Статья Людвига

Эдгар Аллан По умер. Он умер в Балтиморе позавчера. Известие это поразит многих, но мало кого опечалит. Поэта хорошо знали по всей стране — многие лично, многие вследствие его репутации; у него были читатели в Англии и в некоторых странах Европы; но у него было мало или вовсе не было друзей; и сожаления по поводу его смерти будут выражены главным образом потому, что искусство потеряло одну из самых своих ярких, но странных звезд.

Семья мистера По, как мы узнали из книги «Поэты и поэзия Америки» Гризволда, откуда взята значительная часть фактов для этой статьи, была одной из старейших и самых почтенных в Балтиморе. Дэвид По, его дед по отцовской линии, служил генерал-интендантом в Мэриленде во времена Революции и был близким другом Лафайета, который во время своего последнего визита в США лично обратился к вдове генерала и передал ей самую теплую благодарность за услуги, оказанные ее мужем. Его прадед, Джон По, женился в Англии на Джейн, дочери адмирала Джеймса Макбрайда, отмеченного в истории военно-морского флота Британии, и семья ее была связана родственными узами со многими известнейшими домами Великобритании. Его отец и мать были в некотором роде связаны с театром и жили случайными доходами, как и их более одаренный и прославленный сын, и умерли они от чахотки друг за другом в течение нескольких недель, оставив его сиротой в возрасте двух лет. Мистер Джон Аллан, весьма состоятельный джентльмен из Ричмонда, полюбил его и убедил его деда позволить ему усыновить ребенка. Ребенок вырос в семье мистера Аллана, и так как у этого джентльмена не было других детей, то всегда считался его сыном и наследником. В 1816 году он сопровождал мистера и миссис Аллан в Великобританию, побывал в каждом ее уголке, и четыре или пять лет провел в школе Ньюингтоне, близ Лондона, которую содержал преподобный доктор Брэнсби. Он вернулся в Америку в 1822 году и в 1825 году поступил в Джефферсоновский университет в Шарлоттсвилле в Виргинии, где вел довольно рассеянный образ жизни, так как нравы в колледже в те времена были весьма фривольные. Он получил свои первые отличные оценки при сдаче экзаменов, однако вернулся домой, оставив серьезные долги. Мистер Аллан отказался оплатить некоторые из долгов чести, и мистер По спешно покинул страну, отправившись в донкихотское путешествие, желая присоединиться к грекам, сражавшимся в то время за свободу. Он не добрался до места первоначального назначения, а уехал в Санкт-Петербург, в Россию, где столкнулся со многими трудностями, но сумел выпутаться из них благодаря бывшему американскому посланнику в этой столице Генри Миддлтону. По вернулся домой в 1829 году и сразу же поступил в Военную академию в Вест-Пойнте. Через восемнадцать месяцев мистер Аллан, успевший, пока мистер По находился в России, потерять свою первую жену, женился еще раз. Ему было тогда шестьдесят пять, а жена его была молода: По поссорился с ней, и пожилой супруг, приняв сторону своей жены, послал По раздраженное письмо, на которое тот ответил в том же тоне. Вскоре мистер Аллан умер, оставит свое состояние малолетнему наследнику и ничего не завещав По.

Армия, по мнению молодого поэта, не подходила бедняку; поэтому он сразу же оставляет Вест-Пойнт и отдается творчеству. В 1827 году он опубликовал небольшой томик стихов, большая часть которых была написана в юные годы. Некоторые из этих стихотворений процитированы в обзоре Маргарет Фуллер в газете «Трибюн» в 1846 году и справедливо отнесены к числу наиболее замечательных образцов рано сложившегося гения. Они иллюстрируют характер его возможностей и предвещают грядущий успех. Хотя писал он охотно и блестяще, его публикации в журналах долгое время не привлекали внимания, и надежды на возможность заработать на жизнь профессиональной литературной деятельностью почти испарились на фоне болезни, нищеты и отчаяния.

Но в 1831 году¹ владелец еженедельной газеты в Балтиморе объявил две премии — одну за лучшую историю в прозе, другую — за лучшее стихотворение. Одним из членов комитета по присуждению премий был замечательный автор «Робинзона Подковы» Джон П. Кеннеди, известный своим остроумием и критической проницательностью; его коллеги по комитету были менее известны. Подобные мероприятия обычно проводятся крайне небрежно; члены жюри по присуждению литературных премий пьют хорошее вино за здоровье организатора над непросмотренными рукописями, которые они оставляют на усмотрение издателя, разрешая использовать свои имена в его собственных интересах. Так должно было быть и на этот раз, но один членов жюри, вытащив маленький сборник, написанный изысканным, каллиграфическим почерком, похожим на лучшие образцы книгоиздательства «Патнам», соблазнился прочесть несколько страниц, заинтересовался и обратил внимание жюри на рассказы, числом полдюжины, этого сборника. Было принято единодушно решение о том, что премии должно присудить первому гению, умеющему писать так разборчиво. Ни одна из других рукописей не раскрывалась². Сразу же был вскрыт запечатанный конфиденциальный конверт, и стала известна фамилия удачливого конкурсанта, но она мало что кому говорила.

