Пропавшее письмо (The Adventure of the Second Stain) — детективный рассказ Артура Конан Дойла из сборника Возвращение Шерлока Холмса, читать
***
Хотя со времени истории с письмом в голубом конверте прошло не мало времени и действующие лица успели сойти со сцены, все же по весьма понятным для читателей причинам мне приходится умалчивать о многих подробностях.
Не указывая года, я скажу, что это случилось осенью, во вторник. В нашей скромной квартире на Бэкер-стрит появились два человека, пользующиеся европейской известностью. Один из джентльменов поражал своим суровым видом: у него был орлиный профиль и властный взгляд зорких глаз. Это был знаменитый лорд Беллингер, дважды занимавший пост премьер-министра. Его сопровождал брюнет с бритым лицом, изящный, красивый и довольно молодой, — министр иностранных дел Трелонэй-Гопп.
Наши посетители сели на диван. По их напряженным, беспокойным лицам было ясно, что они пришли по важному делу. Премьер-министр нервно сжимал ручку трости тонкими руками. Он мрачно глядел то на Холмса, то на меня. Министр иностранных дел теребил усы, перебирал брелоки на цепочке часов. Он заговорил первым.
— Пропажу я обнаружил сегодня в восемь часов и немедленно сообщил об этом премьер-министру. По его совету мы обращаемся к вам, мистер Холмс.
— Вы дали знать полиции о пропаже?
— Нет, сэр! — решительно воскликнул премьер-министр. — Мы ничего не сообщали полиции и не будем сообщать. Уведомить полицию — это значит предать дело гласности, а этого как раз мы хотим избежать.
— Но почему же, сэр?
— Потому что пропавший документ имеет огромное значение. Опубликование этого документа может повлечь за собой серьезнейшие осложнения международного характера. Я могу, не преувеличивая, сказать, что опубликование этого документа может поколебать мирные отношения в Европе. Розыски должны быть обставлены глубочайшей тайной. Если же тайна не может быть соблюдена, лучше совсем отказаться от розысков. Цель похищения письма — опубликовать его содержание.
— Понимаю. А теперь, мистер Трелонэй-Гопп, я попрошу вас возможно подробнее рассказать мне об обстоятельствах, при которых исчез этот важный документ.
— Я охотно это сделаю, мистер Холмс. Речь идет о письме одного монарха, полученном несколько дней тому назад. Это письмо было настолько важно, что я не решался оставлять его на ночь в сейфе министерства, а увозил домой в Уайтголл-Террас и хранил в своей спальне, в шкатулке, всегда запертой на ключ. Вчера вечером письмо было там, — одеваясь к обеду, я открыл шкатулку и видел, что письмо лежит сверху. Но утром письма не оказалось. Шкатулка стояла всю ночь на туалетном столе. Никто в спальню не входил. И письмо пропало!
— В котором часу вы обедали?
— В половине восьмого.
— Когда вы легли спать?
— Жена моя была в театре, я ждал ее. Мы легли спать в половине двенадцатого.
— Значит, в течение четырех часов шкатулка никем не охранялась?
— Да. Но в спальню никто не входит, кроме горничной и моего камердинера. Оба они служат у меня давно, и я им безусловно доверяю. К тому же они никак не могли знать, что в шкатулке хранится важный документ.
— Кто знал о существовании этого письма?
— Никто.
— Ваша жена, конечно, знала?
— О нет, сэр! Я сказал ей об этом письме только сегодня, когда обнаружил пропажу.
— Ваша жена могла догадываться о существовании письма?
— Нет! Никто не мог об этом догадываться, мистер Холмс.
— Кто жe в Англии знал о существовании этого письма?
— Вчера о письме было сообщено всем членам кабинета, и премьер-министр предупредил министров, насколько важно сохранить в тайне и содержание этого письма и самый факт его существования…
Трелоней-Гопп старался говорить спокойно, но под конец не выдержал и в отчаянии схватился за голову.
— Боже мой! И это письмо пропало!
Но, быстро овладев собою, он продолжал:
— Кроме членов кабинета, о существовании письма знают только два или три чиновника департамента и больше никто, ни один человек в Англии.
— А за границей?
— За границей о нем знает только лицо, написавшее это письмо. Я уверен, что даже его министры… я хотел сказать, что это письмо не было отправлено в официальном порядке.
Холмс задумался, затем сказал:
— Ну, а теперь, сэр, я хотел бы узнать, что это за документ и почему исчезновение его может повести к столь серьезным осложнениям?
Министры переглянулись. Премьер-министр нахмурился.
— Мистер Холмс, — сказал он, — письмо было в длинном, узком бледноголубом конверте. На печати из красного сургуча изображен лежащий лев. Адрес написан крупным, твердым почерком.
— Эти подробности, — прервал его Холмс, — безусловно, очень существенны, но я спрашиваю не о конверте. Я хотел бы знать содержание письма.
— Это государственная тайна, я не уполномочен делиться ею. Если с помощью приписываемого вам искусства вы найдете этот конверт с письмом, вы окажете большую услугу родине, и правительство достойно отблагодарит вас.
Шерлок Холмс встал.
— Джентльмены, — сказал он, — вы, конечно, принадлежите к числу самых занятых людей Англии. Но и у меня много дела. К сожалению, я не вижу возможности быть вам полезным и потому считаю продолжение этого разговора бесполезной тратой времени.
Премьер быстро встал с дивана. Его глубоко сидящие глаза загорелись гневом.
— Я не привык, сэр… — но он сразу же осекся и снова сел. Все молчали. Затем искушенный дипломат пожал плечами и проговорил:
— Приходится подчиниться вашим требованиям, сэр. Но я полагаюсь на вашу скромность и на ваш патриотизм. Разглашение этой тайны может иметь для нашего отечества самые тяжкие последствия.
— Вы можете нам вполне довериться, — сказал Холмс.
— Так вот. Письмо это написано одним монархом, которому не понравилось расширение наших колониальных владений. Он написал письмо под влиянием раздражения, по-видимому, не посоветовавшись со своими министрами. В письме есть формулировки, носящие характер вызова. Опубликование этого письма может взволновать общественное мнение Англии, скажу более, может втянуть нас в войну.
