вычеркнуть. Высокая степень надежности: художественной и нравственной. Будь иначе — с каждой переменой политической погоды приходилось бы задумываться: соответствует или не соответствует? Те ли герои, те ли идеи? Но надежная книга потому и надежна, что ориентирована не на погоду, а на правду. Как бы ни было трудно, только на правду. Обстоятельства могут не благоприятствовать, но Владимир Богомолов вменил себе в обязанность: быть педантически точным, максимально добросовестным, строжайше объективным, а такой путь, как известно, с ложью не пересекается.
Иногда о первых своих публикациях стараются забыть. Стыдятся. Бывает, что не переиздают даже романы, признавая их художественно слабыми, устаревшими, конъюнктурными.
Владимиру Богомолову незачем что-либо забывать, не от чего открещиваться. Кажется, что поры литературного ученичества у него вообще не было. Во всяком случае, ничего ученического на всеобщее обозрение он не выставлял. Он и в дальнейшем поступал так же: печатал только то, что отвечало его жестким требованиям к себе, к литературному делу. И вот результат: повести Иван и Зося, роман Момент истины (В августе сорок четвертого…) широко известны в нашей стране, да и за ее пределами. За 14 лет роман выдержал свыше 70 изданий на 34 языках, в некоторых странах публиковался три-четыре раза. Общий тираж Ивана, переведенного более чем на 50 языков, превысил 24 миллиона экземпляров.
Владимир Осипович Богомолов родился в 1926 году в Подмосковье. Начал воевать совсем юным, был ранен, контужен, не раз награжден; позади остались фронтовые дороги России, Украины, Белоруссии, Польши, Германии, Маньчжурии. Он служил в армии и после войны. Словом, был профессиональным военным — стал профессиональным писателем.
Выражение профессиональный военный, однако, более определенно по смыслу, чем профессиональный писатель. Когда писателя хвалят за профессионализм, то это может означать разное. Например, то, что он хорошо знает свое дело, ремесло. Или то, что он ловко выполнит любой заказ.
Герои богомоловского романа, розыскники контрразведки, профессионалы высокого класса, иногда говорят о факторе человечности и моральном аспекте своих действий. Идет жесточайшая война, их воинское ремесло рискованно, изощренно, кроваво; человечность и обычная мораль присутствуют в нем как фактор и аспект; большее их участие практически недостижимо. Но и простое их присутствие — сознание их присутствия, неотменимости! — уже акт благородства и доблести, уже благо, и дается оно нелегко.
Для Богомолова-писателя человечность и моральность — всеопределяющий угол зрения, литературный профессионализм — лишь фактор и аспект. Он всецело подчинен и служит главной и заветной задаче: О том, что знаю лучше всех на свете, сказать хочу. И так, как я хочу (А. Твардовский).
О разведчиках и контрразведчиках писали и до Богомолова, и не раз. Но это его не смутило. Он написал вроде бы про то же самое, но по-другому, и, главное, про другое и в других целях; чаще всего он превосходил в знании предмета, но еще важнее, что понимал его глубже и видел дальше. Может быть, рассказанные Богомоловым истории потому и врезаются в память, что в них ощутима некая абсолютная правота, словно в них все художественно исчерпано и прояснено до конца. Словно и в самом деле там — просверк истины, и не какой-нибудь частной и мелкой, а той, что связана с неиссякаемой надеждой жизни на духовно стойкого и морального человека, на его победу.
Кажется, нет литературы более жестокой и мучительной, чем та, что говорит о войне. (Сравниться с нею, а то и превзойти может лишь литература о времени сталинских репрессий — о войне против собственного народа.) Однако, что бы ни было предметом изображения, художник следует одним и тем же нравственным убеждениям, если они тверды. Материал всякой войны неизбежно жесток, перенасыщен смертью или ее угрозой, многим моральным заповедям и запретам там нет места, они мешали бы войне быть войной. Но сам-то художник принадлежит не войне, не ее законам, и, даже сознавая ее страшную необходимость (Л. Толстой) для своего отечества, он остро чувствует, как вся жизнь и весь человек под воздействием могучих, беспощадных обстоятельств отклоняются от того, что вчера еще казалось нравственной осью бытия, если и колеблемой, и даже сильно, то все равно существующей. Отклоняются, но помнят о ней и стремятся к ней вернуться.
Стрельбы у Богомолова мало, но какова война и каково людям на войне, сомнений не остается, иллюзий — тоже. Преувеличенным представлением о факторе человечности тут не развернуться. Характерные для романа беспощадные глаголы (прикончили, задушить, зарубил и другие), жаргонные словечки розыскников (потрошение, качание, волкодав, чистильщик и тому подобное), а главное — все то, что стоит за ними, не очень-то удовлетворительно и похвально с отвлеченно-эстетической и отвлеченно-нравственной точки зрения. То, чем заняты герои романа Таманцев и Алехин, может даже покоробить иную тонкую душу, но тонкие души забывают, что война вообще малоприглядна и что существует черная работа, которую нужно делать во имя спасения многих. Таманцев делает такую работу, и ему не важно, как он выглядит со стороны: ему вообще не приходит в голову, что возможна какая-то третья, все рассуживающая сторона. Эта сторона возникает в романе в лице автора, и автор не сомневается, что его герои правы. Они противостоят несомненному, страшному врагу своего народа, и всякая отвлеченность от этого несомненного факта безнравственна. Герои романа находятся на самом острие категорического приказа, далее приказывать некому, далее — нет никого, да и они сами не хотят уйти от ответственности. Они ясно сознают: никто за нас это не сделает… Они добьются результата и момента истины, и это будет торжеством воинского умения, ума, мужества, торжеством профессионализма над любительским подходом к делу войны.