На следующий день издатель зашел навестить мистера Кеннеди и рассказал тому об авторе, возбудившем его любопытство и сочувствие, и мистер Кеннеди попросил привести автора в его контору. Когда их представили, призовые деньги еще не был выплачены, и автор был облачен в костюм, явно знававший лучшие времена. Автор был худ и мертвенно бледен, весь его облик свидетельствовал о болезни и крайней нужде. Обтрепанный сюртук скрывал отсутствие рубашки, а разваливающиеся башмаки говорили не только о необходимости ношения носков. Но глаза молодого человека светились умом и чувством, а его голос, умение вести беседу и манера держаться завоевали расположение юриста³. По поведал свою историю и свои планы, и стало ясно, что ему не хватало средств для подобающего появления в обществе, и не предоставлялось шанса, чтобы просто-напросто заявить о своем литературном даровании. Мистер Кеннеди сопроводил его в модную лаку, приобрел для него приличный костюм со сменой белья и отправил По в ванную комнату, откуда тот вернулся, внезапно преобразившись в джентльмена⁴.

Через определенное время мистер Томас У. Уайт основал в Ричмонде журнал «The Southern Literary Messenger», и по настоятельной рекомендации мистера Кеннеди По был принят на работу на должность редактора со скромным окладом — где-то долларов 500 в год. Он взялся за исполнение своих обязанностей с рвением, о чем свидетельствуют письма друзьям в Балтиморе, полные выражений горячей благодарности, однако пять или шесть недель спустя друзья были поражены известием о том, что По с характерной для него необдуманностью поспешно женился на девушки столь же бедной, как и он сам⁵. По оставался на посту редактора полтора года, за это время он написал множество блестящий статей и поднял «The Messenger» до уровня первоклассных литературных журналов.

Затем он переехал в Филадельфию, чтобы помогать Уильяму Э. Бэртону в редактировании «The Gentleman’s Magazine»⁶; этот альманах в 1840 году слился с «Graham’s Magazine»⁷, в котором По стал одним из ведущих авторов, особенно в области критики. Его статьи привлекли внимание тщательностью и мастерством разбора, а также едкой беспощадностью. Однако в этот период он страстно хотел проявить себя в области романтической прозы и опубликовал в 1841 году под названием «Гротески и арабески» сборник произведений, написанный в этом ключе. Изощренность, творческое воображение и невероятная сила трагического повествования утвердили репутацию По.

В конце 1844 года По переехал в Нью-Йорк, где издавал в течение нескольких месяцев литературный альманах под названием «The Brodway Journal». В 1845 году он опубликовал томик «Рассказов» в серии «Библиотека американских книг» издательства Уайли и Патнама, а также сборник стихов в той же серии. Помимо этих стихотворений он был автором романтической повести «Артур Гордон Пим», «Эврики» — опыта о духовной и материальной вселенной (он желал, чтобы об этом труде «судили как о поэме»), нескольких серий статей, опубликованных в различных периодических изданиях, из которых наиболее заметными являются «Маргиналии», обобщающие заметки о книгах и авторах, «Секретная переписка», «Автографы» и «Очерки о литераторах Нью-Йорка».

Его жена умерла в 1847 году в местечки Фордхем близ Нью-Йорка, и некоторые из наших читателей возможно помнят статьи в газетах того времени, сообщавшие о том, как он сильно нуждался в ту пору. Помнится, что полковник Уэбб собрал для него пятьдесят или шестьдесят долларов в «Метрополитэн клаб»; мистер Льюис из Бруклина послал ему такую же сумму, как только увидел бедственное состояние поэта; и многие также откликнулись сочувствуя положению столь известного человека.

С той поры мистер По жил скромно, довольствуясь от своих литературных трудов. Несколько недель назад он отправился в Ричмонд, в Виргинию, с чтением лекций о поэзии и тому подобном, и как стало ясно из его писем некоторым знакомым в Нью-Йорке, в течение недели в Ричмонде он выгодно женился на женщине из этого города, вдове, с которой был помолвлен еще в бытность свою студентом в университете⁸.

Мы не беремся воссоздать характер мистера По в этой наспех написанной статье. Мы можем только упомянуть о нескольких наиболее примечательных чертах его личности.