Холмс написал на листке бумаги какое-то слово и показал премьер-министру.
— Совершенно верно. Письмо написано им. Это письмо может повести к гибели сотен тысяч людей… И оно пропало таким непостижимым образом…
— Автор письма извещен о пропаже?
— Да, я послал ему шифрованную телеграмму.
— Но, может быть, опубликование этого письма входит в его расчеты?
— О, нет! У нас есть веские основания думать, что он сожалеет о своем опрометчивом поступке. Опубликование письма было бы ему еще более неприятно, чем нам, мистер Холмс.
— Кто же в таком случае может быть заинтересован в опубликовании этого письма?
— Чтобы понять это, мистер Холмс, надо учесть соотношение сил. Европа представляет вооруженный лагерь,— два союза, приблизительно равной силы, противостоят друг другу. Великобритания сохраняет нейтралитет. Но представьте себе, что Великобритания вовлечена в войну с одним из этих объединений. Тем самым другое объединение получает преобладание. Вы меня понимаете?
— О да, сэр! Документ был похищен с целью поссорить автора письма с Англией.
— Совершенно верно.
— Как вы полагаете, кому могло быть передано это письмо?
— Конечно, правительству, в интересах которого совершена кража письма. Я думаю, в настоящий момент, письмо уже несется на пароходе по назначению.
Трелонэй-Гопп опустил голову. Премьер ободряющим жестом коснулся его плеча.
— Что поделать! Вас постигло несчастье. Никто не решится осуждать вас, — вы приняли все меры предосторожности… Мистер Холмс, я сообщил вам все обстоятельства и теперь хочу выслушать ваш совет.
Холмс уныло покачал головой.
— Из ваших слов я понял, что война неотвратима, если письмо это не будет возвращено?
— Полагаю, что да.
— В таком случае, готовьтесь к войне.
— Это очень жестокий ответ, мистер Холмс!
— Но сопоставьте все факты, сэр. Нельзя допустить мысли, что письмо похищено после половины двенадцатого, то есть в то время, когда мистер Трелонэй-Гопп был у себя в спальне. Значит, письмо исчезло вчера между половиной восьмого и половиной двенадцатого, — вероятно, ближе к половине восьмого. Вор, безусловно, знал, где лежит письмо, и постарался завладеть им возможно раньше. Теперь посудите сами, сэр, — если документ такой важности похищен в такое время, где он может находиться? Никто не станет его хранить. Письмо спешно передано тому, кто в нем заинтересован. Какие у нас шансы перехватить его или хотя бы выследить?
Премьер встал с дивана.
— Ваша логика неопровержима и неумолима, мистер Холмс. Теперь мне самому ясно, что дело безнадежное.
— Допустим, — продолжал Холмс, — что письмо похищено горничной или лакеем.
— Я не могу этого допустить, — оба они старые и преданные слуги.
— Из ваших слов я понял, что спальня расположена во втором этаже. Следовательно, проникнуть в нее с улицы невозможно. Значит, вор так или иначе проник
изнутри. Письмо, безусловно, взято кем-нибудь из домашних. Теперь возникает вопрос: кому вор мог отдать это письмо? Конечно, какому-нибудь международному шпиону. Я почти наперечет знаю эту компанию. В Лондоне есть три крупных шпиона этого рода. С них я и начну свои розыски. Если я узнаю, что кто-нибудь из этих господ в отъезде, то мы будем знать, кто увез письмо.
— Но почему вы думаете, что шпион сам уедет с письмом? — воскликнул Трелонэй-Гопп. — Ему гораздо проще отнести письмо в посольство здесь же, в Лондоне.
— Не думаю. Шпионы этого типа работают за собственный страх и риск и стараются не иметь дела… с посольствами.
— Вы правы, — сказал премьер. — Конечно, вор никому не доверит этот документ и отвезет его сам. Я всячески одобряю ваш план действий, сэр. Нам пора, Гопп! Мы надеемся, мистер Холмс, что вы немедленно дадите нам знать, если удастся обнаружить что-либо существенное.
Министры удалились.
Холмс закурил трубку и глубоко задумался.
Я просматривал газеты. Они были полны сообщений о сенсационном преступлении, совершенном накануне вечером.
Вдруг Холмс вскочил с места и положил трубку на камин.
— Есть всего один путь! — воскликнул он. — Положение отчаянное, но не безнадежное. Только бы удалось выяснить личность вора, что же касается самого письма, то я имею веские основания предполагать, что вор не успел передать украденный документ. В конце концов, когда имеешь дело с такими прохвостами, все сводится к деньгам, а в данном случае к моим услугам все британское казначейство. Если письмо можно купить, я куплю его за любую цену, хотя бы для этого пришлось увеличить подоходный налог по всей Англии. Возможно, что вор держит письмо, ожидая покупателя. Но у кого может находиться это письмо, — вот в чем вопрос. Я знаю в Лондоне только трех человек, способных на такое смелое предприятие. Это — Оберштейн, Ларотьер и Эдуард Лукас. Я повидаюсь со всеми ими…
— Вы говорите — Эдуард Лукас? — спросил я. — Это Лукас, живущий на Годольфин-стрит?
— Да.
— В таком случае не рассчитывайте его увидеть.
— Отчего?
— Вчера вечером он был убит в своей квартире.
Холмс долго смотрел на меня в полнейшем недоумении, а затем выхватил газету из моих рук.
