Украденный медальон — фрагмент из увлекательного криминального романа русского писателя Ивана Пономарева Преступная мать, читать.
БУХГАЛТЕР
Почти рядом с городским садом в Ростове-на-Дону находился одноэтажный деревянный домик, принадлежащий вдове канцелярского служителя Александре Петровне Бровцыной. Хозяйка дома, женщина лет пятидесяти, слыла в городе за примерную женщину, трудолюбивую, добрую и отзывчивую к чужому горю.
На тридцатом году оставшись вдовой, с шестилетним сыном Сергеем, Александра Петровна посвятила жизнь сыну.
Сереже она дала прекрасное воспитание, и ребенок, превратившись в юношу, оказался вполне достойным той любви, которую питала к нему мать. Более скромного, трудолюбивого и честного малого трудно было вырастить.
Когда ему минуло двадцать лет, он играл уже выдающуюся роль в торговом доме купца Бородулина, который считал Бровцына образцовым бухгалтером и верил ему безгранично.
Избегая всяких товарищеских пирушек, молодой человек, после окончания занятий, проводил время со своей матушкой. Лично на себя он тратил гроши и все жалование отдавал матери. Мир и спокойствие царили в доме Бровцыных. Только в самое последнее время мать стала замечать в сыне задумчивость.
— Сережа, — сказала мать, любовно глядя в глаза своему сыну, — ты скрываешь от меня какую-то тайну?
В ответ на эти слова, молодой человек бросился в объятия своей матери.
— Прости меня, дорогая! — вскричал он. — Я очень и очень виноват пред тобой. Ты угадала, действительно я скрывал от тебя тайну, поверь, мама, что эта скрытность меня очень мучила.
— Не пугай меня, Сережа, открой свою душу.
— Видишь ли, мама, — ответил он, покраснев до ушей, — я полюбил одну очаровательную девушку.
— Кого же?
— Александру Николаевну.
— Дочь Николая Васильевича Бородулина?
— Да.
— Дорогой Сережа, — со слезами сказала Александра Петровна, — ради Бога постарайся выкинуть из сердца эту любовь. Она до добра не доведет.
— Что ты говоришь? Александра Николаевна ангел, а не девушка.
— Я не отнимаю её достоинств. Но не забудь, какое громадное расстояние отделяет ее от тебя. Неужели ты можешь допустить мысль, что этот богач согласится.
— Отчего же нет? Николай Васильевич очень ко мне благоволит. Свою дочь он боготворит и если она остановит свой выбор на мне, то не думаю, чтобы отец пошел против её желания. Мама, она любит меня.
— Твое сообщение меня не радует, ей только шестнадцать лет, она почти ребенок и на прочность её чувств нельзя полагаться. Да и тебе, Сережа, только через два месяца будет двадцать один год. Ты слишком молод, чтобы жениться. Твоя любовь тоже может скоро пройти.
— Поверь, мама, что если бы десятки лет прошли, то и тогда мои чувства не изменятся. Я люблю Сашу всей силой своего сердца.
— Не ошибаешься ли ты в её чувствах?
— Нисколько! Только я надеюсь, мама, что ты ни с кем об этом говорить не будешь.
— Раз, что это твое желание, я его свято исполню. Ты сегодня вечер со мной проведешь?
— Нет, мама. Хозяин приказал мне вечером явиться к нему на квартиру, где он поручит мне переписать какие-то важные бумаги.
Вечером молодой человек отправился к своему патрону.
Глава торгового дома, Николай Васильевич, занимал на одной из главных улиц, роскошный особняк. Рядом, в другом доме, находилась его главная контора, бухгалтером которой и состоял Бровцын.
Бородулину было около шестидесяти лет, но на вид он казался моложе. Это был крепкий, бодрый старик с открытым и добродушным лицом.
Получив после отца небольшой капитал, трудолюбивый наследник, по истечении нескольких лет, уже считался видным хлебным торговцем, с миллионным оборотом.