Его красноречие временами было почти сверхъестественным. Голос его звучал с поразительным мастерством, большие и выразительные глаза его смотрели спокойно или метали яростные всполохи в глаза тех, кто внимал ему, лицо его тем временем пылало или оставалось непроницаемо бледным, когда воображение распаляло кровь или студило сердца. Его воображение произрастало из миров, которые никто из смертных не мог видеть, ибо они доступны только взгляду гения. Начиная разговор с утверждения, обозначенного в предельно простых, ясных и четких понятиях, он внезапно отбрасывал формы привычной логии и с нарастающей силой творил некую реальность, исполненную мрачного величия или тончайшей, изысканной красоты, столь мимолетной, сколь явственной и столь быстротечной, что все внимание было приковано к нему, стоящему среди своих чудесных созданий, пока он сам не развеивал чары и не возвращал слушателей к обыденности с ее вульгарными фантазиями или низкими страстями.

Временами он был мечтателем, пребывающим в идеальных сферах — в небесах или в аду, населенных прихотливыми созданиями его разума. Он бродил по улицам в безумии или меланхолии, губы его шептали невнятные проклятия, взор его иногда возносился к небу со страстной молитвой (но не за себя, ибо он чувствовал или делал вид, что он уже проклят), но за счастье тех, кого он боготворил в тот момент; либо взор его обращался к самым глубинам терзаемого болью сердца; лицо его подергивалось пеленой печали, но он бесстрашно бросал вызов самой стихии; и, несмотря на дождь и ветер, насквозь промокнув и яростно размахивая руками, он мог всю ночь напролет разговаривать с духами, которых он лишь в такую погоду мог вызывать из Эдема, у врат которого его мятущаяся душа искала забвения от горестей, на которые его обрекла его собственная натура; Эдема, ставшего обителью тех, кого он любил, Эдема, который он может быть никогда не увидит, разве что в мимолетных мечтах, когда врата на миг отворялись для иных, не столь пламенных и более счастливых натур, не отмеченных печалью обреченности и смерти. Если неотложные дела, требовавшие полной отдачи сил и способностей, не занимали его, то им на смену приходила память об утрате, которую он постоянно носил в себе. Замечательное стихотворение «Ворон» возможно гораздо ближе к подлинной сути его природы, чем это предполагалось даже самыми близкими ему людьми, и оно несет в себе воспоминание и эхо его собственной истории. Он был истинным хозяином птицы

(А его) Хозяин прежний жил, видать, во тьме кромешной
И твердил все безнадежней, все отчаянней укор, —
Повторял он все прилежней, словно вызов и укор,
Это слово — приговор⁹.

Каждый истинный творец в большей или меньшей степени продолжает жить в своих произведениях, которые вне зависимости от жанра несут на себе отпечаток его личности, частицу его бессмертной души. Когда мы читаем страницы «Падения дома Эшеров» или «Месмерического откровения», то видим как силы тьмы объяли человека, а проницательный метафизический анализ обоих произведений позволяет распознать страхи и, что особенно важно, интеллектуальную природу автора. Однако мы видим здесь только лучшие стороны его натуры, только справедливость его позиции, ибо суровый жизненный опыт лишил его всякой веры в мужчин и женщин.

Он смирился с бесчисленными сложностями социального мира, и вся эта система виделась ему сплошным обманом. Подобный взгляд на мир и определил развитие его проницательного разума и от природы необщительного характера. Хотя он воспринимал общество как сборище негодяев, его проницательность была иного порядка — она не помогала ему справиться с мерзостью жизни, а приводила к поражениям, и вера в торжество порядочности разрушалась. Во многом он походил на Фрэнсиса Вивиана из романа Булвера «Кэкстоны»¹⁰. Вспышки гнева мешали ему испытать простое человеческое счастье и порождали худшие стороны его характера. Ему нельзя было перечить, не рискуя вызвать приступ желчного раздражения, с ним нельзя было вести разговор о богатстве, ибо щеки его покрывались мертвенной бледностью от снедающей его зависти. Поразительная природная одаренность бедного юноши — красота, образованность, бесстрашный дух, наполнявшие пространство вокруг него огненной атмосферой — превращали оправданную уверенность в себе в надменность и его претензии на изгнание и восхищение оборачивались предубеждением против него. Раздражительный, завистливый — это, конечно, плохо, но не самое худшее, ибо неприятные стороны его характера прикрывались внешним лоском холодного и отталкивающего цинизма, а овладевавшие им страсти находили выход в язвительных насмешках. Похоже для него не существовало добродетели; и что самое примечательное, этой гордой натуре было вовсе не чуждо такое понятие, как дело чести. В нем жила нездоровая жажда возвыситься, то, что просто именуется амбициозностью, и у него не возникало ни малейшего желания уважать или любить себе подобных; одно неуемное желание преуспеть — не блистать в обществе, не быть полезным — а преуспеть, дабы получить право презирать мир, столь уязвивший его самолюбие.

Мы полагаем, что на литературное творчество большое влияние оказали и его собственные амбиции и удары судьбы. Это заметнее в его поздних работах, нежели в ранних. Почти все, что он писал за последние два или три года, включая лучшие образцы его поэзии, в определенной степени автобиографично; в драпировках его фантазии, если задаться целью распутать следы, можно обнаружить едва спрятанную фигуру автора.