Он торопливо просмотрел сообщение. Заголовок был напечатан жирным шрифтом:
УБИЙСТВО В ВЕСТМИНСТЕРЕ
Вчера ночью в доме № 16 по Годольфин-стрит совершено загадочное убийство в старинном особняке между рекой и Аббатством, почти рядом со зданием парламента. В этом небольшом особняке в течение нескольких лет жил мистер Эдуард Лукас; имя его хорошо известно лондонскому обществу. Мистер Лукас был обаятелен в обхождении, очень музыкален и обладал прекрасным голосом. Ему было 34 года, он был холост. Прислуга состояла из пожилой экономки, миссис Прингель, и лакея Мигтор. Экономка рано ушла из квартиры мистера Лукаса и ночевала, как всегда, в верхнем этаже дома. Лакей провел эту ночь вне дома, у приятеля в Гаммерсмите. С десяти часов вечера мистер Лукас оставался один в квартире. Подробности происшедшего за это время еще не установлены, но без четверти двенадцать констэбль Беррет, проходя по Годольфин-стрит, заметил, что входная дверь дома № 16 полуоткрыта. Он позвонил, никто не ответил. Видя, что комната освещена, констебль вошел в коридор и постучал в дверь. Никто не отозвался. Тогда он открыл дверь и вошел. В комнате он увидел полнейший беспорядок: мебель была сдвинута, один стул валялся посредине комнаты. Около него лежал несчастный мистер Лукас, сжимая рукой ножку этого стула. Мистер Лукас убит ударом ножа или кинжала прямо в сердце; смерть, по-видимому, наступила мгновенно. При тщательном осмотре оказалось, что мистер Лукас убит изогнутым индийским кинжалом, украшавшим вместе с другим оружием стены комнаты. Покрытый кровью кинжал лежал рядом с трупом. Следует полагать, что убийство совершено не с целью грабежа, так как не тронута ни одна из ценных вещей, находившихся в комнате».
— Что вы на это скажете, Ватсон? — проговорил Холмс после долгого молчания.
— Какое-то странное совпадение.
— Совпадение! Да ведь Лукас — это один из трех людей, которые могли похитить это письмо! И вот он умирает насильственной смертью в тот самый вечер, когда исчезло письмо. О, нет, это вряд ли совпадение! Что бы вы ни говорили, а я убежден, что эти два события тесно связаны между собою. Нам необходимо уяснить эту связь.
— Но теперь все уже расследовано Скотлэнд-Ярдом.
— О, нет! Совсем нет. Скотлэнд-Ярд знает только то, что произошло на Годольфин-стрит. Но полиция не знает и не может знать того, что произошло на Уайтхолл-Террас. Об этих событиях знаем только мы, поэтому только мы можем вскрыть связь между похищением письма и убийством на Годольфин-стрит. Лукаса я, конечно, подозревал больше, чем других. Оберштейн и Ларотьер живут на другом конце Вест-Энда, а Лукас жил в Вестминстере, на Годольфин-стрит, в двух шагах от Уайтхолл-Террас. Лукасу было легче, чем другим, завязать знакомство с прислугой министра иностранных дел и добыть нужные ему сведения. Учтите, Ватсон: совпадение во времени имеет огромное значение. Однако кто-то звонит.
Вошла миссис. Гудсон и подала визитную карточку Холмс взглянул, поднял брови и без слов передал мне карточку.
— Попросите лэди Трелонэй-Гопп пожаловать сюда, — сказал он.
В нашу скромную комнату вошла самая красивая женщина Лондона: я не раз слышал о редкой красоте младшей дочери герцога Бельминстер, мне приходилось видеть портреты этой женщины, но ни описания, ни портреты не давали представления о ее неподражаемой грации и о безупречной правильности точеных черт ее лица.
Но в это хмурое осеннее утро нас поразила не красота лэди Гильды, а ее бледность и лихорадочный блеск глаз. Губы ее были крепко сжаты, и видно было, что ей стоило больших усилий сохранять внешнее спокойствие.
— Мой муж был здесь, мистер Холмс? — спросила она с выражением ужаса во взоре.
— Да, милэди.
— Мистер Холмс, я умоляю вас не говорить ему о том, что я приходила сюда.
Холмс сдержанно поклонился и жестом руки попросил посетительницу сесть.
— Прошу вас, милэди, сесть и объяснить мне, чем я могу вам служить. Должен предупредить, что отказываюсь что-либо обещать вам заранее.
Лэди Гильда прошла через всю комнату и села спиной к свету.
— Мистер Холмс, я буду с вами совершенно откровенна и надеюсь, вы мне отплатите тем же. Между моим мужем и мною царит полное согласие и доверие. Только в политические дела он меня не посвящает. Однако я узнала, что у нас в доме случилось большое несчастье. Пропала какая-то очень важная бумага. Мой муж отказывается объяснить мне, почему пропавшая бумага имеет такое значение. Но мне необходимо, понимаете, необходимо это знать. Кроме моего мужа и его коллег, только вы один, мистер Холмс, можете объяснить, в чем дело и какие последствия может иметь пропажа этой бумаги. Умоляю вас, скажите мне все, мистер Холмс! В интересах ваших клиентов, моего мужа и лорда Беллингера, объясните, что это за бумага!
— Милэди, вы требуете от меня больше того, что я могу сделать.
Лэди Гильда глубоко вздохнула и закрыла лицо руками.
— Поверьте, милэди, что я не могу исполнить вашего желания. Ваш муж не считает возможным посвящать вас в данное дело, так как же я, его поверенный, могу это сделать? Обратитесь к мужу и спросите его.
— Я его спрашивала, и он мне ничего не объяснил, поэтому я и пришла к вам, чтобы попытаться узнать у вас. Я, к сожалению, не могу выражаться яснее, но я прошу вас, мистер Холмс, ответить мне на один вопрос.
— На какой вопрос, милэди?
— Скажите, эта история с письмом не может отразиться на политической карьере моего мужа?
— Если это дело не будет улажено, последствия могут быть самые прискорбные.
Лэди Гильда с трудом перевела дух. — Ах! — проговорила она, точно найдя разгадку.
— Еще один вопрос, мистер Холмс. Обнаружив пропажу, мой муж… проговорился, и из его слов я поняла, что пропажа этого письма может повлечь за собою тяжелые последствия для всей-страны.
— Если ваш муж вам это сказал, то я могу подтвердить: это действительно так.
— Но скажите, в чем именно могут заключаться эти последствия?
— На этот вопрос я не могу вам ответить, милэди.
