Роман Наемный убийца (A Gun for Sale, 1936) публикуется в настоящем томе сразу же вслед за Стамбульским экспрессом — в некоторое нарушение хронологии — чтобы подчеркнуть внутреннее родство обоих не столько политических, сколько этических (но еще не религиозных!) детективов Грина — железнодорожного и с железной дорогой напрямую связанного. В этих романах (как и в раннем творчестве в целом, но здесь это, пожалуй, проступает с наибольшей наглядностью) молодой писатель словно бы тасует одну и ту же колоду карт: несостоявшийся министр-социалист из маленькой европейской страны превращается в состоявшегося (и убитого); заурядная актриса ищет ангажемента не в далеком Стамбуле, а в провинциальном (по нашим меркам, захолустном) Норвиче; убийца садится в поезд и покидает его с чужой возлюбленной, а потом — не без ее содействия — пытается раствориться в тумане; спонсор ужинает и танцует кордебалет, — и всё это (и многое другое) происходит в пришедшей в хаотичное движение и полной панических предвоенных настроений Европе; на сей раз, правда, главным образом — в старушке Англии, в которой истинные джентльмены не без колебаний и не без труда берут верх над джентльменами напускными (или, если угодно, подставными), а высшая справедливость избирает своим орудием профессионального убийцу с заячьей губой и неунывающую малышку, все толкующую наобум (по слову Мандельштам) и тем не менее в конце концов распутывающую сложнейший клубок международной детективной интриги.
Министра-социалиста в романе заказывают английские заводчики и банкиры, чтобы, спровоцировав мировую войну (не больше и не меньше!), круто подняться на оборонном заказе и на биржевых спекуляциях. По популярному и у нас принципу: кому война, а кому мать родна. И они же распоряжаются ликвидировать исполнителя — того самого человека с заячьей губой. Однако фраеров губит жадность — и маховик возмездия начинает не без скрипа раскручиваться в противоположную сторону.
В отличие от отвратительного во всех отношениях убийцы из Стамбульского экспресса наемный убийца из одноименного романа вызывает определенное сострадание. У него есть свой кодекс чести (пусть и более чем сомнительный), у него — доживи он до суда — нашлись бы смягчающие вину обстоятельства, наконец, он несет свое уродство (не столь уж и существенное, на взгляд героини романа) как печать пожизненного проклятия. Во всяком случае, Заячья Губа далеко не самый омерзительный из персонажей романа.
Главное творческое ноу-хау Наемного убийцы — образ артистки, влюбленной в полицейского; пожениться им до поры до времени просто не на что. Неунывающей назвал я ее парой абзацев раньше, но неунывающей была и ее предшественница из Стамбульского экспресса, а здесь, наверное, уместней употребить слово несгибаемая. Да, налицо именно несгибаемость, замешенная на языческом по своей природе жизнелюбии и парадоксально сочетающаяся со здравым смыслом… Если с ее полицейским у нее ничего не выйдет, то пару лет спустя, несколько погрузнев, она проявит все те же завидные качества в романе Брайтонский леденец, куда вместе с ней перейдет (правда, напротив, помолодев на несколько лет и проникнувшись религиозными настроениями) Заячья Губа.
Театральный и кинокритик Грэм Грин создает в романе шаржированный образ театра. Свирепый Грин изобличает капитализм (как и в романе Меня создала Англия), Насмешник Грин издевается над высшим обществом (в провинциальном разрезе). Патриот и гражданин Грин отдает должное честной игре: полицейские, на которых давят, настаивая на бессудной расправе над наемным убийцей, предпочитают подставлять грудь под пули, но не подчиняются неправовому приказу.
Заканчивая разговор о романе, упомяну еще одно обстоятельство: здесь Грин впервые (независимо от Хичкока, но параллельно с ним) приходит к выводу: Зло прежде всего смешно. Гротескно, а значит, и смешно. Злу не присуще величие; оно, во всей своей грандиозности (а на дворе 1936 год!), смешно и ничтожно.
Хотя миллионам и миллионам будущих жертв мирового Зла — тогдашним европейским беженцам — веселее от этого не становится.
