Подборка статей, посвященных жизни и анализу литературного творчества Артура Конан Дойла, автора рассказов и повестей о Шерлоке Холмсе и других популярных произведений.
Биография
Дойл Артур Конан (Doyle Arthur Conan). Родился 22 мая 1859 в Эдинбурге — скончался 07 июля 1930 в Кроуборо. Родился в семье ирландских католиков, чья родословная прослеживается со времен Плантагенетов; окончил католический колледж Стонихерст (1870-1875) в Ланкашире, затем медицинский факультет Эдинбургского университета (1880); в это время, увлекшись наукой, разочаровался в католицизме. В студенческие годы подрабатывал, плавая судовым врачом на китобойном судне в Атлантике и на судне, доставлявшем груз в Африку (этот экзотический опыт дал ему материал для ранних приключенческих рассказов). В 1881 открыл небольшую врачебную практику в Портсмуте, продолжая писать и печатать в журналах рассказы. В последующие десять лет он совмещал литературный труд с врачебной практикой и лишь в 1891, когда рассказы о Шерлоке Холмсе покорили английского читателя, оставил медицину.
Жизненные и творческие позиции Конан Дойла сформировались в Викторианскую эпоху, нравственными принципами которой определялось его отношение к реальности XX века. Дойл был яркой фигурой английской социальной и политической жизни: член многих литературных и спортивных обществ и клубов, активный памфлетист, он ратовал за реформы в армии, законодательстве и судебной практике, дважды баллотировался в парламент. Как и Редьярд Киплинг, был патриотом Британской империи и за памфлет Война в Южной Африке, ее причины и ход (The War in South Africa: Its Cause and Conduct, 1902), переломивший враждебное отношение к Англо-бурской войне (участвовал в ней в качестве полкового врача), был возведен в рыцарское звание (1902).
Первый рассказ Конан Дойла — Тайна долины Сэсасса (The Mystery of the Sasassa Valley, 1879) — повествовал о приключениях двух друзей в Африке. В ранних рассказах с их экзотической обстановкой действия, опасными приключениями, мотивами таинственного и сверхъестественного, четкой шкалой нравственных оценок и положительным героем, исповедующим мужественный оптимизм и почти рыцарский кодекс чести, Дойл заявил о себе как представитель неоромантического направления в английской литературе. Пробуя себя в разных приключенческих жанрах, писатель прославился как автор детективов. Тот приключенческий дух, который Стивенсон и Киплинг видели в романтике дальних странствий, Конан Дойл нашел в современном Лондоне, обратившись к темной и таинственной стороне его существования — преступному миру.
Шерлок Холмс и доктор Ватсон впервые появились в романе Этюд в багровых тонах (А Study in Scarlet, 1887; русский перевод в 1909), который не сразу обратил на себя внимание публики. В 1890 в Америке вышел второй роман о Шерлоке Холмсе — Знак четырех (The Sign of the Four; русский перевод в 1909), а динамичные рассказы, которые начали печататься в журнале Стрэнд с 1891, сразу принесли успех их автору.
Рассказы о Шерлоке Холмсе составили 5 сборников: Приключения Шерлока Холмса (The Adventures of Sherlock Holmes, 1892; русский перевод в 1909), Воспоминания Шерлока Холмса (The Memoirs of Sherlock Holmes, 1894; русский перевод в 1911), Возвращение Шерлока Холмса (The Return of Sherlock Holmes, 1905; русский перевод в 1909), Его последний поклон (His Last Bow, 1917) и Записная книжка Шерлока Холмса (The Casebook of Sherlock Holmes, 1927); в 1902 вышла повесть Собака Баскервилей (The Hound of the Baskervilles; русский перевод в 1902). По этим произведениям снято более ста фильмов и создано множество телеэкранизаций, а всякого рода продолжения историй о Холмсе публиковались в течение всего столетия.
Своими предшественниками в жанре детектива Артур Конан Дойл, считал Эдгара По, лучшего в мире мастера рассказа, и Эмиля Габорио, автора более прозаических полицейских романов 1860-х годов. В образе Холмса причудливо соединились романтические и позитивистские черты: это человек, который стремится к конкретному и точному знанию, имеющему практическое применение, верит в силу холодного и точного разума, но при этом сохраняет романтическую свободу (берется лишь за те дела, которые ему интересны). Необычайные способности делают его на голову выше всех окружающих (подчеркнуты эффектным контрастом с доктором Ватсоном, обыкновенным человеком), а сила воображения позволяет постичь логику действий преступника. Но главное обаяние Холмса составляют героические, почти рыцарские черты характера, неизменное благородство истинного джентльмена, делающие его идеальным героем поздневикторианской литературы, чьи приключения (именно это слово стоит в заглавии большинства рассказов, хотя оно опущено в русских переводах) укрепляют нравственный и общественный порядок. В последних рассказах, действие которых происходит накануне Первой мировой войны, образ Холмса бледнеет: чувствуется, что окончилось то время, когда герой мог ощущать себя вершителем судеб, свободным творцом истории.
Артур Конан Дойл считал сочинение детективов низшим родом литературной деятельности, гораздо важнее был для него жанр исторического романа. Две эпохи сосредоточили на себе основное внимание романиста: зрелое средневековье, которому посвящены Белый отряд (The White Company, 1891; русский перевод в 1907) и Сэр Найджел (Sir Nigel, 1906) и Наполеоновская эра (Великая тень — The Great Shadow, 1893; русский перевод в 1909; Родни Стоун — Rodney Stone, 1896; Дядюшка Бернак — Uncle Bernac, 1897). Наибольшим успехом пользовались два сборника рассказов о бригадире Жераре (Подвиги Бригадира Жерара — Brigadier Gerard, 1896, и Приключения Жерара — The Adventures of Gerard, 1903), где, живописуя блестящую военную карьеру офицера наполеоновской армии, автор исследует код поведения людей той героической эпохи, феномен культа Наполеона. Жеpap — фигура одновременно героическая и комическая, в нем органично сочетаются бесшабашная храбрость и хвастливое самодовольство, буквальное следование офицерскому кодексу чести и обывательская ограниченность, беззаветная преданность императору и авантюризм.
В исторических романах Конан Дойла ярко выражен приключенческий элемент, при этом все они основаны на тщательном и разностороннем изучении быта и нравов изображаемой эпохи. Писателя интересует прежде всего не широкая историческая панорама эпохи, а отдельная личность, ее менталитет и стереотипы поведения. В Сэре Найджеле, считающемся лучшим историческим романом Конан Дойла, показано становление молодого героя-рыцаря, постепенно усваивающего все тонкости рыцарского кодекса чести; в Белом отряде трое молодых героев из зарождающегося среднего класса перенимают от постаревшего сэра Найджела лучшие черты его рыцарской этики: именно они и составляют, по Дойлу, суть английского национального характера.
Почти все главные герои исторических романов — воины, всюду чувствуется увлеченность автора военной историей. Он написал также два исторических труда, посвященных современным военным кампаниям: Великая бурская война (The Great Boer Wax, 1900) и История Великой войны: Британские кампании (А History of the Great War: The British Campaigns, 1915-1920). Первую мировую войну он, в отличие от представителей потерянного поколения, описывал в романтических тонах, говоря о доблести и героизме британского солдата.
В 1910-е годы Конан Дойл обращается к научной фантастике. Три его романа, созданные в этом жанре, объединены образами главных героев – профессора Челленджера и трех его спутников и друзей, — хотя резко различны по тематике, колориту, отношению к науке и ее возможностям. Первый роман Потерянный мир (The Lost World, 1912) полон романтики путешествий, исследования земель у истоков Амазонки, куда еще не ступала нога человека. Над вторым романом Отравленный пояс (The Poison Belt, 1913) нависла тень приближающейся мировой войны: здесь те же герои становятся свидетелями того, как пояс отравленного эфира перемещается по земле, уничтожая я все живое. Этот роман-предостережение напоминает о стихиях, над которыми человек не властен. Герой последнего романа Туманный край (The Land of Mist, 1925), профессор Челленджер, постепенно убеждается правоте учения спиритизма.
После Первой мировой войны и гибели сына Конан Дойл становится убежденным приверженцем спиритизма, теперь он видит главный порок со временного человека в грубом материализме мышления как следствии развития европейской науки. Дойл и сам воспитан на научном рационализме; спиритизм привлекателен для него тем, что предоставляет, как ему кажется, неопровержимые доказательства существования души после смерти. Его последний труд – двух-томная История спиритизма (The History of Spiritualism, 1926-1927).
Соч.: The Principal Works of Fiction: In 20 vols. L., 1913; Sherlock Holmes: A Definite Text: In 3 vols. N.Y., 1950-1952; в рус. Пер.: Полное собрание сочинений: В 22 т. СПб., 1909-1911; Собрание сочинений: В 8 т. М., 1966-1967 (предисловие М. Урнова); Собр. Соч.: В 10 т. М., 1994.
Лит.: Карр Дж. Жизнь сэра Артура Конан Дойла: Пер. с англ. М., 1989; Тугушева М.П. Под знаком четырех: Судьба произведений Э. По, А.К. Дойла, А. Кристи, Ж. Сименона. М., 1991; А Bibliography of А. Conan Doyle / Ed. R.L. Green. L.; N.Y., 1983; Jaffe JA. Arthur Conan Doyle. Boston, 1987.
Е. Зыкова
Из статей
Конан Дойл. Его жизнь и творчество
Писатель, чьи вымышленные герои были лучше известны среднему англичанину, чем любые другие, кроме шекспировских, жил какое-то время в Девоншир-Террас, и именно там появились первые рассказы, в которых Шерлок Холмс завоевал мировую славу, ибо Холмс по популярности оставил позади даже самых известных героев Диккенса. Гилберт Кит Честертон однажды сказал, что, если бы рассказы о Холмсе писал Диккенс, у него каждый персонаж получился бы таким же живым, как Холмс. Мы можем ответить, что, если бы Диккенс это сделал, он испортил бы рассказы, эффект которых зависит от яркого сияния центрального персонажа и относительно тусклого мерцания остальных. Правда, мерцание Уотсона доходит до гениальности, но оно лишь добавляет блеска Холмсу, а Диккенс чудовищно напортачил бы с Уотсоном.
В настоящее время есть еще только три героя в английской литературе, которые занимают такое же место, как Холмс, в умах и речи простых людей с улицы. Любой разносчик угля, докер, корчмарь, любая уборщица поймут, что имеется в виду, когда про кого-то скажут, что он настоящий Ромео, вылитый Шейлок, чертов Робинзон Крузо или проклятый Шерлок Холмс. Другие герои, такие, как Дон Кихот, Билл Сайкс, миссис Гранди, Микобер, Гамлет, Миссис Гемп, Скрудж и Ловкий Плут и так далее, известны образованным и полуобразованным людям, но эту четверку знает более девяноста процентов населения, миллионы, никогда не читавшие ни строчки из произведений, в которых они появляются. Причина этого — в том, что каждый из них — символическая фигура, олицетворяющая вечную страсть человеческого характера. Ромео означает любовь, Шейлок — скупость, Крузо — любовь к приключениям, Холмс — спорт. Мало кто из читателей видит в Холмсе спортсмена, но именно это место он занимает в народном воображении; он следопыт, охотник, сочетание ищейки, пойнтера и бульдога, который так же гоняется за людьми, как гончая — за лисой; короче, он сыщик.
Он современный Галахад, не разыскивающий более священный Грааль, а идущий по кровавому следу, фигура из фольклора, но с характерными чертами реальной жизни. Самое любопытное заключается в том, что, хотя он и не создан так полно и безупречно, как все величайшие литературные персонажи, не поверить в его существование невозможно. Хотя он полностью лишен таинственности и многозначительности, присущих великим портретам, он живой и достоверный, как моментальная фотография. Мы знаем, как он должен смотреться и что он должен говорить в некоторых определенных ситуациях; более того, в определенных обстоятельствах мы подражаем его облику и говорим его словами. Как никакой другой герой художественной литературы, он пробуждает ассоциации. Для тех из нас, кто не жил в Лондоне восьмидесятых и девяностых годов прошлого века, этот город — просто Лондон Холмса, и мы не можем пройти по Бейкер-стрит, не думая о нем и не пытаясь найти его дом. Есть ли другой литературный персонаж, кроме Холмса, целая литература о котором посвящена вопросу: где же он жил? Один топограф, мистер Эрнест Шорт, взялся за дело с усердием, вряд ли достойным лучшего применения, и показал с помощью диаграмм и описаний, что, вероятно, резиденцией Шерлока Холмса был дом, носящий сейчас номер 109, хотя именем Шерлок названы конюшни, расположенные за домами напротив [Кроме того, Шерлок Холмс — единственный вымышленный персонаж, которого почтили биографией, его Жизнеописание написано господином Винсентом Старреттом. Во славу Шерлока Холмса в Америке было создано несколько обществ, таких, как Нерегулярные войска Бейкер-стрит, Клуб пестрой ленты. (Примеч. авт.)].