Возможно некоторые наши читатели смогут разобраться в аллюзиях прекрасного стихотворения, которые мы приводим ниже. Мистер По подарил рукопись стихотворения автору этих строк перед недавним отъездом из Нью-Йорка, заметив, что это последнее его произведение:

Это было давно, это было давно
В королевстве приморской земли;
Там жила и цвела та, что звалась всегда,
Называлася Аннабель-Ли,
Я любил, был любим, мы любили вдвоем,
Только этим мы жить и могли¹¹.

Мы вынуждены опустить критический разбор произведений мистера По. Как мастер прозы он признан повсеместно, и едва ли его можно превзойти в мастерстве композиции или в эффектности письма; как критик он был более значителен в качестве прозектора, препарирующего предложения, нежели в качестве комментатора, разбирающего идеи. Он был немногим лучше придирчивого грамматиста. Он был и остается первоклассным поэтом. Его «Ворон», по мнению мистера Уиллиса¹², является «наиболее эффектным образцом стихотворения, сочиненного на случай и когда-либо опубликованного в нашей стране, оно остается непревзойденным в английской поэзии по изысканности идей, мастерству версификации и силе воображения». Как в поэзии, так и в прозе мистер По более всего преуспел в метафизическом описании страстей. Его стихотворения отмечены изысканностью композиции и непревзойденной законченностью формы. Они иллюстрируют болезненную чувствительность, мрачную силу воображения и практически безупречный вкус в понимании той красоты, которая более всего соответствовала характеру его личности.

Мы не знаем обстоятельств его смерти. Она была неожиданной, но исходя из того, что случилось в Балтиморе, можно предположить, что он находился на пути в Нью-Йорк.

«Прошел горяченный припадок жизни, он спит спокойно»¹³.

Людвиг

ПРИМЕЧАНИЯ

Данная статья (Ludwig Article) была опубликована Гризволдом под псевдонимом «Людвиг» в вечернем выпуске газеты «Нью-Йорк Трибюн» («The New York Tribune») от 9 октября 1849 года. Перевод с английского и комментарии Ю.В.Лучинского.

Гризволд Руфус Уилмот (Rufus Wilmot Griswold) родился в Вермонте в 1815 году в пуританской семье. Был наборщиком, баптистским священником и журналистом. Отличался большой литературной плодовитостью, оставив после себя множество работ по истории, философии, теологии, различные биографии, поэтические произведения и даже роман. В качестве редактора работал в таких журналах как «The New Yorker», «The Brother Jonathan», «The New World», «The International Magazine». В 1842 году Р.У. Гризволд становится редактором журнала «Graham’s Magazine», сменив на этом посту Э. По. Мнения и вкусовые пристрастия Р.У. Гризволда были довольно весомы в литературном мире Америки. Особенно влияние Гризволда возросло, когда он приступил к изданию антологий американской поэзии и прозы, снабдив их своими комментариями. Эти антологии (среди наиболее известных — «Поэты и поэзия Америки» («Poets and Poetry of America», 1842), «Прозаики Америки» («Prose Writers of America», 1847), «Поэтессы Америки» («Female Poets of America», 1849) были одними из первых в истории американской литературы и сыграли важную роль в середине прошлого века. Эдгар По назначил Гризволда своим литературным душеприказчиком, и после смерти Эдгара По в 1849 году тот издал двухтомное собрание сочинений По («The Works of Edgar A. Poe; Poems, Tales, and Miscellanies; with a Memoir»), включив в него одну из первых биографий По. Гризволд умер в возрасте 42 лет в 1857 году, пережив Эдгара По на 8 лет.

Эскиз мистификации

Эдгар Аллан По умер. Он умер в Балтиморе позавчера. Известие это поразит многих, но мало кого опечалит. Так начиналась статья опубликованная в вечернем выпуске популярной газеты The New York Tribune 9 октября 1849 года. В этой статье, вошедшей в историю литературы под названием Статья Людвига, суждено было надолго пережить другие произведения ее создателя — преподобного Руфуса Уилмота Гризволда и положить начало одному из самых устойчивых литературных мифов.

Упоминания о Статье Людвига стало неотъемлемой составляющей фундаментальных биографических работ об Эдгаре По, ее часто цитируют, с ней спорят, ее опровергают, но вне диалога с этой статьей нельзя начинать разговор о посмертной судьбе великого поэта и писателя.

О личности ее создателя, баптистского священника, писателя, журналиста и редактора, написано немало. Акцент обычно делается на его отрицательном отношении к личности Эдгара По и неблаговидной роли в качестве литературного душеприказчика поэта. Весьма подробно взаимоотношения Р.У. Гризволда с Эдгаром По разбираются в работах Р.Д. Джэкобса, А.Г. Квина, Дж.А. Харрисона и других известных литературоведов. Читатель может получить исчерпывающие сведения из обстоятельной монографии Ю.В. Ковалева Эдгар Аллан По. Новеллист и поэт или из биографической книги Герви Аллена Эдгар По, поэтому не будем повторяться.

