В стране тайн

Продолжение Первой части романа Гавриила Хрущова-Сокольникова Джек — таинственный убийца.

В стране тайн

— Тихий ход! — раздалась команда капитана, появившегося на мостках у румпеля.

Рычаги гигантской машины задвигались тише. Клубы черного дыма, смешанного с паром, повалили из обеих труб. Пароход медленно и плавно вступил в Бомбейскую бухту, далеко врезающуюся в континент.

Переговорив с лоцманом, капитан почти совсем остановил машину и решился бросить якорь перед Бомбеем только после рассвета. Узкий и извилистый фарватер бухты четыре месяца в году представлял серьезную опасность для кораблей такой осадки как «Москва» и потому осторожность капитана была не лишней.

До рассвета оставалось еще больше трех часов, но разумеется никто не спал на пароходе, всех интересовало первое впечатление от Индии, той Индии, о которой каждый столько слышал или читал.

Только одни подневольные пассажиры, запертые по своим каморам, старались заснуть, насколько это позволяла сорокаградусная жара, царившая на второй палубе, несмотря на вентиляцию. Несколько человек заболели дизентерией, способной быстро перейти в холеру, и Момлей всю ночь возился с фельдшерами и доктором в лазарете, где уже недоставало свободных коек.

Казалось, он был рад этому. Начиналась настоящая, давно желанная работа. Там, где и у доктора, и у фельдшеров отнимались руки и не хватало сил, из-за страшной жары и недостатка чистого воздуха, этот бескровный человек, точно весь сотканный из нервов, проявлял столько силы и энергии, что сильно привязавшийся к нему врач частенько повторял:

— Ох, батенька, не горячитесь, надорветесь!

Сэр Генри, давно уже уложивший свой ручной багаж, сидел теперь на палубе в немом созерцании этой дивной, неописуемой южной ночи, этого волшебного хаоса света и тьмы.

Вдруг сэр Генри вздрогнул, он не увидел, а чувствовал, что кто-то сел рядом с ним на скамейку.

Это был Суами Баварата.

— Саиб, простите мою нескромность, — тихо, чуть слышно шепнул индус по-английски, — но мы через два-три часа придем в Бомбей. Если у саиба еще нет собственной квартиры, бенгале Суами Баварата к его услугам.

Предложение было очень неожиданное, но очень заманчивое. Фактория, куда он ехал была в нескольких часах пути от Бомбея, и предложение остановится, хотя бы на короткий срок, в жилище брамина была большой удачей для сэра Генри.

Он согласился.

Индус, казалось, был в восторге от согласия и тотчас сообщил об этом своим товарищам. Они быстро и радостно заговорили на своем наречии.

— В таком случае, саиб, вы можете поручить разгрузку всего вашего багажа моему ученику Шакиру, он все устроит и доставит их на дом, а мы немедленно, как только остановится пароход, направимся на берег; надеюсь, что саибу будет в бенгале не хуже, чем в отеле.

Квитанция от багажа была вручена Шакиру и он с двумя индусами, из числа пассажиров с третьей палубы, переносил ящики поближе к борту.

Кроме предметов крайней необходимости, сэр Генри никак не мог расстаться со своим физическим кабинетом и небольшой походной лабораторией, предполагая, что они могут ему понадобиться в Индии, уложил их в несколько ящиков и взял с собой. Это стоило ему дорого, но зато он теперь был уверен, что ему не придется прерывать свои научные исследования.

По мере того, как приближался рассвет, между пассажирами на пароходе усиливалось лихорадочное движение. Только сер Генри, да старый брамин сидели по-прежнему рядом, и последний кратко, но чрезвычайно ловко знакомил его с современной жизнью Индии.

Пароход все еще продвигался вперед, но чрезвычайно медленно; до берега оставалось не больше версты¹ и ряд береговых огней обнял весь город многотысячной цепью. Подходили к гавани. несколько десятков лодок всех размеров в форме окружили пароход, словно стая птиц, готовящаяся ринуться на добычу.

Словно по волшебству, звезды, сиявшие ослепительно ярко на темно-синем небосклоне, как-то вдруг потускнели, померкли и совершенно неожиданно красный, ослепительный, пылающий диск солнца вынырнул из-за низкого берега, пронзил ночную темноту острыми палящими лучами и словно прыжком двинулся на свободу.

Яркий день сменил ночь без рассвета, без зари. Он затопил в своих лучах и даль, и окрестность, и живым серебром засверкал, заискрился на тихой поверхности моря.

