Детективным произведениям, даже самым знаменитым, свойственна одна общая и уникальная особенность — они достаточно быстро и прочно забываются. Ускользают из памяти имена персонажей, хитросплетения интриги, логические построения сыщика. Но остается ощущение атмосферы — чего-то трудно уловимого и не вполне объяснимого — в лучших вещах Эдгара По, А. Конан Дойла, Э. Габорио, Г.К. Честертона, К. Авелина, А. Кристи, Р. Чандлера, Э.С. Гарнера, Ж. Сименона, Буало-Нарсежака… Список безусловно, можно продолжить. Значит ли это, что несколько десятков или сотен детективов все-таки принадлежат большой литературе? Единицы — несомненно: рассказы Эдгара По, Лунный камень У. Коллинза, романы и новеллы Г.К. Честертона, так называемые развлекательные чтения Грэма Грина. А вот Эллери Куин, к примеру, предлагал такой критерий: Если годы и годы спустя вам живо вспоминается первоначальное впечатление; если представление о существе данной вещи, о ее сокровенном смысле или о ее тонких обертонах хранится все это время на какой-то полочке в вашей памяти, значит, она наверняка принадлежит к большой литературе. Здесь вряд ли уместно затевать теоретическую дискуссию о том, что же такое большая литература. Но в критерии Куина есть свой резон. Человек, прочитавший несколько книг Кристи и Чандлера, может запамятовать сюжетные перипетии и имена персонажей, но, без сомнения, в памяти останется, скажем так, атмосфера, ибо она разная и воссоздана с необходимой мерой таланта.
Решимся ли мы наконец сказать, что эти произведения принадлежат большой литературе?
Или же станем на точку зрения Сомерсета Моэма, который, с одной стороны, писал, что детективные вещи Конан Дойля не имеют себе равных по популярности, и нельзя не признать, что создатель Шерлока Холмса, как никто другой, заслужил эту популярность, а с другой, утверждал, что Конан Дойль запечатлевал в памяти своих читателей каждый штрих, каждую черту с такой же настойчивостью, с какой великие мастера рекламы расхваливают достоинства своих сортов мыла, пива или сигарет…. Ясно, что для Моэма популярность и принадлежность к настоящей литературе вещи не всегда совместимые. Но ведь Конан Дойл придумал не только этот неправдоподобный бутафорский персонаж, по выражению Моэма, но и подарил нам ощущение атмосферы Лондона конца XIX века — первого десятилетия XX века. С этом спорить трудно, но нелегко возразить и Моэму.
Сам любитель и мастер парадоксов, знаменитый английский писатель обнаруживает в ключевой фигуре детектива — сыщике — парадоксальное противоречие. В самом деле, любопытно, что получится, если под углом зрения, предлагаемым Моэмом, рассмотреть мисс Марпл, Эркюля Пуаро, да и самого Холмса: Как ни старается такой любитель делать вид, будто бескорыстно служит делу справедливости, или — во что не смогут поверить даже читатели детективов, — будто он одержим охотничьей статью, на самом-то деле это бесцеремонный, назойливый тип, который всюду сует свой нос и исключительно из любви лезть в чужие дела занимается работой, которую всякий порядочный человек предоставляет исполнять по долгу службы блюстителям закона и порядка. Вызывает ли у нас симпатию честертоновский отец Браун? Да. Но прежде всего потому, что хочет исправить оступившегося человека, а не покарать его. А мисс Марпл?
Спору нет, есть в этой старой деве некая прелесть времен ушедших, когда устои были тверды, а запросы ограничены. Но, положа руку на сердце, признаемся в том, что вряд ли кто-нибудь с радостью согласился бы иметь мисс Марпл среди своих ближайших соседей…
Быть может, именно Моэм дает простой и лежащий на поверхности ответ на вечный вопрос: В чем причина постоянного успеха детектива? Моэм справедливо считал, что писатели-детективщики берут тем, что у них есть наготове история и они рассказывают ее коротко. Сам, будучи первоклассным мастером рассказа, Моэм формулирует законы повествования, которыми пользуются авторы детективов: Короче говоря, им приходится писать, следуя естественным законам повествования, которым люди следовали еще с тех пор, как какой-то малый с хорошо подвешенным языком рассказа историю об Иосифе в шатрах израильских. Нетрудно заметить, что Моэм говорит об общих принципах повествования, так сказать, ориентированных на читателя, стремящегося вызвать его интерес. В разные эпохи именно этими принципами руководствовались безымянные авторы библейских историй и притч, Шекспир, Рабле, Дефо, Филдинг, Смоллетт. Бальзак, Стендаль, Гоголь. Все они рассказывали истории и притом истории интересные. Для всякого, кто изучает функционирование литературы или, попросту говоря, читательский спрос, несомненную ценность представляет следующее наблюдение Моэма: …писателей-детективщиков читают из-за их достоинств, несмотря на их очевидные зачастую недостатки; «серьезных» писателей читают по сравнению с ними мало из-за присущих им недостатков, несмотря на их выдающиеся зачастую достоинства.