Остановимся на некоторых вопросах, неизбежно возникающих при анализе самой Статьи Людвига, в которой, как можно заметить содержится больше вопросов, чем ответов, не говоря уже о том, что в ней скрываются истоки ряда мифологем, создавших в сознании поколений читателей романтический и загадочный облик Эдгара По.

Сформулируем три основных вопроса:

1. С какой целью написана Статья Людвига?

2. Почему автор скрылся за псевдонимом?

3. Какие идеи стремился вложить в эту статью Р.У. Гризволд?

Обратимся к фактам. Получив известие о кончине Эдгара По в Балтиморе 7 октября 1849 года, Р.У. Гризволд принимается за написание статьи, которая (а он не мог не понимать этого) должна была вызвать сенсацию ввиду необычности ее характера. Статья готовится для ведущей нью-йоркской газеты с тиражом в сто тысяч экземпляров, следовательно резонанс, вызванный этой статьей, будет носить общенациональный характер. Статья подписывается псевдонимом Людвиг, но уже в начале статьи Р.У. Гризволд ссылается на самого себя как на автора антологии Поэты и поэзия Америки, из которой черпается биографические сведения об Эдгаре По, не очень заботясь о сохранении своего инкогнито. Его псевдоним не остается тайной. Через неделю в статье Смерть Эдгара По, опубликованной в журнале The Home Journal, Н.П. Уиллис прямо говорит об авторстве Р.У. Гризволда. Да и сам автор никогда не отрекался от своего детища.

Статья Людвига менее всего напоминает некролог. В жанровом отношении ее скорее всего можно классифицировать как литературно-биографическое эссе, выдержанное в романтическом духе. Неровная в композиционном плане, статья эта написана очень сильно и экспрессивно. Не случайно некоторые современники сравнивали ее по стилю с лучшими эссе Томаса Маколея. Да и тот же Н.П. Уиллис, не соглашаясь с рядом выдвигаемых Р.У. Гризволдом положений, высказывается о ней как о прекрасно написанном очерке.

Существует версия о том, что эта статья задумывалась Р.У. Гразволдом заблаговременно¹⁴, ее автор тщательно готовился к ее написанию подбирал факты, готовил цитаты и прочее. Так ли это? Чтобы заранее планировать дату смерти Эдгара По, который еще не достиг преклонных лет, Р.У. Гризволду, по-видимому, надо было обладать сверхъестественной проницательностью. Если таковая была ему не присуща, то отбирать загодя материалы для некролога не представляется логичным, тем более что Р.У. Гризволд приводит в ней ряд неточных и неопровержимых фактов. К тому же стоит принять во внимание и запись в его дневнике, датируемую 8 октября 1849 года, то есть за день до публикации Статьи Людвига. Писал наспех две или три колонки о По для «Tribune»¹⁵.

Итак, написана и опубликована статья, непохожая на подобающий такому случаю некролог, вызывающая неоднозначную реакцию. Для чего спешил с этой публикацией Р.У. Гризволд? Ведь он был литературным душеприказчиком Эдгара По, и у него было предостаточно времени для разбора архива поэта и для написания более обстоятельность статьи. Журналистское желание опередить конкурентов? Возможно. А если предположить, что Р.У. Гризволд понимал, что этой статьей он задает тон дальнейшим публикациям об Эдгаре По, и целью его являлось утвердить в общественном сознании ряд важных для него положений и идей.

Учитывал ли он, что содержание статьи поставить его в такое же положение, в какое поставила статья о Байроне в Эдинбургском обозрении лорда Генри Броугхема, и принесет ему бессмертие бесчестья, говоря словами Джорджа Грэхэма? Была ли ему нужна роль Сальери при Моцарте, тем более что гениальность Эдгара По им никогда не оспаривалась?

Положение Р.У. Гризволда в литературной и журналисткой среде в середине прошлого века было довольно прочным. К его мнению прислушивались, в издаваемые им антологии стремились попасть.

Любопытным фактом является то, что эта два исторических противника были в тоже время Высшим Судом в деле вынесения окончательного вердикта той или иной литературной репутации в американской литературе той поры. Гризволд пиршествовал в антологиях, томах прозы и поэтических образцах, в старомодных афоризмах и «изящных высказываниях», отмеченных семью печатями Соломоновой мудрости. По не было равных в дегустации и оценке винных погребов, наполненных амонтильядо, и он зачастую тонко и иронично выражал скепсис по поводу его подлинности. Оба были феноменально трудолюбивы, и оба обладали фантастической эрудицией. Соперники даже в предметах любовных увлечений, они работали плечом к плечу в суете сороковых среди шума президентских компаний и раскатов мексиканской войны; и один даже завещал другому свою репутацию, чтобы тот ее уничтожил¹⁶.

