Человеческий фактор

Человеческий фактор

На протяжении 70-х Грэм Грин не часто выступал в романном жанре. За блестящей заявкой на тему большого этико-политического звучания, какой явился Почетный консул (1973), последовала длительная пауза (впрочем, в широком смысле слова писательская деятельность Грэма Грина не прекращалась).

О вышедшем в 1978 году романе с емким и многозначным названиваем The Human Factor (это английское словосочетание можно перевести по-разному: буквально — как Человеческий фактор, либо с некоторым допущением — как Фактор погрешности: человек или С поправкой на человека).

Человеческий фактор — двадцатый по счету роман 74-летнего автора и тридцать шестая книга, вышедшая на пятидесятом году сложного и трудного пути Грина в литературе, — подтвердил устоявшуюся репутацию писателя. Репутацию бесстрашного разоблачителя социального зла, скрываемого фасадами респектабельных государственных институтов; нравоописателя-реалиста, провидяшего в эксцентричном и необычном черты типичного и закономерного; писателя-философа, исследующего феномен одиночества индивидуума и необратимой потерянности человеческого я в отчужденном мире; наконец, мастера напряженной, парадоксальной, всегда чреватой неожиданным поворотом интриги.

Подтвердил в очередной раз Грэм Грин и еще одно свойство своего художнического дара — непредсказуемость. Ибо, кажется, все в новом его романе противоположно тому, чего можно было бы от писателя ожидать. Кто мог подумать, что всегда много и охотно путешествовавший, а ныне сделавший местом своего постоянного жительства Париж и Антибы романист, воссоздававший своим художественным воображением отдаленные и экзотические для европейского читателя уголки земного шара: Сайгон до изгнания французских оккупантов и батистовскую Гавану, охваченную вихрем революции Мексику 30-х годов и стонущее под пятой диктатур Дювалье Гаити, заглядывавший в Бельгийское Конго и нынешнюю Аргентину, изберет местом действия очередного своего романа самое с сердце доброй, старой Англии — Лондон и его предместья середины 70-x — и покажет столицу Британского содружества акаций с безупречной точностью и щемящей болью коренного лондонца? Кто мог предположить, что взыскующее истины око Грина вновь обратится к будням разведывательного аппарата, которые в 70-е годы, казалось, уже окончательно отданы на откуп мастеровитым ремесленникам шпионского жанра? И что при этом именно Грину, которого буржуазные обозреватели и пропагандисты наперебой стремятся представить нелицеприятным критиком общественных и духовных ценностей социалистического строя, дано будет показать гуманное — а не тенденциозно шаржированное и окарикатуренное в духе антисоветской массовой беллетристики — лицо людей с другой стороны, только не бросающих в час опасности главного героя на произвол судьбы, но, несмотря на смертельный риск, проявляющих о нем искреннюю заботу.

С этим героем — 62-летним служащим африканской секции особого филиала Форин Оффис (в кулуарах именуемого попросту фирмой) Морисом Каслом, человеком трудной судьбы, пережившим гибель первой жены во время блицкрига, а на склоне лет ставшим мужем молодой чернокожей африканки, бежавшей из ЮАР, и приемным отцом ее цветного ребенка, — мы сталкиваемся в критическую для него минуту. В отделе обнаружена утечка информации, опасная, впрочем, не столько сама по себе, сколько тем, что грозящий разразиться скандал окончательно подорвет престиж Интеллидженс сервис в глазах могущественных американских кузенов из ЦРУ. Как избежать огласки — этот вопрос не дает покоя лидерам мозгового треста теневой организации, выводимым Грином, наряду с главным героем, на первый план повествования.