— Если так, то я не буду вас больше беспокоить. Я на вас не сержусь, мистер Холмс. Я понимаю: вы не можете быть со мною откровенны. Но будьте, по крайней мере, справедливы ко мне, и поймите,— я не могу относиться равнодушно к тому, что так огорчает моего мужа. Я еще раз прошу вас не говорить ему о том, что я у вас была.
Она остановилась на пороге и оглянулась на нас. Я увидел красивое взволнованное лицо, испуганные глаза и крепко сжатые губы.
Затем она вышла. Мы слышали на лестнице шуршание шелковых юбок; когда наружная дверь захлопнулась, Холмс спросил меня улыбаясь:
— Как вы думаете, Ватсон, зачем она приходила? Что ей нужно?
— Ведь она объяснила цель своего визита. Ее беспокойство вполне естественно.
— Гм… А вы заметили, Ватсон, как она волновалась? И как она настойчиво задавала вопросы? А ведь лэди Гильда принадлежит к касте людей, умеющих скрывать свои чувства…
— Да, она очень волновалась.
— Вы заметили, как она сразу же заявила, что в интересах своего мужа желает знать всю правду о письме. Как вы полагаете, что она хотела этим сказать? Вы обратили внимание, что она нарочно села спиной к окну? Лэди Гильда не хотела, чтобы я следил за выражением ее лица.
— Вы фантазируете, Холмс! Она села на единственное свободное кресло.
— Впрочем, мотивы, которыми руководствуются женщины, чаще всего необъяснимы. Вспомните эту женщину в Маргэте. Я заподозрил ее, так как она очень волновалась. И что же потом выяснилось? Все ее беспокойство
проистекало от того, что она забыла напудрить себе нос. Поэтому опасно строить выводы на такой зыбкой почве. Ну, до свидания, Ватсон!
— Вы уже уходите?
— Да. Я хочу провести утро на Годольфин-стрит с нашими друзьями из Скотлэнд-Ярда. Для меня уже теперь ясно: разгадку всей этой истории надо искать в квартире Эдуарда Лукаса. Хотя я все же не понимаю, что все это означает. Мне не хватает фактов, а без фактов нельзя строить теорию. Вы побудьте здесь, дорогой друг, на случай, если явятся посетители. Возможно, я вернусь к завтраку.
Весь этот день и следующие два дня Холмс был очень молчалив. Он без конца приходил и снова уходил. Дома он не выпускал изо рта трубки, играл на скрипке и о чем-то углубленно размышлял, не отвечая на мои вопросы. Питался он эти дни чем попало и когда придется.
Мне было совершенно ясно, что Холмс недоволен результатами своей работы. О деле он со мною не говорил, и я только из газет знал о ходе следствия. Полиция арестовала лакея Лукаса, Джона Миттона, но затем его освободили. Судья признал факт убийства, но убийца не был найден. Не удалось также установить мотивы преступления. Комната, где был убит Лукас, была полна редких и ценных предметов, но ни один из них не исчез. Бумаги покойного тоже остались нетронутыми. Полиция тщательно исследовала эти бумаги и выяснила, что Лукас очень интересовался международной политикой и собирал всякие политические слухи. Он вел огромную переписку на очень многих языках и состоял в прекрасных отношениях с политическими деятелями разных стран.
Но в бумагах покойного не было найдено ничего сенсационного. Полиция установила, что покойный вел очень размеренный образ жизни, был безупречного поведения. Кто же его убил? За что?
Это казалось неразрешимой тайной.
Лакея Джона Миттона полиция арестовала только потому, что хотела хоть чем-нибудь проявить свою деятельность. Невозможно было обвинить человека, который в ночь убийства находился у своего приятеля в Гаммер-смите. Правда, Миттон уехал из Гаммерсмита так рано, что мог быть в Вестминстере до того, как было совершено убийство, но оказалось, что Миттон задержался в пути, пройдя часть дороги пешком. В Вестминстер он вернулся в полночь и был потрясен событиями, разыгравшимися в его отсутствие.
Миттон служил у Лукаса три года, но Лукас, уезжая на континент, никогда не брал его с собою, хотя часто оставался во Франции по нескольку месяцев.
Экономка в ночь убийства не слышала никакого шума. Если к хозяину кто-нибудь приходил, то, очевидно, его впустил сам хозяин. Вот и все, что было известно по газетным отчетам. Холмс, быть может, знал больше, но он не открывал мне своих карт. Однако Холмс сказал мне, что инспектор Лестрэд, ведущий расследование, держит его в курсе дела.
На четвертый день в газетах появилась телеграмма из Парижа; она как будто раскрывала тайну убийства.
«Парижская полиция, — писал «Daily Telegraph» — приподняла покрывало, окутывавшее до сих пор трагическую гибель мистера Эдуарда Лукаса, убитого в понедельник на Годольфин-стрит в Вестминстере. Наши читатели помнят, что покойный джентльмен был найден заколотым в своем кабинете и что подозрение пало на его лакея Миттона, которому удалось, однако, доказать свое alibi[Alibi — юридический термин. Alibi — это доказательство невиновности подозреваемого лица, основанное на том, что в момент совершения преступления это лицо находилось в другом месте.]. Вчера в отделение парижской полиции явилась горничная мадам Анри-Фурнэ, занимающей небольшую виллу на улице Аустерлиц, и заявила, что ее госпожа сошла с ума. Медицинским освидетельствованием установлено, что мадам Анри-Фурнэ страдает маниакальным, умопомешательством. Полиция установила, что во вторник мадам Анри-Фурнэ вернулась из поездки в Лондон, и есть основания подозревать, что она имеет непосредственное отношение к делу на Годольфин-стрит. Сравнение фотографических карточек показало, что мосье Анри-Фурнэ и мистер Эдуард Лукас — одно и то же лицо, и что покойный жил то в Париже под именем Анри-Фурнэ, то в Лондоне в качестве Эдуарда Лукаса. Мадам Фурнэ, по происхождению креолка, отличается очень пылким и необузданным нравом. Она страдает припадками ревности, делающей ее совершенно невменяемой. Предполагают, что она в состоянии аффекта совершила это преступление, взволновавшее весь Лондон. Повидимому, заколов в приступе безумия мистера Лукаса, женщина пришла в ужас от сделанного ею и сошла с ума. Она совершенно не помнит всего происшедшего. Есть также указания на то, что женщина, похожая на мадам Фурнэ. стояла в понедельник вечером на Годольфин-стрит около особняка мистера Эдуарда Лукаса».