Сам Дойл был на редкость ненаблюдательным — он написал, что в доме был эркер, а отличительная черта Бейкер-стрит — в том, что на ней нигде эркеров нет. У Дойла десятки таких неточностей. Недавно, перечитывая его рассказы, я отметил некоторые из них: 1) в Желтом лице, нам говорят, что, даже когда Холмс ошибался, правда все равно становилась известна, как в истории со вторым пятном. Но в рассказе Второе пятно именно Холмс узнает истину; 2) Полковник Себастьян Морен вроде бы казнен за убийство в 1894 году, но Холмс говорит, что он еще жив в 1902 году; 3) Холмс исчезает 4 мая 1891 года и возвращается 31 марта 1894 года; однако события, описанные в Сиреневой сторожке, происходят в марте 1892 года, когда Холмс, которого доктор Уотсон и весь остальной мир считали мертвым, должен был путешествовать инкогнито по Тибету. Дело в том, что Дойлу никогда не приходило в голову, что он создает бессмертного героя; он был намного внимательнее, когда рассказывал историю сэра Найджела Лоринга, по сравнению с подвигами которого приключения Холмса он считал низшим слоем литературы. Много лет спустя он записал в дневнике, что, перечитывая пьесы Шекспира, он был поражен многочисленными неточностями. Мы воздаем такую же дань Дойлу, когда перечитываем приключения Холмса. Никого не волнуют неправдоподобие и противоречия в герое, который доставляет столько наслаждения, сколько доставляет его Холмс. Как Гамлет, Шерлок Холмс — это тот, кем хочет быть каждый человек, как Дон Кихот, он — странствующий рыцарь, который спасает обездоленных и в одиночку сражается против сил тьмы, и, как у Дон Кихота, у него есть Санчо Панса в лице доктора Уотсона.
Существовали живые прообразы как Холмса, так и Уотсона. Дойл всегда говорил, что моделью для образа Шерлока Холмса был доктор Джозеф Белл, хирург из Эдинбургской больницы, но Белл однажды признался, что Дойл мне обязан намного меньше, чем он думает. Судя по всему, Белл пробудил воображение Дойла, которое потом намного превзошло оригинал. У Белла, худого, жилистого, смуглого человека, были острый, пронизывающий взгляд, орлиный нос и высокий, резкий голос. Сидя, откинувшись в кресле, сложив руки, он быстро отмечал характерные особенности пациентов, которых Дойл, назначенный им амбулаторным клерком, вводил в его комнату, и сообщал студентам и ассистентам что-нибудь вроде: Господа, я не могу сказать точно, кто этот человек — резчик пробки или кровельщик. Я вижу легкое callus, или затвердение, на одной стороне его указательного пальца и легкое утолщение на внешней стороне большого пальца. А это точный признак обеих профессий. Другой случай был проще: Я вижу, вы злоупотребляете спиртным. Вы даже носите фляжку во внутреннем кармане вашего пальто. Третий пациент с открытым ртом слушал, как Белл, заметив: Вы, я вижу, сапожник, повернулся к студентам и обратил их внимание на то, что брюки пациента были порваны с задней стороны штанины под коленом, где он зажимал выколотку, что характерно только для сапожников. Один диагноз Белла произвел на Дойла такое впечатление, что он помнил его всю жизнь.
— Итак, вы служили в армии.
— Да, сэр.
— Демобилизовались недавно?
— Да, сэр.
— Шотландский полк?
— Да, сэр.
— Унтер-офицер?
— Да, сэр.
— Служили на Барбадосе?
— Да, сэр.
— Видите, господа, — объяснил Белл студентам. — Это вежливый человек, но он не снял шляпу. В армии головной убор не снимают, но он бы привык к гражданской жизни, если бы демобилизовался давно. В нем чувствуется властность, и он явно шотландец. Что же касается Барбадоса, то он пришел по поводу элефантиаза, а это — заболевание, свойственное Вест-Индии, а не Англии.
Белл описывает свои методы по-холмсовски: Самым важным фактором любого удачного медицинского диагноза являются точное и внимательное наблюдение и оценка малейших деталей… Глаза и уши, которые видят и слышат, память, которая мгновенно запоминает, чтобы по первому требованию воссоздавать замеченное органами чувств, и воображение, способное соткать теорию, или воссоединить разорванную цепь, или распутать хитросплетение сведений, — таковы требования, которые предъявляет хорошему диагносту его профессия.
Но отцами Холмса также можно назвать нескольких литературных героев, а его метод расследования впервые возник, вероятно, в вольтеровском Задиге. Человек, потерявший верблюда, спрашивает Задига, не видел ли он его. Ты говоришь про одноглазого верблюда с выпавшими зубами, наверно? — уточняет Задиг. — Нет, я его не видел, но он пошел на запад. Но если он не видел верблюда, откуда же он знает про его физические недостатки, не говоря уже о том, в какую сторону верблюд пошел? Элементарно, мой дорогой Уотсон. Я понял, что у него один глаз, потому что он ел траву только с одной стороны дороги. Я знал, что у него выпала часть зубов, потому что травинки не обкусаны. Я понял, что он пошел на запад, по его следам. Д’Артаньян восстанавливает обстоятельства дуэли в Луизе де ла Вальер также по-холмсовски. Некоторые находят предков величайшего из всех сыщиков у Диккенса и Уилки Коллинза. Поскольку я был воспитан на инспекторе Бакете Диккенса, сержанте Карре Уилки Коллинза и Дюпене Эдгара По, я был невысокого мнения о Шерлоке Холмсе, — сказал мне Бернард Шоу, — но рассказы о бригадире Жераре первоклассны. Дойл сам неоднократно признавал, что он многим обязан По, но кое-кто проводил сравнения с Дюпеном не в пользу Холмса и делал ничем не подкрепляемые заявления. Например, мисс Дороти Сайерс, которая утверждает, что в рассказах Дойла нет чистоты аналитического метода По. Она пишет о строгом правиле По показывать читателю все ключи к разгадке тайны. Однако сыщик Эдгара По, Дюпен, показывает своему другу важнейшую улику после раскрытия преступления, когда все факты уже стали известны. Я едва вытащил этот маленький пучок волос из судорожно сжатых пальцев мадам Л’Эспане, — говорит он. А потом, когда его друг поражается дедукции, благодаря которой Дюпен узнал, что владелец орангутанга — моряк, сыщик показывает маленький кусочек ленты, который с виду напоминает те, какими матросы завязывают волосы. Ленту он подобрал на месте преступления. Но его друг и читатели должны были видеть, как он ее подбирает. Это к вопросу о строгих правилах По, и если, как нас уверяет мисс Сайерс, в рассказах Дойла нет чистоты аналитического метода Эдгара По, то нет ее и у Эдгара По.
Дойл, однако, первый был готов признать, что кое-какие мелочи он взял у По. Дюпен, как Холмс, обожает курить трубку; у него бывают приступы грустной задумчивости; иногда он отказывается обсуждать дело, о котором думает; продолжает вслух мысли другого человека; заманивает в ловушку человека, который может пролить свет на преступление, помещая объявление в газете; организует переполох на улице и, пока внимание спутника отвлечено, успевает подменить одно письмо другим; и, как Холмс, довольно низкого мнения о своем профессиональном коллеге, который слишком хитер, чтобы быть умным.
Но все это не имеет значения и отношения к сути дела, которая заключается в том, что Дойл был первым писателем, наделившим сыщика живым человеческим характером, и, наверное, окажется последним писателем, который подарил читателям рассказы, столь же интересные и захватывающие, сколь достоверны и правдоподобны его главные герои. Дюпен — мертворожденный, просто говорящая машина, самый длинный рассказ, в котором он появляется, Тайна Мари Роже, просто скучен, и ни один из героев По так и не ожил. На самом деле последователи Дойла испытали влияние По намного больше, чем сам Дойл. Научный подход к проблеме, масса подробностей, тщательная реконструкция событий, многословие и профессиональные приемы современных детективов — всего этого, к счастью, нет в саге о Холмсе, потому что в этом случае Дойл не путал развлекательность с познавательностью. И хотя он испортил свои исторические романы, сделав в них историю более важной, чем романтику, он не допустил такой ошибки с детективными рассказами, где рассказ всегда важнее детективного расследования. Кажется даже, что он писал историю пером Холмса, который предпочитал научный трактат интересному рассказу; но о Холмсе он писал пером Уотсона, который предпочитал интересный рассказ научному трактату.
Очень несхожи, пойми наконец, Герои рассказа и их творец, — писал Дойл критику, который предположил, что взгляды Холмса на Дюпена были схожи с точкой зрения писателя. Мы должны быть внимательны, чтобы не совершить такую же ошибку и не решить, что доктор Уотсон — это доктор Дойл. Тем не менее в Уотсоне достаточно много от Дойла, чтобы мы могли не искать дальше прообраз. Он часто и бессознательно изображал в нем себя. Ваша фатальная привычка смотреть на все с точки зрения рассказа, а не научной работы испортила то, что могло стать познавательной и даже классической серией доказательств, — говорит Холмс Уотсону, и это подчеркивает то, о чем мы только что говорили. Дойл был прирожденным рассказчиком, и всегда, когда он жертвует действием ради точности, его власть над читателем слабеет. Дойл снова думает о себе, когда заставляет Холмса сказать Уотсону: Вы должны понять, что среди ваших многочисленных талантов притворству места нет. И снова: Мой дорогой Уотсон, вы по натуре своей человек действия. Умение притворяться не входит в число ваших многочисленных талантов. И когда в рассказе Убийство в Эбби-Грейндж Шерлок Холмс решает отпустить убийцу, он решительно объединяет Уотсона и Дойла: Вы, Уотсон, — английский суд присяжных, — я не знаю человека, который был бы более достоин этой роли, — одним предложением нам обрисовывают характер Дойла.
Идея написания цикла коротких рассказов, объединенных общим героем — Холмсом, пришла Дойлу в голову, когда он читал ежемесячники, которые тогда стали предлагать пассажирам в поездах. Я просматривал эти разные журналы с обрывками прозы и подумал, что серия рассказов с одним главным персонажем не просто заинтересует читателя, а привлечет к конкретному журналу. С другой стороны, мне всегда казалось, что обычные публикации с продолжением скорее мешают, чем помогают журналу, поскольку рано или поздно читатель пропускает номер и теряет всякий дальнейший интерес. Совершенно очевидно, что идеальным компромиссом был бы постоянный герой, но в каждом номере должен быть законченный рассказ, чтобы читатель точно знал, что сможет читать весь журнал. По-моему, я первый это понял, а журнал Стрэнд мэгэзин первый это осуществил. Его агент А. П. Уотт отослал Скандал в Богемии издателю Стрэнда Гринхофу Смиту, которому рассказ понравился, и он посоветовал Дойлу писать целый цикл. Дойл тогда работал окулистом, но, так как ни один пациент ни разу его не потревожил, он писал с десяти утра до четырех дня. В Девоншир-Террас, — говорил он, — у меня была комната для ожидания и комната для приема, причем я ждал в комнате для приема, а в комнате для ожидания не ждал никто.
Можно увидеть, как быстро он работал, взглянув на его дневник. В пятницу 10 апреля, через неделю после того, как в Стрэнд был отправлен Скандал в Богемии, он записал: Закончил Установление личности. В понедельник 20-го он отправил Союз рыжих. 27-го: Отправил Тайну Боскомской долины.
После этого он написал Пять зернышек апельсина, но отправил лишь в понедельник, 18 мая, потому что 4 мая слег с гриппом. Во время утренней прогулки на него вдруг напала ледяная дрожь. Вернувшись домой, он свалился. Неделю Дойл был в очень тяжелом состоянии и еще неделю оставался слаб, как ребенок, но к концу болезни в голове у него прояснилось, и он понял, что глупо финансировать практику окулиста, лечиться к которому не приходит никто, за счет заработка писателя, которого хотят читать все. С дикой радостью я решил сжечь мосты и навсегда довериться своему таланту писателя. Я помню, что от радости я взял ослабевшей рукой носовой платок, лежавший на покрывале, и в восторге бросил его к потолку. Наконец-то я буду сам себе хозяин. Мне не придется больше одеваться согласно требованиям профессии или пытаться кому-то понравиться. Я буду свободен жить, как я хочу и где я хочу. Редко когда в жизни я испытывал такое ликование. Это было в августе 1891 года. Он утверждает, что это было в августе, но в дневнике записано май, и прав дневник. Его память увеличивала срок, что во многом объясняет облегчение, которое он испытал, когда наконец решился бросить медицину и стать профессиональным писателем. Это был не очень рискованный шаг, потому что из апрельских записей в его дневнике мы узнаем, что он получил 57 фунтов 8 шиллингов 9 пенсов за рассказ Номер 249, сорок фунтов за американскую публикацию Открытия Рафлза Хоу и что ему заплатили 30 фунтов 12 шиллингов за право публикации в Англии и пятьдесят — в Америке Скандала в Богемии. Через несколько лет он будет получать за любой рассказ о Холмсе в десять раз больше, чем получил за первый; на средний гонорар за каждое из первых шести Приключений, напечатанных в Стрэнде, составлял чуть больше 30 фунтов и по 45 фунтов — за последние шесть.
Поправившись от гриппа, он начал передвигаться, опираясь на трость, и опрашивать торговцев недвижимостью. Потратив две-три недели на поиски загородного дома, он выбрал наконец номер двенадцатый по Теннисон-роуд, в Южном Норвуде, куда и переехал с семьей 25 июня.
Почти тут же в июльском номере Стрэнда был опубликован Скандал в Богемии, и Дойл быстро стал заметной фигурой в литературном мире. Две повести — Этюд в багровых тонах и Знак четырех — не особенно способствовали популярности Холмса, но рассказы из Стрэнда сделали его имя нарицательным. Имя, которое кажется нам сейчас столь естественным, было не озарением, а результатом терпеливых размышлений. Дойл взял листок бумаги и полностью отдался нелегкой задаче соединения имени и фамилии. Сначала ему понравилось сочетание Шеррингфорд Холмс, затем он попробовал Шеррингтон Хоуп, наконец в самом низу появилось Шерлок Холмс. Над каждым Приключением он работал с такой же сосредоточенностью, с какой подбирал имя главного героя, сначала продумывал загадку и ее решение, затем набрасывал в общих словах план, а уж затем писал рассказ. Среди его бумаг я обнаружил сценарий незавершенного рассказа, который дает нам какое-то представление о начальных этапах его работы перед собственно написанием рассказа, хотя вполне возможно, что он купил сюжет у кого-нибудь.
