Господин ле Борньо — фрагмент из романа Ж. Тоннера «Тайная сила, или Король воров», посвященного легендарному французскому разбойнику Картушу.
Угадал Дюбуа? Действительно ле Борньо, рекомендованный ему де Аржансоном, был почетным членом шайки Картуша? Может быть это был сам Картуш?
Если хотите, мы постараемся выяснить это, последовав за ле Борньо, после ухода его из дворца регента.
Во всяком случае ле Борньо имел причины, не спрашивая отчета о таком постыдном для него отказе от места, скорее выйти из кабинета министра; он слетел с лестницы и, очутившись на внутреннем дворе, велел открыть калитку, выходящую на улицу Сент-Оноре, и выскочил оттуда, как птица, воспользовавшаяся благоприятным случаем, чтобы вылететь из клетки.
Выйдя из дворца, ле Борньо сразу же успокоился при виде шумящей на площади толпы и оперевшись на какую-то лавочку начал размышлять.
Какая-то женщина, незаметно для ле Борньо, проскользнула к нему и сказала вполголоса:
— Может тебе нужны носилки? Они стоят на углу улицы Фруа-Манто.
Это была высокая, полная, свежая брюнетка, лет двадцати шести. Она держала в руках корзину, с яблоками и грушами.
При первых словах этой женщины ле Борньо радостно удивился.
— Это ты, Жанетон! — сказал он.
— Да, я. Это тебя удивляет? Ты знаешь, что я не могу успокоиться, когда ты бываешь у аббата Дюбуа. Этот выскочка, говорят, очень хитер!.. И тебе однажды, пожалуй, придется раскаяться за твое отношение к нему!
— Люблю обыграть хитрых! Но все-таки прекрасно, что тебе пришла в голову мысль запастись носилками, Жанетон! Наши носилки? И с нашими людьми?
— Конечно! Патопон и Тет де Мутон.
— Передай, чтоб они подошли ближе.
Жанетон, так звали высокую брюнетку, поставила на мостовую корзину с фруктами и повернула голову к улице Фруа-Манто, — это, видимо, был условный знак, потому что два человека тотчас же подняли носилки, направились к тому месту, где стоял ле Борньо.
— Это не все, — сказал он, нагнувшись к корзине, будто перебирая яблоки. — Мне еще нужна одна услуга от тебя, Жанетон!..
— Все, что хочешь, — быстро проговорила высокая брюнетка. — Что такое?
— Я направлюсь на набережную Театен, в особняк графа де Горна. Ты знаешь, где это?
— Да, рядом с домом твоих друзей, Жака Фойоля и аббата Морина.
Ле Борньо улыбнулся.
— Рядом с домом моих друзей, — повторил он. — После встречи у графа де Горна мне хочется зайти к моим друзьям… Но для этого, ты понимаешь?..
— Поняла.
— Ну?
— Говорю тебе, я поняла! Не беспокойся! Когда ты выйдешь, прикажи только Патопону и Тет де Мутону ждать тебя где-нибудь с носилками… Все будет готово.
Ле Борньо выпустил яблоко, которое он делал вид что рассматривает и пожал руку высокой брюнетке.
— Действительно, ты также умна, как и хороша, Жанетон! Если бы мы были в укромном месте, я бы тебя расцеловал за твои труды!
— Это можно будущей ночью, у меня.
— Будущей, ночью, не рассчитывай, моя дорогая! У меня есть работа на всю ночь!..
— Опять! И где?
— Я тебе расскажу сегодня вечером за ужином. А теперь спрячь эти безделушки, они мне мешают. Если которая-нибудь из них тебе понравится, я тебе ее дарю, слышишь? Безделушки, стесняющие ле Борньо, были золотой нож его преосвященства первого министра и прелестные золотые часы его секретаря, де Кудрея.
Обе вещи, как бы по волшебству исчезли в бесконечных карманах высокой брюнетки.
— Когда вам будет угодно сегодня отужинать?
