Правосудие вершат дилетанты

Говорят, никто из английских писателей нашего века не пользуется такой известностью в мире, как Агата Кристи. Если это и преувеличение, то небольшое. Переводы на многие языки, десятки экранизаций, легион подражателей — все это факты неоспоримые. И, быть может, еще существеннее, что даже для людей, далеких от литературы, имя Агаты Кристи олицетворяет определенное явление. Возможно, они не прочли ни одной ее книги, но твердо знают, что Кристи — синоним высококлассного детектива, точно так же, как Пеле — символ футбола, а Мерилин Монро — воплощение женственности.

Подобную славу надо заслужить, и тут неуместны любые разговоры о случайном стечении обстоятельств, о необъяснимой щедрости фортуны. Сама писательница отчасти даже тяготилась своей известностью, избегая чествований и других форм признания. В автобиографии она не без юмора рассказывает, как, принявшись сочинять просто из подражания сестре, уже печатавшейся в журналах, вдруг сделалась знаменитой, словно по мановению волшебной палочки. Но никакого волшебства в данном случае не было. С первых проб пера Кристи нашла свой жанр и благодаря точности выбора сумела добиться многого. Смешно рассуждать об Агате Кристи как о великом художнике — любые наугад взятые страницы из ее прозы сразу обнаружат непритязательность стиля, стандартность характеров, шаблонность фразы, — но это не помешало ей остаться непревзойденной, даже несравненной, в избранной его области.

Достаточно скромные возможности детективного жанра она использовала максимально. Вот и весь секрет ее фантастического читательского успеха.

В том, что первым классиком современного детектива суждено было стать именно Агате Кристи (1890—1976), есть, правда, некоторая парадоксальность. Ни по происхождению, ни по воспитанию или свойствам личности она не имела решительно ничего общего со средой профессиональных криминалистов и никогда впрямую не соприкасалась с преступным миром. Ее гениальный сыщик Эркюль Пуаро — продукт чистого вымысла. Если уж искать какое-то сходство между Кристи и ее персонажами, вспоминать придется не Пуаро, а мисс Марпл, чинную старую деву, взвалившую на себя обязанности расследователя преступлений не из любви к подобным занятиям, даже не из азарта, а в силу своеобразно понятой моральной обязанности: когда закон беспомощен, пусть правосудие вершат дилетанты, но так или иначе преступник должен быть разоблачен. Впрочем, это все-таки точка зрения героини, а не автора. В Агате Кристи, конечно, тоже жили верования и понятия добропорядочной средней англичанки, и поэтому она никогда не романтизирует описываемых ею грабителей или убийц, как это свойственно многим ее последователям, а порок для нее остается пороком, каковы бы ни были побудительные мотивы, толкнувшие человека на противоправные действия. Но при всем том Кристи гораздо больше занимает механика преступления, чем его подоплека. Ей важно создать крайне запутанную ситуацию, а потом продемонстрировать завидное мастерство логического анализа, когда последовательно распутываются самые замысловатые узлы и загадочное получает естественное объяснение, а невероятное становится только следствием определенного рода поступков. Есть в ее романах нечто родственное шахматным композициям, требующим тонкого чутья, безупречной логики, но и только. В общем и целом произведения Агаты Кристи подчиняются скорее правилам игры, чем законам жизни.

Происходит это вовсе не оттого, что автору плохо известна жизнь со всеми ее немыслимыми сплетениями и поворотами. На самом деле Агата Кристи знала действительность не хуже критиков, упрекавших ее в стремлении уйти от реальностей бытия. Рано потеряв отца, будущая писательница на собственном опыте удостоверилась, что для людей ее круга жизненный путь не бывает устлан розами. Она не получила даже сносного образования — помешали семейные обстоятельства. В годы первой мировой войны она была медицинской сестрой, училась фармакологии, а два десятка лет спустя вернулась к своей старой профессии, пополнив медперсонал одного из госпиталей, битком набитых жертвами немецких бомбежек.

