Роман большой дороги

Да, Ким — это роман большой дороги, только написанный неоромантиком, избравшим своими героями людей непривычных для читательского восприятия и поместившим их в среду столь же для читателя непривычную. Что, впрочем, тоже не уводило его от традиции. Герои рыцарских романов жили в волшебном мире. Потом волшебство ушло, но мир приключений остался — мир необычного, неповседневного, и часто эта необычность таилась в герое. Дон Кихот, подлинный рыцарь в душе своей, бродил по реальной Испании. Герой романа большой дороги не обязательно адекватен изображенной в нем жизни, и наибольший художественный эффект обычно извлекается из самого факта такой неадекватности или, во всяком случае, неполной адекватности. Том Джонс шел из реального английского поместья в реальный Лондон XVIII века, и сам он во всем реален, но он благороднее окружающих и, значит, сродни Дон Кихоту. Мистер Пиквик, обладая всеми приметами английского буржуа среднего достатка, — чудак. Он уже поэтому выпадает из реальности, и Сэм Уэллер приставлен к нему, чтобы то возвращать его к ней, то, подобно Санчо Панса, заражаться от хозяина присущими ему (он ведь и сам чудак!) формами чудачества. Мальчик-ирландец, принимаемый всеми за индийца, и тибетский лама, путешествующие по реальной Индии,— тоже донкихотская пара в самых верных традициях романа большой дороги. Но киплинговская реальная Индия — это для европейского читателя тоже своего рода волшебный мир. Так под пером Киплинга создается новая — романтическая — форма старинного жанра. То, чем не заинтересовался английский романтизм начала века, осуществил неоромантик Киплинг.

Неужели Киплингу и впрямь не давалась большая литературная форма? Можно ли в это поверить? Роман большой дороги ведь и есть изначальная большая форма и в этом смысле — большая форма как таковая. Но не следует забывать, что роман большой дороги заметнее всего членится на эпизоды, а потому в каждой своей отдельной части оказывается в чем-то сродни рассказу. Стоит вспомнить: в Англии рассказ стал признанной литературной формой позже, чем в других странах; он в значительной мере вычленился из романа, причем в первую очередь из романа большой дороги. Иными словами, именно эта большая форма и была одним из источников малой формы, но киплинговская индивидуальная писательская биография была иной. Он проделал обратный путь. Один из родоначальников английской новеллы, он пробивался к роману. И раз за разом терпел неудачу. Не абсолютную, но по масштабам своего дарования все-таки неудачу. Настоящего успеха он достиг тогда, когда обратился к той форме романа, которая была внутренне — в силу своей эпизодичности — родни рассказу.

Конечно, опыт, приобретенный в процессе работы над предшествующими романами, не пропал даром, и Ким — нисколько не пикареск в принятом смысле слова. Испанский плутовской роман (он же, как говорилось, роман большой дороги) был образованием очень дробным, полным проходных фигур, редко когда возвращающихся в повествование. В сюжетном отношении пикаpecк объединяла почти исключительно фигура главного героя. Человек шел по жизни, с ним случались то одни приключения, то другие, и так, приобретая все больший жизненный опыт, он приходил к благополучному концу. Последующий роман большой дороги тяготел к сюжетной цельности, лица, показавшиеся сначала эпизодическими, начали возвращаться в повествование, отдельные ниточки — стягиваться в узел. Филдинг со своим дисциплинированным мышлением, столь характерным для людей эпохи просвещения, сознательно к этому стремился. Недаром он назвал Тома Джонса комическим эпосом. И он своего достиг. История Тома Джонса, воспринимаемая нами сейчас как роман большой дороги, тогдашним читателям виделась, напротив, вещью на редкость цельной — они ведь сравнивали Филдинга с теми писателями, которые работали до него, а не с теми, что пришли позднее.

Но единство повествования в Киме возникает не только благодаря хорошо выстроенному сюжету. Этому служит еще одна его сторона, которую Гюго в своем Предисловии к Кромвелю (1831) определил как атмосферу действия. Эта атмосфера действия, разумеется, всегда существовала в литературе, но тот факт, что теоретическим понятием ее сделали именно романтики начала XIX века, отнюдь не случаен. Романтик через атмосферу действия ненавязчиво передает то, что составляет художественные основы этого направления, — местный колорит и исторический колорит. А заодно и свой взгляд на жизнь. Атмосфера действия в результате становится понятием не только художественным, но и опосредованно философским.

Ким, опрометчиво названный автором пикареском, на самом деле таковым не является. Он восходит к пикареску, но, по существу, тяготеет к формам куда более поздним. Он и сюжетно достаточно плотен, и подчинен законам уже новой, не возрожденческой, не просветительской и даже викторианской прозы, а прозы романтической с ее приверженностью к местному и историческому колориту. Ким, следует повторить, написан неоромантиком, поклонником Стивенсона, а местный и исторический колорит подчеркнут необычностью обстановки, ее, если угодно, экзотичностью.