История жизни английского писателя Редьярда Киплинга.
Редьярд Киплинг. Биография
Детство и юность
В начале 70-х годов нашего века в Лахоре разрушили одно старинное здание и воздвигли на его месте небоскреб. Улица не пострадала, напротив — украсилась. И все же многие жалели об исчезнувшем доме, хотя он уже за несколько лет до этого лишился главной своей достопримечательности — редакции Гражданской и военной газеты, в которой на протяжении семи лет работал Редьярд Киплинг. Сотрудники постоянно спорили между собой — в какой комнате он сидел. Один говорил: В моей, другой — в моей. Но газету в 60-е годы закрыли — за радикализм.
Гражданскую и военную газету вполне можно было бы назвать просто Городской газетой. Свое длинное наименование она получила прежде всего потому, что столица Пенджаба (точнее — ее европейская часть) состояла из районов, где разметались учреждения Индийской гражданской службы, а также жили их сотрудники с семьями, и своего рода военного лагеря. Постепенно, по мере того как в армии и в гражданском управлении все большую роль начинали играть индийцы, газета меняла своих читателей. Во времена Киплинга их контингент состоял исключительно из англо-индийцев, как называли тогда работавших в Индии англичан; теперь же они составляли меньшинство. Соответственно менялось и направление газеты, некогда достаточно консервативной.
Ее печальный конец можно было, впрочем, предвидеть еще тогда, когда после раздела Индии Лахор отошел к Пакистану. Отныне сама атмосфера этого города, индийского Парижа, как его иногда называли, не вызывала одобрения властей. Лахор давно уже был центром притяжения индийской художественной интеллигенции. Здесь были ателье художников, мастерские, изготовлявшие предметы искусства, а в бесчисленных кафе, совсем как на Монмартре, шли споры об искусстве и политике…
В том, что именно Лахор стал индийским Парижем, была немалая заслуга семьи Киплингов.
Отец Редьярда Киплинга, Джон Локвуд Киплинг, сделался англо-индийцем незадолго до рождения писателя. В мае 1865 года, через три недели после свадьбы, он уехал в Индию, а под самый новый год, 30 декабря, у них родился сын Редьярд. Родители были люди занятые, поэтому мальчика отдали на попечение туземных слуг, и первым его языком стал хиндустани. Он сделался англо-индийцем уже в полном смысле слова.
Джон Локвуд Киплинг, выпускник лондонского Южно-Кенсингтонского художественного училища по классу архитектурной скульптуры, некоторое время работал на родине, но прочного положения в мире искусства не завоевал, долго не мог жениться на любимой девушке Алисе Макдональд и в конце концов вынужден был принять должность преподавателя в художественной школе в Бомбее. Первые шесть лет своей жизни Редьярд провел в этом городе, оставшемся его любовью на всю жизнь. Но потом для него настала пора расстаться с родными местами. В более или менее устроенных англо-индийских семьях было принято отправлять детей в Англию, с тем чтобы они выросли в лучшем климате, научились говорить без акцента и получили соответствующее образование. Была еще одна причина, о которой предпочитали молчать, — надо было избавить детей от влияния слуг-индийцев, безумно их баловавших. Опасались и того, что дети в результате переймут некоторые местные обычаи.
Проще всего было бы, конечно, отправить Редьярда к родственникам матери, тем более что они жили безбедно и занимали хорошее положение в обществе, но когда маленький Радди за три года до этого погостил у них, он так им не понравился — ребенок был избалованный и своевольный, — что родители предпочли отдать его незнакомым людям.
Для шестилетнего мальчика началась пора страданий. В этом доме отчаянья, как он потом его называл, его били, отнимали книги, всячески унижали. Сестры матери не забывали его навещать, но он обо всем молчал. Миссис Холлоуэй, на попечении которой он находился, производила на них вполне благоприятное впечатление. Она и вправду не понимала, что губит ребенка, — ей казалось, что она его просто перевоспитывает.
Но однажды тетя Джорджина, жена известного художника Берн-Джонса, приехала взглянуть на ребенка и обнаружила, что тот быстро теряет зрение. Скорее всего это происходило на нервной почве. Когда мать, примчавшаяся в Англию, пришла попрощаться с ним на ночь, он, едва она наклонилась поцеловать его, заслонился, словно бы от удара. Алиса все поняла. Она забрала от миссис Холлоуэй Радди и его младшую сестричку Трикс (той жилось в этом доме гораздо лучше), побыла с ними некоторое время в деревне и в Лондоне, где водила их по музеям и много им читала, потом вернула дочку на какой-то срок к той же миссис Холлоуэй, души в ней не чаявшей, а Радди отдала в школу-пансион, которая готовила детей к сдаче экзаменов в военные училища для поступления на Индийскую гражданскую службу. Редьярда не предназначали ни для того, ни для другого, но обучение в Юнайтед Сервис Колледж в отличие от старых закрытых школ, подобных Харроу, Винчестеру, Итону и другим, стоило не слишком дорого, и к тому же это учебное заведение возглавлял друг семьи Кормелл Прайс, регулярно переписывавшийся с Киплингами. Юнайтед Сервис Колледж готовил слуг империи, и это не могло не сказаться на царивших в нем нравах; однако его ректор, как ни парадоксально это звучит, был человеком левых убеждений, дружил с одним из основателей социалистического движения в Англии Уильямом Моррисом и как-то участвовал даже в антивоенной демонстрации. Выдающийся литературный дар Киплинга он заметил сразу — он ведь и сам раньше был литератором — и сделал все возможное, чтобы укрепить мальчика в сознании своего предназначения. И в самом деле, Киплинг очень скоро отказался от мысли стать врачом и стал отдавать все свои силы литературе — прежде всего поэзии. Стихи он посылал в журналы, где их не брали, и родителям, оценившим его талант раньше профессиональных редакторов. В 1881 году, когда ему исполнилось всего шестнадцать лет, они издали за свой счет небольшим тиражом его сборник Школьные стихи, а к моменту окончания школы уже приготовили ему место в газете.
