Едва ли следует, начиная разговор о четырех романах, представляющих в этом сборнике современный детектив Польши и Чехословакии, очередной раз останавливаться на самом определении жанра — сегодня публикация детектива не требует сколько-нибудь оправдательной аргументации: это жанр, пользующийся огромной читательской популярностью совсем не в силу своей принципиальной развлекательности. В детективной, как и во всей художественной литературе, — говорится в предисловии к сборнику Современный английский детектив, — существует эстетическая градация. Есть писатели серьезные, талантливые, маститые, есть авторы рангом пониже, есть беллетристы и вовсе третьестепенные, чья продукция вообще находится за гранью художественного творчества. Обращение к детективному жанру само по себе отнюдь не предполагает отхода от литературы. Замечание это представляется очень верным, не может сегодня вызвать возражений и для доказательства его правомочности нет нужды обращаться к опыту Эдгара По или Честертона. Нравственная, познавательная и занимательная функции детектива интересно были рассмотрены в цитируемом предисловии на примере трех современных английских детективов. И тем не менее хотелось бы затронуть также еще одну проблему, касающуюся самой природы жанра.
Классический детектив
Существует классическая, по-своему прямо детективная история, связанная с судьбой последнего незавершенного романа Чарлза Диккенса Тайна Эдвина Друда. Диккенс умер 9 июня 1870 года, до последнего дня он работал над романом Тайна Эдвина Друда, который публиковался отдельными выпусками с апреля по сентябрь 1870 года: три выпуска — к моменту смерти писателя, три, оказавшиеся готовыми в рукописи, — позже. А предполагалось, что весь роман выйдет в двадцати выпусках, Но сверх опубликованного в бумагах покойного писателя не смогли обнаружить ни одной строки, относящейся к этому роману, ни одного черного наброска. То есть роман завершен не был. А ведь Тайна Эдвина Друда — книга с детективным, загадочным сюжетом, сам Диккенс говорил с гордостью, что напал на совершенно новую и очень любопытную идею, которую нелегко будет разгадать, богатую, но трудную для воплощения, считал, что драматизм о самых первых страниц будет непрерывно возрастать…
Но все сюжетные линии, разумеется, сходились к финалу: приготовленную неожиданность, разгадку тайны писатель унес в могилу.
Итак, сперва о Диккенсе. В работе известного английского исследователя начала нынешнего века, бывшего в свое время президентом Диккенсовского общества, Дж.-К. Уолтерса Ключи к роману Диккенса Тайна Эдвина Друда блистательно разработана гипотеза, раскрывающая идею романа. Уолтерс проанализировал роман Диккенса очень тщательно и непредвзято, его гипотеза, основанная на глубокой внутренней логике развития сюжета, позволила ему совершенно естественно открыть приготовленную для читателя неожиданность, его аргументы безупречны и кажутся неопровержимыми. Впрочем, Статья Уолтерса сама по себе так интересна и увлекательна, что я настоятельно советую не знающим ее открыть двадцать седьмой том собрания сочинений Диккенса, в приложении к которому она напечатана полностью.
Итак, тайна романа была раскрыта, роман дописан. Но ведь он тем не менее автором не был окончен, написан лишь до половины — что из того, что добросовестный и вдумчивый исследователь нелегко, но все-таки разгадал его тайну, логически безупречно сконструировал развязку, свел все сюжетные линии и, как некий Кювье, восстановил по одной кости весь скелет! А сам Диккенс, величие которого, конечно же, не в сюжетной изобретательности и зашифрованных неожиданностях? А диккенсовский юмор, любовь и доброта к людям, неужели и это тоже можно сконструировать и разгадать?
Разумеется, нет. Как бы изощренно и тщательно мы ни продолжали анализировать известную нам половину романа об Эдвине Друде привлекая обширный диккенсовский материал из других его произведений, мы голоса его героев не услышим, того, что и как им предстояло сказать во второй половине романа, не узнаем. Но дело здесь не в том, что никакой серьезный исследователь никогда не стал бы и пытаться делать эту обреченную на неуспех работу (она может вдохновить только литературного ремесленника), дело в том, что в конкретном случае и самому Диккенсу голоса его героев словно бы были не так уж и нужны. Диккенс писал детектив, его интересовала тайна, он приготовил неожиданность, он заранее все точно даже не предвидел, а знал! Отсюда так восхищающая Уолтерса законченность, сюжета, замысла, безупречная завершенность; в, этом, наконец, и причина успеха работы Уолтерса: одна только основанная на добросовестном художественном анализе логика и дала исследователю возможность дописать роман такого писателя, как Диккенс.
