Великолепно передает атмосферу викторианской эпохи роман Николаса Мейера Ужас Уэст-Энда (Meyer, Nicholas. The West End Horror, 1976), в котором Холмс и Уотсон спасают Лондон от эпидемии чумы. Здесь собралось много старых друзей — и Бернард Шоу, рассуждающий о Шекспире, и Оскар Уайльд в компании эстетов, чуть ли не весь театральный мир столицы прошлого века. Эти знаменитости так или иначе втянуты в расследование преступления, которое проводит Холмс. Среди подозреваемых — и Брэм Стокер, создатель популярного романа о вампирах Дракула. Холмс и Уотсон проникают в его тайную квартиру, где он в уединении пишет свой роман, и с ужасом читают его еще не законченное сочинение…
Возвращение Мориарти — Шерлок Холмс уходит: случайное сопоставление этих заглавий становится символичным. Настоящий, живой Холмс стушевался, померк, ибо сегодня для массового чтива удобен, привлекателен его мрачный интеллектуальный двойник, супермен викторианских времен Мориарти или воскресший на волне неодемонологии кровожадный граф Дракула. Налицо очевидная романтизация зла, столь часто изображаемого в современной литературе Запада, серьезной и развлекательной, во всех его видах, при этом — сквозь призму очарования далекой, дорогой многим эпохи. Кровь и секс давно уже стали привычным штампом современного детективного жанра, но в его неовикторианском варианте все это выступает в ином свете. Преступление изображается без навязчивого натурализма, но как блистательный спектакль, разыгрываемый на столь знакомых по Конан Дойлу улицах Лондона девятнадцатого века, спектакль, поражающий в романах о Мориарти смелостью, размахом и блеском ума этого возрожденного гения зла, во всем равного великому сыщику, но оттеснившего того на второй план. А разве не еще более захватывающим становится рассказ об убийстве, в котором фигурируют Бернард Шоу и Оскар Уайльд? И не леденит кровь взгляд и голос вампира в гостях на Бейкер-стрит? Поражают также возросшие силы зла и его масштаб, в то время как всему этому по-прежнему противостоит одинокий и благородный детектив, постепенно оттесняемый на второй план. Но даже и в этой роли сохраняется воздействие на читателя эффекта незаурядной личности.