Положение Киплингов к этому времени заметно изменилось. В Индии жило и работало около четырех миллионов англичан. И выдвинуться в этой стране было не так просто, как казалось тем, кто ехал туда делать карьеру. У Киплингов, конечно, было на это больше надежд, чем у многих других. Они были людьми, наделенными самыми разнообразными способностями. Едва появившись в Индии, они начали писать для местных газет; Джон Локвуд проявил себя как превосходный педагог и человек многообразных художественных талантов. К тому же они обладали редкостным даром привлекать сердца людей. Они были умны, образованны, обаятельны, а Алиса отличалась еще и красотой. И все же им понадобилось целых десять лет, чтобы занять достойное положение в обществе.
В апреле 1875 года Джон Локвуд получил должность куратора Центрального музея индийского искусства, находившегося в Лахоре, и за короткий срок превратил его в одно из лучших в мире собраний произведений восточного искусства. При нем стала процветать и школа прикладного искусства, директором которой он был назначен. В этой школе отнюдь не учили приемам западных мастеров, напротив, всячески заботились о том, чтобы Индия в этом отношении сохранила свою самобытность. Позднее Редьярд Киплинг нарисовал в Киме восторженный портрет своего отца, и это отнюдь не было лишь данью сыновней любви — тот и в самом деле пользовался всеобщим уважением, а когда в 1891 году выпустил книгу Зверь и человек в Индии, то проявил себя иллюстратором, органически впитавшим самый дух индийского искусства. К работе над этой книгой он привлек также трех художников-индийцев и двух художников-англичан, которым, впрочем, дал возможность сделать всего по одному рисунку. Лахор постепенно становился центром притяжения индийской Интеллигенции.
Когда неполных семнадцати лет Редьярд Киплинг вернулся в Индию, он был уже членом семьи, завоевавшей там широкое признание. Но при этом старшие Киплинги нисколько не сомневались, что первое место со временем займет именно Редьярд.
Ждать этого пришлось не слишком долго.
Первые рассказы
Гражданская и военная газета выходила каждый вечер на четырнадцати полосах (семь из них — объявления), но делали ее практически всего два человека — редактор и его помощник. Место помощника редактора и занял Редьярд Киплинг. С какими-то своими журналистскими обязанностями он так до конца и не совладал; ему, например, решительно не давались передовые статьи — с другими справлялся блестяще. В целом же он исполнял столько обязанностей, что это могло быть под силу только нескольким сотрудникам. И еще: он начал писать рассказы.
Индия времен его раннего детства день ото дня оживала в его сознании. Этот семнадцатилетний юноша приехал не в чужую страну — он вернулся на родину. Он был не просто человеком двуязычным — он с неподражаемой быстротой усваивал все оттенки индийской речи. Особенно много давали ему командировки, порою довольно продолжительные, во время которых он с зоркостью прирожденного писателя видел и запоминал жизненные подробности, ускользавшие от взора тех, кто уже не один год провел в этой стране. Да и жил он не только в Лахоре. Дважды его направляли на работу в более престижную газету Пионер, издававшуюся в Аллабаде (иначе — Аллахабаде). Киплинг был блестящим репортером. Но в его репортажах чувствовался писатель.
Первый рассказ Редьярда Киплинга Ворота Ста Печалей был опубликован в той же Гражданской и военной газете 26 сентября 1884 года, за три месяца до того, как его автору исполнилось девятнадцать лет; он и положил начало длинной серии рассказов, печатавшихся из недели в неделю сначала в этом лахорском изданий, а потом уже по всей Индии. Англо-индийцы получили вдруг возможность читать о себе, а также о стране, в которой они живут. Киплинг писал коротко (газетные площади ограничены), энергично, но при этом никогда не стремился нарочито обострить сюжет. Это были своего рода физиологические очерки индийской жизни, изобиловавшие подробностями и словами на хиндустани, понятными англо-индийцам, четко обрисованными типажами, словно бы выхваченными из повседневности, так что многие узнавали себя и людей, с которыми вместе тянули лямку военной или гражданской службы. При этом Киплинг стремился к наибольшей объективности повествования. В одних случаях он ссылался на людей, от которых якобы услышал ту или иную историю, в других — говорил от своего имени, но я рассказчика оказывалось всякий раз новым — ведь это был не более чем литературный прием.
За рассказами последовали стихи, собранные потом в сборник под вызывающим названием Чиновничьи напевы. Авторская отстраненность и в том и в другом случае граничила с иронией. Киплинг разговаривал со своим читателем так, словно они находились в одном семейному кругу, где все всё друг про друга знают и скрывать нечего. Колониальную администрацию он не разоблачал, но и говорил о ней без всякого уважения: намерения у нее самые добрые, да только знания страны и умения вести дела не хватает. Настоящими же его героями становятся те, кто стремится мор выгнать из страны, кто строит мосты и дороги и кто, как он считал, охраняет целостность и безопасность Индии — врачи, инженеры, простые солдаты и субалтерны — младшие по чину офицеры. Но и о людях, которыми он восхищался, он говорил спокойно, без всякого пафоса, тоном несколько отстраненным. Одним словом. Британская Индия получила вдруг своего писателя. А то, что он был так молод, внушало немалые надежды на будущее.
Год, другой — и Киплинга знают уже все четыре миллиона англичан, живущих в Индии. И скорее всего — ни один человек за ее пределами. Рассказы и стихи Киплинга — это пока что (во всяком случае, по кругу читателей) провинциальная литература. Но самым проницательным читателям — а к ним принадлежала и семья Киплинга и он сам, прекрасно знавший себе цену, — было ясно, что пройдет немного времени — и его слава распространится по свету. Впоследствии многие удивлялись тому, как спокойно Киплинг воспринял свой литературный взлет в Англии. Но он ведь всегда знал, что иначе и быть не может!