В ту же секунду, словно по команде, толпы лодочников бросились со всех сторон к пароходу и из-за борта на палубу стали прыгать голые, обожженные солнцем кофейные фигуры индусов. Назойливость их была так велика, что матросам пришлось пустить в дело пинки и швабры.

— Ну, саиб, пора отправляться. Наше солнце не шутит! — заметил старый брамин, перед которым, со знаком величайшего почтения склонялись попавшие на пароход туземцы.

Сэр Генри не заставил себя ждать. Он только прошел проститься с Момлеем, дал ему адрес фактории и взял обещание, на обратном рейсе «Москвы», телеграфировать из Сингапура. Они расстались как большие друзья и только стон одного из больных заставил Момлея вырваться из объятий сэра Генри.

Быстро сбежал молодой человек по траппу парохода в большую туземную лодку, в которой его уже ожидал Суами Баварата; десять кофейного цвета индусов налегли на весла и легкое суденышко стрелой помчалось к берегу, обгоняя и частные лодки, и катер капитана над портом, высланный им специально принять мистера Мальбро.

Этот последний сидел на расшитых бархатных подушках катера, рядом с офицером в форме, когда сэр Генри, со своим старым брамином и нагими гребцами, проскользнули мимо.

— Что это значит, европеец и за панибрата с индусской собакой? — воскликнул офицер. — Вы не знаете, сэр, кто это?

— К сожалению, знаю, это английский ренегат, воспитывавшийся в России и проникнутый ее духом равноправия всех национальностей.

— Я уверен, что это русский шпион. Надо будет принять меры! — сквозь зубы пробурчал офицер и что-то черкнул в записной книге.

Заклинатель змей

Мощные взмахи гребцов быстро донесли к берегу легкую лодку Суами, и через несколько минут целая толпа нагих носильщиков тащила хозяина и гостя в закрытых паланкинах, по дороге к «черному», т. е. туземному городу.

Попав в лабиринт узких и кривых улиц, со странным колоритом, не похожим ни на что видимое раньше, сэр Генри вдруг почувствовал себя совершенно одиноким среди этой пестрой, шумящей, бегущей толпы.

Он жил в Лондоне, привык к оживленному движению на улицах, но такая масса народа, которую он встречал теперь здесь, поражала даже самую причудливую фантазию.

Во всех направлениях проносились паланкины, скакали верховые, проезжали запряженные коровами двухместные тележки, расписанные яркими цветами и позолоченные, или, раскачиваясь с ноги на ногу, мерно ступал громадный слон, кротко повинуясь каждому слову своего карнака.

Жилище Суами Бавараты было на окраине «черного города» и расположилось среди огромного сада, за высокой, каменной стеной с массивными, медными воротами выходила на улицу, если только можно назвать улицей узкий коридор между двумя каменными стенами без окон и дверей.

Едва носильщики поравнялись с медными воротами, как они бесшумно отворились, и носильщики, даже не сбавив шага, вбежали в них со своими ношами. Оказалось, что Шакир с багажом был уже здесь и, согласно приказанию своего учителя, приготовил помещение для гостя.

Это был чрезвычайно кокетливый, отдельный павильон в саду, по стенам и крыше сплошь заросший чудными махровыми розами. Окна вместо стекол были завешаны тонкой индийской кисеей и во всех трех комнатах у потолка были устроены «панки» — род громадных вееров, приводимых в движение одним общим приводом. Без «панки» жизнь в Индии была бы невыносимой, и только благодаря постоянному движению воздуха, производимому ими, европеец может существовать в этой стране солнца и змей.

Комнаты были убраны в индусском вкусе, и мебель состояла из широких диванов, покрытых дорогими шалями. Подушки были вышиты разноцветными узорами удивительной красоты, а стены украшены арабесками, состоящими из фантастических птиц и зверей.

Полусожженный палящими лучами солнца, накалявшими паланкин, сэр Генри так обрадовался прохладе и тени своего жилища, что сердечно поблагодарив хозяина, хотел тотчас же растянуться на одном из диванов, но Шакир быстрым движением руки остановил его.

— Берегись, саиб, — сказал он, — не входи в этот дом, он еще не очищен!

— Но я вижу здесь образцовый порядок, после пароходной койки и паланкина это чудное гнездышко кажется мне раем!

— Помни, саиб, что здесь Индия — страна солнца и змей!.. Здесь гибель поджидает неосторожного на каждом шагу.

— Я не понимаю вас.