Если Касл, с его неверием в официозные добродетели британского патриотизма и с его утраченной верой в целесообразность мироустройства, с его отчаянным стремлением обрести индивидуальное земное прибежище в стороне от конфликтующих идеологий — не город бога и не город Маркса, но город, носящий имя Душевного Покоя, с его молчаливой любовью к Сейре и Сэму и страхом за их будущее в чужой и враждебной к цветным стране (Ты, и я, и Сэм — вот и вся моя страна — с этим программным заявлением Сейры в равной мере солидарны и Касл, и стоящий за его спиной романист; никогда еще, похоже, не ставилась так остро и не разрешалась английским писателем с такой категоричностью альтернатива между ценностями, так сказать, ближайшими, непосредственными, интимными и ценностями, с точки зрения писателя, отдаленными, абстрактно-символическими), с его глубоко затаенным одиночеством, производит впечатление излюбленного гриновского, сродни Фаулеру и Брауну, неприкаянного (и во многом близкого автору по душевному складку) героя, то в обрисовке трех представителей верхушки СИС (британского разведывательного ведомства) преобладают оттенки социальной сатиры. Все трое — типичные англичане, притом каждый являет собой полную противоположность двум другим; однако в их образе мыслей и поведении, описываемых с подлинно реалистической детальностью и всесторонностью, романист высвечивает нечто общее — разные ипостаси британского характера, взлелеянного на неуклонном соблюдении кастовой иерархии.

Без труда улавливаемый читателем парадокс заключается в том, что в условиях нынешней, сотрясаемой социальными антагонизмами Англии этот способ кастового мышления обнаруживает свою анахроничность, И стоящие близ самой вершины иерархической пирамиды политики-прагматики — будь то внешне уверенный в себе шеф СИС сэр Джон Харгривз, начинавший свою карьеру в должности вице-губернатора одной из африканских колоний и по привычке до сих пор именующий Гану Золотым Берегом, или законченный циник и реакционер доктор Эмманюэль Персиваль, с чувством внутреннего удовлетворения испытывающий новые смертоносные средства бактериологической войны, убежденный холостяк и азартный рыболов (для которого, впрочем, человек в качестве дичи еще желание, нежели форель), или даже заведующих контрразведкой полковник Дэйнтри, ревностный, но ограниченный служака, снедаемый комплексом неполноценности по отношению к двум первым, — вынуждены блюсти внешнюю невозмутимость при все более ухудшающейся игре, все козыри в которой оказываются на руках у их заокеанских партнеров. Второстепенная роль, отводимая Интеллидженс сервис в теневых акциях мирового империализма, заставляет их делать судорожные попытки удержаться у власти; а преувеличенная забота о чистоте рядов — с холодной головой пойти на тихое — дабы не давать повода к гласному судебному разбирательству — отравление афлатоксином (препаратом, разрушающим клетки печени) ошибочно подозреваемого в шпионаже друга и коллеги. Касла по африканской секции Артура Дэвиса.

История этого преступления, инициатором которого становится сэр Джон Харгривз, практическим исполнителем — Персиваль, а пассивны: соучастником — Дэйнтри, составляет важнейшую линию первой половины романа. (Исходная ситуация его — поиски двойного агента — во многом сходна с трилогией Джона Ле Карре (Жестянщик, портной, солдат, шпион, 1974, Достопочтенный Школяр, 1977, Люди Смайли, 1979), в неприкрыто апологетических тонах рисующего современные нравы британской разведки; но там, где Ле Карре восхищается джентльменством разведчиков-профессионалов, Грэм Грин срывает маски с лиц профессиональных убийц.)

Но леденящая кровь анатомия обыкновенного убийства — лишь одна из сторон многомерного замысла прозаика.

Задуманная в тиши загородного особняка сэра Джона и приведенная в исполнение в холостяцкой квартире на Дэвис-стрит казнь не только уносит жизнь ни в чем не повинного Артура, тяжелым бременем ложится она на совесть Мориса Касла. Потому что ему одному доподлинно известно, кто является виновником утечки секретных данных, так обеспокоившей его влиятельных шефов. Каслу остается лишь затаить свою печаль, так как оглашение истины для него равносильно самоубийству.

Ибо таинственный двойной агент — не кто иной, как он сам.

Уточним: отнюдь не грех по отношению к буржуазному отечеству и его секретной службе, содеянный семь лет назад в Претории, терзает персонажа. Тогда на карту была поставлена свобода и самая жизнь нежно любимой им Сейры. Ей, добровольной помощнице британского дипломата Касла по сбору информации для предпринятого им социологического исследования политики апартеида и сознательной противнице расистского режима Фервурда, грозили застенки политической полиции, и один из лидеров подпольной борьбы, коммунист Карсон, взял на себя опасную миссию тайными тропами переправить ее в Лоренсо-Маркеш, попросив Касла взамен от времени до времени снабжать своих единомышленников данными об Африке. Тогда-то персонажем и был сделан — решительно и без колебаний — выбор в пользу людей с другой стороны. А связав себя словом, Касл остался верен ему, хотя и понимал, что рано или поздно будет разоблачен.

