Джон Латтери найден – третья глава из романа А. Э. В. Мейсона «Бегущая вода».
Спасательная партия поднималась вверх ровным шагом. Надо было беречь силы для снежных высот, но в то же время они не останавливались. Вереница людей неустанно сворачивала, то налево, то направо, зигзагом, лесистыми тропинками. Зигзаги стали удлиняться, деревья редели, они выходили на большое плоскогорье, у подножия вершин, и остановились у горной гостинцы, стоявшей прямо над Шамони. Настал вечер, туманы ползли под ними вдоль горных склонов и закрывали всю долину.
– Тут мы остановимся, – сказал Мишель Ревалью. – Если мы выйдем в полночь, будем на леднике к рассвету. В темноте мы не можем обыскивать ледник Нантильон.
Чейн неохотно согласился. Он предпочел бы двинуться дальше, так как мысли заглушало только однообразие маршировки. Он все еще не мог поверить, что его друг, Джон Латтери, с его умением и его опытом, мог поскользнуться на ледяных ступеньках, как первый попавшийся турист. Мишель, с другой стороны, не хотел верить, что он упал с верхних скал Блетьер. Из этих двух нежеланий верить возникла надежда: а вдруг Латтери и его проводник живы и только находятся на каком-нибудь опасном уступе? Правда, они там уже были две ночи. Но Латтери был сильный, выносливый человек.
Прислуга из шале позвала его обедать. Чейн заставил себя поесть и снова вышел на площадку. Мишель Ревалью, выйдя из дома проводников, встал рядом с ним в темноте, не говоря ничего, так как сочувствие научило его быть молчаливым.
– Я так рад, Мишель, что мы ждем здесь, раз уж приходиться ждать, – сказал Чейн.
– Это новое шале, мосье. Оно было построено без вас.
– Да, и поэтому с ним не связано никаких воспоминаний! Его голые белые стены не напоминают мне никаких веселых ночей накануне нового восхождения, когда он и я сидели и разговаривали о планах на завтрашний день…
Слова умолкли. Чейн облокотился на деревянные перила. Туман в долине рассеялся, звезды сияли на черном небе та ярко, как я ясную зимнюю ночь, и от всего горного амфитеатра, полукругом раскинувшегося за ними, не было видно ничего. Холодный ветер дул с востока, и Чейн вздрогнул.
– Вам холодно, мосье? – спросил Мишель. – Это ваша первая ночь в горах?
– Нет, мне не холодно, – ответил Чейн тихим, спокойным голосом. – Но я думаю о том, какой смертельный холод сейчас в темноте, на скалах Блетьер.
Мишель ответил ему таким же голосом; на этом открытом, широком плоскогорье они оба говорили, ка в комнате больного.
– За ваше отсутствие, мосье, три человека провели ночь без пищи на ледяном склоне позади нас, около пика Плана, не ниже скал Блетьер. Никто из них не пострадал.
– Я знаю, я об этом читал, – сказал Чейн. Но это мало его утешило.
Мишель вынул трубку из кармана. На мгновение лицо его осветилось красным блеском. Его возраст сказался при этом и больше поразил Чейна, чем на платформе Шамони. Морщины углубились, старый юмор и живость исчезли, лицо стало неодухотворенной застывшей маской. Спичка погасла.
Чейн стал смотреть вниз. Огни Шамони ярко светили глубоко внизу. Он стал разглядывать их, и они приняли определённую форму. Он приподнялся и, показывая на них одной рукой, сказал испуганным шепотом:
– Мишель, вы это видите? Видите?
Главная улица проходила прямой линией через городок; под прямым углом ее пересекала другая улица, шедшая от церкви за рекой. До этих двух главных улиц огни горели всего ярче, и перед глазами Чейна в глубине долины светился большой золотой крест. Он выделялся все отчетливее, пока Чейн всматривался.
– Вы видите это, Мишель?
– Да. Но это бывает каждый вечер. Те три человека на пике Плана видели этот крест всю ночь. Это не плохая примета. Если вы ищете приметы, есть и лучшая.
Чейн быстро повернулся к Мишелю.
– Когда мы выходили из отеля, – продолжал проводник, – с вами заговорила молодая девушка с очень милым и нежным лицом. Наверное, она сказала что вам будут сопутствовать ее молитвы.
– Нет, Мишель, – ответил Чейн, и хотя было темно, Мишель знал, что он улыбается. – Она не обещала мне своих молитв. Она просто сказала: «Мне так жаль».
Мишель Ревалью помолчал некоторое время, потом заговорил, и в его голосе как будто звучала нотка зависти.
