Лига красноголовых

Лига красноголовых — рассказ Артура Конан Дойла о Шерлоке Холмсе.

Однажды осенью я зашел к своему другу, мистеру Шерлоку Холмсу, и застал его беседующим с очень толстым краснощеким джентльменом с огненно-рыжими волосами. Я хотел было удалиться с извинениями, но Холмс втащил меня в комнату и закрыл за мною дверь.

— Вы пришли как нельзя более кстати, — проговорил он.

— Я боялся вам помешать, поскольку вы заняты.

— Да, я занят, и даже очень.

— Я могу подождать в другой комнате.

— Вам незачем уходить. Этот господин, — сказал Холмс своему собеседнику, указывая на меня, — принимал участие в самых моих интересных делах, и я надеюсь, что он будет полезен также и вам, Вильсон.

Толстый джентльмен приподнялся с кресла, кивнул мне головой в знак приветствия и вопросительно взглянул на меня своими живыми, заплывшими от жира глазами.

— Присядьте на диван, — сказал Холмс, усаживаясь в кресло. — Я знаю, милый Ватсон, что вы разделяете мою любовь ко всему необычайному. Так вот, мистер Вильсон посетил меня сегодня утром и начал рассказ, который показался мне очень странным. Может быть, мистер Вильсон, вы будете любезны и повторите свой рассказ. Я прошу вас об этом не только для того, чтобы дать моему другу, доктору Ватсону, возможность выслушать все с начала, но и для того, чтобы узнать из ваших уст мельчайшие подробности этой странной истории. Я чаще всего ориентируюсь при помощи воспоминаний об аналогичных случаях. Но должен признаться, что здесь я столкнулся с фактами, единственными в своем роде.

Толстый клиент гордо выпятил грудь и вытащил из кармана пальто грязную смятую газету. Пока он искал объявление, я смотрел на него, стараясь, по примеру моего друга, вывести какое-нибудь заключение из одежды и вида этого человека.

Мои наблюдения не были особенно успешны. Посетитель показался мне обыкновенным английским купцом, толстым и неповоротливым. На нем были несколько мешковатые серые брюки, не очень опрятный черный сюртук и темный жилет, на котором я заметил тяжелую бронзовую цепочку с привешенным к ней в виде брелока четырехугольным кусочком какого-то металла. Рядом с ним на стуле лежал потертый цилиндр и выцветшее коричневое пальто со смятым бархатным воротником. Несмотря на все мои старания, я не мог найти в этом человеке ничего примечательного, кроме огненно-рыжих волос и выражения глубокого горя и досады, написанного на его лице.

Шерлок Холмс взглянул на меня с улыбкой и покачал головой в ответ на мой вопрошающий взгляд.

— Из моих наблюдений, — сказал он, — я не могу вывести ничего, кроме самых очевидных фактов; мистер Вильсон был некоторое время чернорабочим, нюхает табак, принадлежит к масонскому братству, побывал в Китае и за последнее время очень много писал.

Мистер Вильсон привскочил на стуле и уставился на моего друга, не выпуская из рук газету.

— Скажите, ради бога, как вы все это узнали, мистер Холмс? — спросил он. — Как вы, например, узнали, что я был чернорабочим? А ведь это сущая правда. Я был корабельным плотником.

— Я узнал это по вашим рукам, сэр. Правая ваша рука значительно больше левой. Вы много ею работали, а потому мускулы на ней гораздо сильнее развиты, чем на левой.

— Ну, а почему вы узнали, что я нюхаю табак и принадлежу к масонам?

— Это слишком просто, чтобы стоило объяснять, тем более, что вы, вопреки строгим правилам вашего ордена, носите булавку с изображением циркуля, наугольника и молотка¹.

— Ах, да! Я просто об этом забыл. А как насчет того, что я за последнее время много писал?

— Отчего же у вас правый рукав так лоснится, а на левом вытерта материя на том месте, которым вы опираетесь о стол?

— Ну, а Китай?

— На правой руке, выше кисти, у вас татуировка, изображающая рыбу. Такая татуировка делается только в Китае. Одно время я занимался изучением татуировок и даже писал по этому вопросу. К тому же на цепочке у вас висит китайская монета, что еще более упрощает дело.

Мистер Вильсон громко расхохотался.

— Ну, уж не ожидал! — проговорил он. — Сначала мне показалось, что вы очень умно все определили. А теперь вижу, что ничего особенного тут нет.

— Я начинаю думать, что напрасно объясняю, и что моя скромная репутация может пострадать от излишней откровенности. Вы еще не нашли вашего объявления, мистер Вильсон?

— Вот оно! — сказал Вильсон, тыча в столбец своим красным толстым пальцем. — Нашел! С этого-то и началось все дело. Прочтите, сэр.

Я взял газету и прочел:

«В Лиге рыжеголовых. Согласно завещанию покойного Иезекии Гопкинса из Либенона в Пенсильвании (Северо-Американские Штаты) открывается новая вакансия члена Лиги с жалованьем четыре фунта в неделю за необременительную работу. Кандидатами могут быть все здоровые духом и телом люди с рыжими волосами, старше двадцати одного года. Обращаться лично в понедельник в одиннадцать часов к Дункану Росс, в контору Лиги, Попс-Корт, на Флит-стрит».