Если Р.У. Гризволду было тесно в рамках уже состоявшейся литературно-журналистской репутации, то оставалось сделать шаг и стать создателем литературного мифа, чтобы разыграть и мистифицировать читателя. А главной фигурой для этого должен был стать лучший поэт и прозаик его эпохи, его постоянный соперник на ниве критики, сам бывший гением мистификации. И личность того, о ком писалась статья, сама стала определять правила литературной мистификации и законы мифопостроения.

В рассказе Эдгара По с симптоматичным заглавием Мистификация говорится о том, что герой рассказа барон Ритцнер фон Юнг относился к тем диковинным людям, встречающимся время от времени, которые делают науку мистификации предметом своих изучений и делом всей своей жизни.

Одной из критических установок Р.У. Гризволда была концепция неизбежного отражения черт личности автора в его произведении и героях. Взявшись за проблему обрисовки фигуры самого Эдгара По, тем более в предельно сжаты сроки, трудно было не поддаться воздействию этого характера, который в сознании пишущего совмещался с необычными героями и создателями прозы и поэзии ушедшего художника.

Не содержится ли разгадка предпринятой Гризволдом игры в самом псевдониме Ludwig? Если взять за основу первую часть этого имени и соотнести с латинским ludus — игра, то можно увидеть код, начинающий построение мифологемы. Но допустим, что псевдоним был выбран случайно или бессознательно. Это не уничтожает присутствие данного кода в тексте.

Статья Людвига распадется на пять составляющих, к каковым можно отнести собственно биографическую часть, литературные слухи, ходившие вокруг личности Эдгара По, морально-психологические сентенции самого Р.У. Гризволда, касающиеся особенностей характера поэта, литературно-критический анализ и мифологическую часть, возможно самую интересную и интригующую. С мифологической часть коррелируется публикация в этой статье стихотворения Эннабел Ли. Следует отметить, что это первая публикация данного стихотворения, выполненная Р.У. Гризволдом по подаренному ему Эдгаром По автографу.

Завершается статья эффектной цитатой из шекспировского Макбета: «After life’s fitful fever he sleeps well». Это слова, произнесенные Макбетом по поводу смерти Дункана и обращенные к леди Макбет.

Необычность первых страниц Статьи Людвига заключается в том, что она как бы написана рукой Эдгара По, так как Р.У. Гризволд был вынужден работать в парадигме, заданной самим Эдгаром По. Р.У. Гризволд почти дословно повторяет сведения о жизни Эдгара По, которые тот счел нужным предоставить в Меморандуме, краткой биографической справке для гризволдовской антологии Поэты и поэзия Америки.

Практический в каждой строке этого Меморандума Эдгар По либо немного искажает подлинные события, либо приводит вовсе неправдоподобные сведения об обстоятельствах своей жизни.

Так, уже в первой строке Меморандума Эдгар По убавляет себе два года, указывая в качестве года своего рождения 1811 год вместо 1809, меняет место своего рождения с Бостона на Балтимор и так далее. Эдгар По перекраивает биографию и меняет генеалогию, так как подлинные события его жизни и обстоятельства рождения не вполне соответствовали идеальной модели романтического поэта.

Далее следуют фантастические упоминания о несостоявшемся путешествии в Грецию с целью присоединиться к борцам за свободу и о пребывании в Санкт-Петербурге. Все это выполнено в духе романтической биографии лорда Байрона, но Р.У. Гризволд верит этим сведениям и включает их в текст статьи. Уже упоминавшаяся склонность Эдгара По к различного рода мистификациям не раз ставила в тупик доверчивого читателя. Достаточно вспомнить историю с публикацией рассказа Правда о том, что случилось с мистером Вальдемаром, вызвавшую настоящую сенсацию у читающей публики и принятого ею за подлинное событие.

Эдгар По не просто любит мистификации, он еще и умеет их разыгрывать. Если принимать во внимание скрытность Эдгара По во всем, что касается его подлинной биографии, то следовало ожидать, что его дар мистификатора будет использован именно в этом направлении. Эдгар По закладывал зерна мифологем, которые неминуемо должны были прорасти в мифологические сюжеты¹⁷.

Так или иначе, но творцом значительного фрагмента биографической части Статьи Людвига следует признать самого Эдгара По, водившего рукой Р.У. Гризволда.

Р.У. Гризволд отходит от канвы мистифицированной биографии, предложенной Эдгаром По, как только переходит к упоминанию о появлении Эдгара По в литературном и журналистском мире.

Ему хорошо знаком этот мир, он сведущ в его нравах и сплетнях, поэтому уже при описании литературного конкурса в балтиморской Visiter, он отбрасывает Меморандум Э. По и начинает излагать свою версию событий, значительно отличающуюся от варианта, высказанного Эдгаром По.