— Вот, видите, саиб, в этом «бенгале» жил сын Суами Баварата, пока не переселился в другой мир… С тех пор прошло два года, никто не жил в этих комнатах и я не могу допустить, чтобы наш гость подвергался опасности, которую так легко предотвратить.

— Но в чем эта опасность? — с удивлением переспросил сэр Генри, который видел, что покорные индусы, служители Суами, смело ходили, даже босыми ногами, по мягким коврам его будущего жилища.

— Вы сами, саиб, сейчас увидите это.

С этими словами он обратился к старому, почти чернокожему факиру, откуда-то появившемуся с корзиной в руке. В другой он держал небольших размеров музыкальный инструмент с раструбом на конце.

— Приступай к делу, Озмид, это наш и друг Суами Баварата, не стесняйся его! — сказал Шакир на местном наречии факиру, и тот, даже не взглянув на сэра Генри, подошел к открытым дверям бенгали, поставил корзинку на землю и, присев на корточки, заиграл на своей дудочке извлекая из нее довольно приятные, свистящие звуки.

— Заклинатель змей, — подумали сэр Генри, и в ту же секунду увидел что из громадного розового куста, росшего прямо над дверью бенгали, появилась отвратительная плоская, голова большой змеи, с широкой раздувающейся шеей. Это была Кобра Капелла, самый опасный вид в Индии². Одновременно во многих местах, из-под диванов, из-за занавесок, наконец, из-за подушки, небрежно брошенной на диван, показались головы пресмыкающихся, вызванных, по-видимому, музыкой. Шакир пальцем указал на этих змей молодому человеку, но тот давно уже с ужасом следил за заклинаниями старого факира. Но вот музыкант участил темп мелодии, и словно повинуясь какой-то неотразимой силе, все змеи выползли из своих укрытий и медленно поползли к старику. Некоторые при этом поднимались на хвосте и, казалось, были готовы броситься на него, но старик, заметив этот маневр, смотрел на них своим огненным взглядом, и змеи, словно загипнотизированные, падали на землю, не подавая больше никаких признаков жизни.

Через десять минут восемь кобр в других не менее опасных змей лежали, словно мертвые, у ног старика, и он смело брал их голыми руками и клал в свою корзину,

При этом сэр Генри чуть не вскрикнул.

— Но ведь они могут его укусить! — воскликнул он, обращаясь к Шакиру.

— Так что же? Для святого факира их укус не опаснее комара или мухи.

— Он знает противоядие? — переспросили молодой человек.

— Наверно, не знаю, но могу утверждать, что еще ни разу ни один факир, служитель храма богини Кали, не погиб от укуса ее слуг!

— Ее слуг? Я не понимаю.

— А это просто. Змея есть вернейший слуга бога Шивы в его грозной супруги! — совершенно простодушно отвечал Шакир. — Убить змею в присутствии одного из служителей великого бога разрушителя (Шивы) может кончиться очень печально, особенно для европейца.

— Но я слышал, что английское правительство платит огромный деньги за истребление змей и тигров.

— Это верно, саиб, но только этим богомерзким делом занимаются одни мусульмане да парсы, а правоверный служитель Брамы никогда не убьет никакого живого существа.

— Как так? А откуда же вы берете мясо для стола?

— Саиб, мы, служители великого Брамы, никогда не употребляем мясной пищи, — с торжеством отвечал Шакир.

Сэр Генри умолк, он чувствовал, что может на каждом шагу сделать промах, и направился к бенгали.

— Ну, что же, Шакир, — спросил он, — очищен ли дом?

— Могу поклясться волосами светозарной Рамы, что теперь саиб может спать спокойнее, чем на мягкой постели в лучшем отеле Лондона.

Вещи молодого путешественника были уже внесены в бенгали, предназначенное ему в жилище, и сэр Генри, чувствуя потребность в отдыхе после бессонной ночи и всего увиденного, быстро прошел в свою комнату и не раздеваясь бросился на один из диванов,

Ему хотелось сосредоточиться, обдумать свое положение и отдохнуть. Последнее чувство вдруг, сразу, всецело охватило его, и лишь голова его коснулась подушки, он уже спал мертвым, спокойным сном.

Не спали только возбужденные нервы. Они рисовали перед ним целую вереницу странных образов, то чудовищных, как кошмар, то легких и воздушных, как грезы поэта.

