Комиссар полиции Мегрэ (Сommissaire Maigret) (своего имени он терпеть не может, и даже жена называет его только по фамилии) обрел свой облик в первом романе и практически не изменился к последнему. Мегрэ появляется сорокапятилетним, уже известным в профессиональном кругу. У него слегка серебрятся сединой виски, тяжелое черное пальто, котелок, набор курительных трубок, галстук, который ему никогда не удавалось завязать как следует. В его фигуре виделось нечто плебейское. Он был огромный, ширококостный, с вырисовывавшейся под костюм тугой мускулатурой. К тому же у него была своя особая манера держаться, как бы на особицу. Это не всегда нравилось даже коллегам. Тут было нечто большее, чем уверенность, и в то же время это нельзя было назвать надменностью.
Мегрэ женат, в отличие от многих литературных сыщиков, и мадам Мегрэ — его верная подруга, заботливая домохозяйка, проявляющая искренний интерес ко всему, чем занят ее муж. Этот лирический мотив, проходящий через романы, создает едва ли не единственный образец взаимопонимания и душевной теплоты, аналог которому тщетно было бы искать в том мире, где работает Мегрэ.
В профессиональном плане — это герой-одиночка, несмотря на всю декларированную его привязанность к младшим коллегам, помощникам Люка, Жанвье, Лапуэнту. В первых романах еще действовал инспектор Торранс, которого Жорж Сименон, погорячившись, убил в Питере-Латыше, а потом вернул к жизни как ни в чем не бывало. Позже Торранс станет частным сыщиком и откроет свое Агентство «О», но по-прежнему будет сотрудничать с инспектором Люком и начальником Уголовной полиции. Серия рассказов Дела агентства «О» характеризуется ироническим, отчасти даже юмористическим отношением автора к описываемым расследованиям, повелению героев.
Мегрэ — из тех инспекторов, которых называют ходячими. Его стиль работы — это подробные, обстоятельные беседы с широким кругом лиц, которые могут дать, по его представлению, информацию не только о перемещениях объекта, но, в большей степени, о его манер поведения, стиле жизни. Мегрэ, как золотоискатель, просеивает пустую породу, надеясь в каждом лотке отловить хотя бы крупицу ценной информации. Его метод и не требует коллективного творчества, ибо он больше всего напоминает исключительно развитую интуицию, базирующуюся на склонности к психоанализу.
Сименон, словно упреждая упреки в неразработанности собственного процесса расследования, нередко дает внешнюю оценку деятельности своего героя в кульминационные моменты: …едва ли кому-нибудь под силу представить себе ликование Мегрэ в эту минуту. Впрочем, такой человек есть — это люка, который смотрит на своего начальника и поклясться готов, что у того слезы на глазах.
Комиссар распутал весь клубок сам, ни располагая никакими данными, если не считать таких, на которые никто не обратил внимания, распутал благодаря своей феноменальной интуиции и устрашающему умению вживаться в ближних своих (Подпись «Пикпюс»).
Традиции полицейского романа, к которому внешне должен был бы быть близок сериал Мегрэ, учитываются Сименоном весьма слабо. По сути лишь экспозиция Питера-Латыша, выполненная в классическом стиле, рассчитана на узнавание любителями детектива. Немногие его компоненты (внешняя слежка, использование криминалистики) выглядит подпорками для основной темы. Быстро обнаружив небольшой круг лиц, связанных с главарем международной банды мошенников, нанесшим визит в Париж, Мегрэ получает весьма исчерпывающую информацию о главном предмете своих забот. Ему остается уловить момент, когда за игроком выступает человек. Именно на человеческих слабостях, а точнее — на человеческом в любом из преступников и строит свою линию расследования Мегрэ.
Ему не требуются, как правило, отпечатки пальцев, лабораторные анализы и прочая криминалистическая атрибутика официального полицейского дознания. Все это если и проводится в романах, то на периферии действия и служит подтверждением догадок инспектора. Создается впечатление, что в процессе следствия Мегрэ просто впитывает в себя, как губка, традиции и привычки людей того круга, к которому принадлежит подозреваемый, — вплоть до того, что начинает ощущать себя в шкуре объекта преследования. Длительность процесса погружения зависит от конкретной среды, но в любом случае рано или поздно наступает момент, когда информация достигает некоей критической массы, и Мегрэ обретает твердую уверенность не только в том, кто убил, но и в представлении обо всей подоплеке событий, приведших к преступлению.