— Что бы это могло означать? — заметил я, дважды прочитав необыкновенное объявление.

Холмс тихо засмеялся и заворочался в своем кресле, что с ним случалось в минуты веселья.

— Правда, это не совсем обыденно? — сказал он. — А теперь, мистер Вильсон, расскажите нам про себя и про влияние, какое это объявление оказало на вашу судьбу. А вы, доктор, взгляните, пожалуйста, что это за газета и от какого числа?

— «Morning Chronicle» от 27 апреля 1890 года, ровно два месяца тому назад.

— Отлично! Ну-с, Вильсон!

— Дело было так, как я вам уже рассказывал, мистер Холмс, — сказал Вильсон, обтирая платком лоб. — У меня небольшая ссудная касса на Кобургской площади близ Сити². Дело у меня всегда шло кое-как, а в последние годы я едва зарабатывал на жизнь. Прежде я держал двух помощников, теперь же у меня только один, да и тому мне было бы трудновато платить, но он согласился работать за половину жалованья, чтобы изучить дело.

— Как зовут этого милого юношу? — спросил Шерлок Холмс.

— Его зовут Винцент Спаульдинг, но он уже далеко не юноша. Трудно определить его возраст. Лучшего помощника не отыскать, мистер Холмс. Я отлично знаю, что он мог бы найти более выгодное место и получать вдвое больше. Но если он доволен, то не мне же наводить его на такие мысли. Верно?

— Понятно! Зачем это делать? Вам очень повезло. В наше время не часто случается найти хорошего работника за небольшую плату. Мне кажется, что ваш помощник так же замечателен в своем роде, как и это объявление.

— О, у него есть свои недостатки, — заметил Вильсон. — Он страшно увлекается фотографией. Щелкает камерой, вместо того чтобы развивать свой ум чтением, и то и дело бежит в погреб проявлять свои снимки. Это его главный недостаток. Вообще же он хороший работник, и никаких пороков я у него не замечаю.

— Он еще у вас?

— Да, сэр! У меня в доме только он и четырнадцатилетняя девочка, которая стряпает мне обед и убирает квартиру. Я вдовец, детей у меня никогда не было. Мы втроем ведем очень тихую жизнь, сэр; кое-как сводим концы с концами и платим по счетам. Но это объявление нарушило наш покой. Ровно восемь недель тому назад Спаульдинг пришел с этой газетой в руках и сказал:

«Как бы я хотел быть рыжим!»

«А почему?» — удивился я.

«Потому что открылась вакансия в Лиге рыжеголовых. Какое счастье тому, кто ее получит! Если бы у меня был подходящий цвет волос, устроился бы я в этом гнездышке!»

«А в чем дело?» — спрашиваю я. Ведь я, мистер Холмс, страшный домосед и иногда неделями не переступаю за порог своего дома. Поэтому я мало знаю о том, что творится на белом свете, и рад всяким вестям.

«Вы никогда не слышали об этой Лиге?» — говорит Спаульдинг, широко раскрыв глаза.

«Никогда!»

«Ну, удивляюсь, потому что вы-то как раз могли бы получить это место».

«А что это мне даст?» — спрашиваю я.

«Сотни две в год, и работа очень легкая, к тому же вам даже не пришлось бы отказываться от своего дела».

— Можете себе представить, как я насторожился: дела у меня шли неважно, и лишние две сотни в год мне были бы очень кстати.

«Расскажите мне поподробнее», — попросил я Спаульдинга.

«Вот, посмотрите сами, — говорит он, указывая на это объявление: — «В Лиге рыжеголовых» открылась вакансия, а вот адрес конторы, где вы можете узнать все подробности. Насколько мне известно, Лига была основана американским миллионером Иезекией Гопкинсом, должно быть, каким-то чудаком. У него самого были рыжие волосы, и потому он питал особую симпатию ко всем рыжим; после его смерти выяснилось, что он оставил все свое огромное состояние душеприказчикам с тем, чтобы проценты с капитала шли на обеспечение людей с рыжими волосами. Насколько мне известно, плата отличная, а работа очень легкая».

«Но ведь явятся миллионы рыжих», — говорю я ему.

«Вовсе не так много, как вы думаете, — отвечает Спаульдинг. — Видите ли, приняты могут быть только лондонцы, и только совершеннолетние. Этот американец в юности приехал из Англии и хотел сделать доброе дело для своего родного города. Потом я слышал, что волосы должны быть не просто рыжего цвета, а непременно огненно-рыжие. Вот если бы вы туда обратились, то, наверное, были бы признаны подходящим кандидатом».

— Вы сами видите, господа, что волосы у меня, действительно, огненно-рыжие, и в этом отношении я могу потягаться с кем угодно. По-видимому, Винцент Спаульдинг был в курсе дела и мог быть мне полезен; поэтому я велел ему закрыть ставни и идти со мною. Он очень охотно согласился бросить работу. Мы закрыли лавчонку и отправились по адресу, указанному в объявлении.