Николай Васильевич до сорока четырех лет оставался холостяком, но потом, влюбившись в дочь мелкого торговца, Ольгу Михайловну Заступову, вступил с ней в брак.
Его жене теперь шел тридцать пятый год. Высокого роста, полная брюнетка, с карими выразительными глазами, она и теперь привлекала внимание мужчин своей миловидностью и кокетливым обращением. Несмотря на то, что она была всегда окружена поклонниками, репутация её считалась безукоризненной и никто не мог похвастаться победой над её сердцем.
У Бородулиных была единственная шестнадцатилетняя дочь Александра. Красавицей ее нельзя было назвать. Лицом она походила на отца и только своими чудными, большими глазами напоминала мать. Но Александра Николаевна была так симпатична, что смело могла поспорить с любой красавицей.
Все служащие её отца и прислуга ее боготворили.
Бровцын, сказав своей матушке, что он любим дочерью своего хозяина, нисколько не ошибся. Несмотря на то, что ей была хорошо известна бедность Бровцына, Саша не сомневалась, что для неё не составит большого труда убедить родителей дать согласие на этот брак. За отца она была спокойна, зная его любовь к ней.
Но инстинктивно девушка чувствовала, что мать далеко не питает к ней такого расположения, как отец. Хотя Ольга Михайловна была с ней очень ласкова, но все-таки от этой ласки веяло каким-то равнодушием.
Когда горничная доложила Бородулину о приходе бухгалтера, хозяин принял его в своем обширном и роскошном кабинете.
— Здравствуй, Сережа, — ласково сказал хозяин. — Садись и потолкуем.
— Ты знаешь, Сергей, что я на твою скромность вполне надеюсь и, поэтому поручаю тебе самые секретные дела.
— Будьте спокойны, Николай Васильевич, я ваше доверие всегда постараюсь оправдать.
— Знаю, знаю. Видишь ли, в чем дело. До меня дошли тревожные слухи о хлебопромышленнике Гречихине, который торгует в Петербурге, на Калашниковской пристани. Вот по этому поводу ты и напиши нашему агенту Земцову, чтобы он, как можно скорее, проверил эти слухи. Если они окажутся справедливыми, то пусть напишет подробное донесение. Когда окончишь письмо, то оставь его на столе, а по моем возвращении от Розанова, куда я еду с женой на вечер, я подпишу его. Но это еще не все. Видишь, на столе лежат мной составленные четыре черняка, перепиши их. Из содержания бумаг ты увидишь насколько важно их содержание. Смотри, чтобы в конторе о них никто не знал.
— Будьте покойны, Николай Васильевич. Я не болтлив.
— Ну, теперь прощай.
Бровцын принялся за работу.
Не прошло и часу, как дверь кабинета отворилась и в комнату вошла хозяйская дочь.
Перо выпало из рук бухгалтера и он крайне смущённый, вскочил с своего места.
— Что, не ожидали встретить меня здесь? — спросила девушка, с улыбкой протягивая руку сконфуженному Бровцыну.
— Не ожидал, Александра Николаевна такого счастья!
— Будто бы и счастья? — с ласковой улыбкой, кокетливо спросила она.
— Разве в этом вы можете сомневаться?
— Я так, пошутила. Что же вы стоите, садитесь и потолкуем. Впрочем, я кажется, прервала ваши занятия? Я уйду тогда.
— О нет, нисколько, я успею окончить поручения, данные мне вашим батюшкой.
— Отлично, я остаюсь. А знаете, что я соскучилась без вас. Ведь целая неделя прошла с тех пор, как я в последний раз вас видела. А я из-за вас, сегодня, в первый раз в жизни, сделала непохвальное дело. Грех должен пасть на вас.
— Принимаю с удовольствием! Что же вы сделали?
— Папа с мамой сегодня поехали в гости. За завтраком я узнала от папы, что вы будете у него работать в кабинете. Я также должна была ехать на вечер. Желание повидать вас было так сильно, что я прибегла ко лжи. Под предлогом головной боли, я осталась дома. И все — это из-за вас.