Внимательный анализ романа дает право утверждать, что все подобранные Диккенсом детали не случайны, служат определенной цели и непременно отыгрываются. Каждое из ружей, развешанных писателем в начале романа, должно было выстрелить в его финале. Это законы жанра, а задача, которую автор себе ставил, была именно в точном следовании этим законам. Исследователю или читателю, у которых судьба похитила вторую половину так увлекшей их книги, остается лишь одно за другим снимать со стен эти ружья и стрелять из них, не огорчаясь и холостыми выстрелами (холостые тоже подброшены специально и потому они тоже неслучайны!), — они означают лишь то, что следующее ружье непременно заряжено!
Сюжет в детективе становится шахматной задачей — перед нами, несомненно, особый жанр — нам предлагают виртуозное мастерство ведения заранее продуманной интриги, блестяще скрываемые неожиданности, узнавания и тому подобное. Такие узнавания немыслимы без точно найденных деталей, несущих чисто сюжетные функции. Деталь сюжета в детективе поворачивает действие, причем на нее не направлен луч света, наоборот, найдя ее, автор тут же стремится возможно тщательнее ее спрятать, окружая деталями действительно случайными, пустыми и никому не нужными, потом он снова и снова как бы ненароком будет обращаться к той детали, она необходима, она движет все действие, но закон жанра требует ее тайны… Так единственное бревно в молевом сплаве держит гигантский, все растущий затор из бревен — найди его, выбей — и вся грохочущая громада разом рухнет…
Речь идет о самой природе жанра, разумеется, живого, зависящего от времени, несомненной специфики и творческой индивидуальности автора. И тем не менее очень интересно, что романы, с которыми предстоит познакомиться читателям этого сборника, несмотря на всю их современность и такое важное, проникающее их нравственное отношение к самому факту преступления, написаны, а вернее сказать, исходят именно из только что рассмотренной классической традиции. Авторы как бы приглашают своего читателя идти тем же путем, что и следователь, фальшивые сигналы и ловушки, которые расставляют сюжеты всех четырех романов, необычайно заманчивы. И коль попадаются в них профессиональные работники милиции и следственных органов, то тем более ловится на них читатель. Но перед нами не просто демонстрация мастерства писателей, работающих в традиции жанра, закручивание сюжета дает возможность увидеть весьма широкую картину жизни и, несмотря на стремительно разворачивающуюся ее панораму и неминуемую при этом поверхностность изображения действительности, позволяет представить себе достаточно определенно бытовой и социальный разрез современной жизни, ставшей плацдармом, на котором разворачивается действие романов.
Это и что-то неуловимо новое в самом облике Варшавы, Праги и Братиславы, во взаимоотношениях меж людьми и в отношении к самому факту преступления, расследованием которого занимаются герои романов, и, что особенно важно, в несомненном контакте, который возникает между героями и читателем, активно сопереживающим им в их деле. Как бы ни были тяжелы и явственны следы войны — в облике городов и судьбах людей, о которых идет речь в романах Пивоварчика, Блахия, Фикера и Вага, еще более несомненны для их читателя изменения, происшедшие в судьбах этих городов и людей за первое послевоенное десятилетие строительства новой жизни. Реалистически точная фиксация, с одной стороны, наследия войны, а с другой — несомненности глубоких социальных преобразований последних лет и придает романам сборника особый колорит — определяет их своеобразие, решаемое по-своему в каждом из романов.