Так, версию о тайном сотрудничестве Эдгара По с двумя влиятельными британскими журналами, о которой с многозначительными намеками упоминает По в своем Меморандуме, Р.У. Гризволд даже не принимает во внимание, как не соответствующую действительности.

Но, продолжая биографическую часть статьи, он вплетает в ткань повествования то, что мы условно отнесли к категории литературных слухов. В них также присутствует момент мистификации, особенно в истории с литературным конкурсом, в котором Эдгар По предстает в виде задавленного бедностью гения. Р.У. Гризволд, живописуя лохмотья и мертвенную бледность юного дарования, переходит от байроновской мифологемы, предложенной в начальной части самим По, к мифологеме, выдержанной в гофмановском духе, то есть нищий творец или непризнанный бедствующий гений. Вся эта история построена по законам романтизма, и, возможно, не вызвала бы протестов, если бы Р.У. Гризволд не присовокупил несколько язвительных выпадов в адрес самого литературного конкурса и нравов в литературной среде.

Джон Лэтроуб один из членов данного жюри по присуждению премий, в своих мемуарах назвал ряд подробностей, приводимых Р.У. Гризволдом,абсолютно не соответствующих истине и чистейшей воды фальсификацией.

Р.У. Гризволд не владел подлинным искусством мистификации. В созданную мистификацию должны были поверить все, не случайно Э. По говорил о науке мистификации. Вместо законченной картины у Р.У. Гризволда получился набросок, но и этот эскиз оказался весьма продуктивным.

Не умея или не желая сдерживать накопившиеся обиды, он высказывает их при передаче слухов и в той части, которую можно отнести к разряду морально-психологических сентенций. Это самая личная и самая неудачная часть всей статьи. Именно на ней обычно акцентируется внимание при упоминании о Статье Людвига. Она вызвала гнев Джорджа Грэхэма, вылившийся на страницах статьи В защиту По. С гризволдовской статьей были несогласны многие.

Многие посчитали, что Эдгар По предстает в ней в виде надменного, не терпящего возражений, вспыльчивого, завистливого и язвительного человека. Этому описанию посвящен всего один абзац, но его оказалось достаточно, чтобы перевесить все остальные части Статьи Людвига. Возможно, что это морализирующие упреки и должны были составлять определенный пафос Статьи Людвига, но Гризволд вступил в зону действия мифа, а герой создаваемого им мифа живет по своим законам. Гризволд выделил теневую сторону характера Эдгара По. Для большинства людей темная или отрицательная сторона личности остается в бессознательном. Герой же, напротив, должен осознать присутствие этой тени и победить ее¹⁸. Гризволд как бы приносит ритуальную жертву, обозначая то, что ему представлялось теневой стороной. Он объясняет ее социальными условиями.

За эту теневую сторону характера Эдгара По ухватились многие, писавшие в дальнейшем о поэте. Н.П. Уиллис в статье Смерть Эдгара По упоминает о существующих и циркулирующих в обществе слухах о неуравновешенности характера великого художника, о его пристрастиях к возбуждающим средствам. В Статье Людвига ничего не говорится об увлечении Э.По алкоголем, но вероятно, она инициировала серию публикаций, стремящихся построить миф об опустившемся гении, неспособном контролировать свои поступки.

Еще раз оговоримся, что речь идет только о Статье Людвига, написанной Р.У. Гризволдом под непосредственным впечатлением от смерти Эдгара По, а не о его деятельности в качестве литературного душеприказчика. Статья должна была отразить мгновенную и не вполне рационализированную реакцию, вместившую в себя весь комплекс чувств, испытываемых Р.У. Гризволдом. Именно такая реакция и могла привести к построению противоречиво-созидающей ткани мифа.

Морализирующая волна критики, инициированная двумя-тремя личностно окрашенными сентенциями Р.У. Гризволда, хлынула на страницы американских периодических изданий, разрабатывая тему темной стороны личности поэта.

Подобным образом с Эдгаром По сводили счеты те, кого он задел неосторожным словом или метким критическим выпадом в течение своей жизни. А таковых было немало. Л.А. Уилмер, журналист и редактор, приятель Э. По по Балтимору, выпустил в 1860-е годы любопытную книгу, приуроченную к десятилетию со дня смерти Эдгара По.

Книга имела заглавие Наша пишущая банда, или Преступления американских газет: 1859. В ней он давал отповедь тем деятелям литературного и журналистского мира, которые продолжали наносить злобные удары по Эдгару По, не опасаясь ответа. Особенно распространенным явлением было перенесение деяний странных персонажей прозы По на его собственную личность.

В противовес этому Л.А. Уилмер подчеркивал бесстрастность (passionless) характера По, его сдержанность, столь далекую от образа безумного, бурного гения.