Перед ле Борньо остановились носилки.
— В семь часов, у тебя, Жанетон! — сказал он тихо и громко добавил, садясь в носилки.
— Слишком, дорого, моя милая слишком дорого!
***
Ле Борньо, опасаясь нескромных глаз и ушей, указал носильщикам направление, по которому они должны были идти, но когда они прошли несколько шагов, он выглянул и сменил направление.
Отправляясь с площади Пале-Рояль в половине первого, ле Борньо был на набережной Театен, перед отелем графа де Горна, ровно в час, — люди, исполнявшие должность животных, ходили быстро.
Ле Борньо не сомневался, что это было не лучшее время, чтобы видеть графа. Хотя он скрыл от Дюбуа часть поступков молодого немецкого принца, за которым ему поручено было наблюдать, но все-таки он сказал верно, что граф обычно гулял после завтрака.
Когда необходимо видеть какую-нибудь личность, не обращая ни на что внимания, решаются, может быть, на бесполезную попытку. Но ле Борньо в этом случае надеялся на свою звезду, которая с некоторых пор была к нему очень благосклонна. Может быть граф еще не ушел.
Быстро переговорив быстро, с Потопоном и Тет де Мутоном, удалившимися вместе с носилками, ле Борньо вошел в особняк и, обращаясь к привратнику, спросил его:
— Дома ли граф де Горн и можно его видеть?
Привратник, великан, метр восемьдесят, молча смотрел на маленького кривого человека, чисто, но скромно одетого, который, вероятно, наивно полагал, что достаточно явиться в дом знатного лица, чтобы тотчас же быть принятым.
Но вот в глазах маленького человечка блеснула молния и невольно заставила великана вздрогнуть.
— Вы не слыхали, мой друг? — хрипящим голосом сказал ле Борньо. — Я вас спросил: «дома ли граф де Горн и можно ли его видеть?»
— Граф де Горн у себя, — отвечал привратник, — но…
— Судя по моей внешности, вы думаете, что он не хочет меня принять, не правда ли? Вы ошибаетесь. Передайте это графу, и вы увидите, что не всегда можно судить о людях по внешности!
Он подал привратнику сложенную и запечатанную записку, содержавшую несколько слов, которые ле Борньо, на всякий случай, набросал во время своего путешествия с площади Пале-Рояль на набережную Театен.
Раздавленный тоном маленького человечка, великан взял записку и позвал лакея, появившегося на лестнице, передал ему записку для графа.
Не прошло и пяти минут, как лакей вернулся и обратился к ле Борньо:
— Не угодно ли вам проследовать за мной, граф вас ждет.
***
Давайте немного опередим ле Борньо и сперва познакомимся с интереснейшей личностью из этой истории — с графом Антуаном де Горном и с женщиной, одной из тех, кто запятнан вечным презрением из-за своих бесчисленных падений, но несмотря на это, сумела доказать, что как бы человек не был порочен, он может подняться, услыхав голос сердца. Это была: Мари-Модлен де Коскайр де ля Вьевиль де Кермориаль, маркиза де Парабер.
Громкое имя для недостойной личности.
Но так как во Франции особенно во времена монархии имя знатных вельмож и знатных дам удерживало их от падения, так во время регентства и во время царствования Людовика XV, напротив, вся знать старалась и, казалось, хотела перещеголять друг друга своими пороками — развратом. В особенности регентство стало роковой эпохой для подвигов начальника воров. Филипп Орлеанский, человек безнравственный и бесчестный, во главе страны!.. Филипп Орлеанский — регент Франции!.. Дюбуа, аббат Дюбуа — первый министр!.. „Так было написано!” — как говорят мусульмане. Двор погрузился в пороки, а город в беззаконие.
Граф де Горн, вопреки своим привычкам, был дома. Маркиза де Парабер, узнав от посыльных, что ее любовник не придет к ней, бросилась к нему и в двенадцать часов уже была на набережной Театен. Она его любила, как уверяла своих друзей, — „больше, чем она когда-либо любила… того, кого она любила больше всех”.