Операция C-L
Загадочный и страшный взрыв в почтовым вагоне, стоивший трех человеческих жизней, превративший в пыль и пепел двадцать миллионов бумажных крон, транспортируемых из Национального банка, — начало романа Эдуарда Фикера Операция C-L — открывает в финале романа преступника, для которого сам факт чудовищности его преступления принципиально обоснован. Его бунт против человеческой нравственности и морали, оправданный, по его мнению, тем, что существует еще более страшное преступление — война, трансформирует его собственную личность, попытка отвечать злом на зло неминуемо оканчивается внутренним поражением, ибо не только не способна зло остановить, но его удесятеряет. Как видите, мысль романа достаточно серьезна и глубока, а меж тем Эдуард Фикер нигде ее не декларирует. Непонятная нормальному человеческому сознанию логика преступления, раскрытие и осмысление которого происходят только в финале, затрудняет работу следствия, новые и новые жертвы — следы, оставляемые преступником, не укладываются в традиционные схемы, и потому путь, которым идет расследование, ведя за собой читателя, вовлекая его в эту работу, приводит к самостоятельному и несомненному осуждению чудовищной позиции преступника.
Эдуард Фикер — известный чешский прозаик, основоположник (вместе с Эмилем Вахеком) современного чешского детектива, не открывает карт до самого финала, но сама логика интриги при всей ее запутанности становится как бы своеобразным художественным компонентом произведения, а ее самостоятельное постижение читателем и ведет к активному пониманию глубоко нравственной мысли романа. Завладев вниманием читателя, пригласив его к раскрытию тайны сюжета, автор идет еще дальше: читатель теперь уже вместе с героями, происходящее с ними перестает быть и для него игрой в раскрытие тайны — это жизнь, в которой не должно быть места злу и безнравственности.
Катастрофа на шоссе
Совсем другой характер преступления в романе Юрая Вага Катастрофа на шоссе, диктующий иной детективный ход, тем не менее открывает все то же столкновение нормального человеческого мышления с ощущениями человека, бьющегося в паутине, из которой у него уже нет сил выбраться, хотя у него и своя собственная логика. Следствие, не учитывающее именно этот кажущийся алогизм, непременно попадает в тупик, ибо все те же фальшивые сигналы и ловушки выдают только логику схематическую, тогда как путь раскрытия истины неотделим от попытки прежде всего понять внутренние субъективные побуждения индивидуальных человеческих поступков личности…
Все четыре включенных в сборник романа при всем отличии самого характера раскрываемого преступления и конкретного жизненного материала, лежащего в основе сюжета, демонстрируют общий ход ведения следствия, в котором, как уже говорилось, участвует и читатель. Это путь вполне традиционный в детективной литературе, герои романа — работники милиции и следственных органов — являют собой не просто разные условно-психологические типы, столкновение которых в сюжете в конечном счете помогает раскрыть истину. Это живые люди, современники, мягкий юмор авторов по отношению к героям, некоторая, словно бы стесняющаяся серьезности разговора, ирония по отношению к жанру порой заставляют даже забывать о нем. Криминалистический гений Карличека в Операции C-L с его, казалось бы, нелогическими прозрениями корректируется вполне четкой работой капитана Калаша, безупречная логика которого порой заводит его просто в тупик. Так же и герои Катастрофы на шоссе — лейтенант Лазинский и капитан Шимчик — люди не просто с различным жизненным опытом, но и с непохожим подходом к одним и тем же явлениям. С другой стороны, полковник в Открытом окне Анджея Пивоварчика, скорее всего, лишь профессионал более высокого класса, чем его сотрудники, из-за своей молодости, некоего легкомыслия и различных индивидуальных качеств бесконечно попадающие в сомнительные ситуации.
Ночное следствие
Очень близок полковнику по характеру и капитан, герой романа Казимежа Блахия Ночное следствие, который также выступает и в роли рассказчика.
Впрочем, на первый взгляд может все-таки показаться, что перед нами традиционные герои детектива и непохожесть их меж собой восходит к их давним предшественникам — скажем, Шерлоку Холмсу и доктору Ватсону, диалог меж которыми, по сути, и движет сюжет в таком классическом детективе; можно искать литературные прототипы героев, вспоминая чудаковатость Эркюля Пуаро или невозмутимую прозаичность Мегрэ. Но это только на первый, поверхностный взгляд, потому что перед нами даже не просто наши современники, но совершенно реальные, укорененные в конкретной действительности люди, жизнь и пафос которых именно в связи с этим очень близки и понятны читателю. Их дело для них никак не хобби и не просто профессиональный долг, они сталкиваются с явлениями настолько чуждыми миру, в котором живут, что борьба с ними становится прежде всего их нравственной обязанностью. Все же остальное, что связано с литературной традицией, укладывается, естественно, в рамки жанра, подчиняясь его специфике и законам и тем не менее выдвигая на первый план совершенно конкретный, сознательно исторический контекст.