Когда он открыл глаза, солнце  уже было низко над горизонтом, в бенгали царствовал приятный полумрак, и маленький ветерок от «панок», укрепленных на потолке, давал возможность дышать легким, непривычным к тропической жаре.

Сэр Генри оглянулся вокруг. В комнате никого не было, но едва он открыл глаза, как портьера шевельнулась и за нею показалась курчавая голова Шакира.

— Суами Баварата просит позволения войти, ему надо о многом поговорить с саибом, — произнес индус с поклоном.

— Пусть войдет во имя Божие! — отвечал сэр Генри, сам невольно подхватывая тон индусов.

Талисман

На пороге стоял Суами Баварата.

Теперь, в домашнем национальном костюме, состоящем из куска белой полупрозрачной ткани, обернутой вокруг туловища и едва прикрывающей верх ног, да в пестром платке на седых волосах, брамин совсем не походил на того индусского путешественника, которого ежедневно привык видеть сэр Генри.

Исчезла всякая роскошь, теперь Суами ничем не отличался от тысяч подобных же бедных индусов, наполняющих все улицы Бомбея. Только красный знак на лбу изобличал в нем человека, принадлежащего к высшей касте браминов.

Сэр Генри, вставший с дивана, чтобы его приветствовать, подал ему обе руки и сердечно поблагодарил за гостеприимство. Это, казалось, тронуло старика, не привыкшего к такому обращению со стороны европейца.

— Отдохнул ли, мой сын? —  спросил он довольно нежно. — Прости, что зову тебя так, мои седые волосы позволяют мне называть тебя даже внуком!..

— Благодарю… усталости нет и следа! — воскликнул молодой человек. — Я готов хоть в новый поход!

— Это не замедлит… до зари нам надо будет сделать больше пятидесяти миль!

— Как пятьдесят миль!? Я слышал, что до фактории нет и десяти!

— Кто говорит о фактории! — улыбнулся Суами. — Если мой сын окажет мне доверие, я помещу его в такое место, которое ему позволит обойтись без службы у инглезов.

— Хорошо, но прежде чем дать согласие, позволь мне узнать, что вынуждает тебя, ученого мужа, принимать такое горячее участие в моих делах, совершенно чужого тебе человека? — после некоторого раздумья спросил сэр Генри.

— Ты ошибаешься, мой сын, — с той же улыбкой отозвался Суами, — ты мне, то есть нам, не чужой!.. Знак, который ты носишь на руке, указывает, что ты родился в той же высшей касте, к которой принадлежу я и все высшие брамины Бомбея и Бенареса!

— Как, я!? — почти с ужасом воскликнул молодой человек.

— Собственно не ты, но твоя мать была из высшего племени Индии, она была дочерью высшего брамина храма бога Шивы…

— Это быть не может, это не правда! — пробормотал сэр Генри, теряясь в догадках. — Мой отец был сэр Джон Варяг, секретарь при резиденте в Бомбее, баронете сэре Вудбури, а моя мать тоже англичанка — мисс Ильфорд, уроженка Лондона, она умерла, когда мне было несколько месяцев. Разумеется, я ее не помню, но хорошо знаю, со слов отца, что в ней тоже не было ни капли индусской крови. Знак же этот, который смущает тебя, ученый Суами, сделан моей кормилицей, туземкой.

— Все это прекрасно, мой сын, твой отец именно так мог объяснить и происхождение знака, и твое рождение, но ведь есть возможность проверить это; вероятно, у тебя имеются бумаги отца, свидетельство о твоем рождении, о смерти матери, покажи их мне и все объяснится!

— В том-то и дело, что их нет, они сгорели во время пожара, и отец не мог достать копий… Это и было причиной того, что английский суд, будь он проклят, не утвердил меня в правах наследства после отца и даже не признал его сыном!

— Вот видишь сам, ты только подтверждаешь мои слова. То, что ты знаешь о своем происхождении, передано тебе человеком, который назывался твоим отцом.

— Как? Так сэр Джон Варяг не был моим отцом! — снова воскликнул молодой человек. — Этого быть не может!..

— Не прерывай меня, сын мой, и через несколько минут ты сам увидишь, насколько я прав, — спокойно проговорил Суами. — Слушай же: я уже успел собрать все справки. Отец твой, которого я помню в Бомбее, потерял свою жену, а твою названную мать в 1855 году, а ты родился в 1857 году, как же это совместить?

— Но откуда ты знаешь год? Это ошибка.

— Тот, кто пишет на перасанскритском языке³, не может ошибиться в годе! — улыбнулся брамин. — Верно, что ты был воспитанником сэра Джона, который и усыновил тебя.