Для этого было много оснований. Киплинг-новеллист работал в новом для Англии жанре, ибо рассказ, давно уже завоевавший прочные позиции в европейской и американской литературе, в Англии долго влачил жалкое существование. Немецкие и американские романтики или француз Мопассан не имели соперников в этой стране. К моменту, когда в литературу пришел Киплинг, положение, правда, стало меняться, но он и был одним из тех, кто начал его менять.
Рассказ расцвел в Англии с приходом неоромантиков. Его краеугольные камни закладывали Стивенсон, Конан Дойл, Честертон, Конрад и близкий в этом отношении к неоромантикам Герберт Уэллс. Конечно, англо-индийский читатель воспринял бы слово неоромантик применительно к Киплингу с немалым удивлением. И по манере своей и по материалу он был для него реалистом из реалистов. Но за пределами Индии произведения Киплинга воспринимались иначе. Он писал о чем-то экзотическом, неизвестном читателям и при этом о том, что им очень хотелось бы узнать: именно в эти годы в полной мере осознается значение Индии в системе английских колониальных владений, история этой страны вводится в школьные курсы, да и семей, в течение многих поколений связанных с Индией, становится в Англии все больше и больше. Киплинга здесь ждали, сами того не сознавая.
За год Редьярд Киплинг написал свыше сорока рассказов. Большинство из них было опубликовано в периодике, значительная часть была переиздана в шести выпусках Железнодорожной библиотеки, предназначенной для чтения в пути, а тридцать два вошли в сборник Простые рассказы с холмов (январь 1888 года), заложивший основу будущей всемирной славы Киплинга. Тогда же было опубликовано немало стихов. Если учесть, что все это вышло из-под пера человека, изо дня в день исполняющего утомительные редакторские обязанности, то подобную продуктивность можно назвать поистине феноменальной.
Первое возвращение в Англию
Известности в Англии Редьярду Киплингу, после первого возвращения, не пришлось долго ждать. Редактор Гражданской и военной газеты Уиллер, отпечатав за свой счет Чиновничьи напевы (1886), отослал часть тиража в Англию, и там самый влиятельный тогда критик Эндрю Лэнг отозвался положительно об этих стихах, не упомянув, правда, в своей рецензии фамилии автора. Это навело Уиллера на мысль послать в издательство, где состоял рецензентом тот же Эндрю Лэнг, все шесть книжечек Железнодорожной библиотеки. Прочитав их, Лэнг воскликнул: Эврика! На свет родился гений! Это проложило дорогу английскому изданию Простых рассказов с холмов (конец 1889 года), которыми люди стали зачитываться.
Редьярд Киплинг в это время уже держал путь на родину. Правда, двинулся он в Англию необычным маршрутом. Эта страна должна была стать конечным пунктом продолжительного путешествия, которое он предпринял со своими друзьями — профессором астрономии Хиллом и его женой (потом он опишет ее в Рикки-Тикки-Тави, создав образ мальчишки Тедди). Они побывали в Бирме, в Сингапуре, в Гонконге, провели около месяца в Японии и потом направились в США, где Киплинг, расставшись с Хиллами, за четыре месяца исколесил полстраны и сумел осуществить свою давнюю мечту — познакомиться с Марком Твеном. До Англии он добрался только в октябре 1889 года.
Впечатления от своего путешествия он фиксировал в очерках для Пионера. Там их регулярно печатали, но успеха они не имели. В путевых очерках Киплинг уже не надевает на себя чужих масок. Он предстает перед читателем в своем собственном обличии, и те, кто полюбил Киплинга-рассказчика с его всегдашней отстраненностью от происходящего, не узнавали его. Настоящее внимание эти очерки привлекли лишь после того, как вышли отдельной книгой От моря до моря (1889). К этому времени, правда, многих интересовало уже каждое слово, слетавшее с уст этого писателя.
По приезде в Англию Редьярд Киплинг снял квартиру в Лондоне и стал спокойно ждать, как развернутся события. Этот начинающий автор не делал никаких попыток создать себе рекламу, не искал полезных знакомств, и это нисколько ему не мешало. Напротив, люди сами старались с ним познакомиться, а издатели, прочитавшие Чиновничьи напевы и Простые рассказы с холмов, заваливали его лестными и выгодными предложениями. За несколько месяцев этот двадцатичетырехлетний англо-индиец стал лондонским литературным львом.
Киплинга никто бы никогда не назвал красавцем. Ростом он не вышел, сутулился, носил сильные очки, в лице его проступала какая-то непропорциональность, движения были резкие, недостаточно координированные, но при всем этом нельзя сказать, что свою раннюю славу он завоевал только пером. На всех, с кем ему довелось познакомиться, он производил большое впечатление своим быстрым умом, превосходным чувством юмора, необыкновенно глубоким, удивительно модулированным голосом и способностями устного рассказчика. Он говорил с той же энергией и так же интересно, как писал. (Один из его лондонских друзей вспоминал потом, как они с Киплингом пошли как-то в ресторан попросил Редьярда рассказать об Индии. Когда тот заговорил, все стали вокруг замолкать. Люди откладывали ножи и вилки и начинали его слушать. А он этого и не замечал). В довершение всего, Киплинг отличался полнейшей независимостью характера и в нем не было и оттенка позы.
В Лондоне у него, как легко понять, быстро появились друзья. Один из них оставил глубокий след в его душе и определил многое в его биографии. Звали его Уолкотт Балестье, и он приехал в Лондон всего за несколько месяцев до Киплинга, только не из Индии, а из США. Семья Балестье некогда эмигрировала в Америку из Франции, но давно обжилась в этой стране, и Уолкотт обладал истинно американской хваткой. Он имел поручение от издательской фирмы, в которой работал, наладить связи с английскими писателями, и к приезду Киплинга чуть ли не весь литературный Лондон числился в его друзьях. Киплинг был уже одним из последних его завоеваний, но весьма основательным. В течение 1891 года Редьярд и Уолкотт написали приключенческий роман Наулаха (Семьсот тысяч рупий), где действие происходило сперва в Америке, потом в Индии. Американскую часть написал Балестье, индийскую — Киплинг. Судя по количеству поездок, которые предпринял в этом году Киплинг, работе этой он много времени не уделял; Балестье же только пробовал себя в литературе, так что этот американско-индийский вестерн не вошел в число произведений, составивших славу Киплинга. И все же сотрудничество с Балестье сыграло определенную роль в его жизни. Обжившись в Лондоне, Балестье выписал туда мать, двух сестер и, ненадолго, младшего брата Битти. Особенное впечатление произвела на Редьярда сестра Уолкотта Каролина. Она тоже не обошла вниманием этого очкарика-коротышку, как прозвали Киплинга в Лондоне.
