По принципу парадокса зачастую строятся сюжеты и образы Грэма Грина. Ирония помогает обнажить трагизм ситуации и самого существования человека в современном мире. От окружающей его фальши бежит в Африку преуспевающий архитектор Керри (Ценой потери). Только здесь, в лепрозорий, — как это ни странно на обывательский взгляд, — обретает он наконец душевный покой и познает истинные ценности жизни. Но покинутый им хищный цивилизованный мир, разъедаемый проказой цинизма и потребительства, настигает его и в Конго. Пытаясь подогнать все под привычные стереотипы, этот мир вначале хочет объявить Керри новоявленным святым, а затем приканчивает его. Роман проникнут симпатией к поднимающей голову Африке и убежденностью в скором и полном крушении колониализма.
Черный континент в форме человеческого сердца, о котором Грин мечтал ребенком, читая Хаггарда, стал ему по-настоящему близок. Еще после первого свидания с этим континентом он засвидетельствовал: Что поразило меня в Африке, так это то, что она ни секунды не казалась мне чужой. Не воспринимались им как чужие также Мексика и Вьетнам Куба и Гаити, Панама и Никарагуа, Аргентина и Испания.
Если гриновская проза 30-х годов, отмеченная нередко склонностью к усложненной манере письма, поражает буйством экстравагантных поэтических метафор, то для строгого стиля более поздних произведений писателя характерна тяга к высокой, классической простоте; изощренность метафор уступает место обилию точных и тонких наблюдений, меткости и мудрости афористически-четких суждений.
Поздний Грин тоже с блеском владеет искусством неожиданных, впечатляющих сравнений. Однако теперь ему не свойственна та перегруженность текста метафорами, какая наблюдалась в период написания Человека внутри. Он упорно и беспощадно борется с выспренностью и затасканными оборотами. У моих персонажей не должно белеть лицо, и они не должны дрожать как листья — не потому, что это штампы, а потому, что это неправда. Тут затрагивается не только художественное, но также общественное сознание. Мы уже видим результаты воздействия массовой литературы на массовое мышление. Каждый раз, когда подобные фразы проникают в голову человека, не способного к критическому восприятию, они загрязняют поток сознания, — заявил однажды писатель.
Грин справедливо считает опасным для всякого художника копирование самого себя. И нужно признать: обладая несомненным внутренним родством, его собственные книги мало похожи одна на другую, — так что подобной опасности ему удалось счастливо избежать. Равно как и искуса быстро проходящими веяниями моды в литературе. При всей сугубой современности своего художественного мышления Грин никогда не стремился к самодовлеющей современности формы. Но за кажущейся простотой его книг вдумчивому читателю открывается сложность временного мира.
Один из героев Почетного консула (1973) — писатель Хорхе Хулио Сааведра заявляет: Поэт, а настоящий романист непременно должен быть по-своему поэтом, имеет дело с вечными ценностями. Шекспир избегал политических вопросов своего времени, политических мелочей. Его не занимали ни Филипп, король Испании, ни такой пират как Дрейк. Он, пользовался историческим прошлым, чтобы выразить то, что я называю политической абстракцией. И сегодня писатель, желая изобразить тиранию, не должен описывать деятельность какого-нибудь генерала Стресснера в Парагвае — это дело публицистики, а не литературы…
Оставим на совести гриновского персонажа утверждение, будто Шекспир избегал политических вопросов своего времени. Но сам Грин открыто примыкает к той линии в искусстве, когда художник своим творчеством яростно вторгается в идущее у него на глазах противоборство идей и политических сил. И не оставляет высокомерно на откуп публицистике обжигающий своей актуальностью материал, почерпнутый в самых горячих точках земного шара. С поразительной, чисто журналистской оперативностью, но неизменно на уровне подлинного искусства, он переплавляет этот материал в слитки высокопробной литературы.
Быть вне политики? — размышлял на страницах своего дневника в 1919 году Александр Блок. — С какой же это стати? Это значит — бояться политики, прятаться от нее, замыкаться в эстетизм и индивидуализм… Нет, мы не можем быть вне политики, потому что предадим этим музыку, которую можно услышать только тогда, когда мы перестанем прятаться от чего бы то ни было… Быть вне политики — тот же гуманизм наизнанку. Грэм Грин — гуманист не наизнанку. Поэтому писателя живо занимают проблемы политики, что теснейшим образом сопряжено у него с поисками и утверждением тех нравственных основ, которые могут помочь человеку выстоять в мире, раздираемом противоречиями.