Никогда я не увижу ничего подобного, мистер Холмс! С севера, с юга, с запада и с востока шли в Сити рыжие всех оттенков. Улица была забита рыжими, и Попс-Корт имел вид тележки торговца апельсинами. Тут были все оттенки рыжего цвета: оттенок соломы, лимона, апельсина, кирпича, желчи, глины, шерсти ирландского сеттера; но, как говорил Спаульдинг, мало было волос такого яркого, огненного цвета, как мои. Когда я увидел это море собравшихся, я решил было отказаться от попытки, но Спаульдинг и слышать об этом не хотел. Не могу понять, как он это сделал, но он растолкал толпу, протиснулся вместе со мною и втолкнул меня на лестницу, которая вела в контору. На лестнице я увидел два потока людей; одни из них шли наверх, и их лица светились надеждой, другие спускались вниз с разочарованным видом. Мы кое-как пробрались и очутились в конторе.

В конторе стояло два деревянных стула и стол, за которым сидел маленький человек с волосами еще более рыжими, чем мои. Каждому кандидату, входившему в комнату, он говорил несколько слов, причем у каждого находил какой-нибудь недостаток, делавший его непригодным. Оказывалось, что вовсе не легко получить вакансию. Однако, когда подошел наш черед, человек отнесся ко мне гораздо любезнее, чем ко всем остальным, и запер за нами дверь, чтобы поговорить наедине.

«Это мистер. Вильсон, — сказал мой помощник, — он хочет поступить на вакансию, открывшуюся в Лиге».

«О! Он вполне отвечает нашим требованиям, — ответил человек. — Не помню, чтобы мне когда-нибудь случалось встречать такую великолепную шевелюру».

Он отступил на шаг, сдвинул шляпу на ухо и стал так пристально смотреть на мои волосы, что я совсем сконфузился. Затем он внезапно бросился ко мне, крепко сжал мою руку и горячо поздравил с успехом.

«Дальнейшие колебания были бы несправедливы, — сказал он. — Но вы, наверное, извините меня за то, что мне приходится соблюдать все предосторожности».

С этими словами он схватил меня обеими руками за волосы и так их дернул, что я невольно закричал от боли.

«У вас слезы на глазах, — сказал он, — значит, все в порядке. Нам приходится соблюдать большую осторожность, так как нас дважды обманывали, — раз париком, другой раз краской».

Он подошел к окну и во все горло крикнул, что вакансия замещена. Снизу донесся стон разочарования. Собравшиеся там люди разошлись, так что осталось только двое рыжих, — я и управляющий конторой.

«Моя фамилия — Дункан Росс, — сказал он, — и я сам один из тех, кто получает пенсию из фонда, основанного нашим покойным благодетелем. Вы женаты, мистер Вильсон? Есть у вас семья?»

Я ответил, что семьи у меня нет. Лицо его сразу вытянулось.

«Вот как! Это очень жаль, — проговорил он. — Фонд был основан Иезекией Гопкинсом не только для оказания поддержки людям с рыжими волосами, но также для увеличения численности рыжеволосых. Как печально, что вы холостяк!»

У меня тоже вытянулось лицо, мистер Холмс, так как я решил, что вакансии мне не получить. Однако, подумав несколько минут, мой собеседник сказал, что дело можно уладить.

«Будь на вашем месте кто-нибудь другой, это препятствие могло бы оказаться роковым, — сказал он, — но для человека с такими волосами придется сделать исключение. Когда вы расположены приступить к выполнению ваших новых обязанностей?»

«Видите ли, у меня уже есть дело», — сказал я.

«О, об этом не беспокойтесь, — заметил Винцент Спаульдинг, — я могу вас заменить».

«В какие часы я должен работать?»

«С десяти до двух».

— В ссудной кассе, мистер Холмс, посетители бывают больше по вечерам, особенно по четвергам и пятницам накануне получки, так что по утрам я свободен и был не прочь подзаработать.

«Мне эти часы очень удобны, — сказал я. — А какая будет плата?»

«Четыре фунта в неделю».

«А какая работа?»

«Номинальная».

«Что это значит, номинальная?»

«Видите ли, в продолжение условленного времени вы должны находиться в конторе или, по крайней мере, в этом доме. Но если вы уйдете в эти часы, то навсегда потеряете место. В завещании Иезекии Гопкинса это оговорено очень ясно».

«Если речь идет всего о четырех часах в день, то я вполне могу не выходить отсюда», — ответил я.

«Помните, что не принимаются во внимание никакие причины неисполнения этого условия, — продолжал Дункан Росс, — ни болезнь, ни дела, ни что бы то ни было другое».

«А что я должен делать?»

«Переписывать «Британскую Энциклопедию». Вон там в шкафу лежит первый том. Вы должны приносить свою бумагу, перья и чернила; мы же даем стол и стул. Можете вы приступить к работе завтра?»

«Конечно», — ответил я.

«В таком случае, прощайте, Вильсон, и позвольте мне еще раз поздравить вас с достигнутым вами высоким положением».

Он с поклоном проводил меня до двери, и я отправился домой с моим помощником. Я не знал, что делать от радости.

Весь день я обдумывал это дело, но к вечеру пришел в уныние, так как решил про себя, что это либо мистификация, либо мошенничество, цели которого мне непонятны. Винцент Спаульдинг изо всех сил старался меня развеселить, но, ложась спать, я дал себе слово бросить эту затею. Однако на следующее утро я решил посмотреть, что из этого всего выйдет, купил бутылочку чернил, взял гусиное перо, семь листов бумаги и отправился в контору Лиги.