В конце 1891 года Балестье поехал в Германию прощупать почву для захвата континентального книжного рынка, где в сфере издания английской литературы царил барон Таухниц. Там Балестье заразился брюшным тифом и умер. Пять недель спустя после смерти друга Редьярд женился на его сестре Каролине, и они отправились в свадебное путешествие — в Канаду, США и Японию. Но в Йокогаме Киплинг узнал, что банк, в котором он держал свои сбережения, лопнул, и они вернулись в родные места Каролины — семейное поместье Балестье около города Братлбоpo, штат Bepмонт.
Наулаха
Почему Редьярд Киплинг переселился в США? Конечно, для этого были причины сугубо личного свойства. В Англии у него не было своего дома — эту страну в отличие от Индии он все еще считал заграницей, а в семье тон задавала Каролина, которой хотелось быть поближе к родным и друзьям. Но была и еще одна причина. В Англии слава Киплинга начала меркнуть. Едва завоевав широкое признание, он вдруг упал в глазах критики.
Неудачи начались с романа Свет погас (1890). Он и правда был весьма несовершенен. Но критику особенно задел самый тон этого романа — грубый и солдафонский. Свет погас словно бы отбросил тень на предшествующие произведения Киплинга. Люди задались вопросом: за кого этот писатель? С кем он?
Именно после неуспеха романа Свет погас начались и потом не прекращались попытки разобраться в идеологии Киплинга. Результаты они принесли самые печальные. Все поняли, что Киплинг — империалист. Правда, влияние либерально настроенных людей, с которыми он всю жизнь был связан (особенно с Берн-Джонсом, женатым на одной из его теток и дружившим с социалистом Уильямом Моррисом), сказалось на том, что он был, как иногда говорили, ответственным империалистом, — иными словами, считал, что у белых людей есть свой долг перед народами, ими завоеванными, но мера этой ответственности могла меняться. Человеком же правых взглядов Киплинг оставался всегда. В уединении своего американского поместья (Киплинги купили землю у Битти Балестье и построили там дом в английском стиле, назвав его Наулахой), отгородившись от прессы, он мог не почувствовать, что самый интеллигентный читатель начинает от него отдаляться. Встречаться с журналистами Киплинг решительно отказывался. Как-то раз одна журналистка прибегла к хитрости. В ненастную погоду она попросила приюта в Наулахе, и ее приняли со всем радушием. Но узнав о действительной цели ее визита, ее немедленно выставили вон.
Отношение Редьярда Киплинга к Америке было сложным. Еще в путевых очерках, впервые попав в эту страну, он ее не принял. Все здесь казалось ему сделанным на скорую руку, в отношениях между людьми он не видел милой его сердцу субординации, культурный уровень американцев его ужасал, их манеры его отталкивали. Правда, в Америке он постепенно обживался. Здесь у него был свой дом, идеально поставленный Каролиной, материальные его дела шли превосходно, появились друзья, пусть и немногочисленные. Киплинг теперь все чаще восхищался предприимчивостью американцев, обилием в этой стране людей, которые сами себя сделали, в Америке у него родилось трое детей, и он думал навсегда здесь остаться.
Да и работалось ему в Наулахе превосходно. Правда, американским писателем он так и не стал, хотя одну такую попытку предпринял, в 1897 году он выпустил повесть Отважные мореплаватели, целиком построенную на американском материале. В ней рассказывалось о жизни моряков рыболовного флота, причем Киплинг-репортер и на сей раз себе не изменил. Вместе с одним из своих друзей он поехал в Глочестер, штат Массачусетс, а затем в Бостон — две главные базы рыболовного флота — и, расспрашивая рыбаков, приобрел обширные сведения об их труде. Это был его обычный способ собирания материала, многократно с большим успехом проверенный в Индии, и люди, прочитавшие Отважных мореплавателей, могли подумать, что Киплинг чуть ли не полжизни провел на судах, занятых ловлей трески, — память у него была цепкая, способность выспрашивать людей о мельчайших подробностях их жизни — поистине феноменальная. Те сами не замечали, как начинали делиться с ним своими сокровенными мыслями. Но Отважных мореплавателей это не спасло — слишком уж банален был сюжет и одноплановы персонажи.
С американскими впечатлениями связан и возникший у Киплинга интерес к технике, раньше ему не столь свойственный. Это не раз потом отражалось в его творчестве. Например, встретившись в Риме с Гульельмо Маркони, Киплинг выспросил у него все, что мог, о беспроволочном телеграфе и потом написал рассказ под таким же названием. Покушался он и на научную фантастику жюль-верновского толка. И тем не менее все лучшее, что он в эти годы создал, так или иначе связано с впечатлениями юности.
А создал он в своей Наулахе немало. Прежде всего — Книги джунглей. Как ни велика слава Киплинга, она никогда не была бы столь полной без этих двух книг. Появились они по счастливой случайности.