Эту оценку трудно правильно оценить, потому, что, когда маркиза де Парабер стала любовницей графа де Горна, ей было тридцать лет и, если верить скандальной хронике, у неё к этому времени было столько же тайных связей.
Граф любил маркизу страстно, как двадцатидвухлетний молодой человек может любить тридцатилетнюю женщину, которая кроме красоты, обладала грацией, умом и изяществом. Как человек, который, несмотря на свою молодость, уже успел многое пережить, и жаждал наслаждений, в которых ему так долго отказывали.
Любовь — искусный доктор. Не прошло четверти часа, как приехала маркиза де Парабер, и мигрень, на которую жаловался Антуан де Горн, сразу же прошла.
В то время, как мы проникли в комнату наших героев, они завершали утренний прием пищи. Завтрак был подан в спальне графа. Маркиза сидела рядом с ним.
— Лакомка! — весело сказала она, вытирая ему губы, кончиком тонкой салфетки. — Надеюсь, вы уже успели утолить свой голод?
— Не совсем!.. — возразил он.
— Еще!..
— Я все еще жду твоих поцелуев!
Она улыбнулась. Такой аппетит не извинителен. И она позволила его удовлетворить.
Он держал ее в своих объятиях. Её чудная голова лежала у него на груди.
Вдруг он отстранил ее, встал, подошел к камину и взял календарь.
— Что это такое? — спросила она, следя за ним глазами. — О чем вы думаете?
— Я думаю, что сегодня 20-е сентября, — сообщил он, задумчиво возвращаясь на свое место. — Ровно год тому назад, я убежал из тюрьмы замка де Верт, убив своих сторожей.
— Я рада… что у вас хватило мужества и ловкости вырваться из несправедливого и жестокого заточения!.. На настоящее слишком хорошо, зачем же вспоминать о печальном прошлом?
— Вы правы. Простите меня Мадлен. Рядом с вами я должен думать только об одном. Но вы знаете, это не моя вина… Я не всегда могу совладать с собой. Когда человек сходит с ума в нем навсегда, что-то такое остается.
Действительно, Антуан де Горн шесть месяцев был сумасшедшим и, как он сказал, в нем что-то такое осталось. Посреди разговора он вдруг обрывал себя и начинал говорить о совершенно других вещах. Маркиза де Парабер часто замечала, что из-за пустяков, при каком-нибудь воспоминании, кровь бросалась ему в голову и все путала.
— Что касается сумасшествия, — сказала маркиза, взяв руки своего любовника и смотря на него с нежностью, — я признаю и разделяю только одно… сумасшествие от любви!
Он снова горячо обнял ее.
— Так ты меня любишь, Мадлен! — сказал Антуан де Горн.
— А ты?
— Всей душой!
— Так же, как и я.
— А ты всегда будешь любить меня?
— А ты?
— Всегда, всегда!
— Так же, как и я.
— Дольше, чем всегда, чудная Мадлен!.. Дольше моей жизни я тебя буду любить, даже когда умру!..
— Что касается последнего, как бы я ни желала тебе нравиться, не могу быть такой постоянной, как ты!.. Я не знаю, что будет после смерти, и потому не могу ручаться.
— Отчего? Разве ты не согласна со мной, что когда любящие души оставят земную оболочку, встречаются в ином мире, чтобы снова любить?
— Пусть будет так! Но, ни я, ни ты не жаждем умереть, и желаем встретиться в ином мире, как можно позже, потому что мы счастливы на земле и не будем портить нашего счастья, беспокоясь о будущем!
Она завершила свою речь пламенным поцелуем.
— Гм! — прошептал он, задумчиво покачав головой. — Ты говоришь, что нам не надо заботиться о будущем, Мадлен! На самом деле, для тебя, по крайней мере, никогда не может быть тени беспокойства относительно некоторых требований жизни… Но для меня, к несчастью, все обстоит иначе!