– Что же, и это нечто, мосье. Вы были так одиноки сегодня вечером. Вы вернулись после многих лет, полный надежд и планов, а застали разочарование. Надежды не оправдались, не так ли? Так вот, мосье, я тоже одинокий и при этом старый человек, который уже никак не может избавиться от одиночества. Я скажу вам: хорошо, что есть там внизу эта девушка с нежным и милым лицом, которой жаль вас, которая, может быть, сейчас смотрит наверх из этих огней в ту темноту, где мы стоим.
Но Чейн как будто его не слышал. Мишель, вытряхнув трубку, сказал:
– Лучше ложитесь. Нам предстоит долгий день, – и направился к дому проводников.
Но Чейн не мог заснуть. Надежды и сомнения боролись в нем слишком сильно. В полночь Мишель постучал в его дверь. Чейн встал, надел сапоги и позавтракал. В половине первого спасательная партия вышла в путь, по крутой тропе среди каменного моря, при свете одного фонаря. Было еще темно, когда они подошли к краю ледника. Они сели и стали ждать. На востоке скоро занялась заря, в слабом свете стали видны горы. Мишель задул фонарь, туманные фигуры проводников стали ярче обрисовываться, утро молчаливо встало над миром. Проводники двинулись на ледник и рассеялись по нему в розысках.
– Видите, мосье, сейчас очень мало снега, – сказал Мишель, вырубая ступени во льду.
– Да, но из этого не следует, что он поскользнулся, – горячо возразил Чейн, которому такое предположение казалось обидным для его друга.
Они медленно передвигались по белому ледяному склону, разыскивая ступеньки, которые обрывались бы над трещиной. Они поравнялись с нижним краем большого скалистого выступа, поднимавшегося надо льдом и разделявшего ледник на две части. Этот выступ был естественной тропой, и проводники быстро пошли по нему. Достигнув верхней части выступа, они снова рассеялись по нему, связавшись верёвками по двое. Слева от них был утес Шармоза, справа – скалы Блетьер. Они подвигались вперед около часа, вырубая ступени в крутых местах, как вдруг из середины ледника раздался крик: кто-то из проводников завидел что-то темное на льду.
Чейн окликнул Мишеля Ревалью, и они поспешно стали вырубать ступени по направлению к этому предмету.
– Осторожней, мосье, – крикнул Мишель.
Чейн не обращал внимания. Он обогнал проводника и двинулся вперед. Он теперь уже видел, что это был темный предмет, перекатываемый по льду дуновениями ветра. Это была шляпа. Он наклонился, чтобы прорубить ступень, когда порыв ветра, сильнее, чем другие, сбросил ему шляпу под ноги. Он наклонился и поднял ее. Это была широкополая фетровая шляпа, с клеймом английского магазина. На ней стояли две буквы: «Дж. Л.».
Чейн повернулся к Мишелю.
– Вы были правы, Мишель. Мой друг первым совершил переход с востока через перевал Нантильон.
Спасательная партия двинулась дальше с удвоенным вниманием, разыскивая какое-нибудь место на леднике, к которому бы вели ступеньки во льду, и от которого они не вели бы вниз…
Скоро раздался второй возглас. Проводник, стоявший на нижнем краю большой трещины, поднял руку над головой. Все искавшие направились к нему. Чейн спешил, работая киркой как никогда в жизни. «Нашел ли проводник то место, где произошло несчастье?» – спрашивал он себя. Но раньше, чем он достиг этого места, шаги его замедлились, и он остановился. У него больше не было сомнений: его друг и проводник последнего не лежали где-нибудь на выступе скал пика Блетьер; они не ждали больше помощи.
По леднику поднималась вверх прямой линией широкая дорога, усеянная обломками льда. Она вела от верхнего края трещины к большому ледяному обрыву, где огромные глыбы из сталактита льда самых чудовищных форм и очертаний, подобно внезапно замерзшему бурному морю, выстроились сомкнутыми рядами. Одна из глыб, подтаявшая у основания, рухнула вниз по склону, раздробившись на крупные осколки и проведя борозду по твердой поверхности льда.
Чейн прошел вперед и остановился рядом с проводником у нижнего края трещины. По ту сторону пропасти лед поднимался гладкой синей стеной фута на три. Верхний край его был в трещинах и зазубринах. На этом кончался путь упавшей ледяной глыбы. Она рухнула в трещину.
Проводник показал влево от следа льдины.
– Видите, мосье, эти ступеньки, которые спускаются через ледник и прерываются как раз у этого следа? По другую его сторону, мосье, их не видно.