— Не нахожу слов благодарить вас, Александра Николаевна. Не видя вас, я так сильно страдал, что работа из рук валилась.
— Поверьте, и мне было нелегко. Через пять месяцев мне минет семнадцать лет и в этот день, я перед папой раскрою свою душу. Он любит вас, дорожит вами, и я не сомневаюсь, что он исполнит мою горячую мольбу и изъявит согласие на наш брак.
— Сегодня у меня по этому поводу был разговор с моей матушкой.
— Что же вам сказала мама?
— Она страшится за мою будущность.
— Вот как! Неужели она считает меня недостойной быть вашей женой?
— Таким вопросом вы обижаете маму. Напротив, она считает, что нас слишком резко разделяет разница наших положений. Мать просто находит, что я вас не стою, и что ваши родители на наш брак никогда не изъявят согласия.
— Вы ошибаетесь, дорогой мой. Мне не надо увеличивать своего состояния, его хватит для нас. Что же касается ваших нравственных качеств, то они вне всяких сомнений. Отец неоднократно говорил, что все его служащие, начиная со старшего конторщика, взятые вместе, не стоят вашего мизинца.
Бровцын с жаром схватил крошечную ручку девушки и запечатлел на ней горячий поцелуй.
Долго еще влюбленная пара мечтала о будущности и только лежащие на столе неоконченные бумаги заставили Александру Николаевну проститься со своим женихом.
Было уже два часа ночи, когда молодой человек, окончив свои занятия, прошел мимо крепко спавшей горничной, и, через черный ход вышел на улицу.
Возвратившись домой и боясь разбудить мать, он тихонько вошел в свою комнату и успокоенный словами горячо любимой девушки, заснул крепким и спокойным сном.
МЕДАЛЬОН
Сергей Семенович Бровцын, по обыкновению в семь часов утра, выходил в столовую. В этот день он запоздал на полчаса. Александра Петровна начала волноваться.
«Уж не заболел ли Сережа», — мелькнуло в её голове.
В этот самый момент, вошел Сергей. Увидав сына, Александра Петровна сразу успокоилась относительно его здоровья. Давно она не видала его таким счастливым. Его красивое лицо сияло радостью и довольством.
— Прости, дорогая мама, что я заставил тебя так долго ожидать, — сказал он, целуя её руку. — Проспал… Вчера поздно вернулся домой.
— Ты, вероятно, в гости заходил?
— Нет. Как только кончил работу прямо домой.
— Александру Николаевну видел?
При произнесении этого имени Бровцын вспыхнул.
— Видел, — со смущением ответил он.
— Скажи, Сережа, уверен ли ты в том, что она любит тебя?
— Более чем когда-либо уверен. Ты прости меня, мама, что я ей передал наш вчерашний разговор.
— В этом я ничего дурного не вижу. Как же она отнеслась к нему?
— Твое мнение в непрочности её чувства, видимо, оскорбило Александру Николаевну.
— Буду очень рада, если я ошибаюсь. Но что скажут родители? Вот в чем заключается самый главный вопрос.
— На этот счет Александра Николаевна меня совершенно успокоила. Она не сомневается, что добьется согласия отца и матери.
— А представь себе, если они откажут?
— Тогда, мама, я не знаю, что будет со мной. А знаешь, какой мне сюрприз подготовила Александра Николаевна? Представь мое удивление; вчера, возвратившись домой я хотел положить перчатки в карман пальто, и вдруг нашел в нем футляр открываю его и нахожу медальон с портретом Александры Николаевны.
— Это очень мило с её стороны. Похожа?
— Точно живая. Но я хотя и в восторге от сюрприза, с другой стороны, недоволен самим медальоном.
— Как не доволен?
— Меня огорчила ценность его, не говоря про то, что он из массивного золота, но весь усыпан драгоценными камнями. На одной стороне сердце из бриллиантов, а на другой, её инициалы А. и Б. из изумрудов и рубинов.