Холмс завтракал, а я читал ему вслух телеграмму из Парижа. Окончив, я спросил:
— Ну, что вы на это скажете, Холмс?
— Друг мой, — ответил он, — у вас ангельское терпение. Вот уже три дня, как я вам ничего не сообщаю. И знаете почему? Мне нечего вам сказать, решительно нечего. Эта парижская телеграмма тоже не имеет для нас значения.
— Но дело об убийстве Лукаса теперь совершенно выяснено.
— Ну, и что же? Это убийство — только эпизод, и притом совершенно ничтожный, в цепи событий, которые мы должны выяснить для достижения нашей основной цели. Мы должны отыскать письмо в светлоголубом конверте и предотвратить войну. За эти три дня произошло только одно важное событие, и оно заключается в том, что за эти три дня ровно ничего не случилось. Я почти ежечасно получаю от правительства сведения и вижу, что в Европе повсюду царит полнейшее спокойствие. Если бы украденное письмо дошло по назначению, — буря бы уже разразилась. Спрашивается, где же это письмо? У кого оно находится? Почему медлят и прячут его? Эти вопросы сверлят мой мозг. Трудно допустить, что исчезновение письма и смерть Лукаса — простое совпадение. Передано ли ему это письмо? А если передано, то почему оно не было найдено в его бумагах? Неужели его унесла с собой сумасшедшая жена? Если она унесла его, то оно должно находиться в Париже, в ее доме. Не так ли? Но как я могу искать его в ее квартире? Ведь это сразу заставит парижскую полицию насторожиться. В этом деле закон не на нашей стороне. Но как бы то ни было, поиски необходимо продолжать во что бы то ни стало. На карту поставлено благо страны.
Вошла миссис Гудсон и подала Холмсу записку. Он пробежал ее глазами.
— А! Лестрэд нашел что-то интересное. Надевайте шляпу, Ватсон, и отправимся на место происшествия.
В первый раз я увидел дом, в котором был убит Лукас. Это была типичная постройка XVIII века, — узкий высокий фасад с маленькими окнами. Через одно из них на нас глядел Лестрэд — совершенный бульдог с любезной улыбкой. Рослый констэбль отворил нам дверь, а сыщик радостно встретил нас в прихожей. Мы вошли в комнату, где было совершено преступление. Никаких следов происшествия, кроме кровавого пятна на ковре, в комнате не осталось.
Ковер был небольшой и покрывал только середину паркетного пола. Стена над камином была увешана старинным оружьем. С этой стены был взят кинжал, которым женщина заколола Лукаса.
Против окна стоял письменный стол художественной работы. Обстановка комнаты — картины, ковер, мебель — все свидетельствовало об утонченном вкусе покойного.
— Читали телеграмму из Парижа? — спросил Лестрэд. Холмс утвердительно кивнул головой.
— Они здорово разобрались в этом деле, — сказал Лестрэд. — Все так и произошло, как они пишут. Женщина позвонила. Она явилась неожиданно, иначе бы он ее не впустил. Это был очень осторожный малый, и к нему не так-то легко было попасть… Но все же он ей открыл. Нельзя же держать человека на улице. Она стала кричать, что выследила его, стала упрекать в измене, затем схватила со стены кинжал и… впрочем, она не сразу его заколола. Очевидно, он надеялся спастись: все стулья оказались сбитыми в кучу, а один из них он держал за ножку, как если бы он им оборонялся. Да, да, мистер Холмс, я так ясно все себе представляю, как если бы сам присутствовал при этой сцене.
Холмс с недоумением поднял брови.
— Если так, то зачем же вы за мной посылали?
— Я просто хотел вам показать одну из тех мелочей, которыми вы всегда интересуетесь. К делу это не имеет никакого отношения. Но это очень загадочно.
— Что именно?
— Видите ли, после того как было обнаружено убийство, полиция приняла меры к тому, чтобы все вещи оставались нетронутыми. Здесь день и ночь дежурил полицейский. Сегодня утром, после того как следствие закончили и тело похоронили, мы решили еще раз хорошенько осмотреть комнату. Между прочим, мы подняли этот ковер,— он не прибит к полу. Мы подняли его и нашли…
— Ну? Что же вы нашли?
— Вы сто лет будете гадать, мистер Холмс, и не отгадаете. Видите на ковре пятно крови? Крови так много, что она должна была просочиться через ковер, неправда ли?
— Несомненно.
— И я так думаю. А представьте себе, — пол под пятном совершенно чистый. Ни малейших следов крови.
— Этого не может быть.
— И я того мнения. А между тем это так. Пол совершенно чистый.
Он приподнял край ковра, и мы увидели, что паркет под пятном был, действительно, совершенно чист.
— А ведь вся кромка ковра измазана кровью, — заметил Лестрэд, — так что следы во всяком случае должны были остаться.
Видя изумление на лице Холмса, Лестрэд захихикал.
— Ну, а теперь я вам объясню, в чем дело. На полу есть пятно крови, но совсем в другом месте. Поглядите-ка!
Он приподнял ковер с другого края, и на светлом паркете мы увидели большое багровое пятно.
— Что вы на это скажете, мистер Холмс?
— Я не вижу тут ничего странного. Это очень просто. Пятно на полу находилось под пятном на ковре, но ковер подняли и переложили. Ковер не приколочен, и это легко сделать.
— Агенты Скотлэнд-Ярда не нуждаются в таких объяснениях, мистер Холмс, — обиженно проговорил Лестрэд. — Неужели мы сами не понимаем, что ковер переложили. Это совершенно очевидно, если пятно на ковре и пятно на полу не совпадают. А я вас спрашиваю, кто поднимал ковер и зачем поднимал?