К великому моему изумлению и восторгу все было в полном порядке: для меня был приготовлен стол, и мистер Дункан Росс был уже на месте, чтобы видеть, как я примусь за дело. Он сказал, что я должен начать с буквы «А», и вышел из комнаты, но время от времени заходил узнать, как у меня подвигается работа. В два часа он простился со мною, наговорил мне кучу комплиментов по поводу того, что я так много успел, и запер за мною дверь конторы.

Так продолжалось изо дня в день, мистер Холмс, а в субботу пришел управляющий и выложил мне четыре золотых соверена за неделю. То же самое было и в следующие две недели. Я каждое утро в десять часов являлся в контору, а в два часа уходил домой. Мало-помалу Дункан Росс стал заходить реже, а затем и совсем перестал бывать в конторе. Но, само собою разумеется, я не решался ни на одно мгновенье выйти из комнаты, так как он мог зайти в любую минуту, а работа была слишком выгодна, чтобы ею рисковать.

Так прошло два месяца, и я успел переписать множество статей об «Аббатах», «Архитектуре», «Аттике» и т. п. и надеялся, что при прилежании скоро смогу перейти к букве «Б». Я извел немало денег на бумагу и заполнил почти целую полку исписанными мною листами. И вдруг это дело внезапно… кончилось…

— Кончилось?

— Да, сэр! И не раньше и не позже, чем сегодня утром. Я, как всегда, явился на работу к десяти часам, но дверь конторы была заперта на замок, а повыше красовался прибитый гвоздиком четырехугольный кусочек картона. Вот он. Можете сами прочесть, что тут написано.

Он протянул кусок картона величиною с записную книжку. На нем было написано: «Лига рыжеголовых прекратила существование 9 октября 1890 года».

Шерлок Холмс взглянул на это краткое объявление, на огорченное лицо человека, передавшего его нам, и комическая сторона этого приключения заставила нас обоих громко расхохотаться.

— Не вижу, что тут такого смешного! — крикнул наш клиент, вспыхнув до корней своих огненных волос. — Если вы не можете придумать ничего лучшего, как потешаться надо мною, то я могу пойти в другое место.

— Нет, нет! — крикнул Холмс, усаживая его снова на стул. — Я ни за что не соглашусь упустить ваше дело.

Оно представляет совсем особый интерес. Но, простите, в нем есть что-то смешное! Скажите, что же вы сделали, увидя на двери это объявление?

— Я был так поражен, сэр, что не знал, с чего мне начать. Затем я обошел все соседние конторы, но, как оказалось, никто не понимал, о чем я расспрашиваю. Наконец, я пошел к домовладельцу, живущему в нижнем этаже, и спросил его, не может ли он мне сказать, куда девалась «Лига рыжеголовых»? Он ответил, что никогда не слышал о подобном обществе. Когда я спросил его, кто такой мистер Дункан Росс, он ответил, что впервые слышит это имя.

«Но как так, — говорю я, — ведь это джентльмен из четвертого номера!» «Как, рыжий?» «Да, рыжий».

«О, так ведь это Вилльям Моррис. Он адвокат и нанял у меня комнату на время, пока ремонтируется его помещение. Он переехал к себе вчера».

«Где я могу его найти?»

«В его новой квартире».

Он сказал мне адрес. Вот он: номер 17, улица Короля Эдуарда, близ собора Св. Павла.

Я отправился по этому адресу, мистер Холмс, но там оказалась фабрика каких-то трикотажных изделий, и никто не слышал ни о мистере Вилльяме Моррисе, ни о мистере Дункане Россе.

— Что же вы сделали, узнав это?

— Я пошел домой на Кобургскую площадь и стал советоваться с моим помощником. Он тоже ничем не мог мне помочь. Он только сказал, что через некоторое время я получу объяснение по почте. Но мне этого недостаточно, мистер Холмс. Я не хочу без борьбы потерять такое место; а так как я слышал, что вы не отказываете бедным людям, нуждающимся в совете, то я и пришел к вам.

— И очень правильно поступили, — сказал Холмс. — Ваше дело очень меня заинтересовало, и я рад им заняться. Я думаю, что оно серьезнее, чем может показаться с первого взгляда.

— Еще бы не серьезное! — воскликнул мистер Вильсон. — Шутка ли! Я потерял четыре фунта в неделю!

— Что касается лично вас, то, по-моему, вам нечего жаловаться на эту необыкновенную лигу, — заметил Холмс, — напротив, вы, насколько я понимаю, разбогатели на тридцать фунтов, не говоря уже о подробных сведениях, которые вы приобрели обо всех предметах, начинающихся с буквы «А». Вы ничего от этого не потеряли.

— Нет, сэр! Но мне бы хотелось узнать, что это были за люди и почему они сыграли со мною такую шутку. Это была для них дорогостоящая шутка, так как она обошлась им в тридцать фунтов.

— Мы постараемся все это выяснить. А для начала позвольте предложить вам два вопроса. Как долго служил у вас помощник, указавший вам на объявление?

— До того времени он служил у меня около месяца.

— Как он к вам попал?

— По объявлению.

— По этому объявлению явился он один?

— Нет, желающих была целая дюжина.

— Почему вы остановили выбор на нем?

— Потому что он расторопен и согласился на небольшое жалованье.