Судьба уберегла ее от слишком жестоких потрясений, но уберегла и от оранжерейного существования, и Агата Кристи не нуждалась в консультантах, которые объяснили бы ей, каков на самом деле современный мир.

Но в том, что ею написано, этот мир отразился лишь весьма опосредованно, косвенно, и тут уже сказался жанр, вернее понимание специфики детективного жанра, свойственное Кристи. Еще задолго до нее у этого жанра были великие мастера — Эдгар По, Гилберт Кит Честертон, и были такие отменные профессионалы, как Артур Конан Дойл. Их усилиями и выработалась жанровая формула детектива, был создан его канон, ставший классическим. Речь идет не просто о том, что всякий детектив по своей природе требует описания преступлений, которые окутаны тайной, и процесса расследования, сопровождаемого ложными поисками, ошибочными выводами, напрасными усилиями, пока не будет обнаружен истинный виновник. Речь скорее о целой совокупности приемов, которые в детективе так же обязательны, как крюки и восьмерки, вычерчиваемые фигуристами, или соскоки и повороты, демонстрируемые гимнастами.

Эта обязательность определенных элементов выдает себя в классическом детективе на каждом шагу. Допустим, здесь совершенно необходима своего рода миражная интрига, когда подозревается совсем не тот, кто виновен, иначе читателю быстро станет известен настоящий убийца и все впечатление будет смазано. Точно так же необходимо обилие улик, на самом деле оказывающихся мнимыми, и внешняя незаметность указаний, которые, как выяснится под конец, и были самыми главными. Преступник в классическом детективе должен быть умен и изобретателен, однако сыщик еще находчивей, еще проницательней — ведь он непременно должен одержать победу, выявить обстоятельства дела до последних мелочей и добиться этого каким-то неожиданным способом. Сыщику надлежит иметь рядом с собой непрофессионала, самоуверенного, полагающего, будто ему все ясно в расследуемом деле, тогда как он постоянно находится на ложном пути. Шерлок Холмс наполовину потерял бы свою притягательность для читателя, если бы ему не сопутствовал доктор Ватсон, выполняющий роль не слишком смышленого ученика.

Стандартность такого рода ходов, казалось бы, должна была давным-давно приесться, однако в конце XX века детектив притягивает читательскую аудиторию еще с большей силой, чем сто пятьдесят лет назад, когда он делал первые шаги. Существуют самые разные объяснения популярности этого жанра; наиболее убедительное, пожалуй, принадлежит соотечественнику Кристи Сомерсету Моэму. Он, правда, считал, что детектив отжил свое и, как мы понимаем теперь, по прошествии времени, ошибся. В одной из своих критических статей Моэм дает определение, отнюдь не утратившее актуальности по сей день, что профессия обязывает авторов детективной прозы завоевывать и удерживать внимание читателей, для чего необходимо вести рассказ в хорошем темпе, вызвать любопытство, возбудить подозрение, умелыми эпизодами подогреть читательский интерес. Они должны расположить читателя к тем героям, к которым нужно… должны привести действие к убедительной развязке. Словом, они должны соблюсти правила, которых искони придерживались рассказчики….

Пренебрегая интригой, фабулой, действием, пишет Моэм, серьезные романисты забыли, что любовь к рассказам заключена в человеческой природе и стара, как мир. А в итоге криминальный роман при всей его жанровой заданности оказался намного популярнее, чем самые своеобразные и глубокие книги, которые построены преимущественно на психологической интроспекции. Не надо толковать успех детектива как свидетельство падения художественного вкуса. Есть люди, преувеличивающие значение детектива сверх всякой меры, и есть другие, отрицающие за ним какую бы то ни было литературную ценность, — и то и другое — крайность. Детектив просто восполнил законную читательскую потребность в занимательной истории. Открывая детектив, мы знаем, что будет совершено преступление и что в конце его непременно распутают, — в этом смысле ничего нового нас не ждет, но интересно, каким образом будет достигнута разгадка. И этот интерес наверняка никогда не иссякнет.

