В романе Ким Редьярда Киплинга нет и не может быть драматического столкновения идеального и реального уже в силу того, что реальное воплощается не в одном лишь знании Кимом жизни, но и в его службе в разведке. В первом случае ждать какого-либо конфликта в романе приходится не больше, чем в других романах большой дороги. Возможен ли настоящий конфликт между Дон Кихотом и Санчо? Санчо трудно поверить, что ветряные мельницы — великаны, но поддайся он не раз возникающей у него мысли, что хозяин его — сумасшедший, — прощай мечта об обещанном ему губернаторстве! Ведь не сумасшедшие же раздают хлебные должности! И он предпочитает верить словам Дон Кихота, преодолевая свое мужицкое здравомыслие. Да и кто позаботится о Дон Кихоте, если не он, Санчо, нанятый в оруженосцы? Ким с его изворотливостью, ловкостью, знанием жизни помогает идеалисту ламе, и он при нем — нечто большее, чем наивный корыстолюбец Санчо при Дон Кихоте. Он совершенно бескорыстен и служит ламе единственно по законам любви. Есть ли у него свой интерес? Безусловно. Рядом с ламой ему легче выйти на давно влекущий его Великий Колесный Путь, да к тому же он не просто ищет впечатлений, а несет сообщение для полковника-сахиба. Но это лишь та мера личной заинтересованности, без которой становятся вообще необъяснимыми многие человеческие поступки и которую никак не назовешь корыстью. Ким не ждет награды от ламы и если даже принимает деньги от вручившего ему под видом родословной белого жеребца секретное сообщение лошадиного барышника Махбуба Али (тоже агента английской разведки), то не это для него главное. Им движет дух приключения и огромное желание все видеть и знать. Роль челы — ученика святого человека — нравится ему уже своей необычностью, и все же поначалу в нем есть что-то от Санчо. Поиски Реки Стрелы, которыми занят лама (омовение в этой реке, по мнению ламы, очистит человека от всех грехов), не могут не внушить ему мысль, что старик, о котором он так печется, — сумасшедший. Потом, постигнув всю глубину духовности ламы, он уже никогда не повторит этих слов. У ламы свой путь поисков истины, в Англии его назвали бы чудаком и это не звучало бы осуждающе. Чудак — любимый герой английской литературы, в Индии его называют святым. Так думают все. Ким тоже.
И тут вспоминается Дон Кихот. Когда Санчо плачет над умирающим хозяином, он уже понимает, какой благородный и необычный человек уходит из жизни. Он расстается не со своей мечтой о губернаторстве — с ней он расстался давно, — а с человеком, которого любит. Литературное влияние? Нет, скорее общие законы жизни, а тем самым и жанра.
Новый Санчо — Ким — во всем не похож на своего литературного прародителя. Нам заранее сообщили, что он — ирландец, сын английского солдата, сделавшегося потом, подобно одному из героев раннего Киплинга, рядовому Малвени, десятником на железной дороге. Это многое определит в его дальнейшей судьбе: как бы иначе им заинтересовался полк, где некогда служил его отец? И все же перед нами индийский мальчишка. Киму потому так просто выдать себя в случае необходимости за индийца, что он индиец и есть — не только по воспитанию своему, но и по характеру. Он успешно учится в школе, куда его на деньги ламы определили отец Виктор и полковник-сахиб, но все время — и в годы обучения тоже рвется на Великий Колесный Путь, где перед глазами его — подлинная Индия. Полковник Крейтон интересуется Индией потому, что он по природе своей — ученый. Ким — потому, что он принадлежит этой стране.
Да, Эдмонд Уилсон был совершенно прав: в Киме нет прямого драматического конфликта двух борющихся сторон. Но он неправ в другом: в романе большой дороги такого конфликта и быть не может. Он — вне законов этого жанра. Этот конфликт невозможен и из-за взглядов писателя, считавшего английское господство в Индии благом для этой страны. И все же Киму нельзя отказать в одном очень важном признаке драмы. Нет, речь идет не о напряженности действия, хотя в отдельных местах этого романа она достигает большой силы. Белинский, как известно, видел особенность драматической формы в том, что она позволяет каждому герою нести свою правду и до конца ей следовать. М. Бахтин видел в этом же особенность творчества Достоевского, создателя полифонического романа. Таков же Ким. Здесь каждый говорит за себя, здесь нет похожих людей, даже среди тех, кто связан правилами Большой Игры, здесь нет указующего перста автора. В ходе повествования, точнее сказать в ходе жизни, люди меняются, но только так, как может меняться именно этот человек, и тому же Киму, прежде чем стать Другом Всего Мира, надо побывать сперва Дружком Всего Мира, как зовут его на лахорском базаре. Юноша Ким всего лишь реализует возможности, заложенные в характере мальчишки-Кима.