— Воспитанник! Усыновленный! Родился спустя два года после смерти матери! — схватившись за голову, шептал сэр Генри. — Ты сводишь меня с ума! Заклинаю тебя, если ты что знаешь положительного, скажи мне, или ты убьешь меня!

— Я должен задать тебе еще один вопрос, мой сын, чтобы не ошибиться. Не сохранилось ли у тебя каких либо воспоминаний о дальнем детстве, каких либо вещиц, амулетов, талисманов? Твой отец долго служили в Индии, может быть среди его вещей ты встречал что-либо, напоминающее об Индии?

Сэр Генри задумался. Действительно, ему припомнилось, что в раннем детстве, на шее у него, на цепочке, висел какой-то амулет, и что гораздо позже, перерывая вещи отца, он видел этот амулет среди разной мелочи, хранившейся в походной шкатулке отца. Шкатулка была с ним. Он нашел его в одном из ящиков, отпер секретным ключом и, порывшись немного, нашел и подал Суами Баварате небольшую ладанку, сшитую из какой-то уже почерневшей теперь кожи.

Суами, взяв из рук сэра Генри этот странный предмет, заметно вздрогнул. В его руках было то, что он искал многие годы. Попросив разрешение молодого человека, он осторожно разрезал шов и вытащил из мешочка сложенный в несколько раз кусочек пергамента. Вместе с ним выпали из него листочки завядшего цветка.

— Цветок лотоса, со священных берегов Ганга, береги их, сын мой, они приносят счастье! — уверенными тоном произнес старик и пристально взглянул на пожелтевшие от времени каракули, которыми был исписан весь листок пергамента.

После нескольких минут недоумения, он, казалось, нашел ключ к пониманию таинственного письма и погрузился всеми существом в дешифрование написанного.

Когда он закончил чтение, выражение торжества и уверенности светилось в его взоре.

— Я не ошибся, сын мой, — произнес он торжественно, — ты именно тот, кем я признал тебя с первого взгляда по знаку на руке. Ты принадлежишь к нашей великой касте, и если не хочешь больше служить инглезам, то наше сердце и ваши дома открыты для тебя. Если ты был беден до этого дня, то помни, кто имеет честь принадлежать к нашему славному роду, не может быть беден!

— Но ради великого Брамы, объясни мне, кто я? — воскликнул сэр Генри, видя, что в словах Суами звучит неподдельная уверенность.

— Сегодня, если хочешь, ты это узнаешь…

— Но кто мне скажет это роковое слово?.. — теряясь все более и более, переспросил сэр Генри.

— Тот, кто один имеет право открыть тебе твое происхождение.

— Кто он?.. Кто он?.. — допытывался молодой человек, любопытство которого было возбуждено до крайней степени.

— Я не могу теперь назвать его, мой сын, но, клянусь священной книгой «Вед», что он ближе тебе, чем тот, которого ты всю жизнь считал отцом…

— Что я должен сделать для этого? — быстро воскликнул сер Генри: — клянусь, я готов спуститься в преисподнюю, чтобы разгадать эту загадку!..

— Твое желание исполнится, мой сын. Если ты чувствуешь доверие ко мне, будь готов, через час мы выедем, а к утру будем там, где еще никогда не бывала нога европейца… готов ехать?

— Хоть на край света! — отвечал сэр Генри.

На слонах

Суами Баварата сдержал свое слово. Едва солнце опустилось ниже двух третей своей полуденной высоты, как Шакир пришел сказать сэру Генри, что все готово для путешествия.

— А где же Суами? — спросил с удивлением молодой человек, не видя старика ни во дворе, ни на террасе.

— Муж «света и разума» уехал уже час тому назад, чтобы все приготовить для встречи саиба. Он поручил мне сопровождать тебя. — При этих словах Шакир поклонился так низко, как еще никогда не кланялся.

Приготовления сэра Генри были давно окончены. Он взял с собой только необходимое и сунул в карман маленький револьвер. Видя это, Шакир улыбнулся.

— Эта игрушка опаснее для владельца, — проговорил он с новым поклоном.

— Но я слышал, здесь масса тигров и всяких других зверей, — возразил сэр Генри.

— Неужели саиб думает, что мы, индусы, не сумеем своей грудью защитить близких нам друзей—гостей! Впрочем, как угодно.

Сэр Генри усмехнулся в свою очередь и положил револьвер обратно в стол.