— Напрасно ты обижаешься, Сережа, раз она считает тебя своим женихом, то вправе сделать и подарок.
— А я, мама, хотел вынуть портрет, а медальон возвратить. Разве по-твоему это не следует сделать?
— Поверь, Сережа, что она сделала этот подарок от чистого сердца и возвращением его, по-моему, ты нанесешь ей оскорбление. Можно взглянуть на него?
— Он у меня спрятан в столе, я его сейчас принесу.
В передней раздался сильный звонок.
Кухарка Ирина, исправляющая в то же время и должность горничной, пошла отпирать дверь.
Сергей Семенович вышел в переднюю и невольно попятился назад.
Там находился частный пристав, двое городовых, и два соседа Бровцыных.
Пристав, небольшого роста, тучный мужчина, с отвислым брюшком и багровым носом, по своему обыкновению и, несмотря на ранний час, уже успел пропустить несколько рюмочек.
— Что, не ожидали гостей? — спросил он хриплым голосом.
Хозяйка была поражена не менее сына неожиданным появлением полиции и своих соседей. Какое-то предчувствие подсказало Александре Петровне, что грозит беда.
— Сидор Петрович, — сказала она дрожащим голосом, обращаясь к приставу, — какими судьбами пожаловали вы к нам?
— С этим вопросом лучше обратитесь к своему сынку, — с циничным смехом ответил он. — Это по его милости всех нас потревожили.
— Я ровно ничего не понимаю, — сказал молодой человек, — причем я тут?
— Ну, уж это дудки, что не знаете. Примите-ка мой совет, да чем нас попусту мучить, лучше прямо скажите, где спрятаны украденные драгоценности?
При этих словах, Александра Петровна едва не лишилась чувств.
Кровь бросилась в голову несчастного бухгалтера.
Нанесенное оскорбление было слишком жестоко.
— Если бы вы не были при исполнении обязанности службы, — едва сдерживая себя от негодования, сказал Бровцын, — вы поплатились бы за то, что оскорбляете честных людей.
— Не кипятитесь, молодой человек, я не ради шутки явился сюда. В последний раз спрашиваю, куда вы девали драгоценности вашего хозяина, Николая Васильевича Бородулина?
— Моего хозяина?! Господина что же это такое! Какие вещи?
— Да те самые, которые вы, разломав несгораемый шкаф, похитили или, попросту сказать, украли у него.
— Как украл? Когда?
— Вчера ночью, когда вы работали у него в кабинете.
Услыхав это, Александра Петровна повалилась на пол без чувств.
Все присутствующие, за исключением пристава, бросились на помощь несчастной женщине.
— Господа понятые, — сказал пристав, — предоставим хозяйку на попечение прислуги, а сами примемся за дело. Сергей, как вас по батюшке, кажется, Семенович, неугодно ли вам отпереть все ваши комоды, столы, чемоданы и вообще все, что хранится у вас под замком.
Несчастный не слыхал этих слов.
— Бондаренко, — обратился чиновник к одному из городовых, — сбегай за слесарем. Хозяин отказывается исполнить мое законное требование.
Между тем, Александра Петровна пришла в себя.
— Успокойся, Сережа, мне лучше, — сказала она, — ошибка скоро разъяснится.
— Теперь я к вашим услугам, господин пристав, что вам от меня угодно?
— Да я уже два раза вам говорил, чтобы вы отперли все, что у вас под замком, а теперь в третий раз повторяю. Не желаете исполнить приказ — это ваше дело.
— С моей стороны не было упорства, но не мог же я бросить мою матушку. Теперь я к вашим услугам. С чего прикажете начать?
— Да вот с этого буфета.
— Не угодно ли осматривать, он и не заперт.
Осмотрели все комнаты квартиры, за исключением спальной Бровцына.
Перешли в спальню. Перерыли все, но ничего не нашли.