— Некоторые требования жизни?.. Что ты хочешь сказать?
— Ничего! Это касается дел… презренных финансовых дел! Я очень сожалею, что надоел тебе этим разговором.
— Мне не может надоесть то, что интересует тебя. Говори, прошу тебя, Антуан. Какие денежные дела тебя беспокоят?
— Это то, что помешало мне спокойно спать прошлой ночью и отчего у меня сегодня мигрень. Ты знаешь, я приехал в Париж летом, чтобы получить свою часть наследства от моей тетки, принцессы д’Эпине.
— Да, и самую лучшую часть: во-первых, особняк, в котором ты живешь, потом, поместье в Пикардии и наконец, восемьсот или девятьсот тысяч ливров.
— Я тотчас же вступил во владение особняком, — это правда; поместье в Пикардии — леса, луга, ферму, отдадут мне тотчас же, как я захочу. Но денег мне не дали.
— Да!?
— Мне дали только часть денег, но это слишком мало для меня.
— Но у тебя есть поверенный по твоим делам о наследстве?
— Без сомнения! И этот поверенный дал мне только пятьдесят тысяч ливров, которые я у него попросил, потому что у меня не было ни гроша.
— Ну что же?.. Если эти пятьдесят тысяч ливров истрачены, нужно у него взять еще пятьдесят, — вот и все!
— Я так и сделал, а этот болван мне вчера ответил, что он не может давать больше денег до совершенной ликвидации наследства.
Маркиза де Парабер пожала плечами.
— Твой поверенный педант и глупец, — сказала она, — он не понимает, что когда человек твоего положения нуждается в его кошельке, его обязанность предложить его к твоим услугам. Но об этом не стоит огорчаться. Напиши только… как зовут твоего поверенного?
— Господин Фанар.
— Напиши только господин Фанару, чтоб он в двадцать четыре часа прислал то, что ты у него требуешь или ты лишаешь его доверенности. Во всяком случае, если он окажется очень скуп, не печалься, мой друг, я знаю, кто может помочь тебе в этом затруднении.
— Ты знаешь, кто может мне одолжить…
— Пятьдесят… сто… двести тысяч ливров? Не сомневайся! К чему тогда быть знатным и получать больше чем миллионное наследство, если нельзя получить золото, когда оно необходимо! Я сегодня же увижу, опытного в этих, делах, кавалера де Мильна, и рассказу ему о твоем положении и…
Маркиза остановилась.
Кто-то постучался в спальню.
— Что такое? — закричал Антуан де Горн, рассердившись, что прервали его разговор.
Вошел его лакей, Фирмен, и подал на подносе записку ле Борньо.
— Может, это от господина Фанара! — весело сказала маркиза де Парабер. — Он раскаивается в своей ошибке и предупреждает тебя о своем посещении.
Граф распечатал и прочел записку, потом подал ее маркизе.
— Нет, — сказал он, — это не от моего поверенного. Посмотри, что мне пишут, Мадлен.
Она тоже прочла.
Записка содержала следующий текст:
„Граф.
У вас влиятельные и сильные враги. Чтоб устранить зло, которое они планируют против вас совершить, соблаговолите — выслушать советы ничтожного и преданного друга. Он ждет вашего решения”.
Маркиза де Парабер стала серьезной.
— И что вы решили? — спросила она, взглянув на графа.
— Решайте вы, — возразил он.
— По-моему, нечего колебаться, вам надо принять этого человека.
— Так давайте примем его.
И повернувшись к лакею, Антуан де Горн приказал привести посетителя.
— Подождите, Фирмен, — сказала маркиза…
— Кто бы это не был, — продолжила она, обращаясь к графу, — и что бы его ни побуждало к этому поступку, мое присутствие здесь, без сомнения, его стеснит. Пусть лучше он меня не видит.