Холмс был холоден и непроницаем, но я чувствовал, что он с трудом сдерживает охватившее его волнение.
— Послушайте, Лестрэд, вы вполне уверены, что констэбль все время дежурил в этой комнате?
Да, он находился здесь безотлучно.
— Я вам советую хорошенько порасспросить констэбля, но только не при нас. Наедине с вами он скорее признается. Не спрашивайте его, впускал ли он сюда кого-нибудь, а говорите с ним так, как если бы вам все было известно. Скажите, что в этой комнате кто-то побывал, прижмите его к стенке. Укажите ему, что он может заслужить прощение только чистосердечным признанием. Послушайтесь меня!
— Клянусь, я выжму из него все! — воскликнул Лестрэд и бросился вон из комнаты.
— Скорее, Ватсон, скорее! — крикнул Холмс, дрожа от нетерпенья.
Он откинул ковер и, встав на колени, начал ощупывать пол квадрат за квадратом. Одна из планок паркета, когда он ее нажал, отскочила вверх, как крышка шкатулки. Под планкой оказалась небольшая выемка. Холмс засунул в нее руку и… зарычал от бешенства и разочарования.
В выемке ничего не оказалось.
— Живей, Ватсон, кладите ковер на место.
Мы едва успели закрыть тайничок и постелить ковер, как из коридора донесся голос Лестрэда. Когда сыщик вошел в комнату, Холмс стоял, небрежно прислонясь к камину, и едва сдерживал зевоту.
— Простите, что я вас задержал, мистер Холмс. Я вижу, вам до смерти надоела эта канитель. Вы были совершенно правы, этот растяпа во всем признался. Ну, Макферсон, идите сюда и расскажите этим джентльменам о вашем непростительном легкомыслии.
В комнату боком вошел красный и смущенный констэбль.
— Уверяю вас, сэр, — заговорил он с глубоким раскаянием. — Я ничего худого и в мыслях не имел. Вечером сюда зашла молодая дама. Она сказала, что ошиблась домом. Я с нею немного разговорился. Знаете, дежуришь здесь целый день один, поневоле скука одолеет…
— Ну, и что же было дальше?
— Она читала об этом убийстве в газетах, и ей очень хотелось посмотреть комнату, где все это случилось. Она говорила так хорошо, складно, и я подумал, что не будет большой беды, если я ее впущу. Ну, впустил, она вошла в комнату, увидела кровь и сразу же упала в обморок. Лежит, как мертвая. Я бросился в кухню за водой, стал
ее поить, а она все не приходит в себя. Тогда я побежал на угол, в трактир «Тисовое дерево» за водкой. Но покуда я ходил, лэди пришла в себя и ушла из комнаты.
— Скажите, Макферсон, в каком виде оказался ковер после ее ухода?
— Он был как будто немного помят, сэр. Ведь ковер-то к полу не прибит, а лэди прямо на него упала. Я после нее расправил ковер.
— Это вам хороший урок, Макферсон! — важно проговорил Лестред. — Теперь вы видите, что меня не проведете. Мне стоило взглянуть на ковер, и я сразу увидал: кто-то сюда заходил. Счастье ваше, что дама ничего не унесла из комнаты, а то бы вам несдобровать. Мне очень жаль, мистер Холмс, что я вызвал вас по делу, которое оказалось таким простым. Я думал, вас заинтересует эта загадка.
— Она меня очень заинтересовала. Скажите, Макферсон, эта дама была здесь один раз?
— Да, сэр, всего один раз.
—- А вы не знаете, кто она?
— Не знаю, сэр. Она сказала, что занимается перепиской и ищет работу. Пошла, говорит, по объявлению в газете, но ошиблась номером и попала сюда. Она очень красивая, сэр.
— Высокая, тонкая?
— Да, сэр, высокая и красивая.
— А как одета?
— Она была в длинном плаще до самых пят.
— В котором часу она приходила?
— В сумерки, сэр. Когда я возвращался из трактира, уже зажигали фонари.
— Ну, ладно, — сказал Холмс. — Идем, Ватсон, нам предстоит очень важное дело.
Мы вышли. Лестрэд остался в комнате, а полный раскаяния констэбль бросился отворять входную дверь. Проходя мимо констэбля, Холмс задержался, вынул что-то из кармана и показал Макферсону.
Тот так и ахнул.
Холмс приложил палец к губам, сунул обратно предмет, поразивший полицейского, и мы вышли на улицу.
— Это прямо-таки великолепно! — воскликнул он. — Живее, Ватсон! Занавес поднят, начинается последний акт драмы. Теперь мы можем быть спокойны! Война в Европе не разразится, карьера почтеннейшего лорда Трелонэй-Гопп не пострадает, неосторожный монарх не будет наказан за свою неосмотрительность, нашему премьеру не придется нести бремя международных осложнений… В настоящий момент от нас требуется только такт и ловкость, и то, что грозило огромным бедствием, сведется… к небольшому недоразумению.
— Значит, вы разрешили задачу?
— Ну, в этом-то я еще не уверен. В деле есть обстоятельства, совершенно мне непонятные. Но, зная так много, мы, конечно, узнаем и остальное. Теперь направимся прямо на Уайтхолл-Террас.
Через несколько минут мы дошли до дома министра иностранных дел. Шерлок Холмс попросил лакея доложить лэди Гильде о нашем приходе. Нас ввели в изящно обставленную приемную.
Лэди Тильда вышла к нам. Ее лицо пылало от негодования.
— Мистер Холмс! Это недостойно, это неблагородно с вашей стороны! Ведь я просила вас сохранить в тайне мой визит к вам. Я не хочу, чтобы мой муж знал, что я вмешиваюсь в его дела. Теперь, когда вы пришли сюда, все поймут, что я к вам обращалась.
— Простите, милэди, но я должен был придти. Мне поручено найти и вернуть это письмо. Поэтому я и пришел к вам. Я прошу вас, милэди, вернуть мне этот документ.