Сюжет рассказа о Шерлоке Холмсе
К Шерлоку Холмсу приходит очень расстроенная девушка. В ее деревне совершено убийство — ее дядю убили выстрелом из пистолета в его спальне, очевидно, через открытое окно. Арестован ее возлюбленный. Его подозревают по ряду причин:
1) Он сильно поругался со стариком, который пригрозил изменить завещание, составленное сейчас в пользу девушки, если она еще раз когда-нибудь заговорит со своим возлюбленным.
2) В его доме найден револьвер с его инициалами, выцарапанными на рукоятке. Одного патрона в барабане не хватает. Пуля, обнаруженная в теле убитого, соответствует типу этого револьвера.
3) У него есть легкая лестница, единственная в деревне, а на земле под окном спальни обнаружены следы приставленной лестницы, и такая же земля (свежая) обнаружена на основании лестницы.
На все это он может ответить только, что у него никогда не было револьвера, который нашли в ящике в прихожей, куда его положить мог кто угодно. Что же касается земли на основании лестницы (которой он не пользовался месяц), у него нет никаких объяснений.
Несмотря на эти серьезнейшие улики, девушка продолжает верить в полную невиновность ее возлюбленного. Она подозревает другого человека, который тоже за ней ухаживал, хотя у нее нет никаких доказательств его вины, кроме инстинкта, подсказывающего ей, что он злодей, который не остановится ни перед чем.
Шерлок и Уотсон отправляются в деревню, где вместе с полицейским, который ведет расследование, осматривают место происшествия. Отметины от лестницы особенно привлекают внимание Холмса. Он какое-то время размышляет, осматривается, спрашивает, есть ли поблизости место, где можно спрятать что-либо громоздкое. Такое место есть — это заброшенный колодец, который никто не осматривал, потому что ничего не пропало. Шерлок, однако, настаивает на том, чтобы колодец обыскали. Деревенский мальчишка соглашается туда спуститься со свечкой. Холмс успевает что-то шепнуть ему на ухо — у мальчишки удивленный вид. Парня опускают и — по его сигналу — поднимают, он вытаскивает пару ходуль.
— Господи Боже! — кричит полицейский, — кто бы мог подумать?
— Я, — отвечает Холмс.
— Но почему?
— Потому что следы на земле в саду были сделаны двумя перпендикулярно стоящими шестами, а основание приставленной и, следовательно, наклоненной лестницы оставило бы вмятины, скошенные к стене. (Земля, о которой идет речь, — это полоска возле дорожки, посыпанной гравием, где ходули никаких следов не оставили.)
Это открытие несколько сняло тяжесть улики, связанной с лестницей, но другие улики остались не опровергнутыми.
Следующий шаг — надо, если возможно, найти владельца ходуль. Но он был осторожен, и двухдневные поиски ни к чему не привели. Во время судебного разбирательства молодого человека признают виновным в убийстве. Но Холмс убежден в его невиновности. В таких условиях он решается на крайнее средство, сенсационную тактику.
Он едет в Лондон и возвращается вечером, после похорон старика. Он, Уотсон и полицейский идут к дому человека, которого подозревает девушка. С ними — человек, привезенный Холмсом из Лондона, в гриме, делающем его точной копией убитого: фигура, серое сморщенное лицо, накладная лысина и так далее. Они несут с собой пару ходуль. Когда они подошли к дому, человек в гриме встает на ходули и идет по дорожке к открытому окну спальни подозреваемого, выкрикивая его имя страшным, замогильным голосом. Тот, уже ополоумев от ужаса вины, бросается к окну и при свете луны видит жуткую картину — к нему движется его жертва. Он отшатывается с криком, а видение приближается к окну, продолжая кричать все тем же неземным голосом: Как ты убил меня, так и я убью тебя. Холмс, Уотсон и полицейский бегут наверх в его комнату, и он кидается к ним, цепляется за них, дрожит от ужаса и, показывая на окно, за которым белеет лицо убитого человека, кричит: Спасите меня! О Боже! Он пришел убить меня, как я убил его!
После этой драматической сцены от полностью сломлен, он признается во всем. Это он выцарапал инициалы возлюбленного девушки на револьвере, он спрятал его в том ящике, где потом оружие и нашли, он вымазал основание лестницы землей из сада убитого. Он хотел ликвидировать соперника в надежде заполучить потом девушку и ее деньги.
Судя по всему, Дойл отказался от этого сюжета, потому что почувствовал, что эпизод с ходулями весьма натянут.
Как мы видели, ему редко требовалось больше недели, чтобы написать рассказ. Когда он жил в Южном Норвуде, где были написаны последние семь из Приключений Шерлока Холмса и все Записки о Шерлоке Холмсе, он работал с завтрака до ленча и с пяти до восьми вечера, его средняя дневная норма составляла три тысячи слов. Многие идеи рассказов появлялись у него тогда, когда он гулял, или катался на трехколесном велосипеде, или играл в крикет или теннис. В августе 1892 года он сказал в интервью, что боится испортить героя, который ему особенно симпатичен, но у него достаточно материала, чтобы продержаться еще цикл рассказов (Записки), первый из которых, по его мнению, столь неразрешим, что он поспорил с женой на шиллинг, что она не найдет разгадку. Это было беспроигрышное пари: Серебряный — один из самых блистательных его рассказов. Его любовь к Холмсу не вышла за пределы Записок. Убив своего сыщика в декабрьском (1893 года) номере Стрэнда — способ убийства был подсказан поездкой с женой к Раушенбахскому водопаду в Швейцарии, — он написал другу: “Я не мог бы оживить его, даже если бы хотел, потому что я так объелся им, что у меня к нему такое же отношение, как к pate de foie gras [паштет из гусиной печенки (фр.)], которого я однажды съел слишком много и от одного названия которого меня и сегодня мутит”. Но ему суждено было не знать покоя, пока он не воскресил Шерлока. Читатели умоляли его, редакторы упрашивали, литературные агенты тормошили, издатели пытались подкупить, некоторые люди даже угрожали. Долгое время он был глух и к проклятиям, и к мольбам, но, наконец, его расходы решили этот вопрос за него, и, когда один друг рассказал ему легенду о страшной девонширской собаке, он, полностью переделав ее, написал повесть об одном из ранних приключений Шерлока Холмса; под названием Собака Баскервилей она печаталась в Стрэнде с августа 1901 года по апрель 1902 года. Это лишь разожгло аппетит публики, и Дойл воскресил Холмса в октябре 1903 года, когда в Стрэнде рассказом Пустой дом открылся новый цикл.
Но читателям все было мало, они просили еще и еще, и в результате Дойл возненавидел Холмса, чья известность мешала должной оценке того, что он считал своими лучшими произведениями, доставляя ему к тому же кучу неприятностей. Его неприязнь к Холмсу приняла забавную форму восхваления Уотсона. Монсеньор Р. А. Покс пишет мне: Давным-давно, когда мы с братьями еще были мальчишками, мы написали ему, указав на несоответствие в одном из рассказов о Холмсе. Он ответил весьма добродушно, что это была его ошибка. Позже, году в 1912 или 1913-м, когда я опубликовал Мышление и искусство Шерлока Холмса — статейку, положившую начало ныне ставшей уже весьма утомительной холмсологии, — сэр Артур написал мне и признал, что несоответствий у него было полно. Он утверждал, однако, что в характере Уотсона, по крайней мере, таких несоответствий нет. Он получал сотни писем из всех уголков мира; некоторые адресовались Холмсу с просьбой решить какую-нибудь загадку, некоторые — Уотсону с предложениями значительных сумм, если он сможет уговорить своего друга взяться за то или иное дело, некоторые — самому Дойлу с просьбой о помощи в разгадке тайны. Иногда предложенная ему история его привлекала, и он помогал в ней разобраться, для чего ему приходилось запираться в комнате и воображать себя Холмсом. Время от времени он добивался успеха, хотя трудно представить себе человека, более не похожего на Холмса.
Дойл не смог отделаться от Холмса до конца своих дней, и три добавления были сделаны к циклам после Возвращения Шерлока Холмса: еще одна повесть — Долина ужаса, первая и лучшая гангстерская история, которые вошли в моду во времена Эдгара Уоллеса, и два сборника рассказов: Его прощальный поклон и Архив Шерлока Холмса. Дойл знал, что идеальный детективный рассказ — всегда короткий, и свои четыре повести он старается не перенасытить Холмсом — рассказывает историю внутри истории. Хотя постоянный спрос на Холмса так раздражал его, что он начал недооценивать Приключения, принесшие ему мировую славу, он всегда очень тщательно работал над добавлениями к саге о Шерлоке Холмсе, и некоторые из лучших рассказов были написаны после воскрешения в 1903 году. Я решил, — писал он, — раз у меня больше не было такой отговорки, как острая финансовая нужда, никогда не писать больше ничего такого, что было бы хуже, чем я мог бы написать. И поэтому я не писал больше рассказов о Шерлоке Холмсе, если у меня не было достойного сюжета и проблемы, интересной мне самому, ибо это первое условие для того, чтобы заинтересовать кого-нибудь еще. Если я смог так долго использовать этого героя и если читателям последний рассказ понравится — а он понравится — так же, как первый, то это именно потому, что я никогда или почти никогда не выдавливал из себя рассказы силой.
Когда читатели жаловались, что поздним рассказам далеко до ранних, Дойл обычно не соглашался. Джону Гору, обвинившему его в снижении уровня, когда заключительный цикл публиковался в Стрэнде, он писал:
Я прочел с интересом и без обиды ваше замечание о рассказах про Холмса. Я не мог обидеться, потому что я сам к ним никогда серьезно не относился. Но даже в самых безыскусных вещах есть свои градации, и я подумал, не потому ли они произвели на вас меньшее впечатление, что мы, чем старше, тем становимся просвещеннее и все больше теряем вкус к новизне. Мне самому уже не по душе то, чем я восторгался в юности.
Я проверяю рассказы о Холмсе их воздействием на юные умы и вижу, что они очень хорошо проходят такую проверку. Я верю в свои критические способности, потому что сужу очень непредвзято, и, если бы я должен был выбрать шесть лучших рассказов о Холмсе, я бы, конечно, назвал Знаменитого клиента из последнего цикла, а также Львиную гриву, которая будет опубликована следующей. Знатный холостяк, о котором пишете вы, у меня в списке был бы где-нибудь в конце.
Я всегда говорил, что полностью откажусь от него, как только он опустится ниже своего уровня, но пока, кроме вашего письма (которое, может быть, окажется симптоматичным), ничто не давало мне оснований подумать, что он уже не возбуждает прежнего интереса.
Шестидесятое, и последнее, приключение Шерлока Холмса Старый дом Шостокомба появилось в Стрэнде в апреле 1927 года. Это был прощальный поклон Дойла в роли автора лучших сказок для взрослых и создателя двух персонажей, которые доставили, наверное, больше удовольствия миллионам людей во всем мире, чем любые другие литературные герои. Итак, читатель, мы прощаемся с Шерлоком Холмсом, — писал он. — Я благодарю тебя за твое постоянство и могу лишь надеяться, что и я дал тебе кое-что, отвлекая тебя от жизненных забот и пробуждая новые мысли, что возможно только в королевстве романтической литературы.
Хескет Пирсон
Из книги Конан Дойл. Его жизнь и творчество
О Конан Дойле
Если бы автор детективов обратил на свой роман всю мощь поразительной дедукции и наблюдательности, благодаря которым он разгадывает тайны, то, думаю, от романного расследования он не оставил бы камня на камне. Вооружись Шерлок Холмс самой сильной лупой и исследуй он хладнокровно путь, по которому столь хитроумно вел его к разгадке мой друг Конан Дойл, знаменитый сыщик не без изумления обнаружил бы, что на этом пути истину ему не найти вовек. Как правило, все рассуждения идут прахом из-за случайно вкравшейся неточности, наталкиваются на непредвиденные препятствия или плохо согласуются между собой.
В реальности все происходит иначе. Совершено преступление. Полиция, включившись в расследование, продвигается от неизвестности к фактам, из беспросветной тьмы к ясности. Романист же действует по-другому. Он отправляется из конечного пункта, им же сознательно выбранного, а затем идет вспять, расставляя по дороге ловушки, запутывая следы, сгущая тени. Добравшись до исходной точки, он вверяет читателя многоопытному Шерлоку Холмсу, которому остается лишь найти заботливо расположенные отпечатки пальцев, подобрать окурки, обшарить все кругом, проанализировать, сделать выводы, полистать справочники и обнаружить в старых газетах статьи, заготовленные Конан Дойлом. В случае затруднений он раскуривает трубку и отыскивает ключ к разгадке в голубых клубах дыма.
Так обстоит дело. Детектив или, точнее, роман загадочных приключений не что иное, как воздушный замок. Автор придумывает задачу, усложняет ее до предела, а затем сам же решает ее на глазах у публики, без устали повторяя: Не правда ли, удивительно? Какой гений мой сыщик, неужели ему удастся распутать клубок?
— И что с того? — возразят мне. — Писатель известен целому свету, его книгами, переведенными на все языки, вот уже тридцать лет наслаждаются и аристократы, и обыватели. А вы говорите, что все это фикция!
— Своей славой Конан Дойл обязан не детективному таланту, — отвечу я, — не пресловутым способностям к дедукции, а великому дару рассказчика, что мне кажется значительно более важным. Быть сыщиком и придумывать истории про сыщика — разные вещи. Поиски виновного уводят далеко от места преступления, приходится двигаться на ощупь, опираться на улики, чья истинная ценность неизвестна и которые могут вывести на правильный след или сбить с толку. Невозможно найти преступника, оставаясь в кабинете, манипулируя вымышленными фактами, заранее подогнанными к тщательно сконструированному преступлению.
— Значит, все придумано?