Чейн ясно представил себе то, что произошло. Два человека спускались днем по леднику, рухнувшая льдина повлекла их вниз за собою. Он опустился на колени и заглянул в трещину. Стены ее были гладкие и отвесные и постепенно переходили от прозрачно-зеленого к темно-синему цвету, пока всякая окраска не терялась в темноте. Он наклонил голову и закричал:
– Латтери, Латтери!
Он закричал еще раз, и тогда Мишель Ревалью сказал несколько торжественно:
– Да, они тут.
Чейн вдруг обернулся, охваченный гневом:
– Видите, это была неправда, – воскликнул он. – Он не поскользнулся на ступенях и не увлек проводника за собою. Вы ошиблись, Мишель.
– Да, мосье. Я совсем ошибся, – сказал он и обратился к рослому и сильному человеку рядом с ним: – Франсуа, наденьте веревку и спускайтесь.
Они крепко обвязали веревку вокруг Франсуа, и он, взяв в руки кирку, сел на край трещины, спустив ноги, обернулся к ним и сказал:
– Когда я потяну за веревку, осторожно поднимайте.
Они осторожно спустили его на шестьдесят футов. Потом напряжение веревки ослабело. Франсуа достиг дня трещины. Через несколько мгновений за веревку дернули снизу.
– Он нашел их, – сказал Мишель.
Проводники выстроились, держа веревку в руках. Чейн стоял впереди, ближе всех к трещине. Но веревку снова потянули, и тогда они медленно стали вытаскивать ее. Чейну не показалось, что тяжесть на веревке велика. У него была только одна мысль: нашел ли Франсуа его друга? Какие вести он принесет с собой?
Голос Франсуа слабо слышался из глубины, но нельзя было разобрать, что он говорил. Проводники тянули за веревку быстрее и быстрее. Потом они вдруг остановились и начали тянуть очень осторожно, так как они расслышали, что кричал Франсуа. Он только повторял одно слово: «Осторожнее, осторожнее». И они осторожно подняли его до края трещины.
Чейн стоял слишком далеко от края, чтобы заглянуть вниз, но он слышал стук кирки Франсуа о ледяную стену и царапанье его сапог.
Мишель, стоявший отдельно от цепи, на коленях, у самого края пропасти, поднял руку, и проводники перестали тянуть веревку. Через мгновение он снова опустил ее. «Осторожно, – повторил он, – осторожно». Глядя вниз с напряженным вниманием, Чейн услышал тяжелое дыхание Франсуа, и вдруг над краем трещины показались волосы на человеческой голове.
– Выше! – крикнул проводник.
За веревку рванули, и из пропасти, над белым краем глетчера, появилось лицо. Не лицо Франсуа, а лицо мертвеца. Оно поднялось внезапно: в бледном свете бескровное, восковое, с открытыми невидящими глазами и опущенной челюстью, со страшным темно-красным пятном на левой части лба, где замерзла кровь.
Это было лицо Джона Латтери – друга Чейна, и было ужасно видеть, как оно склонялось и будто кивало ему, точно он был еще жив, хотя шея была сломана.
Чейн вскрикнул. Потом ему вдруг стало нехорошо. Он уронил веревку, сделал, шатаясь, несколько шагов, как пьяный, и сел на лед, охватив голову руками.
Через некоторое время к нему подошел один из проводников и сказал:
– Мы готовы, мосье.
Чейн вернулся к трещине. Проводник Латтери был также поднят с ее дна. Оба тела были положены в мешки, и к их ногам были привязаны веревки. Спасательная партия протащила тела вниз по леднику до тропинки и потом, положив их на двери, взятые в шале, отнесла их вниз в Шамони. По пути вниз Франсуа говорил с Мишелем Ревалью, который, в свою очередь, подошел к Чейну, шедшему в конце печальной процессии.
– Мосье, – сказал он, и Чейн поглядел на него отупевшим взглядом. – Франсуа заметил одну вещь, которую он хотел передать вам. Франсуа хочет, чтобы вы знали, что ваш друг умер сразу. Не было никаких следов движения. Он лежал на дне трещины, где был мягкий снег. Проводник – он еще шевелил ногами в снегу, но друг ваш умер сразу.
– Благодарю вас, – сказал Чейн ровным голосом. Но он шел нетвердыми шагами. Он спотыкался, точно от крайней усталости. И раз или два он повторял, как будто защищая репутацию своего друга:
– Вы видите, он не поскользнулся на льду, Мишель. Это был обвал. Это была не его вина.
– Я был не прав, – сказал Мишель, и он взял Чейна под руку, чтобы тот не упал. Оба они пришли в Шамони много позже других.