— Но…
— Будьте спокойны! Я его буду видеть и буду слышать, что он скажет. Смотрите… мне здесь будет превосходно видно и слышно.
Сказав это, маркиза де Парабер села на еще не заправленную постель графа и затянула занавески, высунув только свое обворожительное личико.
Граф улыбнулся.
— Прекрасно, моя дорогая! — сказал он. — Оставайтесь там, хотя я, очень сожалею, что из-за какого-то незнакомца, не могу присоединиться к вам.
Она покачала головой.
— Не время шутить, — сказала она. — Может быть, у этого незнакомца добрые намерения.
— Я не спорю. Вы готовы маркиза?
— уже целый час!
— Фирмен, введите этого господина.
Ле Борньо вошел.
Его внешность, как мы сказали, говорила не в его пользу. Его одежда, манеры и лицо вызывали доверия. Но он хорошо это понимал, и нисколько не удивился, когда на его почтительный поклон, граф де Горн едва заметно кивнул головой и холодно спросил его, показывая его записку.
— Это вы написали?
— Я, господин граф, — отвечал ле Борньо.
— Кто вы? Как вас зовут?..
—Меня зовут ле Борньо. Я — агент полиции.
— Что?!..
Отвращение, выразившееся в восклицании графа, когда он узнал о профессии своего посетителя, также нисколько не огорчило ле Борньо.
— Разве я не, предупредил вас, что я ничтожный и покорный?
— Да!.. — возразил де Горн, — но „ничтожный и покорный” не значит низкий и подлый!.. Это отвратительная профессия — быть агентом полиции. Ни один честный человек не согласится стать полицейским добровольно!
— Вы рассуждаете, совершенно правильно, господин граф. «Ни один честный человек», в особенности, в наше время, с господином де Аржансоном во главе. Как чиновник, господин де Аржансон очень способный, но нравственно — это дурной человек, и полиция ошибается, предполагая, что она состоит из честных людей. Но я осмелюсь заметить, что исключения есть всегда и везде, а, следовательно, нечего удивляться, если среди полицейских встретишь честного человека, в особенности если этот человек докажет вам, что он проник в эти ряды для достижения иной, дорогой для него цели!..
Выражения, с помощью которых объяснялся ле Борньо, начали сглаживать неприятное впечатление, которое он произвел на графа де Горна, а последние слова агента полиции решительным образом изменили это отношение.
— Объяснитесь, — возразил он не так сухо как раньше. — Согласно вашим словам я могу предположить, что я играю какую-то роль в вашем решении поступить в полицию?
— И вы не ошибаетесь, господин граф, потому что ради вас… только ради вас я, по рекомендации господина де Аржансона, стал осведомителем, или личным соглядатаем его преосвященства аббата Дюбуа, первого министра его королевского высочества, монсеньора регента.
— По рекомендации де Аржансона вы были соглядатаем!.. заслуженным осведомителем у начальника полиции, прежде чем перейти к Дюбуа?
Насмешливая улыбка пробежала по губам ле Борньо.
— Господин де Аржансон никогда не был со мной знаком.
— Как это?
— Разъяснение деталей, которые, признаюсь, могут показаться господин графу необыкновенным, могут повлечь за собой необходимость объяснять бесчисленные подробности, которые я не могу раскрывать. Поэтому прошу вас довольствоваться только тем, что вы узнали, что я принадлежу к числу тех людей, которые не отступают от своих планов, несмотря ни на какие препятствия. Хотя господин де Аржансон необыкновенно способный, как чиновник, но как человек, он имеет много слабых сторон, которыми ловкий человек легко может воспользоваться.
— Соглядатай — шпион, с фантазией, — и с ловкостью — вы поступили на службу к аббату Дюбуа. И что дальше?
— Вы не догадываетесь, господин граф?
— Нет.
— Это очень просто!.. У вас есть влиятельные и сильные враги, господин граф, не правда ли? Монсеньор герцог Орлеанский и аббат Дюбуа. Вы нажили себе двух сильных врагов… Хотите, я вам скажу почему?..