— В любом романе все придумано. Исследование нравов ничуть не правдоподобней детектива, и автор, рассказывающий о любви, ничем не превосходит того, кто опирается на факты, уголовную хронику, исследует, сопоставляет, фантазирует и оживляет ее на свой собственный лад. Для этого нужен талант, а Конан Дойл был наделен им щедро. Он умеет самым выигрышным образом отобрать, осветить, согласовать и представить факты, соблюдая законы гармонии и композиции. Едва только в его сознании сложилась картина преступления, как он тут же отыскивает способ вдохнуть в нее жизнь. В нужный момент он то ускоряет, то замедляет ход повествования, то топчется на месте, то устремляется вперед. Он волнует, покоряет, беспокоит, потрясает. Словом, он подлинный художник.
Конан Дойл не просто талант, он истинный творец, раз ему удалось создать такой яркий образ, как Шерлок Холмс. Не кажется ли вам, что для этого необходимо вдохновение? Невозможно сотворить героя усилием воли, упорным трудом, размышлениями, методом проб и ошибок. Он раскрывается, точно бутон, и его замечаешь лишь в пик цветения. Конечно же, Шерлок Холмс появился на свет без ведома Конан Дойла. Надо признать, что внешность его весьма примечательна, апломб поразителен и маска весьма оригинальна, так что вскоре забываешь о том, что он игра ума, и относишься к нему как к живому существу, чья жизнь переплелась с нашей собственной. Мы встречаемся с ним повсюду. Он оказывается среди хорошо известных людей, среди знакомых.
Даже если с ним потом не соглашаешься, все равно попадаешь под его влияние. Готов заключить пари с честным читателем, что, будь он даже противником детективов, все равно рассказ Конан Дойла увлечет его с первых же страниц и заставит дочитать до самого конца. При этом никто не замечает, сколь экономен Конан Дойл и сколь мало стремится он понравиться. Начало всегда одно и то же. Ни малейшего разнообразия в развитии интриги. Ни слова о любви. И все равно. У мастера крепкая хватка, мы у него в руках, и он никогда нас не отпустит.
Так что нет смысла скрывать свое восхищение. Во многом благодаря ему приключенческий рассказ вновь оказался в почете, к нашей радости, появилось множество прекрасных книг, и недоверие к событийному роману понемногу рассеивается. Словно события не были всегда сутью любой книги.
Я знаю одну небольшую книжку, вместившую дюжину убийств и изнасилований, диковинные любовные приключения, бесчисленные бойни, войны, катаклизмы, эпидемии, невообразимые ужасы. Быть может, это самый прекрасный роман, когда-либо написанный по-французски, философский и чрезвычайно познавательный. Его автор — Вольтер, а называется он Кандид. Кандид! Еще один герой, появившийся на свет нежданно-негаданно.
Так будем же признательны Конан Дойлу. Поблагодарим его за прекрасный образчик энергии и мастерства — великолепного Шерлока Холмса, но не забудем и восхитительно-смешного Уотсона. Тот, кто недавно ушел из жизни, не скоро уйдет из нашей памяти.
Морис Леблан
1930
Перевод Г.Кабаковой
Человек, который был Шерлоком Холмсом
С первого взгляда он кажется полной противоположностью своему герою. Огромный, широкоплечий, с круглым, румяным лицом и добрыми усами, настоящий старосветский сквайр, он словно сошел со страниц романов Филдинга или Смоллетта и уж никак не похож на худого, нервного Шерлока Холмса с его орлиным носом и сверлящим взглядом.
Да и вся жизнь энергичного здоровяка-доктора, объехавшего полмира, была сначала совсем иной, чем у затворника с Бейкер-стрит. Холмс спортом не занимался, фехтование и бокс был и для него скорее подспорьем в небезопасной профессии. Конан Дойль был спортсменом страстным и многосторонним. С детства отлично играл в крикет, входил в сборную страны по футболу, в команде мотогонщиков отстаивал честь Англии в 1911 году; первоклассный боксер, он до преклонных лет был судьей на международных состязаниях. Зато музыка, живопись и скульптура, ценителем и знатоком которых был Холмс, прошли мимо Конан Дойля. Но у него была своя муза: он очень любил поэзию и литературу и сам стал создателем литературного героя, который вот уж 70 лет пленяет воображение молодежи не только могучим интеллектом, силой анализа и дедукции, но и бескорыстием и неутомимостью в борьбе со злом и преступлением.
Вот в этих-то чертах Шерлока Холмса и кроется, оказывается глубокое родство с его создателем. Здесь исчезает различие и начинается сходство. Недаром учитель Конан Дойля, доктор Джозеф Белл, впервые познакомивший будущего писателя с методом дедукции, писал своему ученику через много лет:
Вы и есть настоящий Шерлок Холмс!
Бывший воспитанник школы иезуитов Артур Конан Дойль не оправдал надежд святых отцов: от отказался от духовной карьеры и от религии, проповедующей извечную греховность и осуждение человека и уготованные ему вечные муки. Конан Дойль избрал медицину. Сначала служил судовым врачом, ходил в Арктику на китобойном судне, плавал на лайнере к берегам Африки. Затем занялся практикой в самой Англии. Однако дела молодого медика шли неблестяще. Как он ни начищал до блеска медную дощечку на дверях, пациенты не появлялись. Скоро пришлось жить на шиллинг в день и подумывать о сокращении бюджета до шести пенсов. Вот как описывает ту пору десятилетний братишка Артура — его друг, поверенный и мальчик на посылках:
Сегодня после завтрака Артур пошел вниз писать рассказ о человеке с тремя глазами, а я наверху изобретал новую водяную машину, чтобы за две минуты запускать ракету на Луну… А потом была уже половина первого, и мне надо было идти чистить картошку — последние шесть штук, что у нас остались на целом свете…
Возможно, брат Артур увлекался сочинительством, чтобы заполнить часы вынужденного безделья, но почему-то, когда дела пошли на лад, он не только не отказался от своего увлечения, а, наоборот, в один прекрасный день пожертвовал ради него медицинской профессией.
В поисках темы Конан Дойль вспомнил любимого писателя своей юности Эдгара По и решил избрать вымышленным героем сыщика. Но ни Дюпен Эдгара По, ни Лекок, герой Габорио, его уже не удовлетворяли.
В одном из своих рассказов он скажет о них словами Холмса: По-моему, Дюпен не много стоит; без сомнения, у него есть аналитический талант, но он вовсе не такой гений, каким воображал его По. Что до Лекока, то он просто жалкий мазила… Единственное, что в нем есть, — это энергия…
Конан Дойль хотел найти детектива иного, высшего типа — человека, обладающего необычайной наблюдательностью, умеющего видеть, анализировать и при помощи анализа и дедукции сделать единственно правильный вывод. Такого человека он встретил в студенческие годы в Эдинбургском университете. Джозеф Белл был хорошим хирургом, но главной его силой была диагностика, причем он при первом же осмотре определял не только болезнь, но и характер и профессию пациента. Достаточно взглянуть на Белла, чтобы увидеть, с кого списан портрет Холмса: худой, гибкий, черноволосый, с длинным носом, словно прорезающим узкое лицо, с острыми серыми глазами и энергичной, порывистой походкой.
Джозеф Белл заметил Конан Дойля, выделил его из массы студентов и сделал чем-то вроде секретаря во время демонстрации больных. Я должен был собрать пациентов, сделать заметки об их заболеваниях и выводить их одного за другим в большую комнату, где сидел Белл, окруженный персоналом и студентами, — писал Конан Дойль. — Так я получил прекрасную возможность изучить его методы и заметил, что он, бросив острый взгляд на пациента, часто узнает больше за несколько секунд, чем я из всех своих вопросов. Иногда он ошибался, но большей частью его прозорливость была поразительной. Его догадки казались чудом для сборища Ватсонов, окружавших его, но как только он давал объяснение, оказывалось, что все очень просто. Не удивительно, что, повстречались с таким человеком, я позже, пытаясь создать образ сыщика-ученого, использовал и широко разработал его метод.
Если этот метод применим для медика в действительной жизни, почему же он не годится для вымышленного героя-детектива? Конан Дойль и внешне сделал своего героя похожим на любимого учителя. Так появился на свет Шерлок Холмс — детектив-консультант. Все началось с короткого наброска — поиски имени да отрывочные описания: Ормонд Сэкер… из Афганистана. Живет на Бэкер-стрит, 221… Шеринфорд Холмс… Законы логического доказательства. Замкнутый молодой человек с мечтательными глазами, собиратель редких скрипок. Скрипки Амати, химическая лаборатория…» «Мой заработок — 400 фунтов в год, я детектив-консультант…
Но чтобы создать образ сыщика, необходимы познания в технике полицейского розыска. В то время на эту тему не было никакой литературы. Конан Дойль читал, думал, докапывался и вдруг с удивлением обнаружил, что он не только автор детективных рассказов, но и сам прирожденный детектив. В книге Воспоминания и приключения он утверждает, что в нем, как и в каждом, скрывается потенциал разных людей и возможностей. Среди этих разнообразных вариантов моего внутреннего я есть и умный, зоркий детектив, однако, чтобы найти его в действительной жизни, я должен отбросить все другие мысли и заботы: особое настроение охватывает меня, лишь когда рядом в комнате никого нет. Тогда я добиваюсь результатов, и несколько раз мне удалось методом Холмса решить проблемы, которые ставили в тупик полицию. Сын Конан Дойля Андриан вспоминает эти внезапные периоды молчания отца, когда под влиянием какого-нибудь письма или визита встревоженного незнакомца он для на два или на три исчезал в своем кабинете. Это была не аффектация, но абсолютная сосредоточенность ума; взвешивал и сопоставлял, размышлял, анализировал и искал ключ к какой-нибудь тайне, которую принесли ему, как в последнюю, решающую судебную инстанцию. Андриан вспоминает также о необыкновенной наблюдательности отца.
Отец с сыном часто совершали прогулки по лугам и болотам, где им иногда попадались каменные наконечники для стрел. Однажды, разыскивая эти реликвии каменного века, мальчик заметил след велосипедных шин, ведущий от фермы соседа. Осмонд проехал на велосипеде, — сказал я. — Уж не к нам ли? Надо быть более наблюдательным, дружок, — с мягким укором ответил отец. — У Осмонда велосипед марки Палмер, а это следы шин Денлопа.
Конан Дойль имел все данные, чтобы стать талантливым детективом. Его мозг был огромным складом знаний и фактов, заключенных в ячейки, которые не поддавались губительному воздействию времени, — говорил Адриан Дойль. Он обладал энциклопедическими познаниями, свойственными врачу, и владел методом дедукции; умел распознать болезнь по симптомам; у его был зоркий взгляд, схватывающий мельчайшие детали, способность увязать причину со следствием и восстанавливать прошлое по настоящему — все это качества, необходимые для детектива.
Шерлок Холмс был первым и любимым детищем писателя. Сам Конан Дойль настоящей литературой считал свои исторические романы, писал их с увлечением, тщательно восстанавливая все детали быта, костюма и обстановки старины. Романы имели успех, к некоторым сохранился интерес и до сего времени; но как ни уходил их автор вглубь веков, со дна его чернильницы неизменно вставал дух худого, всепроницающего детектива и оттеснял тени кавалеров и наполеоновских солдат. И чем больше он писал о Холмс, тем больше развивались его собственные способности к дедукции и тем сильнее становилось его косвенное и прямое влияние на область криминалистики и розыска. Методы Холмса предвосхитили первый большой труд по криминалистике: книга Г. Гросса Исследование преступления появилась лишь после выхода первых двух романов о Холмсе. Один из крупных деятелей Скотленд-Ярда писал: Именно Конан Дойль указал путь раскрытия преступления научным методом.
Через Холмса ли, или собственными делами, но Конан Дойль оказал большое влияние на криминалистику Европы и Азии. Не случайно его именем названа криминалистическая лаборатория в Лионе; египетская, американская и особенно французская полиция тщательно изучала его метод, систему поисков тончайших улик вплоть до определения сорта табака (вспомним знаменитый труд Ш. Холмса на эту тему!) и исследования пыли в швах платья преступника. По словам Эдмона Локара, известного криминалиста, Конан Дойль был совершенно поразительным ученым-исследователем. …И если в полицейской лаборатории в Лионе важнейшее значение придается проблеме пыли, то это потому, что мы используем идеи, выдвинутые Конан Дойлем и Гроссом.
Не следует забывать, что в активе Конан Дойля были не только вымышленные приключения Холмса, но и его собственные поразительные случаи раскрытия преступлений; самые знаменитые из них — дела Эдалджи и Слэйтера.
Создатель Шерлока Холмса
Писателей часто хвалят за их способность создавать живые фигуры. Немало подобных похвал досталось Конан Дойлу. Шерлок Холмс настолько живой, что его порой путают с его создателем — заштатным врачом Артуром Конан Дойлом. Да вот беда — живому человеку надо где-нибудь жить, и хотя Конан Дойл определил своему герою квартиру с эркером на лондонской Бейкер-стрит, вскоре выяснилось, что на всей этой улице не было ни одного дома с эркером. Хуже того, дома под номером 221-б там тоже не было. Кончалась она номером 84. Правда, потом, когда улица была сильно расширена, дом 221 появился, но без всякой приставки в форме буквы «б», что, впрочем, никак не остановило тех, кто упорно продолжал искать адрес Шерлока Холмса. В конце концов выяснилось из рассказа «Пустой дом», что скорее всего это был дом, числящийся сейчас за номером 111. На дальнейшее это, однако, не повлияло. Какой-то предприимчивый человек в другой части улицы, поближе к станции метро, организовал «Квартиру Шерлока Холмса». Англичане туда почти не заглядывают — цены как в лондонском зоопарке, одном из самых дорогих в мире, — все больше японцы и американцы, но, во всяком случае, этот поддельный музей во всем отвечает описанию жилища Шерлока Холмса у Конан Дойла. Ну а ходить на «квартиру Шерлока Холмса» совсем не обязательно, поскольку две соседние станции метро пестрят напоминаниями о герое Конан Дойла, и к тому же всевозможные кафе и даже один кинотеатр, расположенные на этой улице, напоминают своими названиями героев рассказов и повестей о Шерлоке Холмсе.