— В сущности, на половинное жалованье?

— Как он выглядит, этот Винцент Спаульдинг?

— Небольшого роста, коренаст, очень живой; ни усов, ни бороды, хотя ему около тридцати лет. У него на лбу белое пятно от ожога кислотой.

Холмс привстал с кресла, — он был очень возбужден.

— Я так и думал! — проговорил он. — Вы не замечали у него в ушах дырочек для серег?

— Да, сэр. Он рассказывал мне, что какая-то цыганка проколола ему уши, когда он еще был малышом.

— Гм! — Холмс в глубоком раздумье снова опустился в кресло. — Он еще у вас?

— О, да, сэр. Я только что с ним расстался.

— А как шли дела во время ваших занятий в конторе Лиги?

— Грех пожаловаться, сэр. По утрам у нас вообще не бывает много работы.

— Довольно, мистер Вильсон. Денька через два, а то и раньше, я буду иметь удовольствие высказать вам свое мнение насчет вашего дела. Сегодня суббота, надеюсь, что к понедельнику я приду к какому-нибудь выводу.

— Ну-с, Ватсон, — заметил Холмс, когда наш посетитель ушел, — что вы думаете по этому поводу?

— Ничего не думаю, — откровенно признался я. — Это очень загадочное дело.

— Вы знаете, как общее правило, дело тем проще, чем загадочнее оно кажется на первый взгляд. Однако с этим делом надо торопиться.

— Что вы намерены делать?

— Во-первых, покурю. Эта задача потребует трех трубок, и я прошу вас не говорить со мной пять-десять минут.

Он свернулся в кресле, подняв худые колени к ястребиному носу. Его черная глиняная трубка напоминала клюв какой-то странной птицы. Я думал было, что он заснул, и сам начал клевать носом, как вдруг он вскочил с видом человека, принявшего какое-то решение.

— Сарасатэ³ играет сегодня в Джэмс-Холле. Надевайте шляпу и едем. Сначала я пройдусь по Сити. По дороге мы можем где-нибудь поесть. Ну, идем!

Мы проехали подземной дорогой до Ольдерсгет и, пройдя несколько кварталов, очутились на Саксен-Кобургской площади, месте действия странной истории, о которой слышали утром. С четырех сторон грязные двухэтажные дома замыкали небольшое, обнесенное решеткой пространство, — поросшую сорной травой лужайку и несколько лавровых деревьев. Три золотые шара и темная вывеска с именем: «Джобез Вильсон» указали нам вход в ссудную кассу нашего рыжего клиента.

Шерлок Холмс остановился перед домом и стал внимательно его осматривать. Его глаза блестели под прищуренными веками. Он медленно прошелся взад и вперед по улице, не спуская глаз с дома; наконец, он вернулся обратно к дому с шарами, сильно ударил раза два-три палкой по тротуару, подошел к двери и постучался. Ему тотчас же открыл молодой человек с чисто выбритым смышленым лицом и попросил войти.

— Благодарю вас, — сказал Холмс, — я только хотел спросить, как пройти отсюда к Стрэнду.

— Третья улица направо, четвертая налево, — быстро ответил помощник Вильсона и закрыл дверь.

— Ловкий малый, — заметил Холмс, когда мы отошли от лома. — По-моему, он занимает в Лондоне четвертое место по ловкости и третье по смелости. Я кое-что о нем знаю.

— Очевидно, помощник Вильсона играет большую роль в тайне «Лиги рыжеголовых». Я уверен, что вы зашли спросить про дорогу только для того, чтобы его повидать.

— Не его самого.

— А что же?

— Коленки его брюк.

— Ну, и что же вы увидели?

— То, что я ожидал.

— Зачем вы стучали палкой по тротуару?

— Милый доктор, теперь надо заниматься наблюдениями, а не разговорами. Мы — шпионы в неприятельской стране. Мы получили некоторые данные о Саксен-Кобургской площади. Остается заняться исследованием прилегающих к ней улиц.

Когда мы отошли от площади, мы попали в другой мир, настолько же не похожий на эти задворки, как не похожа картина на оборотную свою сторону. Перед нами была одна из главных артерий Сити, ведущая из северной части города в западную. Мостовая была запружена непрерывным потоком экипажей и фур, а тротуары были черны от роя прохожих. Глядя на ряды великолепных магазинов и величавых банков, трудно было себе представить, что задней своей стороной эти дома выходят на унылую, пустынную площадь, которую мы только что покинули.

— Давайте-ка посмотрим, — сказал Холмс, останавливаясь на углу и окидывая взглядом всю улицу. — Мне хочется хорошо запомнить расположение домов. Знание Лондона — это мой конек. Вот дом Мортимера, табачная лавочка, газетный ларек, Кобургское отделение городского и пригородного банка, вегетарианский ресторан и депо экипажной фабрики. Ну, а теперь, доктор, мы сделали свое дело и можем развлечься. Съедим по бутерброду, выпьем по чашке кофе, а затем отправимся в страну музыки, где нет рыжих клиентов, надоедающих своими головоломными делами.

Во время концерта Холмс сидел в состоянии полного блаженства.

— Вам, наверно, хочется домой, доктор? — спросил он, когда мы вышли на улицу.

— Да.