Он отдавал себя в руки своих новых друзей без оружия. Ему нечего было терять, взамен он выигрывал доверие, было из-за чего рисковать.

— Что же, неужели мы снова отправимся в паланкинах? — спросил он, видя, что индусы уже вынесли во двор бенгали его дорожный чемодан и ружье в чехле.

— Нет, саиб, нам надо сделать до зари больше пятидесяти миль, носильщики никогда бы не поспели.

— Значить верхом?

— Не совсем так, мы поедем на слонах!

Почти тотчас пред дверью бенгали показались два серых, чудовищной величины, слона. Это не были те мизерные экземпляры царей лесов, которых сэр Генри видел в европейских зверинцах, нет, это были в полном смысле гиганты, свыше пяти аршин ростом⁴, с громадными клыками, с бронзовыми украшениями. На каждом из слонов был прикреплен павильон, с высокой, конической крышей и полосатыми, непроницаемыми для солнечных лучей занавесками. Совершенно голый индус-карнак сидел на шее животного, упершись ногами в уши.

Подойдя к бенгали, первый слон, повинуясь специальному окрику своего карнака, медленно и грузно опустился на колени, а служители индусы мигом подставили к его крутым бокам изящную лестницу, по которой Шакир и предложил сэру Генри взобраться в павильон. Усадив гостя на мягком шелковом диване, Шакир хотел было удалиться и сесть со служителями и конвойными на другого слона, и только просьбы, и наконец приказание молодого человека заставили его остаться и сесть рядом со своим гостем.

Сэр Генри не хотел пускаться в дальнее путешествие, в особенности ночью, по незнакомой местности, один, без опытного чичероне⁵, и очень обрадовался, когда Шакир согласился.

Он подал знак, и они отправились. Два конвойных всадника, в тюрбанах и с пиками в руках, поехали вперед на небольших туземных лошадках, сзади плавно и мерно выступал слон, на котором поместились сэр Генри и Шакир, а второй слон, с конвоем и служителями, в составе из шести человек, не считая карнаков, завершал процессию.

Конвой был вооружен ружьями.

В тот момент, когда караван выступил со двора, солнце спряталось за горизонт, и дивная южная ночь стремительно вступила в свои права.

Быстро миновав последние городские здания и бесчисленные пригородные коттеджи англичан, селившихся на окраине города, наши путешественники стали быстро подниматься на плоскогорье, охватывающее всю Бомбейскую бухту. Дорога становилась все уже и уже, и наконец, свернула в сторону громадной гряды гор, видневшейся вдали, и превратилась в узкую теснину, между двух почти отвесных скал.

Гигантские пальмы, магнолии, индейские смоковницы виднелись повсюду. Берега встречающихся ручьев и многочисленных «танков» ⁶ были усыпаны группами громадного бамбука, достигающего высоты пятиэтажного дома.

Шакир посоветовал сэру Генри завернуть лицо и руки прозрачной кисеей, которой оказался у него целый кусок, так как укусы микроскопических москитов уже давали о себе знать.

Сэр Генри послушался совета и, хотя сквозь дымку кисеи едва мог рассматривать окрестности, но зато нападение москитов прекратилось и он мог спокойно дремать.

Дорогой, Шакир, словно повинуясь какому-то приказу, оказался совсем не разговорчивым и отвечал кратко и односложно. Качка слона давала себя знать, навевая какую-то странную сонливость. Сэр Генри не мог устоять против соблазна, и, обхватив одной рукой столбик балдахина, чтобы не упасть, задремал. Шакир, пристально следивший за своим спутником, заметив это движение, насторожился, и видя, что глаза сэра Генри совсем закрылись, поднес к его лицу новый кусок кисеи, смочив его жидкостью из небольшого золотого флакона, висевшего у него на груди. Действие этого снадобья оказалось мгновенным, дремота молодого человека перешла в крепкий сон и он беспомощно склонился на руки Шакиру.

Тот крикнул что-то карнаку и мерный шаг слонов перешел в крупный бег. Лошади едва поспевали за ними в карьер. Качка на слонах была так велика; что привыкшие к ней индусы едва могли удержаться на своих местах.

Шакир нарочно дал наркотическое зелье путешественнику, чтобы избавить его от мучений и усталости переезда. Теперь молодой человек был погружен в приятный, но непробудный сон и не ощущал ни качки, ни толчков, зато ему снились роскошные, фантастические картины, полные радости и счастья.