Все это было бы анекдотом, не более того, если б не одно очень важное обстоятельство. До сих пор множество людей верят, что Шерлок Холмс не выдуманное лицо, а настоящее. Строительная контора, находящаяся по мифическому адресу Шерлока Холмса, держит даже специального секретаря, отвечающего на письма, адресованные знаменитому сыщику. Он, видно, даже и не успел помереть. A один американский солдат настаивал, что подлинный адрес Шерлока Холмса — «Даунинг-стрит, 10» — резиденция английского премьер-министра.
Такое случается не с каждым литературным героем.
Нельзя сказать, что у Шерлока Холмса не было предшественников, очень в свое время популярных, но кто о них сейчас помнит? A Шерлок Холмс словно бы воплотил в себе самое интересное из «сенсационных» и «полицейских» романов, которые давно в ходу. И не просто потому, что каждая повесть и каждый рассказ с его участием обладают очень острым сюжетом, но и потому, что сам по себе человек, «ведущий дело», необыкновенно привлекателен.
Правда, таким он стал далеко не сразу.
Доктор Уотсон (в старом написании Ватсон), которому предстоит в скором времени стать неким подобием летописца Шерлока Холмса, при первом знакомстве с ним поражается тому, как мало знает его будущий сосед о самых элементарных вещах, выходящих, как тому кажется, за рамки его занятий. Он даже не уверен, Земля ли вращается вокруг Солнца или Солнце вокруг Земли. Подобных литературных героев Англия знала множество. Назывались они «педантами» (не путать с позднейшим значением слова) и могли говорить только о том, что касается их профессии. Именно таков Шерлок Холмс в «Этюде в багровых тонах», где он впервые появляется у Конан Дойла. Но вскоре выясняется, что для дел, которым всей душой предан этот человек, следует не только различать несколько десятков видов пепла от сгоревших сигар, но и знать нечто большее. И если вначале возникает сомнение, кончил ли Шерлок Холмс среднюю школу (уж о Копернике-то там все-таки учат!), то от повести к повести, от рассказа к рассказу все больше выясняется, что Шерлок Холмс — человек широкого круга знаний, навыков и большой культуры. Конечно, он всегда остается не мешало? Они только лучше запоминаются! Мешало? Они только лучше запоминаются!
Вот и Шерлок Холмс никуда не ушел. Упоминаний о нем просто не перечесть. И не ТОЛЬКО вышедших из-под пера английских писателей. Ему много подражали, в том числе и в России. И хотя до Конан Дойла были и «сенсационные» и «полицейские» романы, и другие жанры, имевшие целью крепко завладеть вниманием читателя и поразить его воображение (этому, кстати, не чужд был и сам Чарлз Диккенс, не говоря о его более ранних предшественниках и его свояке Уилки Коллинзе, авторе «Женщины в белом» (1860) и «Лунного камня» (1868), подлинным создателем детективного жанра был все-таки Артур Конан Дойл. Те, кто пришел после него, не обязательно ступали за ним след в след, но без него не было бы ни Агаты Кристи, ни Жоржа Сименона с их постоянными, обладающими весьма своеобразными характерами сыщиками.
А между тем создатель Шерлока Холмса, человек по природе удивительно скромный, отнюдь не причислял себя к классикам детектива (тем более — к создателям этого жанра), да и вообще не сразу возомнил себя профессиональным литератором. Дойли были католиками, и Артур Конан сначала кончил одну — не слишком хорошую» — иезуитскую школу, потом, в ознаменование успехов в ученье, еще и другую, «повышенного типа», в Швейцарии. Но вообще-то церковниками Дойли не были, и к духовной карьере Артура никто не принуждал. Поэтому, когда встал вопрос о выборе профессии, Артур поступил на медицинский факультет Эдинбургского университета. Это учебное заведение считалось лучшим в Европе, да и от дома было недалеко. Дойл-старший служил чиновником в эдинбургской мэрии. Жалование он получал ничтожное, продвинуться по службе ему не удавалось. Он немножко рисовал и дарил свои картины друзьям, но больше всего увлекался рыбной ловлей. Здесь он тоже больших успехов не добился. Не хватило времени. Дни свои он кончал в сумасшедшем доме, а там не любили отлучек пациентов.
Как нетрудно заметить, Артур Конан Дойл был не из самой благополучной семьи. Это не значило, конечно, что Дойлам нечем было гордиться перед соседями.
Прежде всего, и отец и мать происходили из старинного рода, о чем никогда не забывали. Во-вторых, семья в целом была достаточно известная и устроенная. В Дойлах всегда дремал художественный инстинкт, и один из них, дед Артура, был знаменитым художником и дружил с людьми, занимавшими видное положение в литературе и обществе. Да и его дети, исключая отца Конан Дойла, были людьми устроенными. Особенно же дедушке Джону да и всей семье нравилось, что он очень походил на герцога Веллингтона, и, когда он совершал положенную в высших кругах конную прогулку по Гайд-парку, многие, завидев его, заранее снимали шляпы.
Думается, впрочем, Артур, со своей врожденной скромностью. Меньше других обращал на это внимание. Определяя свой жизненный путь, он исходил прежде всего из того, чтобы не быть обузой для домашних. Еще в школе ему замечательно давалась химия, и он возмечтал, получив при поступлении в университет высшую оценку по этому предмету, добиться стипендии, а потом еще подрабатывать и не быть окружающим в тягость. Удалось это не сразу. С первого места его прогнали, потому что этот второкурсник еще не понимал в медицине. Со вторым своим нанимателем он не сошелся во взглядах. Артур имел неосторожность заметить, что он — противник смертной казни, чем вызвал у того приступ ярости. Жалования он, разумеется, и до этого не получал. Будущего писателя нанимали за стол и жилье, хотя какие-то небольшие деньги у него водились — в 1876 году, поступив в университет, он и вправду добился стипендии.
Единственный, кто возражал против получения Артуром врачебного диплома, был его дядя, живший в Париже, — художественный критик Мишель Конан, в честь которого ему и дали второе имя. Когда Артур учился в Швейцарии, он начитался Вальтера Скотта, Эдгара По, Жюля Верна и очень модного в те годы историка Томаса Бабингтона Маколея, его потянуло к перу и он послал свои первые опыты Мишелю Конану. Тот сразу же предсказал мальчику большое литературное будущее, пытался убедить его не тратить лишнего времени на занятия ненужными предметами, но от намеренья того сделаться врачом отговорить его все-таки не сумел.
Еще студентом будущий писатель устроился кем-то вроде фельдшера на китобойное судно, ходившее в Арктику. Во время одной охоты он чуть не погиб, но почти не заметил этого. Артур вообще не слишком обращал на себя внимание. И к жизни своей он был безразличен, и к внешнему виду. Конечно, пренебрегать условностями не приходилось, но больше всего он любил сидеть дома в халате — совсем как Шерлок Холмс. Зато приодевшись, Артур производил большое впечатление. Он был огромного роста, отличный спортсмен, красивый, и девушки это замечали. Он их тоже замечал. В те годы он был влюбчив до невероятия, особенно в подпитии. Однажды, находясь в таком состоянии, Артур объяснился в любви за один вечер сразу пятерым. На другой день он получил от одной из них письмо, где та брала назад свое обещание. К сожалению, он никак не мог ее вспомнить. Однажды он чуть не женился, да вот беда — жить было не на что. Тогда и возникла идея еще одного корабельного путешествия.
На этот раз Артур был уже полноценным врачом. В 1881 году он получил диплом бакалавра медицины и магистра хирургии, и ему предложили место на борту парохода «Маюмба», направлявшегося к «Золотому берегу» на западном побережье Африки. Новое путешествие оказалось еще более интересным, чем предыдущее. В середине января 1892 года, когда это грузопассажирское судно бросило якорь в Ливерпуле, он подвел итог своим приключениям. Выяснилось, что он переболел лихорадкой, едва не был съеден акулой и был свидетелем (скорее всего, небезучастным) пожара, который вспыхнул на приютившем его корабле где-то между Мадейрой и Англией. Все это было занятно, но плавать корабельным врачом Конан Дойл после этого больше не захотел, хотя возможности к тому представлялись.
На суше место тоже долго не находилось. Конан Дойл регулярно помещал в газетах объявления о поисках работы, но безуспешно. Впрочем, один результат у этого вынужденного безделья все-таки был. Его все больше тянуло писать, и один из его рассказов попросту произвел сенсацию. Назывался он «Заявление Хэбакука Джефсона» (1884) и основан был на подлинном происшествии. За двенадцать лет до того у берегов Португалии было обнаружено судно «Мария Селеста», покинутое командой. Вот Конан Дойл и взялся расследовать это происшествие. Результат получился настолько убедительным, что последовало даже официальное опровержение английского представительства в Гибралтаре. Там было сказано, то все содержание рассказа — чистая выдумка. Никто, правда, еще не знал, что автор именно как знаменитый выдумщик в дальнейшем и прославится, тем более что согласно тогдашним нравам рассказ никому не известного литератора и подписан не был. Дальнейшие попытки публиковаться либо совсем не удавались, либо успех приносили весьма незначительный. «Заявление Хэбакука Джефсона» было хотя бы напечатано в знаменитом журнале «Корнхилл мэгазин», редакторами которого были некогда Теккерей, а потом Стивенсон. Тот не жил в это время в Англии, но Дойл узнал, что один критик послал этот рассказ бывшему редактору, и уже от этого пришел в восторг. Другие рассказы Конан Дойла если и выходили в свет, то в жалких журнальчиках, которые никто всерьез не принимал.
С медициной тоже дело долго не ладилось. Лондонская влиятельная родня захотела устроить его врачом в католических кругах, но Артур отказался. За годы обучения в университете, где очень силен был естественно научный цикл, он потерял веру и никого не хотел обманывать, прикидываясь ревностным католиком. Правда, скоро блеснул призрак надежды. Старый университетский товарищ Конан Дойла доктор Джордж Бадд, хорошо знавший его бедственное положение, предложил ему место своего ассистента в Плимуте, где он невероятно преуспел. Врач он был так себе, но жулик непревзойденный: лечил от всего на свете и держался так, ЧТО создал себе огромную клиентуру. Конан Дойл, конечно, был ему нужен — тем более, что он уделял ему примерно тридцатую часть своих доходов, — но ужиться они, конечно же, не могли.
До того как этот человек приобрел всемирную славу, должно было, впрочем, пройти известное время.
Расставшись с Джорджем Баддом, Конан Дойл открыл собственную практику в Саутси, пригороде Портсмута. Под поручительство одного из своих дядьев, Генри Дойла — кавалера ордена Бани, директора Национальной художественной галереи Ирландии, — он снял дом, оборудовал там небольшой медицинский кабинет, купил цилиндр, в котором тогда полагалось носить стетоскоп, и выписал из материнского дома своего младшего братишку, десятилетнего Иннеса, которому предстояло играть роль ливрейного лакея. Окна были надежно зашторены, и почти полное отсутствие мебели с улицы было не заметно. Здесь Конан Дойл последовал примеру одного из героев Диккенса, тоже человека не слишком богатого. Сам же доктор все время выглядывал из-за краешка занавески и ждал момента, когда к нему повалят толпы народа. «Пока пациентов нет, — писал он матери,— но число останавливающихся и читающих мою табличку, огромно. В среду вечером перед ней за 25 минут остановилось 28 человек, а вчера — еще лучше — я в 15 минут насчитал 24». К сожалению, возможные пациенты, глянув на медную начищенную ночью до блеска табличку «Доктор Артур К. Дойл», спешили дальше по своим делам. Хорошо еще, что малолетний Иннес оказался очень распорядительным малым и всегда помнил, сколько посланных в подарок картофелин осталось в корзинке, а живший напротив бакалейщик, к счастью, страдал припадками и за медицинскую помощь расплачивался маслом и чаем. На хлеб, следует думать, врачебных гонораров все же хватало. Потом удалось даже найти бесплатную уборщицу. Ей за это предоставили право жить в полуподвале.
Медицинские дела, впрочем, понемногу пошли на лад. Конан Дойл завоевал популярность в качестве защитника в местной крикетной команде, а в тогдашней Англии, где крикет был чуть ли не главным национальным видом спорта, это значило очень много. Теперь все знали доктора Дойла и охотно к нему обращались. В 1885 году он сумел даже жениться. Его избранницей оказалась сестра одного пациента, скончавшегося в его доме. Артур был уже к этому времени доктором медицины и усердно работал над романом «Торговый дом Гердлстон». В этом занятии его вдохновляли произведения Диккенса и Мередита. Но писался «Торговый дом» долго и тяжело, целых полтора года — для Конан Дойла целую вечность. Да и издать его удалось далеко не сразу.