И вот спустя годы этот выбор настигает его в Лондоне, обрекая на ощущение в полной мере осознаваемой и оттого особенно мучительной вины перед погибшим другом…

Растет и опасность, угрожающая самому Каслу. В целях конспирации ему предложено прекратить дальнейшую передачу информации; предпринимаются экстренные меры к срочной переброске его за кордон, И тут романист подвергает своего героя последней — и несравнимо болеете тяжелой, нежели все предшествующие, — проверке на прочность.

В руки Касла, в чьи должностные обязанности входит поддержание контактов с гостем СИС — шефом южноафриканской секретной службы Корнелиусом Мюллером (тем самым, что семь лет назад допрашивал его в Претории), попадают документы о подготовке в атмосфере строгой секретности крупномасштабной операции расистского режима по борьбе с партизанами на севере страны, которую ЮАР намерена осуществить в сговоре с США, Великобританией и Западной Германией, В ходе этой операции с кодовым названием Дядя Ремус ее инициаторы предполагают раз и навсегда покончить с оппозицией — взорвав несколько атомных бомб тактического назначения

И тут-то реализуется до конца запас неистраченной человечности в подверженном слабостям и страхам герое Грина: сознавая, что передача документов (многозначительно озаглавленных Конечное решение) в нужные руки почти наверняка исключит для него возможность личного спасения, он все-таки не может остаться безучастным к перспективе ядерной бойни, грозящей гибелью миллионам людей. Последнее донесение Мориса Касла станет актом победившей гражданственности.

На этом, собственно, можно было бы закончить разговор о романе, автор которого, как и прежде, остается верен своему девизу: решать любые жизненные — в том числе и социально-политические — вопросы с неизменной поправкой на человеческий фактор, С поправкой на его волю к созидательному действию, равно как и на хрупкость мыслящего тростника, которому его уподобил три столетия назад один из любимых наставников писателя в философии и в литературе — Блез Паскаль. Грэм Грин и в этой книге остался самим собой — в своей пронзительной боли за страдающего человека и в трагических антиномиях своего мироощущения, В утверждении изначальной непреодолимости одиночества человека на земле и одновременно заложенной в нем способности к самопреодолению.

Едва ли правы те английские критики, которые усмотрели в жизненной одиссее Мориса Касла беллетризацию некоторых из реальных случаев в истории британской разведки — в частности, дела Филби. Думается, подлинное место Касла, по справедливости, в родословной типично гриновских героев — таких, как Фаулер из Тихого американца (1955, русский перевод 1956), Браун из Комедиантов (1966, русский перевод 1967) и другие. Прояснить этот вопрос, заметим кстати, помогает и сам романист, заметивший в авторском предуведомлении к читателю, что все персонажи книги: англичане, африканцы, русские или поляки — вымышлены. Впрочем, не менее пристального внимания заслуживает в нем и другое место: Операция Дядя Ремус, — пишет Грин, — чистейший плод авторского воображения (и, я надеюсь, таковым останется)… Как бы то ни было, по словам Ганса Христиана Андерсена, мудрого писателя, также имевшего дело с вымыслом, „из реальности ткутся сказки нашего воображения.

Но спустя несколько месяцев после выхода книги, расистский режим ЮАР развязал широкую интервенционистскую кампанию против соседней Анголы — на тех же приблизительно рубежах, на каких планировали развернуть ее создатели Дяди Ремуса — вымышленные персонажи романа Грэма Грина. А в другом полушарии другие политики, безответственно игнорируя волю народов всего мира, летом этого года санкционировали массовое производство нейтронного оружия — оружия не менее смертоносного, нежели атомное, о котором грезил недоброй памяти Корнелиус Мюллер.

Так что же скрывал в себе чистейший продукт авторского воображения Грэма Грина? Художническое предвидение? Предостережение человечеству? Или пророчество Кассандры?

Как бы то ни было, страстный антивоенный пафос гриновского романа стоит оценить по достоинству.

Н. Пальцев

Оцените статью
Добавить комментарий