— Нет! Это совершенно излишнее, — быстро возразил Антуан де Горн, украдкой взглянув на постель. — Я знаю… регент и министр меня ненавидят… и у них, может быть, есть на то свои причины!.. Но, наконец, как они хотят выразить свою ненависть?
— Что касается регента, я не знаю, и, по правде сказать, зная его вспыльчивый и великодушный характер, я не думаю, чтобы вы могли с ним поссориться! Но с аббатом Дюбуа другое дело! Аббат питает к вам глубокую ненависть! Ненависть священника — неумолимая ненависть: если регент охотно забывает, аббат помнит… Он помнит, чтобы за зло воздавать злом. — Он ранит того, кто его тронет!.. Убивает — кто его ранит… если может!
— Да, если может!.. Но как бы ни была велика ненависть такого человека, что может он сделать против людей… моего положения?
— Он может сделать все… что он захочет, будьте уверены.
— Короче, — вам, шпиону аббата Дюбуа, было поручено…
— Ни минуты не терять вас из виду, и три раза в неделю предоставлять ему отчет о ваших поступках.
— Да!.. И вы ему давали отчет?
— Без сомнения.
— И какой вывод он из этого сделал, чтобы навредить мне?
— Никакой! Вот потому-то он меня сегодня и прогнал, поскольку решил, что напрасно теряет деньги, не получив от меня никакой информации.
— Зачем же вы пришли ко мне, когда он вас прогнал.
— Очень просто. С тех пор, как мне поручили за вами наблюдать, ваши враги ни к чему не могли придраться. Но я уверен, что все было бы иначе, если бы шпионом аббата. Дюбуа был кто-нибудь другой!
— Почему?
— Я вам уже объяснил в записке почему. Потому что я покорный и преданный друг ваш, господин граф, и я был бы в отчаянии, если бы с вами приключилось какое-нибудь несчастье из-за меня. Так как я оставил службу у аббата Дюбуа, то он наверно заменит меня другим шпионом. Поэтому, имея это основательное предположение, я и пришел сказать вам: „Вы, знатный вельможа граф де Горн, честный человек, которого ни в чем не может упрекнуть даже его совесть, думаете, что вам нечего опасаться?” Вы ошибаетесь, вы сильно ошибаетесь. Во Франции, в эту минуту, власть принадлежит,.. вы знаете кому?.. Благородство и честность не могут быть гарантией для уважения и безопасности. Аббат Дюбуа, первый министр регента, смертельно вас ненавидит. Остерегайтесь аббата Дюбуа! Если бы даже пришлось уехать, удалиться от непреодолимой опасности — не трусость… изо всех сил избегайте ударов вашего врага! Я уже все сказал, господин граф…
Ле Борньо замолчал.
— Благодарю вас за ваши советы, мой милый, — гордо сказал граф де Горн. — Сколько они стоят? Десять… пятнадцать… двадцать луи?.. Говорите. Любой труд заслуживает вознаграждения, я не буду с вами торговаться.
Сказав это, граф взял с камина кошелек и открыл его.
— Вы мне не должны ни копейки, граф, — бесстрастно сказал ле Борньо.
— Как ни копейки! Вы смеетесь надо мной! Вы хотели оказать мне услугу, я согласен… Но я не согласен принимать услуги даром!
— Но вам придется оставить себе свое золото, потому что я ничего не возьму!
— Что!?
— Антуан!
***
Маркиза де Парабер вдруг вышла из своей засады и, вмешавшись в разговор, подошла к Антуану де Горну, бросившему негодующий взгляд на ничтожного человека-осведомителя — осмелившегося сделать ему одолжение.
Граф был удивлен и поражен появлением маркизы. Ле Борньо, напротив, совсем удивился, и даже выразил как будто видимое удовлетворение.
Неужели ле Борньо не заметил взгляд, который недавно Антуан де Горн украдкой бросил на постель? Заметил он кого-то за занавесками, и догадался, кто это был!