Агата Кристи тем и замечательна, что у нее истинная природа детектива выступила с предельной, беспримесной четкостью. И все же романы Агаты Кристи уступают Честертону, она не всегда может создать такой выразительный характер, как образ отца Брауна, ей не по силам, а мотивация преступлений у Честертона намного более тонкая, нежели у Кристи, где основные мотивы более элементарны: деньги или месть. Хотя нельзя сказать, что повествование автора неизменно движется по стандартному кругу: убийство — расследование — необоснованное подозрение — догадка — решение. Среди многочисленных романов английской писательницы найдутся такие, где построение более замысловато, пример тому Десять негритят (1939), справедливо считающиеся одним из шедевров творчества Агаты Кристи. Но у писательницы преобладает вполне традиционная схема, в которой приготовлено множество тайн и обманчивых намеков, а истина о преступлении раскрывается лишь на самых последних страницах, оказываясь полной неожиданностью даже для знатоков детективной прозы.

Правосудие вершат дилетанты

Собственно говоря, все старания Кристи тому и отданы, чтобы читатель ни за что не догадался, кто истинный убийца, и нужно отдать должное ее изобретательности по части фабульных ходов: они практически никогда не дублируются в ее произведениях. Агата Кристи в своем мастерстве и умении сохранять напряженность интриги была непревзойденной, свидетельством тому являются романы Убийство Роджера Экройда (1926) и Восточный экспресс (1934). Будущие последователи Кристи, авторы детективов американцы Дэшил Хеммет и Реймод Чандлер пошли другой дорогой. В их романах главное — само преступление, которое обычно не составляет большого секрета, и искать виновника не требуется, но почти невозможно доказать его вину в суде. И главная цель героя заключается в том, чтобы правосудие все-таки свершилось.

Для Агаты Кристи подобное нарушение канонов классического детектива было нетерпимым. Она сохранила верность правилам и нормам, родившимся вместе с жанром, но, никому не подражая, довела искусство мистификации простодушного читателя до совершенства, граничащего с изощренностью. При этом ее ничуть не смущала определенная условность событий и антуража, какой потребовал выбранный ею способ рассказа.

В самом деле, легко заметить, что ситуации, исследуемые Эркюлем Пуаро, почти всякий раз содержат в себе некоторую надуманность, помогающую, впрочем, взвинтить напряжение до предела. По характеру повествования Кристи необходимо, например, чтобы загадочное убийство произошло не просто в поезде, идущем через всю Европу из Стамбула в Кале, но обязательно в тот момент, когда из-за снежных заносов поезд останавливается среди полного безлюдья, оказываясь как бы отрезанным от всего мира, а тем самым исключается любого рода внешнее вмешательство в события. Усадьба, где произошло убийство, описанное в Загадке Эндхауза, непременно должна находиться на отшибе, образуя некий замкнутый в себе мирок. Гак у Кристи повсюду, вплоть до Десяти негритят, где события происходят в роскошном особняке на острове, отделенном от суши широким проливом, и вдобавок разыгрывается шторм, чтобы изоляция действующих лиц стала полной.

Не столь трудно понять, отчего Кристи так старалась создать эффект подобной замкнутости, камерности, изолированности. По существу, все ее романы — это главным образом эксперименты, имеющие целью испытать логический дар героя, ведущего расследование, или самого читателя. А для эксперимента всего более подходят лабораторные условия. Невозможно представить себе Эркюля Пуаро в роли полицейского инспектора, который вынужден иметь дело то с мелкими кражами, то с пьяными драками или бытовой поножовщиной, словом, с изнанкой повседневной жизни в ее переплетениях комического, низменного, трагедийного. Любимому герою Кристи необходимы лишь случаи из ряда вон выходящие, какие-то особенно таинственные и непостижимые убийства, совершаемые поистине с дьявольской хитростью. Чем более хитроумно заметает виновник все следы своего преступления, тем увлекательнее для Пуаро его задача, и можно не сомневаться, что она будет решена с присущим ему блеском.