Когда пришло увлечение «сенсационным романом», Конан Дойл уже давно зачитывался Эдгаром По и Уилки Коллинзом, а в начале 1886 года ему в руки попали произведения французского писателя Эмиля Габорио, в которых действует проницательный сыщик месье Лекок. Впоследствии Конан Дойл не слишком высоко отзывался о Габорио и его герое, но первый толчок был дан. Тут и зародилась мысль создать своего детектива, который использовал бы естественнонаучные данные, приобретенные доктором Дойлом в Эдинбургском университете. И некоторые навыки, полученные ИМ там же: в первую очередь, от профессора Джозефа Белла — выдающегося мастера диагностики, точнее сказать, той отрасли диагностики, которая исходит прежде всего из внешних примет болезни. На курсе, где учился Конан Дойл, существовала даже своеобразная «игра Джозефа Белла». Ее участники должны были с первого, взгляда на человека сказать как можно больше о нем, и Конан Дойл, наделенный редкой наблюдательностью, всегда выходил победителем. Впоследствии «игра Джозефа Белла» переросла для него медицинские рамки. Адриан, сын писателя, рассказывал впоследствии, как Конан Дойл гордился своей способностью распознать в человеке все что только возможно. Впрочем, профессор Белл своих студентов этому тоже учил.
Постепенно в его голове складывалась повесть, которую ему первоначально хотелось назвать «Запутанный клуб», с героем по имени Шернфорд Холмс, где в качестве рассказчика выступал бы некий Ормонд Секкер. Через какое-то время «Запутанный клубок» приобрел название «Этюд в багровых тонах», героем стал Шерлок Холмс, а рассказчиком доктор Джон Уотсон. Прототипом Джона Уотсона был участник Литературно-научного общества Саутси Джеймс Уотсон. Потом Конан Дойл позабыл, что изменил имя своего друга, и на страницы рассказов и повестей о Шерлоке Холмсе вернулся доктор Джеймс Уотсон, бывший военным врачом в Афганистане. Это отнюдь не единственный случай. Исследователи творчества Конан Дойла нашли их множество. Самое смешное, что он не помнил даже названия одного из лучший своих рассказов «Пестрая лента» и говорил о нем как «о чем-то о змее».
Зато перемену названия с «Запутанного клубка» на «Этюд в багровых тонах» никак нельзя назвать случайностью. Это была дань неоромантизму, виднейшим представителем которого являлся восхищавший Конан Дойла Роберт Льюис Стивенсон. В словах «Этюд в багровых тонах» было подчеркнутое отрицание вялого течения будней.
Не стоит сводить только к фактам биографии Конан Дойла, врача по специальности, то, что Шерлок Холмс пользуется научными методами раскрытия преступлений. Как раз в это время складывалась Криминалистика как наука, причем Конан Дойл опередил в этом отношении криминалистов-профессионалов. Первый учебник криминалистики — «Уголовное расследование» Ганса Гросса — появился четыре года спустя после выхода «Этюда в багровых тонах». В этом — одна из заслуг Конан Дойла. Позднейшие криминалисты никогда не скрывали, скольким ему обязаны.
Да и человеческий тип, выведенный Конан Дойлом, был при всех его изначальных недостатках очень интересен. Особенно для англичан, с давних времен привыкших к разного рода чудакам.
Столько достоинств сразу!
И тем не менее пробиться удалось далеко не в один день. В «Корнхилл мэгазин» «Этюд в багровых тонах» оценили мгновенно… и не напечатали. Он был слишком велик для одного номера и слишком мал для того, чтобы в конце первой половины написать «Окончание следует». В двух других издательствах повесть начинающего автора даже не прочитали. В третьем если и повезло, то по ЧИСТОЙ случайности. Главный редактор, прежде чем отослать обратно эту дешевку — одну из тех, которыми забит книжный рынок,— дал ее посмотреть своей жене. Та прочла и пришла в совершенный восторг. Автору предложили оскорбительно малый гонорар, но тому деваться было некуда, и в декабре 1887 года повесть была опубликована в «Битоновом Рождественском Альманахе». Критика не обратила на нее ровно никакого внимания.
Впрочем, и сам автор, которому повесть нравилась, не был уверен в том, что нашел главную тему своей жизни. Правда, некоторое время спустя один американский редактор решил выпустить «Этюд» отдельной книжкой — при условии, что автор свою работу расширит,— но настоящего успеха все же не было. Задуманная книжка не вышла. И в следующем своем романе «Майках Кларк» (1889) Конан Дойл словно бы забыл о Шерлоке Холмсе. Он обратился к истории.
Первый исторический роман Конан Дойла читатель тоже найдет в этом собрании сочинений. К подобного рода произведениям относились тогда куда серьезней, чем к детективу, да к тому же сразу было заметно, что «Майках Кларк» написан талантливой рукой, так что отзывы критики были многочисленными и благоприятными. Среди людей, похваливших «Майкаха Кларка» был и Оскар Уайльд, успевший уже прославиться своим тонким вкусом, и Конан Дойл на всю жизнь уверовал, что он прежде всего исторический романист, тем более что исторические романы (о них будет еще упомянуто) требовали от него немалого труда, детективы же давались ему как бы сами собой. Для человека такого усердного и скромного это значило немало.
Тем не менее детектив его не оставлял. Правда, выпустить «Этюд в багровых тонах» отдельной книжкой так и не удалось, но Конан Дойл с энтузиазмом откликнулся на предложение того же американского издателя написать еще одну повесть о Шерлоке Холмсе. В феврале 1890 года появился «Знак четырех». Напечатан он был в американском журнале, хотя и имевшем хождение в Англии, и обратил на себя чуточку больше внимания. Но только чуточку. Правда, эта повесть побудила известный лондонский журнал «Стренд мэгазин» заказать Конан Дойлу цикл рассказов о Шерлоке Холмсе. Это уже был своего рода успех, поскольку «Стренд мэгазин» имел максимальный по тем временам полумиллионный тираж. Все эти рассказы были одинаково хороши, но настоящую славу Конан Дойлу принес почему-то шестой из них — «Человек с рассеченной губой». В начале 1892 года писатель был уже по-настоящему знаменит. Его отныне приглашали всюду наперебой. И правда, литературная ценность написанного Конан Дойлом о Шерлоке Холмсе стала теперь всем ясна. Но знаменитый сыщик успел уже к этому времени порядком досадить своему создателю, и тот задумал от него отделаться. «Стренд мэгазин» был очень богатым журналом. Конан Дойлу платили там по тридцать пять фунтов за каждый рассказ — на десять фунтов больше, чем он получил перед этим за целую повесть «Этюд в багровых тонах», но когда этот журнал заказал ему новый цикл рассказов о Шерлоке Холмсе, он пошел на хитрый ход — запросил по пятьдесят фунтов за каждую новую публикацию и с немалой уверенностью ждал отказа. К его удивлению, журнал с поставленным условием немедленно согласился. Пришлось снова браться за перо. Новый цикл рассказов о Шерлоке Холмсе, публиковавшийся на протяжении года, завершался «Последним делом Холмса». Теперь об этом человеке было написано двадцать три рассказа и две повести. Не слишком ли много? Особенно для автора, который считал себя, в полном согласии с критикой, историческим романистом?
И вот в декабре 1893 года, как датируется рассказ «Последнее дело Холмса», знаменитый сыщик погибал в схватке с главой преступного мира Лондона профессором Мориарти, о котором публика до того ни слова не слышала.
«Последнее дело Холмса» было неудачным шагом со стороны Конан Дойла. А может быть — напротив. Именно этот рассказ показал, какую невероятную популярность приобрел Шерлок Холмс. Немедленно по его выходе выяснилось, что читатели не разделяли мнения критиков. Многие надели траур по Холмсу. У них были для этого веские основания. Холмс выражал что-то от самой сути отношения тогдашних англичан к миру.
Во-первых, он был частным лицом, а в стране, где всегда сторонились бюрократии, при всей ее тогдашней немногочисленности, это что-то значило. Последующие сыщики-любители, которыми изобилует детективная литература, пошли прежде всего от Холмса, хотя сам Конан Дойл опирался здесь на Эдгара По, написавшего. Среди прочего, три детективных рассказа, в двух из которых действует сыщик-любитель, существо в высшей степени рациональное, но, по правде сказать, скучноватое.
А вот про Шерлока Холмса этого никак не скажешь. Как уже говорилось, он был чудак, — один из тех, кто действовал в лучших произведениях английской классики, иными словами, лицо никак не бесцветное, и с каждым новым рассказом публика узнавала что-то новое не только о том или ином жулике, но и о человеке, его настоящему, даже что-то сам сочинял, ходил на концерты, рассуждал об искусстве, написал монографию «Полифонические мотеты Лассуса» («Чертежи Брюса-Партингтона»).
Но главное, он был великий актер, — из тех, кто в искусстве которых абсолютно стирается грань между «искусством представления» и «искусством переживания». И к тому же замечательным режиссером, своего рода постановщиком «уличных спектаклей». Об этом мы узнаем уже в одном из первых рассказов о Шерлоке Холмсе, правда, Шерлок Холмс не всегда выходит победителем. Иногда, пусть и редко, он терпит неудачу. Его прогнозы могут не подтвердиться, а тот или иной соперник — изобретательнее его. Однако это только придает достоверность рассказам. Вряд ли кто в реальной жизни всегда добивается успеха.
К этому можно еще добавить, что Шерлок Холмс никак не кровожаден. Свой револьвер он использует для того, чтобы с должным патриотизмом выбивать на стенке (интересно, как смотрит на это хозяйка?) инициалы королевы Виктории. Когда же он преследует преступника, то предпочитает брать с собой лишь средства самозащиты. Револьвер же он просит захватить на всякий случай своего друга доктора Уотсона. Да и разоблаченные им преступники гибнут не от его руки. Он способен постоять за себя — не более того. Для него его деятельность — прежде всего своеобразная «игра ума».
О таком человеке стоило пожалеть. И его не забывали. Правда, Дойл написал о нем еще и пьесу, но драматургом он был не слишком удачливым, и никто ее не поставил. (Потом он предпринял еще одну, сравнительно удачную, попытку написать пьесу о Шерлоке Холмсе, но в истории английской сцены он так и не закрепился.) Поэтому Конан Дойл не на шутку обрадовался, получив от известного американского актера Уильяма Жилетта телеграмму, в которой этот человек, уже поднаторевший в драматизации чужих произведений, просил позволения написать пьесу о Шерлоке Холмсе и сыграть в ней главную роль. Премьера состоялась в 1899 году и принесла огромный успех не только в США, но немного погодя и в других странах. Стало ясно, что Шерлоку Холмсу пора возвращаться и на печатные страницы. В 1903 году у американский журнал «Коллиерс» опубликовал рассказ «Пустой дом», где с огромной выдумкой рассказывалось о том, как спасся знаменитый сыщик, и где читатели оповещались о том, что он делал в минувшие годы. За «Пустым домом» последовало еще двенадцать рассказов. В 1905 году все они вышли в составе сборника «Возвращение Шерлока Холмса», добавившего славы его создателю.
Еще до этого в девяти номерах «Стренд мэгазин», начиная с августа 1901 года, была напечатана «Собака Баскервилей», повсеместно признанная лучшей из повестей Конан Дойла. В это время Конан Дойл еще крепко помнил, что Шерлок Холмс давно погиб, и, выстраивая сюжет, хотел обойтись без него. Но это не удалось. Старый его герой чуть ли не силой ворвался в новую повесть, очень ее, кстати, украсив. «Собака» была переиздана на языке оригинала сорок пять раз, много способствовав переизданию «Этюда в багровых тонах» и «Знака четырех». Те, правда, издавались еще чаще.
Иными словами, Конан Дойл мало-помалу сочинил некое подобие того самого «романа с продолжением», отсутствие которого помешало быстрой публикации его первой повести.
Что так помогло успеху расследований Шерлока Холмса? Прежде всего, конечно, его удивительный аналитический ум и широкий круг знаний. Но стоит заметить, что он никогда не был одинок. Ведь по сути дела на него работала вся лондонская полиция. Холмс мог относиться к ней без всякого уважения, но ведь необходимые (просто-лучше им оцененные) предварительные данные он получал именно от нее. Не говоря уже о том, что на него работали босоногие «нерегулярные части Бейкер-стрит». А еще он получал много сведений от лиц, обращавшихся к нему за помощью. Шерлок Холмс обладал той мерой обаяния, которая сразу же сближала его с другими людьми. Даже преступники, им разоблаченные, охотно рассказывали Холмсу свою историю. На него просто невозможно было держать зла.
Да и дома он не был одинок. Доктор Уотсон, конечно, относился к нему порой достаточно критически, но все же более преданного друга трудно было найти. Да и хозяйка, потом домоправительница Холмса миссис Хадсон готова была простить ему и пальбу из пистолета, и химические опыты, портившие атмосферу во всем доме, и привычку музицировать в любое время суток, и бесчисленных посетителей, частью которых оказывался сам переодетый Шерлок Холмс. Этого «самого неудобного квартиранта в Лондоне» она не просто терпела — обожала. Незаурядность этого человека сразу бросалась в глаза. Без Шерлока Холмса «полицейский роман» никогда бы не стал современным детективом.
Второе (ему казалось, что первое) место в произведениях Конан Дойла занимают его исторические сочинения.
Тот же «Майках Кларк», который ввел Конан Дойла в литературу, был опубликован не без труда. Артур все-таки был в это время не более чем не известный никому за пределами города портсмутский врач, покушавшийся почему-то на литературную славу, и требования к нему предъявлялись по меньшей мере странные. Издатель, согласившийся выпустить в свет «Майкаха Кларка», потребовал, например, чтобы автор сократил роман ровно на сто семьдесят страниц, поскольку он именно на этот объем превышал роман Генри Райдера Хаггарда «Она» (1887). Тот ведь как-никак успел уже прославиться своими «Копями царя Соломона» (1886)!
Но успех «Майкаха Кларка» подбодрил не только самого автора, но и его издателей. Второй исторический роман Конан Дойла «Белый отряд» (1891) был опубликован уже без большого труда и утвердил его в качестве исторического романиста. Это и до сих пор самый читаемый из такого типа романов Конан Дойла.