В то время как граф наморщил брови, увидав маркизу, ле Борньо, улыбаясь, уже низко кланялся красивой даме.
Бросив на графа повелительный и в тоже время умоляющий взгляд, она повернулась к ле Борньо:
—Я — маркиза де Парабер, — сказала она.
— Я имею честь знать лучшего друга графа де Горна, — сказал ле Борньо, опять низко кланяясь.
— Поскольку вы меня знаете, вам не покажется странным, что меня интересует всё касающееся графа де Горна.
— Напротив, маркиза, ваше равнодушие показалось бы мне не только странным, но даже предосудительным.
Антуан де Горн прикусил губы. Ответ агента, судившего о поведении маркизы, ему показался необыкновенно дерзким. Он хотел было вмешаться.
— Хорошо, милостивый государь, — возразила маркиза, снова жестом удерживая графа и обращаясь к ле Борньо, — так как вы не сомневаетесь в моем участии, то, я надеюсь, вы не откажетесь ответить на вопросы, которые я задам по поводу вашего посещения?
— Спрашивайте, сударыня, я постараюсь ответить вам ясно и четко.
— Я верю в вашу искренность, милостивый государь, я верю инстинктивно… а инстинкт редко обманывает женщин — вы из симпатии только пришли сказать графу де Горну: „вы в опасности, берегитесь!..” Но какое бы ни было хорошее чувство, оно, как и самое дурное, имеет свою причину. Откуда исходит чувство, которое вы испытываете к графу де Горну? Вы недавно были агентом аббата Дюбуа, как и почему вы стали теперь нашим другом? Объясните нам.
— Боже мой, сударыня, — сказал он растроганно, — я в отчаянии, что не могу ответить на первый ваш вопрос!
— Почему?
— Потому что я просто не могу… Очень просто!.. Потому что причины моей симпатии к графу, как бы они не были похвальны, для его же пользы уверяю вас, не должны быть известны ни графу… ни вам! Но, сударыня, если вы верите, что, сказав графу „вам угрожает опасность, берегитесь” я преследовал только одну цель — предостеречь его для сохранения его свободы… его счастья… его жизни наконец… почему же вы верите сообщению, и не хотите верить человеку доставившему это сообщение? Неужели мое низкое положение и моя внешность… служат причиной ваших сомнений. Вы ведь знаете басню, в которой говорится, что крыса освободила льва-узника[Басня Жана де Лафонтена.]? Доказательством честности моих намерений может быть мой отказ от вознаграждения графа. Наконец… почему я друг… преданный друг графа де Горна, а, следовательно, и ваш, сударыня, — это моя тайна. Тайна, которой я не стыжусь, а напротив — буду в отчаянии, если она будет открыта! Поэтому позвольте вам изъявить мое почтение и тысячу раз извиниться, что желание быть вам полезным, я доставил вам несколько неприятных минут своим посещением…
Поклонившись, ле Борньо направился к двери.
Граф де Горн и маркиза де Парабер обменялись взглядами.
— Разве мы больше не увидимся? — сказал граф.
— Не думаю, — возразил ле Борньо, — вы больше не нуждаетесь в моих услугах, к тому же я не принадлежу вашему обществу, — прибавил он с едва заметной усмешкой. — Очень может быть, что мы никогда не увидимся!
— Если вы не желаете ничего принять от графа де Горна, я надеюсь, вы не откажетесь взять у меня на память эту безделушку, — сказала маркиза де Парабер, быстро вставая и подходя к агенту полиции.
Это было милое кольцо с сапфиром, которое она сняла с руки.
Ле Борньо, не колеблясь, взял кольцо и положил его в карман.
— Маркиза, вы самая благородная женщина во Франции, — сказал он, еще раз кланяясь маркизе де Парабер, — вы — так же благородны, как умны и прекрасны! От всего сердца благодарю вас за ваш подарок.
И он вышел.