Два раза верховые останавливались во встречных индусских деревушках, чтобы сменить коней, два раза умные слоны окатывали себе голову и брюхо водой, из встречных ручьев, а бешенная езда все продолжалась. Наконец, на повороте дороги показались развалины какого-то древнего храма, прислоненного задней стороной к высокому скалистому холму.

Шакир приказал остановиться. Приложив руку к губам, он извлек из них дикий, резкий звук, чрезвычайно похожий на крик совы и стал прислушиваться.

Где-то в отдалении этот крик повторился трижды.

Он шепнул приказание карнаку и тот повернул слона прямо к развалинам. Пройдя еще около сотни шагов, слон остановился вторично. Он почти упирался в развалину стены громадной, полуразрушенной пагоды и опустился на колени.

При помощи служителей, тотчас же приставивших лестницу, Шакир аккуратно стал спускаться из павильона, держа на руках все еще бесчувственное тело сэра Генри. Дав знак трем индусам с факелами следовать за собой, он уверенным шагом вошел в развалины пагоды, и дойдя до средины капища, стукнул ногой по одной из плит. В ту же секунду стена с правой стороны раздвинулась, открывая пробитый в скале темный проход. Послав вперед двух факельщиков, Шакир смело и твердо вошел в него со своей живой ношей.

Прадед

Пройдя шагов двести по иссеченному в скале проходу, Шакир остановился и снова резко крикнул. Очевидно, его услышали, потому что тотчас одна из глыб, которые, казалось, лежали здесь от века, повернулась и открыла узкий проход в стене. В проходе было светло. Шакир приказал факелоносцам вернуться обратно, а сам повернул в открывшийся в стене проход, и взойдя в роскошный полукруглый покой, отделанный со всей утонченностью индусской роскоши, положил бесчувственного молодого человека на один из диванов и дал ему понюхать из другого флакона.

Веки молодого человека вздрогнули, нервная дрожь пробежала по всему его телу. Шакир, казалось, только и ждал этих признаков пробуждения, он встал и словно тень выскользнул из покоя в дверь, скрытую драпировками.

Почти в то же мгновение сэр Генри открыл глаза и тотчас же закрыл их. То, что он увидел наяву, казалось ему продолжением сна.

Из этого состояния его вывел голос Суами Баварата.

— Сын мой, — проговорил старый факир, показавшись на пороге комнаты, среди двух драпировок, — если ты отдохнул от пути, иди за мной, я отведу тебя к тому, кто один вправе открыть тебе тайну твоего рождения.

Молодой человек вскочил на ноги.

— Но что со мной? Как я попал сюда? — воскликнул он, оглядываясь.

— Очень просто, ты заснул дорогой, и верный Шакир принес тебя сонного в эту комнату. Идем же, мой сын, он ждет нас! — И не давая молодому человеку опомниться, он быстро повел его вдоль ряда также роскошно отделанных покоев, к высокой совершенно круглой комнате, посреди которой возвышалось покрытое дорогими шалями ложе. На нем возлежал седой старик, или вернее один костяк старика, весь завернутый в белую легкую ткань. Седые волосы низко падали ему на шею и еще более оттеняли бронзовое, исхудавшее лицо этой живой мумии. Голова была увенчана белой повязкой, концы которая спускалась на висках, а на лбу виднелся тот же знак, что и у Баварата, но только сделанный тремя красками, во славу трех индейских божеств: Брамы, Вишну и Шивы.

Увидав вошедших, старик приподнялся на локте и широко раскрыв глаза, стал пристально всматривался в молодого человека.

— Велик предвечный Брама! — с чувством проговорил он. — Он дал мне увидеть тебя… Плоть от плоти моей и кость от кости моей, подойди ко мне, сын мой посланный мне небом!

Сэр Генри, повинуясь какому-то внутреннему инстинкту, невольно двинулся к постели старика и склонился перед ним на колени. Он внутренне начинал чувствовать, что в этом свидании кроется что-то весьма серьезное, и решился выдержать роль до конца.

Старик, очевидно, обрадовался этому порыву молодого человека и, положив ему свои костлявые руки на голову, проговорил несколько слов на своем своеобразном наречии.

— Я благословляю тебя, мой сын, мой внук, мой правнук, что ты пришел вовремя, чтобы закрыть мне глаза. Я знал, что ты придешь, ты не мог не придти, я ждал тебя много, много лет… Теперь мой дух может с миром покинуть мое бренное тело, твоя рука, согласно пророчеству, закроет мои глаза!.. Хвала предвечному и бесконечному, он сотворил чудо!