Книга джунглей
Редьярд Киплинг никогда не считал себя детским писателем и рискнул взяться за книгу для детей лишь после того, как детская писательница Мэри Элизабет Мейпс Додж, автор известной книги Серебряные коньки (1865), послушав его рассказы об индийских джунглях, уговорила его написать о них для детского журнала Сент Николас мэгэзин, который она редактировала. Киплинг написал один рассказ, другой и… увлекся. Грандиозный успех первой Книги джунглей (1894) побудил его взяться за вторую (1895). Постепенно в Книгах джунглей определился главный герой. Если в первой из них было всего три рассказа о Маугли, то во второй их стало уже пять… Эти рассказы не раз выходили отдельной книгой, и их прочитали с момента появления десятки, а может быть, и сотни миллионов детей. (Кстати говоря, слова Маугли — лягушонок, как прозвали звери своего воспитанника, не существует ни в одном языке. Киплинг сам его придумал). В Англии и в США в качестве первой ступени бойскаутского движения возникли в январе 1914 года волчьи клубы (Маугли, как известно, воспитала волчица, и он долго был членом волчьей стаи), подражаниям Книгам джунглей не было числа. Эти подражания, по словам Киплинга, составили целый зоопарк. Об авторе самого популярного из них — Тарзана — Киплинг сказал, что тот словно бы переложил тему Маугли для джаза, и при этом, говорят, похвалялся, что, работая над Тарзаном, хотел проверить, насколько плохую книгу способен написать… Книги джунглей имели и свою кинематографическую историю. В 1935 году кинорежиссер Роберт Флаерти случайно увидел в конюшне индийского мальчика Сабу и дал ему роль в своей экранизации рассказа Киплинга Слоновый Туман (из первой Книги джунглей), назвав эту картину Мальчик при слонах… Фильм не получился, его взялись переделывать на киностудии Александра Корды. Сабу очень понравился этому выдающемуся режиссеру, и тот занял его в фильмах Барабан (1938) и Багдадский вор 1940). A в 1942 году брат Александра Корды Золтан поставил с этим актером фильм Книга джунглей. Снимался он в Южной Калифорнии с дрессированными животными. Индия в годы войны была трудно достижима.
Доживи Киплинг до этого дня, он был бы, наверно, и счастлив и огорчен. Сам он трижды пытался проникнуть в кино, написал сценарий по рассказам Без благословения церкви, Три солдата и Твой слуга — пес, но ни по одному из них фильм не был поставлен.
Была еще картина Уолта Диснея по Маугли, и она даже имела успех у детей, но критика ее не приняла. Да и сам Дисней, посмотрев готовый фильм, сказал: Вот что, ребята, кажется, я становлюсь слишком стар, чтобы ставить живые фильмы. Это и правда была его последняя работа.
В Книгах джунглей Киплинг повел разговор о месте человека в природе. Не потому ли, в значительной мере, эти книги, написанные для детей, надолго укореняются в сознании взрослых? А для того времени, когда они вышли, их тема оставалась достаточно актуальной. Кардинальные, меняющие наше представление о мире, научные открытия не сразу осваиваются общественным сознанием. Иногда для этого требуется смена поколений. Нечто подобное произошло с теорией Дарвина. Его книга Происхождение видов путем естественного отбора увидела свет в 1859 году и была научной сенсацией — ее прочли тысячи людей, не занимающихся специально биологией; и все же понадобились десятилетия, чтобы вокруг теории Дарвина перестали завязываться споры. Так, Бернард Шоу пытался опровергнуть ее еще в 20-е годы нашего века в предисловии к своей пенталогии Назад к Мафусаилу, где выступил в защиту мистической теории жизненной силы. Сам Дарвин, как известно, не сразу решился сформулировать в своей книге напрашивающийся вывод о происхождении человека из мира животных. Он сделал это лишь после того, как подобную мысль обосновал его друг и горячий защитник Томас Генри Хаксли (Гексли). Книги джунглей настолько тесно связывают человека с животным миром, что автор словно бы желает сказать — время подобных споров давно прошло. Эти сборники, лишенные каких-либо научных доказательств, были тем не менее сильнейшим аргументом в защиту дарвинского взгляда на природу.
Была в Книгах джунглей и другая сторона, тоже прочно закрепившая их в большой литературе. Это произведение Киплинга — одно из начал мифотворческой тенденции, все шире распространяющейся в литературе XX века; причем, в отличие от Улисса Джойса, не слишком доступного для широкого читателя, Книги джунглей апеллируют к сознанию ребенка. Правда, к самым стойким, не исчезающим с возрастом сторонам этого сознания. Бывают любимые детские книги, которые становятся потом неинтересны: обнаруживается их примитивность. С Книгами джунглей этого произойти не могло.
Другим достижением американских лет были сказки Киплинга, известные у нас под названием Сказки просто так, или Просто сказки. Завершит работу над ними Киплинг только в 1902 году и тогда же выпустит их в свет со своими иллюстрациями, но манеру повествования он нашел именно в Вермонте, рассказывая их своим детям и племяннице — дочке Битти. Самая знаменитая из этих сказок Кошка, гулявшая сама по себе в первом своем варианте возникла именно в вермонтском поместье Киплинга, в его Наулахе.
Бегство из Америки
Между тем навсегда, казалось, устроенная жизнь Киплингов в Вермонте начала быстро разлаживаться. Летом 1895 года США выступили на стороне Венесуэлы в споре о ее границе с Британской Гвианой, поговаривали даже о возможной войне между Англией и США. В Америке нарастали антибританские настроения, и Киплинг, англичанин не только по гражданству, но и по многим своим привычкам, не мог этого не почувствовать. Разговоры о надвигающейся войне он воспринимал всерьез, запасался продовольствием и подумывал об отъезде в Канаду.