Лэди Тильда вскочила с места. Румянец сошел с ее прекрасного лица. Глаза остановились. Она покачнулась. Я думал, что она упадет. Но она сделала усилие и овладела собой. На ее лице негодование чередовалось с изумлением.
— Вы, вы оскорбляете меня, мистер Холмс!
— Хитрить со мною бесполезно, милэди! Отдайте мне письмо!
Лэди Тильда протянула было руку к звонку.
— Дворецкий проводит вас, — сказала она.
— Не звоните, лэди Тильда. Если вы вызовете кого-нибудь, я при всем желании не смогу закончить это дело без скандала. Отдайте письмо, и все будет улажено. Если вы согласны мне довериться, я все устрою, но если вы пойдете против меня, мне придется вас выдать.
Лэди Тильда стояла перед нами; гордая и величественная, она пристально смотрела на Холмса, как бы пытаясь отгадать его мысли. Рука ее касалась звонка, но она так и не позвонила.
— Вы хотите меня запугать, мистер Холмс. Это не благородно с вашей стороны. Вы пришли сюда, чтобы оскорбить женщину. Вы что-то узнали обо мне. Ну так скажите прямо: что вы узнали?
— Сядьте, милэди, я не стану говорить, пока вы не сядете. Ну вот, вы сели, благодарю вас.
— Мистер Холмс, я даю вам пять минут.
— Лэди Тильда, мне достаточно одной минуты. Я знаю, что вы были у Эдуарда Лукаса и отдали ему это письмо. Я знаю также, что вчера вечером вы хитростью проникли в квартиру убитого и достали письмо из-под пола, покрытого ковром.
Помертвев от ужаса, тяжело дыша, лэди Тильда смотрела на Холмса.
— Вы сошли с ума, вы положительно сошли с ума! — проговорила она, наконец.
Холмс вынул из кармана предмет, который привел в такое изумление полицейского: это была фотография лэди Тильды.
— Я нарочно захватил эту фотографию с собой, чтобы проверить, — сказал он. — Констэбль узнал даму, входившую вчера в комнату покойного Лукаса.
Лэди Тильда с трудом глотнула воздух. Ее голова откинулась на спинку кресла.
— Успокойтесь, милэди! Все еще можно исправить. Письмо у вас, а я не имею никакого желания делать вам неприятности. Я должен возвратить письмо вашему мужу,— этим исчерпывается моя миссия. Послушайтесь моего совета: будьте со мной откровенны. Для вас это единственный путь спасения.
Но лэди Тильда и теперь еще не хотела признать себя побежденной.
— Я повторяю вам, мистер Холмс, вы ошибаетесь, — сказала она.
Холмс встал и прошелся по комнате.
— Мне вас очень жаль, лэди Тильда. Я сделал для вас все, что мог. Но теперь я вижу: мои труды были напрасны.
Он позвонил. Вошел дворецкий.
— Мистер Трелонэй-Гопп у себя? — спросил он.
— Он будет дома в половине первого, сэр, — ответил дворецкий.
Холмс взглянул на часы.
— Через четверть часа, — сказал он. — Что же, мне придется подождать его.
Но едва затворилась за дворецким дверь, как лэди Гильда бросилась к ногам Холмса. Ее прелестное лицо было залито слезами.
— Пощадите меня, мистер Холмс! Пощадите меня! — умоляла она в безумном отчаянии. — Ради всего святого не говорите ему об этом! Я его так люблю! Мне больно причинить ему малейшую неприятность, а это разобьет его сердце.
Холмс поднял лэди Гильду и усадил ее.
— Я очень рад, милэди, что вы поняли всю серьезность положения. Но нельзя терять времени, — где письмо?
Она бросилась к столу, отперла ящик и вынула продолговатый голубой конверт.
— Вот письмо, мистер Холмс!
— Мы должны его вернуть, но как это сделать? Надо скорее что-нибудь придумать! Где шкатулка?
— В спальне, как всегда.
— Вот это удача! Скорее принесите сюда шкатулку.
Через минуту лэди Гильда вернулась. Она держала в руках небольшой ящичек красного дерева.
— Как вы его открывали? У вас есть второй ключ? Ну, конечно, есть, откройте шкатулку.
Лэди Гильда вынула из-за корсажа маленький ключик и открыла шкатулку, доверху набитую письмами. Холмс засунул голубой конверт в самый низ; затем лэди Гильда закрыла шкатулку на ключ и унесла в спальню.
— Теперь все готово, — сказал Холмс, когда молодая женщина вернулась, — у нас остается еще десять минут. Чтобы выгородить вас, я пошел на очень рискованный шаг, лэди Гильда. Вы должны отплатить мне за это полной откровенностью. Объясните эту странную историю с письмом.
— Я расскажу вам все, — воскликнула лэди Гильда. — Я думаю, во всем Лондоне не найдется женщины, которая бы так любила своего мужа, как я. И все же я знаю, что он никогда не простил бы мне, если бы узнал, как мне пришлось поступить в этой злополучной истории.
Помогите мне, мистер Холмс! Для меня все поставлено на карту — счастье и жизнь!
— Скорее, милэди, осталось всего несколько минут.
— Так слушайте: еще до замужества я написала письмо, глупое, легкомысленное письмо. В нем не было ничего страшного, но я знаю, что мой муж посмотрел бы на это иначе и навсегда потерял бы доверие ко мне. Я была убеждена, что он никогда не узнает об этом письме. И вдруг этот Лукас заявляет мне, что мое письмо попало к нему, и он намерен передать его мужу. Я стала умолять его вернуть мне письмо. Он сказал, что отдаст письмо, если я принесу ему голубой конверт, хранящийся в шкатулке мужа. Мне кажется, в министерстве у него есть свои соглядатаи… При этом Лукас меня уверил, что это ничуть не повредит моему мужу. Поставьте себя на мое место, мистер Холмс, что я должна была делать?
— Рассказать обо всем вашему мужу.