Между «Майкахом Кларком» и «Белым отрядом» разница принципиальная. Действие «Майкаха Кларка», как нетрудно будет заметить читателю, происходит в период смуты после смерти английского короля Карла II в 1685 г., когда герцог Монмаут попытался не допустить на трон его законного наследника Якова II, католика по вероисповеданию. (С католической родней Конан Дойла это его произведение отношений отнюдь не улучшило.)
Действие «Белого отряда» происходит во время Столетней войны (1337—1353), в средние века, а это значило очень многое. Конан Дойл рассказывал потом, что «был воспитан в средневековом духе», И эпоха, о которой он сейчас писал, была для него как родная. Поэтому и герои его приобрели черты живых лиц. Потом великий историк Марк Блок в своей «Антологии истории» (1941) написал, что, «если даже считать, что история ни на что иное не пригодна, следовало бы все же сказать в ее защиту, что она увлекательна». Конан Дойл и написал увлекательную книгу. Правда, увлекательность эта несколько иного рода, чем в повестях и рассказах о похождениях Шерлока Холмса и доктора Уотсона. В «шерлокхолмсиаде» читатель сталкивался с людьми, которых каждый день мог встретить на улице, — иное дело, что узнавал он о них куда больше, чем если бы просто бросил на них беглый взгляд. Иначе дело обстоит и историческими романами. Как справедливо пишет наш историк А. Я. Гуревич в статье, приложенной к книге Блока, «проблема социальной психологии имеет существенное значение для исторической науки, и вовсе не потому, что она, как иногда представляют, помогает «оживить» прошлое. Не принимая ее во внимание в должной мере, историк рискует впасть в «самый непростительный из всех грехов» — в анахронизм, приписав людям других времен и другой культуры… не свойственные им эмоциональные установки и нормы поведения… Поскольку же мир… исторически изменчив, то изменчиво и сознание людей. Оно детерминировано всем строем общества, его культурой, религией, господствующими нравственными нормами. Человек — член социальной группы, которая в значительной мере моделирует его сознание и определяет его поступки».
Но проблему сознания приходится понимать достаточно широко. Блок замечает, что «заблуждаются те историки и психологи, которые обращают внимание только на «ясное сознание». Читая иные книги по истории, можно подумать, что человечество сплошь состояло из логически действующих людей, для которых в причинах их поступков не было ни малейшей тайны». Это совершенно ошибочное мнение, и мы сильно исказили бы проблему причин в истории, если бы всегда и везде сводили ее к проблеме «осознанных мотивов». Помимо всего прочего, историку нередко приходится сталкиваться с «представлениями, сопротивляющимися всякой логике».
Нельзя сказать, что Конан Дойл в своих романах о людях минувших веков слово в слово следовал предписаниям позднейших историков. Какой-то элемент модернизации у него присутствует. Но очень небольшой. Не больше, чем у его учителя Вальтера Скотта. Этот неоромантик следует основателю романтического исторического романа Вальтеру Скотту, для которого, как и для всех романтиков, был так важен «исторический колорит», иными словами, воспроизведение нравов и обычаев описываемого времени. Здесь играли роль любые, кажущиеся нам сейчас не очень важными, детали тогдашнего быта. Психология людей не то чтобы стушевывалась, но немного отступала на второй план. Да к тому же исторический роман не сразу обрел должную славу. Вальтер Скотт, например, так боялся неуспеха своих первых романов, что выпускал их анонимно. Но с тех пор, конечно, прошло немало времени. Жанр этот укрепился, приобрел славу, и, скажем, «Собор Парижской Богоматери» (1831) Виктора Гюго давно был признанной классикой. Иногда было и осталось на долгие годы главной приметой исторического романа.
Невозможно было написать исторический роман без точного знания всех деталей тогдашней жизни. А Конан Дойл этим знанием обладал в высшей степени. И его «Белый отряд» ставили в этом отношении почти вровень с романами Вальтера Скотта. Те несколько исторических романистов, которые оказались между ним и Вальтером Скоттом (прежде всего Эдвард Булвер-Литтон, автор — среди прочих своих произведений — «Последних дней Помпеи» (1834) и «Гарольда» (1848) похвастаться этим не могли, хотя очень на этом настаивали. К тому же самого Вальтера Скотта не раз ловили на ошибках, а Конан Дойл оказался здесь необыкновенно добросовестным. Как исторический романист этот писатель был много выше создателя образов Шерлока Холмса и доктора Уотсона. Может быть, поэтому его причисляли чуть ли не к самым верным последователям Вальтера Скотта.
«Белый отряд» так полюбился и читателям, и самому автору, что много лет спустя он решил выпустить «первую часть» этого романа — вернее, описать юность его главного героя, сэра Найджела. Под этим названием роман в 1906 году и предстал перед глазами читателей. Эти два романа появились, можно сказать, «в обратном порядке». Публикация «Сэра Найджела» свидетельствовала о том, что Конан Дойлу хотелось не только возможно подробнее изобразить средние века, но и лучше их понять. И заодно, конечно, изобразить их с наибольшей полнотой.
«Сэр Найджел» тоже имел успех, хотя и не такой громкий, как «Белый отряд», и Конан Дойл был этим разочарован. Особенно его огорчило, что никто ИЗ рецензентов не отметил очень важное для него обстоятельство: он первым из всех романистов, писавших о далеком прошлом своей страны, подробно разработал заявленную еще в «Белом отряде» фигуру английского лучника. Ведь именно этот выходец из английской деревни сыграл решающую роль в победах англичан над французами во время Столетней войны. Английские лучники стреляли с такой невообразимой точностью, что попадали в крошечные щели между доспехами, и раз за разом буквально расстреливали самый цвет французского рыцарства. Но лучник Конан Дойла интересен, конечно, не только меткостью своей стрельбы. Писатель попытался дать в своем втором по счету романе из истории Столетней войны психологически точный портрет подобного человека. Без известной доли идеализации здесь, конечно, не обошлось, но это была общая тенденция английской литературы еще в восемнадцатом веке. Английский йомен (свободный крестьянин, составлявший, среди прочего, ядро войска того времени) противопоставлялся «теперешним развращенным людям» в «Путешествиях Гулливера» (1772—1773) Джонатана Свифта, «Опере Граб-стрита» (1747) Генри Филдинга и многих других произведениях. И если говорить об идеализации, ее здесь все-таки меньше, чем у писателей восемнадцатого века. Конан Дойл как автор рассказов и повестей о Шерлоке Холмсе.
«Сэра Найджела» Конан Дойл снабдил предисловием, которое с успехом могло бы предварять оба его романа о средних веках — он настаивал на своей верности фактам. Здесь он оказался таким же, как говорилось, прагматиком, как и автор детективов. Но была еще одна черта сходства между его описанием Шерлока Холмса и сэра Найджела. И тот, и другой — истинные рыцари — люди бесстрашные и честные. Конан Дойл, автор детективных повестей и рассказов, так же как и исторических, это же писатель-романист. Его привлекает один и тот же человеческий тип. Поправка на историю была, конечно, тем более необходима. И она обрисовывается достаточно точно. Шерлок Холмс мог жить только в викторианской Англии. Сэр Найджел — только в Англии времен Столетней войны. Это разные люди. И окружение у них разное. Но они привержены главным человеческим ценностям. Это у них главное. Между двумя главными героями Конан Дойла есть еще одно, достаточно тонкое сходство. Сэр Найджел Лоринг живет в эпоху, которую голландский «культуролог Цехан Хёйзинга назвал «осенью средневековья». Для него и пушка — нечто диковинное. Шерлок Холмс ближе К нам, понятнее, но и он живет на переломе эпох. Викторианская Англия, конечно же, не похожа на сегодняшнюю. Найджел, по словам одного из его наставников, «хоть и молод, а принадлежит другому веку». Шерлока Холмса многое связывает с нашим веком (недаром у него оказалось столько преемников), но по своему нравственному складу он, конечно же, пришел из какой-то дальней эпохи. Может быть, воображаемой. Но не сегодняшней. Он прежде всего «вольный человек», а не часть бюрократического аппарата. Это сходство сэра Найджела Лоринга и Шерлока Холмса придает особую прелесть и тому, и другому. Конечно, сэра Найджела искренне возмущает, когда его в чем-то уравнивают с «простолюдином». Но и Шерлок Холмс в чем-то «аристократ духа».
Существует такое литературоведческое понятие: «роман большой дороги». Герой, подобно сэру Найджелу во время его первого выезда, встречает людей самых разных сословий и нравов. Шерлок Холмс мало куда выезжает. Люди сами приходят к нему. Но тоже люди разного положения и характера. Перед нами снова предстает чуть ли не вся страна.
Конан Дойл как исторический романист не ограничился двумя романами из истории Столетней войны. Несколько его романов принадлежит к области так называемой «ближней истории». Дорогу здесь проложил «Майках Кларк», но за ним последовал «Родни Стоун» (1896), где действие развертывается в таком близком по тем временам XVIII веке. «Родни Стоун» представляет, впрочем, довольно сложное образование. Это не «исторический роман» в узком понимании слова. Здесь речь идет отнюдь не о каких-либо значительных исторических событиях, свидетелем которых довелось быть главному герою; «Родни Стоун» посвящен быту того времени, и представляет собой своеобразный симбиоз исторического романа, романа о спорте и романа тайны, легко, впрочем, раскрываемой. Из всех этих трех компонентов важнейшим для Конан Дойла, заядлого спортсмена, было соревнование в лошадиных гонках и бокс. Последнее оказалось для него настолько важным, что он даже предпринял попытку добиться успеха в качестве автора пьесы о спорте. Одна газета послала на премьеру в качестве рецензента чемпиона Англии по боксу в легком весе. Другая сострила по этому поводу, что рецензентом пьесы о Шерлоке Холмсе должен бы быть профессиональный взломщик.
Как драматургу Конан Дойлу вообще повезло только один раз — когда он переделал рассказ своего друга Джеймса Барри в одноактную пьесу «Ватерлоо» и отослал ее ведущему актеру того Времени Генри Ирвингу, которым всегда восхищался. Пьеса имела шумный успех, сначала в Америке, где Ирвинг был на гастролях, потом в Англии. На один из спектаклей приехал целый поезд рецензентов. Но на этом все и кончилось. Желание Конан Дойла считать себя еще и человеком театра так и не осуществилось. Да и «Ватерлоо» не было главным успехом Ирвинга.
К историческим сочинениям Конан Дойла можно условно причислить и его морские рассказы, где действие происходит в стародавние Времена, когда на море хозяйничало столько пиратов. У Конан Дойла был некоторый морской опыт, что придавало подобным рассказам известную долю достоверности. И все же это скорее приключенческие, нежели исторические рассказы.
А тем временем пришло новое увлечение. Конан Дойл, теперь уже знаменитый писатель, недаром, оказывается, окончил Эдинбургский университет, давший ему естественнонаучные знания. Тот же медицинский факультет Эдинбургского университета снабдил его еще одним знаменитым героем. Под Шерлоком Холмсом Конан Дойл подразумевал, в известном, конечно, смысле, профессора Джозефа Белла (тот от этой чести отказывался, да и сам Конан Дойл под конец заявил: «Шерлок Холмс — это я сам»). На сей раз он избрал персонажем нового цикла своих романов профессора Резерфорда, одного из своих старых преподавателей. В своих «Воспоминаниях и приключениях» (1924) он так писал о нем: «Как живая, встает в моей памяти коренастая фигура профессора Резерфорда с его ассирийской бородой, его громовым голосом, его широченной грудью и удивительной манерой поведения. Он зачаровывал и пугал нас. Я попытался изобразить его со всеми его странностями, когда описывал профессора Челленджера» (по-английски это имя означает «бросающий вызов»). Надо сказать, что, будучи студентом, Конан Дойл написал о Резерфорде песню, которую в университете пели еще в двадцатые годы.
К образу профессора Челленджера добавились некоторые черты, заимствованные Конан Дойлом у Джорджа Бадда, так что у профессора Челленджера было сразу два натурщика.
Профессор Челленджер и стал главным героем нового цикла романов Конан Дойла — научно-фантастического. И здесь есть приметы родства с Шерлоком Холмсом. Он тоже достаточно эксцентричен, даже более того. Шерлок Холмс по сравнению с профессором Челленджером представляется почти что бытовой фигурой. Конечно, о большой схожести здесь говорить не приходится, но Конан Дойл умел рисовать разные эксцентрические характеры.
Параллель между Шерлоком Холмсом и профессором Челленджером напрашивается еще и в силу того, что оба они своего рода ученые. Правда, действующие в разных беллетристических сферах. Один — в области детективной литературы, другой — научно-фантастической.
Правда, между двумя этими жанрами есть немалое, давно уже отмеченное сходство, и здесь, и там есть тайна и загадка, которая разгадывается близкими методами, все более тяготеющими к логическим выкладкам, притом не без неожиданностей и приключений. Конан Дойл, писатель, на первый взгляд очень разнообразный, на деле во всех своих произведениях похожий, в одной заметке о Шерлоке Холмсе говорится, что он был ученым в тот век, который готов был принять ученого как героя». Профессор Челленджер, который считает себя (справедливо или нет, другое дело) великим ученым, в первой же научно-фантастической повести Конан Дойла является перед нами как герой. Именно таков он в «Затерянном мире» (1910), открывающем серию научно-фантастических произведений писателя.
«Затерянный мир» можно отнести к разряду «географической фантастики». Этот поджанр всегда связан с открытием не только новых земель, но и неизвестных людей, на них обитающих. Чаще всего он переносит нас в спрятанное «за долами, за холмами» доисторическое прошлое, где герои попадают в чужую среду обитания. Необходимо выжить в ней, к ней приспособиться, к ней присмотреться. Может быть, открыть какие-нибудь новые формы жизни, и конечно же, пройти через целый ряд приключений, которые потребуют изобретательности и мужества. Человек в необычайных обстоятельствах — идеальная среда для приключений. Иными словами — для жанра, в котором составил себе такое громкое имя Конан Дойл. Даже в самом «бытовом» его романе появляется человек, которого иначе как фантастом не назовешь. Он задался целью всех негров сделать белыми.