Один из персонажей Десяти негритят формулирует главную творческую установку Агаты Кристи с подкупающей прямотой: Я тешил свое самолюбие мыслью изобрести такое преступление, которое никто не сможет разгадать. В романе Десять негритят Пуаро нет, и, столкнувшись с преступлением — вернее целым рядом преступлений, — полиция оказывается беспомощной: разгадать этот ребус дано лишь сыщику-феномену да, может быть, еще мисс Марпл с ее потрясающими способностями аналитика.

Оба эти героя появились у Кристи рано, еще в 20-е годы, и периодически возвращались на сцену десятилетиями, словно не ведая возраста. Последний роман о Пуаро, в котором он наконец погибает, озаглавлен Занавес; он вышел в 1975 году, всего за несколько месяцев до смерти Агаты Кристи. И уже посмертно вышел последний роман о мисс Марпл.

Безусловно, и высоконравственная мисс, и скептичный бельгиец, как бы по иронии судьбы названный Геркулесом, при всем своем могущественном даровании наблюдателей и логиков тоже спасовали бы перед тайнами вроде описанной в Загадке Эндхауза, не опирайся они на хорошее понимание человеческой природы. Пуаро раз за разом повторяет, что психологию надо уважать, и, как убедится читатель, многие его догадки основываются на проникновении в психологические мотивы преступников. Действие у Агаты Кристи развертывается по преимуществу в кругах английской социальной элиты, а она хорошо изучила быт, этикет, мораль, предрассудки, отличавшие таких людей, наделив этим знанием и Пуаро, и мисс Марпл. Читая романы Кристи, можно немало для себя почерпнуть из области социальной этики и общественного поведения подобной среды, хотя Кристи не стремилась к тонкой нюансировке картин светской жизни. Любые нюансы в ее книгах важны лишь в той мере, насколько они облегчают сыщику поиски правильного решения.

Объективно эти книги содержат в себе материал, позволяющий судить о нравственном состоянии английского общества времен Агаты Кристи, и пренебрегать таким материалом не следует. Десятки лет имея дело с преступностью, Эркюль Пуаро пришел к трезвым суждениям относительно истинной цены моральных заповедей, которые провозглашены непреложными, однако рушатся, подвергшись искусу больших денег, или о действительных границах всевластия закона, во многих случаях неспособного карать за тяжкие насилия над ближним, если насильник изучил механику юридического крючкотворства. Романы Агаты Кристи густо населены убийцами, которых не удалось изобличить, и жертвами судейских манипуляций, гибнущими без всякой вины. У писательницы не было иллюзий ни насчет британского правосудия, ни насчет истинных норм, принятых в обществе преуспевающих людей.

Однако переоценивать элементы социальной критики, которые распознаются в ее романах, тоже незачем. Для Кристи такая критика никогда не являлась серьезной творческой целью. Ее не назвать живописцем общественных нравов, хотя детективу в принципе по силам взять на себя и такую роль. По-настоящему Кристи занимала только борьба между преступником, старающимся скрыть истину, и сыщиком, ее устанавливающим, причем даже не сама истина, а причудливый, крайне затрудненный путь к ней. Поэтому убийство в ее книгах выполняет, строго говоря, чисто служебную роль: оно необходимо, чтобы завязался главный сюжет, однако мы, как правило, мало что знаем о личности убитого и должны удовлетвориться самыми общими указаниями, когда дело касается почвы, на которой совершено преступление. Пуаро появляется на сцене, когда уже создана атмосфера тайны, а лишь с его появлением и начинается основное действие.

Этот прославленный детектив не страдает избытки скромности, поминутно отзываясь о себе как о лучшем сыщике в мире, но такая репутация им заслужена. Как и прямой его предшественник из рассказов Конан Дойла Пуаро — это в гораздо большей степени олицетворенная сюжетная функция, чем человек во плоти. Хотя ему посвящен не один десяток книг, Пуаро остается для читателя лицом довольно мистическим, поскольку черты личности в нем почти не проявлены. Зато исчерпывающе описаны методы его работы.