— А мне придется позаняться еще несколько часов Кобургской площадью. Дело серьезное. Задумано большое преступление. Но я имею основание полагать, что мне удастся его предотвратить. Жаль только, что сегодня суббота, это осложняет дело. Сегодня вечером мне нужна будет ваша помощь.

— В котором часу?

— Часов в десять.

— В десять я буду у вас.

— Отлично! И знаете что, доктор? Дело может оказаться несколько опасным, поэтому на всякий случай прихватите с собой револьвер.

Он махнул мне рукою в знак приветствия, повернулся и мгновенно исчез в толпе.

По пути домой я обдумывал все, начиная с загадочной истории рыжего переписчика энциклопедии, кончая нашим посещением Кобургской площади и многозначительными словами, сказанными мне на прощанье. Что за ночная экспедиция? Почему я должен быть вооружен? Куда мы отправимся и что будем делать? Холмс намекнул, что безбородый помощник Вильсона опасный человек. Я тщетно пытался найти разгадку и решил не думать об этом до вечера, когда все выяснится.

В четверть десятого я вышел из дому и прошел парком и Оксфордской улицей до Бейкер-стрит. У подъезда стояло два экипажа. В коридоре я услышал доносившийся из комнат шум голосов. Войдя в гостиную, я застал Холмса в оживленной беседе с двумя людьми; в одном из них я признал Питера Джонса, полицейского агента; другой был длинный тощий человек с печальным лицом; на нем был очень блестящий цилиндр и удручающе приличный фрак.

— Ага! Вот мы и все в сборе, — сказал Холмс, застегивая куртку и снимая со стены арапник.

— Ватсон, вы, должно быть, знакомы с мистером Джонсом? Позвольте мне представить вас мистеру Мерриуэзеру: он тоже примет участие в нашей ночной экспедиции.

— Как видите, мы опять отправляемся на охоту, — сказал Джонс. — Наш друг удивительно умеет устраивать облаву.

— Только бы наша охота не кончилась какой-нибудь уткой, — угрюмо проговорил мистер Мерриуэзер.

— Можете положиться на мистера Холмса, сэр, — свысока сказал полицейский. — У него, если мне позволено высказаться, свои методы; они, по-моему, несколько слишком теоретичны и фантастичны, но в общем у него есть жилка сыщика…

— Ну, уж если вы это говорите, мистер Джонс, так значит так и есть, — почтительно сказал незнакомец. — Но, признаюсь, мне недостает роббера⁴. За двадцать семь лет это у меня первый субботний вечер без роббера.

— Вы убедитесь, что сегодня ставка выше, чем за всю вашу жизнь, а игра предстоит азартная, — заметил Шерлок Холмс. — Для вас, мистер Мерриуэзер, на карту поставлено тридцать тысяч фунтов, а для вас, Джонс, — поимка человека, которого вы так давно жаждете поймать.

— Джон Клей — убийца, вор, злостный банкрот, подделыватель векселей, — сказал Джонс. — Он еще совсем молод, мистер Мерриуэзер, но он заткнет за пояс всех мошенников Лондона, и я охотнее надену мои браслеты на него, чем на любого другого преступника. Молодой Джон Клей удивительный человек. Его дед был герцогом, а сам он учился и в Итоне⁵ и в Оксфорде. Он необычайно изворотлив, и хотя мы на каждом шагу наталкивались на его следы, самого его нам никак не удавалось поймать. Я годами слежу за ним, но никогда не видел его.

— Надеюсь, что сегодня вечером буду иметь удовольствие представить его вам, — сказал Холмс. — Мне тоже раза два приходилось иметь дело с Джоном Клей, и я вполне согласен с вами, что он самый выдающийся представитель профессии преступников. Однако уже больше десяти часов, и нам пора отправляться. Вы двое садитесь в первый кэб, а мы с Ватсоном сядем во второй.

Шерлок Холмс мало разговаривал во время длинного пути. Мы миновали бесчисленные освещенные газом улицы и, наконец, выехали на Феррингтон-стрит.

— Теперь развязка наступит очень скоро, — сказал мой друг. — Мерриуэзер — председатель правления одного из банков и лично заинтересован в этом деле. Я счел нужным взять с собою Джонса. Он не плохой малый, хотя в своем деле круглый дурак. У него есть отличное качество — храбр, как бульдог, а если уж кого поймает, то вцепится мертвой хваткой. Вот мы и приехали!

Мы снова очутились на той же оживленной улице, на которой были утром. Мы отпустили кэбы и, следуя за мистером Мерриуэзером, по узкому проходу достигли боковой двери, которую он нам открыл. Мы вошли в маленький коридорчик, заканчивавшийся массивной железной дверью. Дверь отворилась, и по ступенькам витой каменной лестницы мы спустились к другой такой же двери. Мистер Мерриуэзер остановился, зажег фонарь и по темному коридору, наполненному запахом сырой земли, повел нас к третьей двери, которую он отпер. Мы оказались в громадном подвале или погребе, уставленном плетеными корзинами, массивными ящиками и сундуками.

— Ну, сверху-то вы неприступны, — заметил Холмс, подымая фонарь и оглядывая помещение.

— Да, и снизу также, — ответил мистер Мерриуэзер. ударяя палкой по плитам пола. — Но что же это?! Какой странный, глухой звук! — проговорил он с изумлением.