— Теперь потрудитесь открыть ваш письменный стол.
Бухгалтер вздрогнул.
Это не ускользнуло от пристава.
«Влопался», — подумал он, и саркастическая улыбка появилась на его губах.
Когда Сергей Семенович отворял стол, его рука заметно дрожала.
Когда ящик был выдвинут, первая попавшаяся на глаза пристава, вещь — был роскошный голубого бархата футляр.
Не торопясь вынул пристав из бокового кармана мундира какую-то бумагу и прочитав про себя, сказал:
— Вот эта самая вещица из числа украденных сегодня ночью. Где вы ее нашли?
— Вчера ночью, когда возвращался от своего хозяина, я нашел ее на улице.
— Странно. Значит, эта самая вещь была украдена ворами во время вашего нахождения в кабинете Николая Васильевича?
— Как это, в моем присутствии?
— Очень просто. Этот самый медальон находился запертым в несгораемом шкафе…
— Этого быть не может! — прервал его Бровцын. — Он не мог там находиться! Я нашел медальон на улице.
— Этого быть не может. Я вам заявляю, что эта самая вещь находилась там спрятанной. Когда шкаф взломали воры, то вместе с остальными драгоценностями и ее похитили. А может быть вы, так были заняты своей работой усердно, что и не слыхали, как вошедшие в комнату люди учиняли взлом?
— Если вы мне не верите, — сказал Бровцын, едва сдерживая свое негодование, — то я вам отвечать не буду.
В столе, кроме медальона, ничего не нашли.
Самый тщательный обыск всего дома не открыл ничего.
— Могу я побывать у своей матушки, господин пристав? — спросил Бровцын.
— Нет, этого нельзя.
— Разве я арестован?
— Угадали.
Обвиняемый в краже со взломом опустился на кровать.
За час перед этим, он считал себя счастливейшим человеком в мире, а теперь? Он, заподозренный вор, обокравший своего благодетеля, на дочери которого собирался жениться! Положим, он будет оправдан. Но разве этим самым смоется та грязь, которой поспешат его забросать? А разлука с матерью? Перенесет ли она позор, ожидающий её единственного сына, опору её старости?!
— Теперь не угодно ли вам будет отправиться со мной в полицию, — сказал пристав, — и если угодно, то в моем присутствии можете простится с вашей матушкой.
Насколько была тяжела эта сцена, служит лучшим доказательством, что не только понятые заплакали, но и у городовых, видавших виды, появились на глазах слезы.
В ТЮРЬМЕ
Из полицейского участка Бровцын был препровожден в камеру судебного следователя.
Судебный следователь, к которому ввели Бровцына, был молодой человек, лет двадцати двух.
Товарищи по службе его не любили. Он считал себя чуть ли не первым юристом в свете и беспощадно критиковал действия своих сослуживцев.
Год тому назад, Прокофьев окончил курс в одном из привилегированных заведений, по первому разряду.
Спустя несколько месяцев по окончании Курса, благодаря связям, он был командирован в Ростов, исправлять должность судебного следователя.
Будучи совершенно незнаком с жизнью, Прокофьев часто делал во время производства следствия крупные ошибки. Он скорее запутывал, чем распутывал дела.
Замечания прокурорского надзора, выводили юного юриста из себя. Считая себя непогрешимым, он объяснял делаемые ему замечания — завистью.
Обвиняемые также не любили Прокофьева. Его высокомерие и гордость не располагали к откровенности.
Вот к этому-то чиновнику и привели Бровцына. Пристав, арестовавший его, самолично прибыл в камеру и вручил вещественное доказательство кражи — ценный медальон.
Следователь, в течение нескольких минут, молча разглядывал бухгалтера.
Окончив осмотр, чиновник решил, что он будет иметь дело с опытным вором.
— Ваше имя, отчество, фамилия и звание, — металлическим голосом и отчеканивая каждое слово, спросил следователь.