Так, в Кабачке ньюфаундленцев (название оригинала На свидание в Тер Нова), одном из ранних романов Мегрэ, знакомясь со странным происшествием в небольшом рыбацком поселке, основную часть романного времени проводит в местном кабачке, где отдыхают после рейса экипажи. Плебей, как нарочито подчеркивает автор, Мегрэ чувствует себя в этом притоне вполне комфортно, а главное — способен вызвать на откровенность практически каждого, в ком заинтересован.
Вживание в атмосферу места происходит настолько эффективно, что для Мегрэ не составляет большого труда даже представить себе канву событий на борту рыболовецкого судна — ту самую предысторию, которая оказалась причиной гибели двух человек.
То, что Сименон верен себе, подтверждает, например, и такое маленькое наблюдение. В романах, разделенных более чем тридцатью годами, один к одному повторяется финальная сцена: инспектор мирно беседует с главным преступником за бутылкой вина, в домашнем халате, при обоюдном желании воссоздать объективную картину предшествовавших событий (Кабачок ньюфаундленцев и Мегрэ и виноторговец).
Вообще роль карающего меча закона чужда Мегрэ. Это неправильный полицейский, то дающий возможность преступнику покончить с собой, не доведя дело до судебной огласки (Гнев Мегрэ), а то и вовсе отпускающий его с миром, так как убежден, что имеет нравственное право поступить таким образом (Человек, повесившийся в церкви).
А в романе Городок в тумане (Инспектор Кадавр) ситуация смоделирована так, что только неофициальное расследование позволяет автору полностью раскрыть тайну убийства молодого человека и в то же время не применять никаких санкций по отношению к убийце.
Погружение Мегрэ в быт провинциального городка Сент-Обен, исполненное писателем традиционно обстоятельно, показывает всю убогую и ханжескую мораль его обитателей. Посильную помощь ему оказывает местный юноша, приятель убитого. Он из тех, — говорит о ком-нибудь Луи. Быть из тех в его понимании означало быть соучастником в заговоре молчания, принадлежать к числу людей, которые хотят жить, словно все в этом мире устроена наилучшим образом…
Классическое для Сименона отношение пары следователь — подозреваемый выразил сам Мегрэ в этом же романе: Мне кажется — я даже почти убежден в этом! — что, хотя вы и виновны в гибели Альберта Ретайо, вы в тоже время сами жертва. Я даже скажу больше: вы были орудием преступления, но по-настоящему не вы виноваты в его смерти.
С годами фигура Мегрэ, его внутренний мир, философское отношение к событиям занимают все большее место в романах. Некоторые из них прямо посвящены биографии героя (Дело Сен-Фиакра, Записки Мегрэ). Детектив интенсивно сближается с трудными романами. Мы с Мегрэ порядком изменились, — говорит Сименон в шестидесятые годы. — И в романах, где действует Мегрэ, я ставлю порой более сложные проблемы, чем в своих социально-психологических романах. Опыт и мудрость Мегрэ помогают мне разрешать их и делать доступными для читателей разных стран и разного культурного уровня.
Несмотря на то, что Мегрэ в процессе расследования почти не появляется в своем кабинете, романы с его участием нельзя отнести к динамичным. Основное их содержание — это диалоги, которые ведет комиссар полиции со множеством людей. Это именно беседы, а не допросы (Мегрэ с ужасающей очевидностью понял, что можно мгновенно парализовать сразу несколько человек простым вопросом: «что именно вы делали между шестью и семью вечера?»), а смысл их хорошо виден из фрагмента разговора Мегрэ со своим давним другом доктором Пардоном:
— Вы из тех, кто призван восстанавливать справедливость… И однако можно сказать, что, арестовывая виновного, вы делаете это как будто с сожалением.
— Так бывает, верно.
— В то же время вы принимаете расследование близко к сердцу, как если бы это касалось вас лично.
Мегрэ невесело усмехнулся.
— Ведь каждый раз я соприкасаюсь с чьей-то нелегкой судьбой и как бы заново прохожу жизненный путь этого человека, отыскивая мотивы его поступков… Когда вы идете к неведомому для вас больному, разве его излечение не становится вашим личным делом и вы не боретесь за его жизнь, словно этот больной самое дорогое для вас существо?