— Я попрошу вас быть спокойнее, — сурово сказал Холмс. — Вы и так уже подвергли большому риску успех нашей экспедиции. Будьте добры, присядьте на один из сундуков и ни во что не вмешивайтесь.

Мистер Мерриуэзер с обиженным видом уселся на плетеную корзину, а Холмс стал на колени и при свете фонаря начал рассматривать через увеличительное стекло трещины между плитами.

Несколько секунд спустя он вскочил на ноги и положил лупу в карман.

— У нас еще целый час времени, — сказал он, — так как они не могут приняться за дело, пока наш простак Вильсон не уснет мирным сном. Но тогда они не станут терять ни минуты. Вы, вероятно, уже догадались, доктор, что мы находимся в подвале отделения одного из крупнейших лондонских банков. Мистер Мерриуэзер — председатель правления этого банка и объяснит вам, почему этот погреб в данный момент представляет особый интерес для самых смелых преступников Лондона.

— Дело касается нашего французского золота, — шепнул мне председатель правления. — Мы получили уже несколько предупреждений о готовящихся покушениях.

— Вашего французского золота?

— Да, несколько месяцев тому назад нам понадобилось усилить наши денежные средства, и мы заняли во Французском банке тридцать тысяч наполеондоров⁶. Стало известно, что нам не пришлось использовать этих денег и что они так и остались лежать нераспакованными в этом погребе. В корзине, на которой я сижу, лежат две тысячи луидоров. Обыкновенно мы не держим в отделении такого количества звонкой монеты, и потому наши директора беспокоятся насчет сохранности этих денег.

— И имеют полное на то основание, — заметил Холмс. — Ну, а теперь пора нам выработать план действий. Я думаю, что через час с делом будет покончено. А пока что, мистер Мерриуэзер, придется прикрыть фонарь.

— И сидеть в темноте?

— Боюсь, что да. Я захватил с собою карты; я думал, что нас как раз четверо, и вы сможете сыграть ваш субботний роббер. Но, я вижу теперь, что приготовления противника настолько подвинулись, что он может заметить наш свет. Это отчаянные головорезы, и хотя мы нападем на них врасплох, их все-таки следует остерегаться. Я стану за этой корзиной, а вы спрячьтесь за теми ящиками. Когда я наведу на них свет фонаря, немедленно окружайте их. Если они вздумают стрелять, не стесняйтесь их прикончить, Ватсон.

Я взвел курок своего револьвера и положил оружие на деревянный ящик, за которым притаился. Холмс прикрыл фонарь, и мы очутились в полнейшей темноте. Только запах горячего металла напоминал нам, что свет не погас и может загореться в любое мгновенье.

— У них только один выход, — шепнул Холмс, — через лом на Саксен-Кобургскую площадь. Надеюсь, вы исполнили мою просьбу, Джонс?

— Конечно, сэр. У входной двери дежурит инспектор с двумя полицейскими.

— Ну, значит, все щели наглухо закрыты. А теперь будем молчать и ждать.

Как долго тянулось время! Впоследствии выяснилось, что мы ждали только час с четвертью, но тогда мне казалось, что ночь уже приходит к концу, и скоро займется заря. С моего места за ящиком мне были видны плиты пола. Внезапно я заметил скользнувший по ним луч света.

Сначала свет скользнул, как беглая искра, потом искра стала длиннее и превратилась в желтую полосу. Затем внезапно в открывшемся отверстии показалась белая, почти женская рука; рука эта стала ощупывать плиты вокруг того места, через которое проникал свет. Минуты две она виднелась из-под пола, затем исчезла так же внезапно, как и появилась. Снова стало темно, только между плитами продолжал мерцать слабый свет. Однако рука исчезла только на мгновенье. Неожиданно одна из белых плит поднялась и перевернулась с резким шумом; образовалось огромное четырехугольное отверстие, через которое ворвался яркий свет фонаря. Затем выглянуло молодое лицо с правильными чертами. Человек внимательно огляделся, подтянулся на руках и уперся коленом о край отверстия. Через мгновение он уже помогал подняться товарищу, бледному малому с копной ярко-рыжих волос, такому же проворному и ловкому, как он сам.

— Путь свободен, — прошептал он.

— У тебя зубило в мешке?.. О, черт возьми! Прыгай назад, Арчи! Прыгай живее, а я уж буду отвечать!

Шерлок Холмс выскочил из своей засады и схватил бандита за шиворот. Сообщник прыгнул обратно, и я слышал, как треснуло сукно его одежды, когда Джонс вцепился в полы его сюртука. Луч света осветил револьвер в руке преступника, но Холмс ударил его арапником по руке, и револьвер с шумом упал на каменный пол.

— Все это напрасно, Джон Клей, — любезно сказал Холмс. — На этот раз вам не повезло.

— Вижу, что не повезло, — с величайшим хладнокровием ответил молодой человек. — Кажется, мой товарищ ускользнул, хотя у вас в руках остались полы его сюртука.

— У дверей его ждут трое, — сказал Холмс.

— О, вот как! Оказывается, вы все отлично подготовили. Остается только поздравить вас.

— Позвольте и мне в свою очередь вас поздравить, — ответил Холмс. — Ваша идея с Лигой рыжеголовых очень оригинальна и остроумна.