— Сергей Семенович Бровцын, дворянин.
— Каких лет?
— Двадцати одного.
— Под судом был?
— Нет.
— Чем занимаетесь?
— Состою бухгалтером при торговом доме Николая Васильевича Бородулина.
— Вы подозреваетесь в том, что ночью учинили в квартире вашего хозяина взлом несгораемого шкафа. Учинив взлом, вы похитили на шестьдесят тысяч драгоценных вещей, безымянных билетов на сорок тысяч и золота на три тысячи. Признаете ли себя виновным?
— Нет, господин следователь, ничего подобного я не совершал. Бог свидетель, что я неповинен.
— Вы работали вчера ночью в кабинете Бородулина?
— Работал.
— Когда вошли в кабинет, не заметили, чтобы шкаф был взломан?
— Я вошел в присутствии Николая Васильевича и шкаф находился в целости. Он был заперт.
— Отчего вы знаете, что он был заперт?
— Потому что хозяин в моем присутствии его отворял и взял из него какую-то пачку.
— А что он сделал с ключом?
— Положил его в карман.
— В котором часу вы ушли из кабинета?
— Во втором часу.
— К вам никто не входил в кабинет?
При этом вопросе молодой человек замялся.
— Никто не входил, — ответил он после некоторой паузы.
«Это он пускал своих сообщников», решил юрист.
— Когда вы ушли, кто вас провожал из прислуги?
— Никто.
— А где же была горничная?
— Она спала на кухне с кухаркой и я, не желая их тревожить, прошел через черный ход.
— Отчего не через парадный?
— Потому что я вошел через черный.
— Где оставили вы свое пальто?
— На кухне.
— Как же вы решились уйти, оставив дверь открытой?
У Бровцына при этом вопросе мелькнула мысль, что благодаря его неосторожности, злоумышленник мог проникнуть в квартиру и обокрасть хозяина.
— Теперь я понял свою ошибку, — ответил Бровцын, оживляясь. — Вероятно, ей кто-нибудь воспользовался, а на меня пало подозрение.
— Ошибаетесь. Как вы ни старались тихо покинуть кухню, кухарка услыхала скрип отворенной двери, вышла на лестницу и, успокоенная тем, что вы спускались в это время, вернулась и заперла дверь.
Мимолетная надежда на оправдание рухнула.
— Теперь, — продолжал следователь, — объясните мне, каким образом мог очутиться вот этот медальон в вашем столе?
— Я отказываюсь дать на этот вопрос объяснение.
— Это ваше дело. По закону вы имеете право не давать ответов на те вопросы, которые могут послужить к вашему обвинению.
— Но клянусь вам, что я не виноват!
— Тогда объясните нахождение у вас медальона?
— Не могу, — ответил Бровцын, едва внятно.
— Тем хуже для вас. Присяжные по достоинству ответят на ваше запирательство.
— Что хотите делайте со мной, но я клянусь всем, что есть для меня святого на свете, что не я обокрал своего благодетеля.
Окончив допрос, следователь написал и прочел Бровцыну постановление. Оно было ужасно! Сергей Семенович привлекался к следствию, как виновный в краже со взломом, при увеличивающих вину обстоятельствах. Мерой пресечения от уклонения от следствия было тюремное одиночное заключение.
Пристав, все время присутствующий при допросе, был, видимо, доволен принятой строгой мерой.
Несчастный Бровцын, шатаясь, в сопровождении полицейских вышел из камеры.
Старичок, тюремный смотритель, был несказанно удивлен, когда к нему привели нового арестанта.
Иван Сергеевич Артамонов был бодрый, красивый старик, шестидесяти трех лет. Он был сослуживцем отца обвиняемого и маленького Сережу носил на руках. Будучи бездетным вдовцом, он в течение двадцати лет был в Ростове, сначала помощником, а потом и приставом. В свое время, он считался образцовым полицейским чиновником и кроме того, безукоризненно честным человеком.