К тому же испортились отношения с Битти, шурином Киплинга. Он, что называется, жил при Киплингах — помогал им в постройке дома, обеспечивал их углем, выполнял другие обязанности по хозяйству и получал за это жалованье, подрабатывая еще овцеводством на участке земли, проданном Киплингам. Но Каролина задумала разбить там сад, и это возмутило ее брата. Когда же Киплинг решил их помирить, произошел скандал. В отличие от своей сестры, женщины сдержанной, строгой, деловой, Битти был бездельником и забулдыгой. Киплинг решил наставить его на путь истинный. Он предложил Битти уехать куда-нибудь подальше от своих собутыльников, найти там себе подходящее дело и остепениться. Сам же он будет в течение года обеспечивать его семью. Битти этот план не понравился. Услышав же, что Киплинг сказал Битти сам себе худший враг, он был потрясен до глубины души и, встретив в мае 1896 года своего свойственника во время велосипедной прогулки, пообещал вышибить ему мозги. Киплинг не на шутку перепугался. Он потребовал ареста мистера Балестье по обвинению в подготовке смертоубийства. Состоялся суд. Битти, к немалому, следует думать, удовольствию присяжных, повторил все оскорбления, которыми осыпал Киплинга при встрече на дороге, добавив еще кое-что, но отрицал намерение его убить — он, по его словам, собирался только хорошенько его отколошматить. Это, в целом, никак не противоречило тогдашним американским нравам и не могло вызвать общественного осуждения. Киплинг окончательно убедился в своей давней мысли, что Америка — страна беззакония. Знаменитый писатель и богатый человек собирается засадить в тюрьму своего бедного родственника! Иначе не говорили. На следующем заседании зал был битком набит газетчиками, не преминувшими придать происходящему широкую огласку. Надо было кончать с этим делом, и Киплинг предложил уплатить за Битти залог в ожидании повторного разбирательства. Тот гордо отказался: он понимал, что сила на его стороне. Он жил в сладостном предвкушении нового суда, на который следовало ждать корреспондентов со всей Америки. Заседание было назначено на сентябрь, но Киплинги предпочли покинуть поле боя. 28 августа они уехали из Вермонта, а 2 сентября сели на пароход и отплыли в Англию. Они не знали еще, что скоро навсегда расстанутся с Америкой и своим любимым домом. В начале февраля 1899 года они вернулись в Нью-Йорк, чтобы пробыть там месяц-другой и, завершив накопившиеся дела, вновь обосноваться в Наулахе. Но Киплинг заболел воспалением легких и некоторое время был при смерти. Вслед за ним заболела его любимая старшая дочь Джозефина. Когда Киплинг стал поправляться, она умерла.
К тому же еще до болезни Киплинг узнал из газет, что Битти не собирается оставлять его в покое. Он обвинил Киплинга в злобном преследовании, незаконном аресте и клевете и потребовал возмещения убытков в размере пятидесяти тысяч долларов. Эти деньги очень бы пригодились Битти — он совсем уже спивался, однако он вряд ли всерьез надеялся получить их — все это было рассчитано лишь на то, чтобы снова затеять скандал и привлечь к себе внимание. Киплинги понимали, что им не выдержать новых треволнений, и просто уехали обратно в Европу. С тех пор нога Киплинга не ступала на американскую землю. Наулаху они спустя некоторое время продали. Кучер, на чьем попечении оставался дом, привез им в Англию кое-что из вещей и портрет Джозефины.
Певец империи
После бегства из Америки Киплинги обосновались в графстве Сассекс, навсегда оставшемся для него любимым уголком Англии, в деревне Роттингдин, но там он не раз с тоской вспоминал свою Наулаху, где сумел так основательно отгородиться от мира. В Англию вернулся куда более знаменитый писатель, чем некогда из нее уехал. Все читали Книги джунглей, помнили наизусть многие его стихи, да и его сказки не забывались. Они выходили новыми сборниками, повторявшими рядом с заново написанным и кое-что из уже опубликованного. Теперь толпы зевак мечтали хоть краешком глаза взглянуть на популярного автора. Роттингдин расположен на дороге, ведущей из Лондона в курортный город Брайтон, и недостатка в любопытствующих не было. Киплинги надстроили стены, окружавшие дом, но это не помогло. Кучера экипажей, проезжавших мимо усадьбы Киплингов, предупреждали пассажиров, чтобы те встали со своих мест и таким образом получили возможность кинуть взгляд через забор. Иногда удавалось даже увидеть самого Киплинга, гуляющего по саду или при звуке приближающегося экипажа спешно ретирующегося в дом. Джером К. Джером с присущим ему юмором говорил, что Киплинг напоминает ему комету, тщетно пытающуюся потерять свой хвост.
Когда в 1898 году умер Берн-Джонс, Киплинги некоторое время спустя, в 1902 году, переселились поближе к осиротевшей семье. Их новое поместье Элмс (Вязы) располагалось в стороне от дороги, здесь было спокойнее. Они округляли свои владения, нанимали работников и все больше чувствовали себя настоящими английскими помещиками. Киплинг как-то сказал одному своему другу, что наконец-то открыл для себя Англию — самую симпатичную из виденных им чужих стран. Впрочем, по нему это трудно было понять. Он стал раздражительным, вечно спешил и, когда торопился на поезд в Брайтон, выезжал в последнюю минуту, а потом заставлял шофера гнать машину на предельной скорости.
В его очень скромно обставленном кабинете висел портрет Берн-Джонса. Корзина для бумаг всегда была полна доверху. Сюда идет большая часть того, что я пишу, — говорил он. Работая, он иногда начинал размахивать большим индийским ножом, который держал при себе, и однажды вырезал им на столе: Как часто я уставал, сидя за тобой! Чем старше он становился тем тщательнее работал над языком своих произведений, и теперь уже никто не мог обвинить его в небрежности стиля. Насколько возможно после смерти дочери, он снова был счастлив. И снова не подозревал, что приближается еще один критический момент его жизни. Впрочем, он этого не понял и тогда, когда этот момент наступил.
У англичан давно были немирные отношения с бурами — потомками голландских поселенцев в Африке. В 1899 году они особенно обострились. Англичане обвинили две бурские республики — Трансвааль и Оранжевую — в дискриминации живущих на их территории английских подданных и начали сосредоточивать войска на границе этих республик. Президент Трансвааля Пауль Кругер потребовал их отвода, и когда 11 октября 1899 года срок его ультиматума истек, начал совместно с союзной Оранжевой республикой активные и в высшей степени успешные действия против английских войск. Война, которую Англия провоцировала, обернулась против нее. И не только на поле боя. Все мировое общественное мнение восстало против Англии. В пределах самой страны год от года все активнее действовали пробуры — противники войны. Конечно, силы были неравными и победа Англии была предрешена, но, чтобы добиться ее, Англии пришлось прибегнуть к таким жестокостям, что это вызвало всеобщее возмущение.