— Заклинаю тебя всем, что тебе мило и дорого, скажи же мне, кто я, кто ты, что связывает с тобой меня — меня, только что прибывшего в ваши края? — в волнении проговорил сэр Генри.

— О, сын мой!.. Слушай внимательно, я чувствую, что силы мои слабеют, но я сам должен посвятить тебя в тайну твоего рождения. Я великий первосвященник браминов. Мое имя велико в народе моем, я зовусь Паракришна, и вот уже сто лет занимаю это место. У меня был только один сын и наследник, к которому должен был перейти мой сан и титул, но великий Брама не захотел этого. Он переселился в лучший мир, едва достигнув шестнадцати лет оставив на моих руках неутешную вдову и малютку дочь твою мать.

— Мою мать! — воскликнули сэр Генри, чувствуя, что от волнения у него похолодели руки и ноги.

— Не прерывай меня — да, твою мать. Она воспитывалась в храме великого Вишну, недалеко от Бомбея. Она исполняла обязанности священной танцовщицы храма, и вместе с другими баядерками показывалась народу только в редких случаях великих торжеств. Там увидал ее племянник бомбейского английского резидента баронета Вудбури, сэр Артур Вудбури и без памяти влюбился в нее.

В это время чаша долготерпения угнетенного народа переполнилась, мы восстали против ненавистных англичан. Сотни, тысячи их погибли под ударами восставших индусов и сипаев; часть семейства сэра Вудбури была перебита, сам он бежал на корабль, а сэр Артур искал спасения в храме, где моя дочь была жрицей. Сердце женщины темнее глубины морской… Не знаю, что руководило в эту минуту волей моей дочери, но она укрыла англичанина, искавшего спасения в храме, а когда ворвавшиеся вслед за ним сипаи требовали его выдачи, объявила, что берет его в мужья! Она имела на это право… Я умолял, заклинал ее изменить этому решению, но она была неумолима, и я сам должен был заключить их брак, по обычаю и нашим законам!.. Он остался в храме живой и невредимый, в то время, как кругом погибали его соотечественники! Недолго продолжалось наше торжество…

Не прошло и года, англичане вернулись к нам с новым силами и завалили трупами всю Индию! Что говорить о тех жестокостях, которые они совершали, тигры, став людьми, не придумали бы подобного… Мы бросили наши храмы и бежали в горы, но и там их пули настигали наших детей и женщин. Сэр Артур в это время так привязался к своей жене, что не хотел ее оставить и бежал вместе с нами. Шальная пуля сразила его, и он только успел написать несколько строк на своей карточке, передать ее жене и умер. Прошло еще около месяца, мы с дочерью скрывались по пещерам, как дикие звери, от преследования, и в это время моя дочь родила мальчика, — это был ты!..

Невольный крик вырвался из груди сэра Генри, но он не решился перебивать старика, силы которого, видимо, слабели.

— Я, я сам, пойми ты, сделал у тебя на плече и руке эти знаки, чтобы отыскать тебя среди тысяч… И я не ошибся.. Не ошибся!..

Слезы покатились из глаз старика.

— Но слушай, слушай дальше… Однажды мы пробирались, спасаясь от погони, из развалин одного храма в другой. Вдруг нечаянно наткнулись на отряд красных мундиров. Раздался залп, я успел броситься в известное мне подземелье, но дочь моя была настигнута пулей и, смертельно раненая, захвачена вместе с ребенком в плен. Несколько человек бросились к ней, чтобы прикончить ее, и ее ребенка прикладами, но тут вмешался в дело инглез не в мундире — он остановил разъяренных палачей и взял на руки ребенка — тебя. Моя дочь собрала остаток сил, подползла к его ногам и подала ему записку твоего отца; она сильно повлияла на англичанина, он протянул руку моей умирающей дочери и произнес: — Клянусь, я заменю отца сыну моего друга. — Из своего укрытия я сам слышал эти слова!..

— Но кто же был этот человек? — быстро спросил сэр Генри, начинавший связывать конец этой порванной нити.

— Это был твой названный отец, сэр Джон Варяг, ближайший друг покойного сэра Артура Вудбури, твоего законного отца!

Казалось, этот длинный рассказ сильно утомил старика, он как-то нервно вздрогнул и вытянулся на своем ложе. Глаза его закрылись.

Сэр Генри снова бросился на колени перед стариком. Теперь он более не сомневался — старый браминский первосвященник был его прадедом.