Журналист подчеркивает интересную деталь: Пока По был жив, его боялись и ненавидели многие газетные редакторы и прочая литературная мелюзга, некоторые из которых или их друзья становились предметом его проницательной критики; другие не любили его просто потому, что он был человеком выдающегося интеллекта. Пока он был жив, эти обидчивые джентльмены благоразумно помалкивали, но их ярость тлела, и первые же сообщения о его смерти стали сигналом ко всеобщей бешеной атаке. Подлинная клевета в адрес ушедшего барда появилась в ведущем филадельфийском журнале, «литературный редактор» которого в свое время получил не просто критическую взбучку, а подвергся настоящей экзекуции со стороны покинувшего нас поэта (5.С 100).

Волна личных обид постепенно пошла на убыль, но эта сторона портрета в мистификации оказалась близкой многим, как символ иной модели образа идеального поэта. Не случайно Шарль Бодлер писал: Я предпочитаю Эдгара По пьяного, нищего, преследуемого и отверженного… (См. подробней Фрагменты из статьи Шарля Бодлера – Эдгар По)

Р.У. Гризволд, отделив в Статье Людвига теневую сторону от героя мифа, представляет этого героя преображенным в своем сверхъестественном величии. Очищение состоялось, и ритуальная жертва принесена. Цитата из Макбета использована не случайно. Она интертекстуально проецируется на мифологическую часть Статьи Людвига.

Автор статьи ни на секунду не сомневался в гениальности своего персонажа. Эта гениальность сверхъестественна. Объяснить ее социальными причинами, каковыми объяснялись отрицательные стороны характера Эдгара По, для Гризволда не представляется возможным. Начинается подлинное мифотворение. И возникает облик поэта, обладающего даром проникать в иные пространства.

Временами он был мечтателем — пребывающим в идеальных сферах — небесах или в аду, населенными прихотливыми созданиями его разума. Он бродил по улицам в безумии или меланхолии, губы его шептали невнятные проклятия, взор его иногда возносился к небу со страстной молитвой (но не за себя, ибо он чувствовал или делал вид, что он уже проклят), но за счастье тех, кого он боготворил в тот момент; либо взор его обращался к самым глубинам терзаемого болью сердца; лицо его подергивалось пеленой печали, но он бесстрашно бросал вызов самой стихии; и, несмотря на дождь и ветер, насквозь промокнув и яростно размахивая руками, он мог всю ночь напролет разговаривать с духами, которых он лишь в такую погоду мог вызывать из Эдема, у врат которого его мятущаяся душа искала забвения от горестей, на которые его обрекла его собственная натура; Эдема, ставшего обителью тех, кого он любил, Эдема, который он может быть никогда не увидит, разве что в мимолетных мечтах, когда врата на миг отворялись для иных, не столь пламенных и более счастливых натур, не отмеченных печалью обреченности и смерти.

Священное безумие — это высшее достоинство поэта, в его огненной атмосфере сгорают покровы теневой стороны. Оно оборачивается архетипической победой эго, творческого начала над бессознательным, пассивным и темным. Ад или рай — это топос мифа, его структура. Все составляющие мифологического пространства выстроены в заданном мистифицирующем мифологическом коде.

Что послужило толчком к созданию этой величественной картины (а подобных фрагментов в Статье Людвига несколько) — произведения поэта, облик поэта или бессознательно-архетипическое преклонение перед подлинным творцом? Р.У. Гризволд творит романтический миф о поэте, не заботясь о правдоподобии, предлагая иные правила литературной игры, отбрасывая принципы Философии композиции.

Неоднократно высказываемое Р.У. Гризволдом восхищение и преклонение перед дарованием Эдгара По коррелируется с созданным им мифологизированным образом творца. В этом же ключе выдержаны и литературно-критические оценки произведений Эдгара По. В этих оценках подчеркивается практически безупречный вкус поэта, совершенство его творений в композиционном, образном и стилистическом планах.

Введенное в текст статьи стихотворение Эннабел Ли только подчеркивает справедливость высказанных оценок и усиливает мифоромантический образ поэта.

Этот образ восприняли и по-своему интерпретировали многие литераторы. Он мог служить для объяснения творчества Эдгара По, он мог становиться моделью идеального поэта для других, эстетически созвучных романтизму эпох. Он продолжает жить своей жизнь и в настоящее время.

Р.У. Гризволд, правда, остался верен самому себе, и в заключительной части статьи он отказал Эдгару По в критическом даре, видимо оставляя эту область литературного творчества за собой, или полагая, что критическая проницательность не может быть включена в список достоинств гениального творца.

Как бы то ни было, эскиз литературной мистификации был выполнен. Р.У. Гризволд успел стать первым создателем мифа об Эдгаре По, связав свое имя с именем великого поэта. Он успех разыграть партию литературной мистификации, но испортил свое реноме морализирующими сентенциями и личными выпадами.

Отныне Помянут меня, — сейчас же помянут и тебя! — как говаривал Михаил Афанасьевич Булгаков, и это высказыванием вполне справедливо, когда речь идет об Эдгаре По и Руфусе Уилмоте Гризволде.

Ю.В. Лучинский