Открытое окно
Роман Анджея Пивоварчика Открытое окно кажется порой даже несколько перегруженным материалом, словно бы не имеющим отношения к самой детективной пружине действия: мир филателистов, в который один за другим погружаются герои романа — от наивных простачков до мрачных маньяков и дельцов включительно, — с его удивительными страстями — несомненной питательной средой для мошенничества, приводящего в конечном счете к преступлению. Мир этот завораживает и сбивает с толку не только героев романа — молодого лейтенанта и его самоуверенного и несколько экзальтированного коллегу. Он завораживает и читателя, охотно проглатывающего пустую наживку, уводящую его все дальше от истинного преступника. Читатель уже погружен в это бытие филателистов, в атмосферу полуобменов, полуобманов, сделок, купли-продажи, но в то же время перед ним мир истинного коллекционирования, лихорадки, страсти, которой заболевают чуть ли не все сотрудники Главного управления милиции города Варшавы. Ирония автора — стихия романа Анджея Пивоварчика — по отношению к страстям своих героев своеобразно окрашивает все повествование, в том числе и саму детективную пружину — поиск преступника, открывает героев с неожиданной стороны, рождает к ним симпатию и сочувствие. Так написан у Пивоварчика напичканный идеями Юлек — начальник криминалистической лаборатории, а в романе Эдуарда Фикера уже упоминавшийся лейтенант Карличек с его странностями, самоуглубленностью и несомненным дарованием.
Польский детектив в сборнике представляет и Ночное следствие Казимежа Блахия. Очередное расследование приводит работников следствия в старинный замок. Мрачен замок, мрачны и загадочны его обитатели. Детективная линия сюжета здесь тесно переплетена с исторической: виртуозно распутываемая история старинного рода помогает добраться до истины, выявить преступника.
Напряжение сюжета все время нарастает, и совершенно неожиданно наступает развязка.
Герои романов с которыми познакомится читатель, — не преступники, а те, кто их обезвреживает, и потому так важно, чтобы спутники, которых авторы выбирают читателю в его увлекательном путешествии, вызывали у него несомненную симпатию и интерес, — даже тогда, когда он вслед за ними попадает впросак. Истина дается героям этих романов трудно, но тем она дороже. Тем более, что ловушка может обернуться смертью и для того, кто идет по следу, и для того, кому она была предназначена.
А путешествие, которое предстоит читателю сборника, несомненно, увлекательно и полно неожиданностей, ибо очень уж непрост путь, которым идут Карличек и Калаш, чуть было совсем не впавшие в отчаяние от невозможности связать несоединимые, казалось бы, нити, явно ведущие тем не менее к преступнику; путь, который выбрали лейтенант Лазинский и капитан Шимчик в Катастрофе на шоссе, долго пытавшиеся спасти того, кого спасти уже было невозможно — так глубоко он завяз в своем прошлом; и путь, который избирает капитан, возглавляющий следственную группу, долго и мучительно распутывающий тугой клубок событий в Ночном следствии, и филателистический океан, в котором, кажется, совсем безуспешно барахтаются капитан Глеб и НД, и только вмешательство их шефа-полковника решает в конечном счете дело.
Я не принадлежу к представителям человеческого стада. Жизнь, к счастью, уберегла меня от этого. И это ваша беда, а не моя… Эти слова первой страницы письма, полученного капитаном Калашем — героем романа Операция C-L, — от человека, которого он безуспешно пытался обнаружить и которому с полным основанием приписывает страшные преступления, — хвастливая, дышащая ненавистью и наглостью исповедь. Автор письма убежден в безнаказанности, он грозит и заносится, не понимая, что игра его проиграна уже в самом начале, даже не потому, что рано или поздно он будет разоблачен, а потому, что зло и безнравственность, оправдываемые любыми конкретными и личными соображениями, противоестественны и обречены. В этом смысле героям романов, ведущим борьбу со злом и безнравственностью в обличье хитрого и ловкого противника, обеспечены сочувствие и живой интерес читателя.
Ф. Светов
