С радостью берутся сегодня многие англичане за увлекательные романы Уилки Коллинза. При этом причины для разных читателей свои и определяются тем, чего каждый из них в книгах Коллинза ищет. Но интерес налицо.
Почему, однако, столь широко читаются и быстро раскупаются переиздаются таких книг Коллинза, как Женщина в белом и Лунный камень, а не каких-либо других? Думается, благодаря мифу, закрепляемому критикой и литературоведением, по которому У. Коллинз рекомендуется как основоположник популярного в наши дни детективного жанра. Вместе с тем убеждение иных критиков, что Уилки — это только отец детектива, глубоко ошибочно, как ошибочно и представление о нем как о второстепенном прозаике-беллетристе конца XIX века.
Романы У. Коллинза, увлекательные и остросюжетные, содержат богатейшие пласты юмора и тонкого психологического анализа. Впрочем, и этим дело не ограничивается. Недаром за последнее время можно встретиться с попытками разобраться в том, какие стороны проблематики Коллинза особенно импонируют наиболее мыслящей части читателей XX века, в особенности наших современников.
Лучшие романы Уилки Коллинза (а наследие его состоит из произведений далеко не равноценных) поддаются различному прочтению. Их можно прочесть как увлекательные боевики, причем в одних случаях с учетом всех достоинств его прозы, а в других — только ради увлекательной фабулы, виртуозно завязанных узлов сюжета. Читаются они и по-другому, и тогда за сложнейшим и, бесспорно, художнически построенным сюжетом встают проблемы, которые тщетно било бы искать у кого-либо из его современников, разве что у Джордж Элиот, занимавшей особое место в литературе тех дней в силу ее репутации писателя-философа.
О Коллинзе как о личности написано немало. О творчестве его — гораздо меньше и глуше. Он привлекал к себе внимание своим вызывающим (в те дни) поведением и своей близкой дружбой с Диккенсом. Познакомившись с Диккенсом в 1853 году, Коллинз очень скоро стал необходим ему в связи с теми настроениями, которые одолевали старшего из писателей в 50-х годах: следует вспомнить, что, когда началось общение Диккенса и Коллинза, первому было сорок, второму — двадцать восемь лет, и Диккенс переживал в то время начало творческого кризиса и семейного конфликта. Писатели совершали дальние прогулки, вылазки за границу, чаще всего в Париж, а там начинались нескончаемые посещения кабаре и салонов сомнительной репутации, спектаклей в театрах различных жанров и профилей. Метр охотно поддавался соблазнам, а часто и сам подбивал Уилки на очередную выходку, задыхаясь в обстановке своего респектабельного семейства и нуждаясь в отдыхе после изнурительной и лихорадочной работы.
Уилки Коллинз, склонный к сибаритству, писал медленно, а пытаясь под влиянием Диккенса менять темп своей работы, быстро срывался и уже в молодости страдал постоянным нервным истощением. Писать Коллинз начал рано, но настоящего успеха добился не сразу и не легко. Его исторический роман Антонина (1850) получил неплохую прессу, но не принес сколько-нибудь широкого признания. Если следующий роман — Бэзил (1852) — и нашумел, то болыие в силу того, что в нем были нарушены неписаные законы викторианских приличий. Известность пришла к Коллинзу по-настоящему, лишь когда им были написаны Женщина в белом (1860) и Без имени (1862).
Романы Армадейль (1866) и в особенности Лунный камень (1868) принесли уже нечто большее: успех Лунного камня превзошел успех наиболее популярных книг Диккенса. Потом началась медленная деградация, хотя печатался Коллинз много и после Лунного камня выпустил десятки книг.
Коллинз жил так, точно нарочно дразнил окружающих. Даже самые свободомыслящие из литераторов косились на него и его выходки, которые никогда нельзя было предвидеть. Шокировало и откровенное пристрастие Коллинза к нравам континентальной Европы.
Побывав еще в детстве в Италии, где семья его отца-художника прожила два с лишним года (1836—1838), Коллинз после смерти отца постоянно выезжал на континент, бывая то в Италии, то в Швейцарии, то в Германии, но преимущественно во Франции, где чувствовал себя (особенно хорошо и свободно. Зная несколько языков, он чувствовал себя за границей много лучше, чем дома, где его тяготили викторианское ханжество и чопорность. Широта взглядов Коллинза в отношении всего заграничного воспринималась многими, в Англии почти как порок и вызывала всяческие, порой смехотворные, пересуды.
Конец Коллинза был печален и так же необычен, как его жизнь. Начав уже в 50-х годах страдать наследственной болезнью глаз и ревматизмом, приступы которого сопровождались тяжелыми болями, Коллинз — слабовольный и повышенно чувствительный к физическим страданиям — рано пристрастился к опиуму. Если вначале опиум принимался Коллинзом как лекарство, то постепенно он стал для него наркотиком, без которого уже нельзя было существовать. Дозы непрерывно увеличивались, что не могло не привести к состоянию, близкому к наркомании, а со временем, и к постепенному распаду личности. И это должно было неизбежно отразиться на литературной продукции писателя в последние годы его жизни.
Драматургия детектива
Еще в начале литературной деятельности Коллинза, когда он только нащупал пути к наибольшему успеху, проявился очевидный интерес молодого литератора к драматургии и театру, его склонность к мелодраме. Коллинз постоянно участвовал в любительских спектаклях, организуемых Диккенсом, переделывал свои романы для театральных постановок. Он рано начал пробовать свои силы в драматургических жанрах. Но, пережив разочарование за разочарованием на этом поприще, Коллинз перенес приемы современной французской драмы в свои романы. Это заметно почти во всех его книгах и признавалось самим автором. Первый и главный принцип Коллинза-романиста — острота и драматизм фабулы и ситуаций.
Полагая, что роман и драма — близнецы в художественной литературе, — писал Коллинз, — что одна — драма рассказанная, а вторая — драма сыгранная; что все глубокие и сильные чувства, которые может возбудить драматург, могут быть с тем же успехом возбуждены романистом, — я не считал нужным, придерживаясь правды, касаться только того, что обыденно и буднично.
Начало приведенной декларации — основа художественного кредо писателя.
Развивая эту мысль, Коллинз заявляет: Необыкновенные эпизоды и события, происходящие в жизни далеко не всех людей, представлялись мне столь же законным материалом для писателя, как и те, которые случаются с каждым из нас в обыденной жизни.
Коллинз пытается доказать свой тезис, утверждая, что гораздо легче фиксировать внимание читателя на том, что находится за пределами его личного опыта, поскольку именно необычное, редко происходящее в обыденной жизни, может вызвать интерес, возбудить волнение, захватить чувства и разбудить мысль.
Коллинз продолжал здесь традицию и романтиков, и таких реалистов, как Бронте и, конечно, Диккенс, но опирался на практику драматургии, и прежде всего драматургии современной — мелодраматически сенсационной.
Несмотря на погоню за сенсацией и сюжетной остротой, Коллинз работал над своими книгами медленно и трудно. Его лучшие романы писались по два, даже три года, и автор с большой требовательностью относился к своему стилю — к внешней форме воплощения своих замыслов. В одном из своих писем он признавался: Я один из самых медлительных литературных ремесленников на свете. Я все время переделываю и зачеркиваю, пока моя рукопись становится совершенно неразборчивой. Не могу иначе… С каждым годом я предъявляю своему стилю все большие требования.