Но не Киплинга. За пределами официальных кругов не было более последовательного защитника этой войны, чем он. В политическом отношении Киплинг к этому времени стал еще большим реакционером; один из поджигателей Англо-бурской войны, Сесил Роде, был его ближайшим другом, и при том, что отношение к этой войне в писательском мире было сложным (ее, например, поддержал Бернард Шоу, считавший, что существование малых государств противоречит принципам коллективизма), никто не скомпрометировал себя в это время больше Киплинга. Для английской интеллигенции он сделался белой вороной, и одна из статей, направленных против него, называлась Голос хулигана. Киплинг и в самом деле приобрел огромную популярность среди самых отпетых шовинистов, стремившихся к физическим расправам с противниками войны. В Роттингдине, где он тогда еще жил, он собрал Добровольческую роту, начал организовывать по всей стране ружейные клубы, готовившие будущих добровольцев и собиравшие вокруг себя убежденных милитаристов. Позднее он отправился на фронт и десять дней (с 21 марта по 1 апреля 1900 года) сотрудничал в военной газете Френд (Друг). Он создал фонд помощи семьям фронтовиков и собрал на эти нужды полмиллиона фунтов стерлингов. Это был гуманный шаг, принесший Киплингу благодарность миллионов людей. Но шаг этот был сделан сторонником войны. Киплинг считал, что надо помогать ее жертвам, но ему и в голову не могло прийти, что не должно быть самих этих жертв.
Некогда Редьярд Киплинг написал одно из лучших своих поэтических произведений — Балладу о Верном Томасе. В Балладе говорилось о независимости поэта как о его долге перед своим талантом. Он и сейчас отвергал любые почести, которые могло оказать ему государство. В начале Англо-бурской войны писателю собирались присвоить звание сэра, но он отказался. Он и до этого события и после него успел отказаться от множества орденов, в том числе и тех, что даются за достижения в области литературы и искусства. Но после одной из неудачных попыток наградить писателя король Георг V, его друг, справедливо заметил, что Киплинг, отвергающий награды, полезнее для государства, чем Киплинг, их принимающий. Человек, желавший, как он заявлял, жить и умереть просто Киплингом, и правда был полезнее, чем писатель, носящий на себе знаки своей прирученности.
С этого времени начинается и постепенно усиливается отчуждение Киплинга от других английских писателей. Он жил неподалеку от Джозефа Конрада, тот считал его большим талантом, но они никогда не встречались. Когда же Киплинг послал Конраду коротенькое письмо, где хвалил его Зеркало моря, тот написал Голсуорси, что в мире начали происходить чудеса. Очень интересовался Киплингом Герберт Уэллс, но не только потому, что считал его хорошим писателем. Этот певец империи виделся ему просто какой-то инферналией. А на похоронах Томаса Харди в Вестминстерском аббатстве 14 января 1928 года произошла сцена, которая многим запомнилась. Писатель и критик Эдмунд Госс имел бестактность познакомить Киплинга и Бернарда Шоу. Те торопливо пожали друг другу руки, и тут же каждый из них отвернулся, словно бы от нечистого. Но этим дело не кончилось. Шоу хотел нести гроб с Голсуорси, но оказался в паре с Киплингом. Огромный Шоу шел рядом с очкариком-коротышкой. Это производило комический эффект и словно бы символизировало их несовместимость.
Впрочем, войну принял и поддержал скорее политик, пользующийся своим писательским авторитетом, нежели писатель как таковой. Несколько стихотворений (правда, среди них была и такая выдающаяся вещь, как Пыль) — вот и весь поэтический урожай, собранный им во время войны. От Киплинга ждали крупного произведения, посвященного этой войне, — как-никак, он впервые понюхал пороху, но ни одного такого произведения он даже и не задумал.
Война основательно приобщила Киплинга к Африке. Сесил Роде построил для него и подарил ему дом в своем африканском поместье, и с 1900 по 1908 год он с января по март проводил в этом доме, но и это всего-навсего дало ему сюжеты для нескольких сказок, — точнее — навело на мысль о них. Как писатель Киплинг оставался англо-индийцем — может быть, даже больше англо-индийцем, чем прежде, ибо он вернулся к воспоминаниям минувших лет, будучи зрелым писателем. Ностальгия внутренне обогатила его. И подняла на новую ступень. К 1902 году окончательно сложилась книга Просто сказки, а за год до этого вышел В свет Ким — произведение, про которое мало сказать, что это единственный удачный его роман. Это — один из лучших английских романов. Начало XX века — время высочайшего взлета киплинговского таланта. И тут же начинается его стремительный спад.
Редьярду Киплингу в это время всего тридцать шесть лет. Он находится как раз на середине своего жизненного пути. И почти уже в конце пути писательского. Его еще будут переводить по всему свету. Он будет получать огромные гонорары. Он еще сделается почетным ректором одного университета и почетным доктором нескольких других. Ему еще присудят в 1907 году Нобелевскую премию по литературе. Признание будет все нарастать. Но это будет признанием его былых заслуг.
Про Киплинга можно сказать, что он прожил достаточно долго для того, чтобы пожать плоды своих трудов, но не для того, чтобы успеть еще потрудиться на славу.
И все-таки конец самого плодотворного периода его творчества был замечательным. Он написал Кима.
Трагическая фигура
Творческому спаду, наступившему у Редьярда Киплинга после Кима, можно найти много объяснений, но главное из них, следует думать, состоит в том, что он к тому времени до конца выполнил свое писательское предназначение. Уже в самом начале нашего века нетрудно было понять, в сколь многих областях литературы преуспел этот писатель. Он был одним из отцов новой английской новеллистики, он — что далось очень немногим — создал новый тип сказки (Просто сказки) и новый тип животного эпоса (Книги джунглей), он написал превосходный роман (Ким) и он же был одним из оригинальнейших английских поэтов. Но, как говорилось, признание заслуг Киплинга-романиста пришло не сразу, и то же самое можно сказать о признании его поэтических заслуг.