— Сейчас увидите своего приятеля, — сказал Джонс. — Он лучше меня умеет прыгать в дыры. Погодите только, пока я надену вам наручники.

— Пожалуйста, не трогайте меня своими грязными руками, — сказал наш пленник, когда на его запястьях зазвенели наручники. — Вы, быть может, не знаете, что в моих жилах течет королевская кровь. Потрудитесь называть меня «сэр» и прибавлять «пожалуйста», обращаясь ко мне.

— Отлично, — насмешливо ответил Джонс, пристально вглядываясь в него. — Итак, сэр, не угодно ли вам подняться наверх? Там мы можем найти кэб, чтобы отвезти ваше высочество в полицейскую часть.

— Вот так лучше, — спокойно заметил Джон Клей. Он вежливо, с чувством собственного достоинства поклонился и спокойно вышел с Джонсом.

— Я просто не знаю, чем и как наш банк может отблагодарить вас, мистер Холмс, — сказал мистер Мерриуэзер, когда мы вышли из погреба. — Нет сомнения в том, что вам удалось обнаружить и предотвратить одну из самых смелых попыток ограбить банк.

— У меня свои маленькие счеты с мистером Джоном Клей, — сказал Холмс. — По этому делу у меня были небольшие затраты, которые, надеюсь, банк мне возместит, но, во всяком случае, я щедро вознагражден тем, что испытал единственное в своем роде приключение и слышал замечательный рассказ о «Лиге рыжеголовых».

— Видите, Ватсон, — говорил мне Холмс, когда мы рано утром сидели с ним на Бейкер-стрит за стаканом виски с содой. — С самого начала было ясно, что несколько фантастическое объявление насчет «Лиги» имело целью на некоторое время удалить из дома этого не слишком умного владельца ссудной конторы. Это был странный способ, но лучшего нельзя было придумать. Изобретательному Клею, по-видимому, пришла мысль воспользоваться цветом волос своего сообщника; четырех фунтов в неделю было достаточно, чтобы поймать Вильсона на удочку. Что значит эта сумма для людей, ведущих крупную игру? Они поместили объявление, один мошенник открыл временную контору, другой уговорил Вильсона явиться по объявлению. Таким образом, им удавалось ежедневно на несколько часов удалять его из дому. Как только я услышал, что Спаульдинг согласился служить за половинное жалованье, я сразу же догадался, что у этого человека есть веские причины добиваться места у Вильсона.

— Но как вы могли понять, каковы эти причины?

— Если бы в доме была женщина, я заподозрил бы простую любовную интригу. Но в данном случае об этом не могло быть речи. Дело у Вильсона довольно жалкое, и в доме нет ничего такого, что бы могло оправдать столь сложные приготовления и значительные расходы. Значит, причину надо было искать вне дома. Что же это могло быть? Я вспомнил о страсти Спаульдинга к фотографированию и о том, что он часто убегает в погреб. Погреб! Я нащупал ключ к этой загадочной истории. Тогда я навел справки о таинственном незнакомце и узнал, что имею дело с одним из самых хладнокровных и дерзких преступников Лондона. Ежедневно, по нескольку часов он что-то делает в погребе, и это продолжается два месяца. Что же это могло быть? Оставалось одно только предположение, — он роет подкоп под какое-то здание.

Вот к каким выводам я пришел к моменту, когда мы очутились на месте действия. Вас удивило, что я стал стучать палкой по мостовой. Мне хотелось установить, где проходит подкоп, — перед домом или позади. Оказалось, что перед домом подкопа не было. Тогда я позвонил, и, как я и рассчитывал, мне отворил приказчик Вильсона. Между нами и раньше бывали стычки, но мы никогда не видели друг друга в глаза. Впрочем, я почти не взглянул ему в лицо. Мне нужно было видеть его брюки. Вероятно, вы тоже заметили, как они были смяты и вытерты на коленках. Они свидетельствовали о долгих часах работы на коленях. Оставалось только установить, зачем понадобился подкоп. Я зашел за угол и увидел, что здание «Городского и пригородного банка» выходит задней своей стороной к дому Вильсона; я убедился, что нашел разгадку всего этого дела. Когда вы поехали домой, я зашел в Скотлэнд-Ярд и к председателю правления банка. Результаты этого всего вы видели.

— А почему вы решили, что они собираются произвести покушение как раз сегодня? — спросил я.

— Они закрыли контору «Лиги», — значит, они уже не нуждаются в отсутствии мистера Вильсона, — иными словами, им удалось закончить свой подкоп. Но им было необходимо возможно скорее воспользоваться подкопом, так как его могли обнаружить или банк мог взять из подвала деньги. Самый удобный для них день — суббота, потому что до понедельника они имеют двое суток для побега. Вот почему я ожидал, что покушение будет произведено именно в эту ночь.

— Ваше рассуждение приводит меня в восторг! — воскликнул я в непритворном восхищении. — Такая длинная цепь, а между тем каждое ее звено не вызывает никаких сомнений. Вы истинный благодетель рода человеческого.

Холмс пожал плечами.

— Может быть, я действительно приношу кое-какую пользу, — заметил он. — «Человек — ничто, его дело — все», как Густав Флобер⁷ писал Жорж Санд.