Всякий другой на его месте сумел бы запастись капитальчиком на черный день, но не таков был Иван Сергеевич. Когда он почувствовал, что его энергия слабеет, то принял скромную должность смотрителя тюрьмы.
Арестанты чуть не молились на своего начальника. В течение десяти лет он исправлял свою должность, и не было случая побега.
Независимо от того, что Артамонов был очень дружен с покойным Бровцыным, он глубоко уважал и мать Сережи.
— Сережа! — воскликнул он, обнимая молодого человека. — Тебя ли я вижу под конвоем?! Какими судьбами?! Уж не убил ли ты кого сгоряча?!
— Меня обвиняют в краже со взломом у моего благодетеля, Иван Сергеевич, — ответил Бровцын, разрыдавшись.
— В краже, да еще со взломом?! Ну, это дудки. Сережа на такую штуку не способен! Пока не прочту сам постановления, не поверю.
Доброму смотрителю скоро пришлось убедиться, что сын его друзей, действительно обвиняется в краже.
Так как, согласно предписанию, обвиняемый должен был содержаться в отдельной камере, то Артамонов лично препроводил его в новое помещение.
— Извини, дружок, во всей тюрьме нет лучше комнаты, — сказал он Сергею Семеновичу. — Ну, а теперь ты мне, как на духу, все расскажи. Помни, Сережа, что ты говоришь с другом твоего покойного отца и твоей дорогой матушки.
— Я даю вам честное слово, что не скрою от вас ровно ничего.
— Верю, дружок, верю.
— Но только перед тем, чтобы раскрыть свою душу, я заручусь от вас обещанием никому не выдавать моей тайны.
— Будь покоен и говори смело.
Смотритель с затаенным дыханием слушал сердечную исповедь своего любимца, уже известную читателю.
— Тебе делает большую честь, — сказал смотритель, — что ты не выдал Александру Николаевну. Другой бы на твоем месте, ради свободы, не так поступил бы. Здесь ты к счастью недолго останешься.
— Отчего вы так думаете?
— Против тебя только и есть одна главная улика, это — медальон. Поверь, что как только Александра Николаевна узнает об этом, то признается отцу и заставит его заявить следователю, что медальон по ошибке значился в списке украденных вещей.
— Положим, что так, но все-таки косвенные улики, что я совершил кражу, от этого заявления не уничтожаются. Мое единственное спасение может только заключаться в розыске настоящих воров.
— Это совершенно справедливо. К твоему несчастью, дело твое не в надежных руках. Следователь Прокофьев совершенно неопытен. Никогда ни у кого он по своей гордости совета не попросит, считая себя умнее всех. Пристав, недружелюбно относится к твоей матушке. Он когда-то за ней ухаживал и получил такой сильный отпор, что никогда это не забудет. Праздничными твоя матушка также его не балует. Значит, на этих господ тебе нельзя надеяться. Необходимо отыскать помощь со стороны. Не дальше как через две недели, окончит свой срок содержания в тюрьме преступник, отчаянный вор, но почему-то мне безгранично преданный. Вот его-то я и направлю на розыски. Поверь мне, что он всю подноготную этого дела узнает.
— Помогите мне, дорогой Иван Сергеевич, снять с себя ужасное подозрение! — вскричал обвиняемый, с рыданием бросаясь на шею почтенного старика.
— Успокойся, мой друг, своих сил для тебя не пожалею. Сегодня вечером побываю у твоей матушки. Не падай духом. Господь все к лучшему устраивает.
— Имея такую надежную опору, как вы, дорогой Иван Сергеевич, я буду спокойнее.
— Ну, теперь до свидания, дружок, надо сделать кое-какие распоряжения, да и у других арестованных деток побывать. Все, что тебе потребуется, все исполню. Только заяви дежурному надзирателю. Да и сам, как только будет свободная минута, то проводить ее буду у тебя. Поцеловав Сергея Семеновича и перекрестив его, добряк Артамонов вышел из тюремной камеры.