В английской критике можно и сегодня услышать, что ключ к поэзии Киплинга до сих пор не найден. И действительно, при всем своем превосходном знании английской поэтической традиции Киплинг словно бы выпадает из нее. Этому поэту удалось забыть, что английская поэзия требует особой лексики, и он заговорил языком, очень близким к разговорному. Успех его у читателей был громадным. Критика же воздерживалась от суждений. К счастью, издатели прислушивались к публике, а не к критикам, и поэтические сборники Киплинга выходили невиданными тиражами. Его стихи печатали порою даже на предметах обихода. Признание в критике пришло к Киплингу-поэту очень поздно, через много лет после смерти, но мало кто столь полно насладился поэтической популярностью у публики еще при жизни, причем не в одной только Англии. Киплинга много переводили, особенно в России. Влияние Киплинга испытал еще Николай Гумилев, но широкую популярность как поэт он приобрел у нас после появления переводов Ады Оношкович-Яцыны в 1922 году. Знаешь, сколько интересного вышло за последние два года! И не только в оригинальной литературе, но и в переводах. Чего стоят одни стихотворения Киплинга в переводе Оношковича-Яцыны…1 — писал 28 апреля 1923 года своей жене Ларисе Рейснер Ф. Ф. Раскольников, в то время советский полпред в Афганистане. Широта влияния Киплинга объясняется, бесспорно, разнообразием и многосторонностью его таланта. Он умеет быть и очень жестким и очень лиричным, и многообразие поэтических форм, к которым он прибегает, поистине удивительно, в стихах Киплинга есть только одно объединяющее их качество — доступность. Но это и сделало их столь нужными для нашего века.
К тому же нельзя сказать, что и после 1902 года Киплинг не создал ничего заслуживающего внимания. Появились интересные стихи и рассказы. Представляет интерес и цикл исторических сказок для детей Пак с Пухова холма (1906), место действия которых привязано к его любимому Сассексу. В этом цикле Киплинг предпринял еще одну, хотя и не столь удачную, как в случае с просто сказками, попытку создать новый тип сказки. В них виден очень тонкий, эрудированный и человечный рассказчик. Киплинг терял силу, но не мастерство.
Но Киплинг словно бы нарочно мешал читателю понять общечеловеческое в своем творчестве. Репутация империалиста то и дело заслоняла его писательскую репутацию. Англо-бурская война не была единственным позорным эпизодом в его политической биографии. Во время первой мировой войны он еще больше утвердился в глазах людей как реакционер. Сначала войну поддержало немало писателей. Среди ее сторонников числились даже Герберт Уэллс и Томас Манн. Но Уэллс уже в 1916 году выступил с нашедшим широкий отклик антивоенным романом Мистер Бритлинг пьет чашу до дна. Изменил свою позицию и Томас Манн, как и многие другие писатели. Но Киплинг оставался верен своим взглядам от начала и до конца, а один из его рассказов, в котором английская женщина отказывается помочь раненому немецкому летчику и с радостью наблюдает за его предсмертными мучениями, справедливо считается образцом антигуманности.
Не принесли политических лавров Киплингу и последующие годы. Великую Октябрьскую революцию он в лучших черносотенных традициях объявил результатом международного еврейского заговора, а гитлеровскую Германию осуждал отнюдь не потому, что его отвращала фашистская идеология, — он просто видел в ней соперницу Британской империи.
Но этот политический воитель, не брезговавший порой самыми некрасивыми приемами, был глубоко несчастным человеком. Он так никогда и не забыл потери Джозефины, а во время первой мировой войны погиб его единственный сын, которому он сам помог — несмотря на плохое зрение, делавшее того непригодным к службе, — вступить в армию и отправиться на фронт. Киплингу суждена была незавидная участь пережить двоих своих детей. Слов признания, все еще иногда раздававшихся, он словно бы и не слышал, и в середине 20-х годов писал своему другу Райдеру Хаггарду, что каждый человек оценивает прожитые годы с разбитым сердцем. Во всем, что он пытался осуществить, его постигает неудача. Возможно, он много думал в это время и о своей борьбе за имперские идеалы. В будущее Британской империи он, судя по его письмам, чем дальше, тем меньше верил.
Год от года ему все труднее становилось работать: его мучили боли в области желудка. Все чаще повторялось состояние депрессии. Как потом выяснилось, он уже с конца 20-х годов страдал язвой двенадцатиперстной кишки. В начале 1936 года положение резко ухудшилось и потребовалась операция. Киплинг ее не перенес. У него начался перитонит, и в полдень 18 января он скончался. Ему были устроены государственные похороны в Уголке поэтов Вестминстерского аббатства, но литературная Англия их бойкотировала.
Киплинг — трагическая фигура.
Жизнь Киплинга — один из трагических примеров того, как гений может погубить себя, — писал Константин Паустовский.
Талант его был неистощим, язык точен и богат, выдумка его была полна правдоподобия; обширные поразительные знания, вырванные из подлинной жизни, во множестве горят и сверкают на границах его книг.
Всех этих свойств достаточно для того, чтобы быть писателем, принадлежащим всему человечеству. Но Киплинг отказался от этого. Он втиснул свой талант в узкие ножны английского солдатского тесака, он не захотел принадлежать человечеству и предпочел стать певцом британского империализма…
Имя Киплинга стоит наравне с именами таких империалистов. Сак Сесил Роде, Китченер, Чемберлен и полковник Лоуренс. Но был ли Киплинг империалистом, искренним до конца?
Конечно, нет. Изредка он проговаривался. Он носил в себе множество тем, запретных для самого себя. Человек большого таланта, он не мог не видеть правды. Она тяготила его и, помимо его воли, проникала на страницы рассказов…
Влияние Киплинга на мировую литературу было огромно2.
Киплингом можно восхищаться и возмущаться, ему можно радоваться и можно его жалеть.
Им только не надо пренебрегать — он был очень большой писатель.