В принципе они не отличаются от тех, какими пользовался еще Дюпен, который в рассказе Эдгара По установил, кто несет вину за убийство на улице Морг. Дюпен открывающий всю портретную галерею сыщиков-феноменов, превосходно сочетал в себе наблюдение, интуицию и понимание человеческой психологии — качества, к которым Пуаро присовокупил, пожалуй, еще одно: тщательна продуманный и предельно строго выдерживаемый метод расследования. Полицейские методы, для которых всего важнее вещественные свидетельства да отпечатки пальцев, он с презрением отвергает, твердо усвоив, что у каждого преступления свой почерк, а значит, надо со всей ясностью представить себе характер преступника, спровоцировав его так, что он сам доставит доказательства, которые куда более неоспоримы, чем ясные на вид, но на поверку подложные улики. С формальной точки зрения, видимо, не так уж безукоризненна обычная для Пуаро тактика некрологов, оповещающих о мнимой кончине подозреваемых, или психологических ловушек, которые заставляют проговариваться даже самого осторожного из убийц. Но эта тактика приносит нужный результат. Друг мой, — поучает Пуаро, — когда хочешь поймать кролика, запускаешь в нору хорька. И если кролик в норе — он выбежит.

Его девиз прост: Метод, порядок и серые клеточки. Сюда нужно бы еще прибавить упорство ищейки, никогда не сбивающейся со следа, и непоколебимую уверенность, что поражения он не потерпит, с какой бы труднейшей загадкой ни столкнулся. Да еще точный расчет, что сознание вины рано или поздно проявится не раскаянием, так страхом. А главное, влюбленность в свою профессию. Пуаро не из тех, кто требует зримых вознаграждений, хотя он и дорожит собственной славой. Тем не менее истинное вознаграждение для него в том, что он справился с задачей, когда все прочие лишь недоуменно разводили руками. Этим он очень похож на саму Агату Кристи. Для нее литература была если не исключительно, то прежде всего увлекательнейшей игрой, некоей головоломкой, которая только усложняется всякий раз, когда напрашивающееся решение предстает очередной иллюзией. К ней, быть может, с большим основанием, чем ко многим прославленным стилистам и увлеченным экспериментаторам со словом, подходит определение художника, творящего ради самого наслаждения своим искусством. Задумаемся, однако, так ли это плохо, когда писатель захвачен собственной творческой задачей безраздельно и его не отвлекают никакие привходящие заботы — о жизненной достоверности, социальной насыщенности картины, ее философской емкости?

Ведь все это — и достоверность, и насыщенность, и емкость — должно возникать в произведении естественно, а не натужно. И для того, чтобы такое произошло, прежде всего необходима как раз та самозабвенная страсть, с какой Агата Кристи погружалась в исследование очередного криминального происшествия, густо окутанного покровами тайны. Могут, конечно, возразить, что настоящий художник призван размышлять над событиями и поважнее какого-то проходного эпизода уголовной хроники и что цели, которых добивалась Агата Кристи, сами по себе не так уж значительны. Но никогда не следует винить жанр за то, что ему не все доступно и подвластно. А мастерство, если оно неподдельно, остается ценностью безусловной, к чему бы оно ни прилагалось.

В том, что Агата Кристи была настоящим мастером, не усомнится, наверное, никто. Понятно, что ее романы отразили действительность уже ушедшей эпохи, которая еще не сталкивалась в той мере, как приходится нам, ни с мафией, ни с рэкетом, ни с коррупцией, разъедающей нравственные устои общества, ни с моральной анемией, оборачивающейся преступлениями без всяких мотивов, — просто из полного равнодушия к чужой да и собственной судьбе. Наивно искать в книгах Агаты Кристи какие-то указания, которые помогли бы противостоять волне преступности, так высоко взметнувшейся сегодня. Они, эти книги, важны не как занятные пособия по криминалистике, они притягательны возможностью соприкоснуться с безукоризненными логическими построениями, пережить захватывающие минуты вместе с Эркюлем Пуаро, уверенно идущим к единственно верной версии.

В этом смысле творчество Кристи — бесспорная классика, у которой никогда не переведутся страстные приверженцы и энтузиасты.

А. Зверев

Предисловие к сборнику Восточный экспресс

Оцените статью
Добавить комментарий