— Я не решалась этого сделать, мистер Холмс, не могла. Я попала в безвыходное положение. И я решила выполнить требование Лукаса, хотя этим обманывала мужа. Я ничего не понимаю в политике, и мне в голову не приходило, что мой поступок мог повести к серьезным последствиям. Я сняла восковой слепок с замка. Лукас сделал мне ключ. Я отперла шкатулку, достала письмо и отнесла его Лукасу, на Годольфин-стрит.
— И что было дальше?
— Я постучала в дверь, как было условлено. Лукас сам отворил мне. Я вошла в кабинет, но сознательно оставила дверь прихожей открытой. Я хорошо помню.
что, входя, заметила у подъезда какую-то женщину. Я очень быстро закончила переговоры. Мое письмо лежало уже на столе. Лукас получил от меня голубой конверт и отдал мне мое письмо. В эту минуту я услышала в дверях шум. Кто-то шел по коридору. Лукас быстро приподнял ковер, спрятал под пол письмо и снова закрыл паркет ковром. Затем произошло что-то дикое. Я помню смуглое, безумное лицо, пронзительный голос женщины. Она кричала по-французски: «Я не напрасно караулила! Наконец-то я застала тебя с нею!» Затем она накинулась на него с кинжалом. Он схватил стул и защищался. Я бросилась бежать. На следующее утро я узнала из газет об убийстве на Годольфин-стрит.
Всю ночь я себя чувствовала счастливой, — мое письмо было у меня. Но утром я поняла, что, избавившись от одной беды, попала в другую, еще более страшную. Мой муж, обнаружив пропажу письма, пришел в непонятное для меня отчаяние. Мне хотелось упасть перед ним на колени и признаться ему во всем. Но ведь мне пришлось бы признаться также и в том, что было когда-то… И я пошла к вам. Я хотела, чтобы вы мне объяснили, насколько серьезно то, что я сделала. И когда я это поняла, я решила пойти на все, только бы вернуть письмо. Я полагала, что оно осталось там, куда его спрятал при мне Лукас. Но как проникнуть в дом? Два дня я бродила вокруг, ожидая удобного случая, — дверь была закрыта.
Вчера вечером я сделала последнюю попытку. Вы знаете, как я проникла в комнату и как мне удалось достать письмо. Я принесла его домой и хотела было уничтожить… я не знала, каким образом вернуть его, не признавшись во всем. Боже мой! Я слышу его шаги.
Министр быстро вошел в комнату.
— Мистер Холмс, у вас есть новости?
— Да, некоторая надежда…
— Какое счастье! Сегодня у меня завтракает премьер! Могу я его обнадежить? Это человек со стальными нервами, но последние дни он не спал ни минуты. Джекобс, попросите лорда Беллингера пожаловать сюда! Простите, моя дорогая, вам вряд ли интересны политические дела. Через несколько минут мы присоединимся к вам в столовой.
Премьер-министр вошел. Он хорошо владел собой, но по нервным движениям худых рук и сухому блеску воспаленных глаз я видел, что он не менее волновался, чем лорд Трелонэй-Гопп.
— Насколько я понимаю, мистер Холмс, вы желаете нам что-то сообщить?
— То, что я хотел бы сообщить, носит пока что характер предположения, — ответил Холмс. — Я повсюду наводил справки и убежден, что нет основания опасаться.
— Но этого мало, мистер Холмс. Мы живем на вулкане; такое положение не может продолжаться. Нам нужно знать, где письмо.
— О, я надеюсь его найти! Для этого я и пришел сюда; чем больше я думаю об этом деле, тем больше убеждаюсь, что письмо не вышло за пределы этого дома.
— Мистер Холмс!
— Уверяю вас, иначе оно давным-давно было бы опубликовано.
Но зачем вор стал бы скрывать письмо в этом доме?
— Я убежден в том, что не было никакого вора и что никто не похищал этого письма.
— Но как же оно исчезло из шкатулки?
— Я убежден, что оно вовсе не исчезло.
— Мистер Холмс, шутки в данном случае неуместны! Я же вам сказал, что письма в шкатулке нет.
— Но, может быть, вы со вторника не заглядывали в шкатулку?
— Нет, да это совершенно бесцельно.
— Вы могли не заметить письма.
— Это невозможно.
— Я отнюдь не уверен, что эго невозможно. Письмо могло затеряться среди множества бумаг.
— Но оно лежало на самом верху.
— Шкатулку могли встряхнуть, и то, что лежало наверху, могло попасть на дно шкатулки.
— Уверяю вас, я тщательнейшим образом пересмотрел все письма.
— Не стоит спорить,— сказал премьер.— Велите принести шкатулку.
Лорд Трелонэй-Гопп позвонил.
-— Джекобс! Принесите шкатулку!.. Вот она, мистер Холмс. Поставьте шкатулку на стол, Джекобс.
Министр открыл ящичек.
— Все мои бумаги здесь, — видите письмо лорда Мерроу, доклад Чарльза Гарди. Вот меморандум из Белграда, записка о франко-русском торговом договоре, письмо из Мадрида, письмо лорда Флоуэрса… Что же это такое? Лорд Беллингер! Лорд Беллингер!
Премьер вырвал у него из рук письмо в голубом конверте.
— Это оно! Письмо цело! Гопп, поздравляю вас!
— О, как я вам благодарен! Вы не представляете, какое бремя свалилось с моих плеч! Но это непостижимо! Мистер Холмс, вы чародей! Как вы узнали, что письмо находится здесь?
— Я знал, что оно не может находиться ни в каком другом месте.
— Я глазам своим не верю!
Министр иностранных дел бросился из комнаты:
— Где моя жена? Я должен ее успокоить, сказать, что письмо нашлось! Гильда! Гильда!
Премьер посмотрел на Холмса своими мигающими глазами.
— Сэр, этому я никак не могу поверить, — сказал он. — Объясните, каким образом письмо попало обратно в шкатулку?
Холмс отвернулся, избегая взгляда его острых глаз, и ответил:
— У нас, сэр. тоже есть свои дипломатические тайны.
Затем он взял шляпу и, поклонившись, вышел из комнаты.