«Чужая среда обитания» для фантастического романа все время сужалась. Ее герои не только объехали весь свет (для таких людей, как Челленджер, оставалось ко времени написания «Затерянного мира» совсем мало места), но и успели слетать на Луну и побывать под землей. Конан Дойл создал свой первый фантастический роман в эпоху, когда «географическая фантастика» явно уже шла к концу. Иное дело, что «Затерянный мир» был написан столь искусно, что заставлял об этом забыть. Это — одно из последних произведений подобного жанра. И не будь Конан Дойл в первую очередь искуснейшим мастером романа приключений, его ждала бы неудача.
Но трудность положения Конан Дойла усугублялась еще и тем, что десятые годы вообще были кризисным периодом для фантастики. В 1905 году умер Жюль Верн, который и без того в последние годы своей жизни не был вполне похож на себя прежнего. Он наша планета была к моменту его смерти достаточно исследована, «белых пятен» оставалось совсем немного, а пропагандистом науки он тоже был достаточно своеобразным. Жюль Верн не открывал новых научных принципов. Он довольствовался тем, что доводил до сведения публики старые, воплощая их в тех или иных механизмах. Да и механизмы эти были просто лучше уже существовавших. Жюль Верн не изобрел ни подводной лодки, ни, тем более, воздушного шара. Он их усовершенствовал, не более того. И чем дальше, тем больше его выручало мастерство «приключенца». В последние же годы он был только автором приключенческих романов, таких, как, скажем, «Дунайский лоцман» (1904), и подражателем Герберта Уэллса, стремившегося, в отличие от своего старшего собрата, открыть новые научные принципы. Но к 1912 году и Герберт Уэллс не был прежним Уэллсом. Он увлекся «технической фантастикой», наподобие Жюля Верна (типичный пример этого — роман «Война в воздухе» (1908) — правда, не весь, а только его начало и центральная часть; конец написан уже мрачным прогнозистом), и бытовым романом. А о приключениях он и раньше не умел писать так увлекательно, как Жюль Верн.
«Выжить» в этих условиях для Конан Дойла-фантаста было непросто: и свое открыть трудно, и присоединиться не к кому.
И тем не менее год спустя после «Затерянного мира» Конан Дойл написал еще одну повесть челленджеровского цикла. «Отравленный пояс» — произведение, которое можно было бы счесть вполне заурядным, если б не образ профессора Челленджера. Это уже не просто чудак, а какое-то чудище. Среди множества эксцентричных героев английской литературы это явление по-своему уникальное. К тому же при всей видимой камерности повести Конан Дойла она была пусть скромным, но все же заметным вкладом в ту привычку к космическому мышлению, которая возобладала в современной фантастике во время и после Уэллса. Конан Дойл (они были знакомы) его, несомненно, читал. Как и все остальные, Уэллс уже в конце XIX века являлся абсолютным классиком научной фантастики. Конечно, Уэллс был человеком гораздо более социально заинтересованным, чем Конан Дойл, но следы такой заинтересованности можно обнаружить и у нашего автора. Ведь недаром же он говорит в конце своей повести о том, что человечество должно пересмотреть свои взгляды на мир.
Думать, что Конан Дойл был социально безразличен, значило бы далеко уходить от истины. Об этом свидетельствует его роман «Открытие Рафлза Хоу» (1882). Он не наделал такого шума, как написанный позже «Затерянный мир», да и вообще слишком в каких-то своих частях смахивал на приевшуюся всем мелодраму, но во всяком случае в социальности ему не откажешь. Открыв дешевый способ изготовления золота, Рафлз Хоу хочет использовать его во благо человечества. К сожалению, само прикосновение к тайне изобретателя идет во вред окружающим. Око развращает их, порою толкает на преступление.
В отличие от «Отравленного пояса» «Открытие Рафлза Хоу» — в каких-то своих частях смахивал на приевшуюся всем мелодраму, но во всяком случае в социальности ему не откажешь. Открыв дешевый способ изготовления золота, Рафлз Хоу хочет использовать его во благо человечества. К сожалению, само прикосновение к тайне изобретателя идет во вред окружающим. Оно развращает их, порою толкает на преступление.
В отличие от «Отравленного пояса» «Открытие Рафлза Хоу» — типичнейший пример жюльверновской фантастики. Читатель без труда увидит, сколько внимания уделено в этом романе всевозможным техническим приспособлениям, порою совершенно не нужным. Рафлз Хоу, которому и слуг хватало, окружил себя всевозможными занятными приспособлениями, облегчающими быт. Но главное, конечно, не в этом. Усиленные занятия химией помогли Конан Дойлу найти собственный научный сюжет. Превращение элементов не являлось уже в это время чем-то неправдоподобным, но и не было устаревшим открытием. Читатели Конан Дойла, во всяком случае многие из них, узнавали что-то для себя новое.
Но самым большим прорывом Конан Дойла в будущее научной фантастики был его рассказ «Дезинтегратор». Подобная тема зародилась и сделалась популярной много позже. Сейчас иногда говорят о некоей «нуль-транспортировке» (термин введен братьями Стругацкими). И говорят как о чем-то совершенно обыденном. Смысл этого термина состоит в том, что человек разлагается на молекулы и тут же воссоздается по прежней схеме в другом, заранее назначенном месте, так что иные виды транспорта делаются совершенно ненужными.
Не менее значительным событием в истории научной фантастики была небольшая повесть челленджеровского цикла «Когда земля вскрикнула». Здесь Конан Дойл тоже намного опередил других писателей. Это произведение было написано им словно бы между прочим, однако оно заложило одну из основ того, что можно было бы назвать «экологической фантастикой». Много позже появилось немало произведений, одушевлявших природу — даже не мыслящую ее часть. Традиция здесь старая, идущая еще от эпохи Возрождения, но сейчас мы эту традицию вспомнили. «Постепенно Земля возникает в нашем сознании как целостный организм. А может, не возникает, а восстанавливается?» — писал, например, в 1967 году Даниил Гранин. И, конечно, Конан Дойл был среди первых, кто начал восстанавливать эту традицию. С помощью профессора Челленджера. Кому еще, как не этому ученому-чудаку, могла прийти в голову подобная мысль? Кстати, и сам профессор Челленджер был одним из прародителей идущего издавна, но особенно расплодившегося в XX веке племени ученых-чудаков.
Постепенно в научную фантастику Конан Дойла проникает еще одно направление, которое, употребляя современные термины, можно — до какого-то этапа, разумеется, — назвать «фэнтази». Этот поджанр, сравнимый с волшебной сказкой, разворачивающейся в новые времена, больше всего проник в юмористическую фантастику. Типичным ее примером является рассказ «Необычайный эксперимент в Кайнплауце» (немецкое слово «кайнплауц» можно приблизительно перевести как «нигде»). Речь идет о переселении душ, одной из давешних и оставшихся в современности тем научной фантастики, но мистики здесь, как нетрудно заметить, — никакой. Это просто беллетристическое допущение, и Конан Дойл до конца использует юмористические возможности, которые дает ему подобный сюжет. Солидный профессор, ведущий себя как подвыпивший не очень умный студент, и студент с повадками серьезного мужа науки дают нам немало возможностей посмеяться. Мы находим у Конан Дойла и рассказ «Тайна замка Горсорн-Грейндж». Это та самая юмористическая фантастика, в которую никто не верит и многочисленные примеры которой мы находим, скажем, в «Путешествиях Тарантоги» Станислава Лема; и вереница духов, предстающая перед разбогатевшим бакалейщиком, купившим старинный феодальный замок, где не хватает только фамильного привидения, — не более чем плод разгоряченного воображения человека, начитавшегося соответствующей литературы. «Кентервиль-ское привидение» (1887) Оскара Уайльда и то написано более всерьез. Подобный рассказ мог написать и законченный националист Герберт Уэллс. Конан Дойл даже больше него акцентировал юмористическую сторону подобной истории. Его литературное мастерство сказывается здесь в том, что этот «рассказ ужасов» в конечном счете вызывает смех.
Иначе обстоит дело с несколькими другими произведениями Конан Дойла. Взять, к примеру, его рассказ «Ужасы поднебесья», где писатель населяет воздушные сферы неким подобием мыслящих существ, враждебных человеку. При том, что в этом рассказе немало «жюльверновской» фантастики, в нем то и дело проглядывает мистик.
Достаточно условно выглядит и рассказ об оживающей мумии («249») — один из самых сильных у Конан Дойла. Его автора можно обвинить в мистицизме, и это не будут пустые слова, но и о том, что он снова «прорывается» в позднейшую фантастику, тоже не следует забывать. «Управляемое сознание» — одна из главных, притом отнюдь не лишенных социального смысла тем современной литературы.
Такая двухплановая или даже трехплановая природа работ Конан Дойла вообще характерна для его позднего творчества. Среди прочего можно назвать рассказ «Серебряное зеркало», где присутствует и Конан Дойл-фантаст (зеркало, навсегда запечатлевшее картины, некогда перед ним происходившие), и Конан Дойл-исто-рик, поскольку речь идет об убийстве Дэвида Риччо (1566), секретаря и любовника Марии Стюарт, которого она сделала премьер-министром, и Конан Дойл-мистик, ибо зеркало открыло эту картину человеку, наделенному способностями медиума. С Конан Дойлом-мистиком мы сталкиваемся и в мастерски написанном рассказе «Капитан «Полярной звезды»», причем рассказ этот изобилует очень точно выверенными реалистическими подробностями.
Три пласта присутствуют и в одном из последних романов Конан Дойла «Маракотова бездна» (1929). Свои способности историка писатель еще раз пробует, рассказывая после Платона о мифической Атлантиде, причем, согласно Конан Дойлу, развитие цивилизации в Атлантиде, после того как она погрузилась в морские глубины, не остановилось, и в некоторых отношениях она (парадоксальным образом сохранив старые обычаи) обогнала землян, — так что эта часть романа не лишена определенного оттенка прогностики.
Научно-фантастическая часть романа достаточно слаба. Люди неспособны выдержать давления воды на глубинах, где оказываются герои Конан Дойла, так что здесь можно говорить лишь о немалом романтическом допущении. Во времена, когда писался этот роман, все уже знали, насколько условна эта его часть.
Но, кроме того, «Маракотова бездна» еще и произведение мистическое. На этот раз подобное утверждение не требует уже никаких оговорок. «Маракотова бездна» восходит к «Мельмоту-скитальцу» (1820) романтика Чарлза Метьюрина, приверженного мистике, и злодей «Маракотовой бездны» прямо с ним соотносится.
Как уже говорилось, Конан Дойл пришел в фантастику в период безвременья. Он заполнял вакуум. Уже не было Жюля Верна и прежнего Уэллса, и еще не пришли фантасты нового поколения, оплодотворенного великим открытием Норберта Виннера — кибернетикой.
Грань между фантастикой и мистикой оказалась для Конан Дойла настолько тонкой, что в конце концов мистика подменила собой фантастику. Свидетельством тому — роман Конан Дойла «Земля туманов» (1925). На сей раз мы имеем дело с бытовым романом (а как известно, в этом жанре Конан Дойл тоже работал), одним из героев которого является сильно помягчевший профессор Челленджер. От прежнего Челленджера в нем осталось совсем немного, особенно после того, как умерла боготворившая его жена. У него осталась дочь, раз и навсегда поверившая в правоту спиритуалистов. В конце концов к этой вере приходит и сам Челленджер.
Как, впрочем, еще до этого — его создатель.
Потеряв одну веру, Конан Дойл постепенно приобщился к другой, нетрадиционной.
Интерес к спиритуализму зародился у него давно, но решающее влияние имели обстоятельства жизни писателя — и не только личные.
Умерла от туберкулеза жена, и писатель женился на женщине, с которой они ждали друг друга десять лет. Переменилось все. Не в последнюю очередь материальные обстоятельства. Конан Дойл (с некоторых пор «сэр Артур») был теперь самым высокооплачиваемым писателем в Европе. Когда он побывал в Америке, его встретили английским национальным гимном. Его осаждали толпы репортеров, ловивших (и зачастую перевиравших) каждое его слово. Заокеанская поездка завершилась путешествием по Канаде, для чего ему с женой был отведен специальный вагон. До конца осуществились сказанные им однажды слова: «Шерлок Холмс — это я сам». Конан Дойл несколько раз участвовал в различных расследованиях (как и его герой, он денег за них не брал, и подобные предложения его просто оскорбляли), причем дважды ему, совсем как Шерлоку Холмсу, пришлось выступить против решения суда — и он победил. Слава его гремела по всему свету, но он был прежде всего интеллигентным человеком и внимания на это не обращал, что, впрочем, не мешало ему поначалу придерживаться достаточно консервативных взглядов. Будучи ирландцем, он выступал против самоуправления для Ирландии («гомруль»), всегда боролся против суфражисток, требовавших избирательных прав для женщин, состоял членом партии либералов-юнионистов, глава которой Джозеф Чемберлен был, что называется, образцовым империалистом.
Легко понять поэтому, что во время Англо-бурской войны (1899—1902) он выступил активным антибуром, и вместе с организованным им госпиталем (несмотря на занятую им позицию, он, разумеется, убивать никого не собирался) отправился в Южную Африку. С госпиталем ему не повезло. Одному из претендентов на медицинский пост, врачу-гинекологу, он не сумел отказать, и тот маялся, не находя себе применения; начальником военное министерство назначило ему майора медицинской службы, горького пьяницу, но во всяком случае писатель побывал недалеко от места военных действий.
Конан Дойл показал себя активнейшим антибуром и в качестве писателя. Он выпустил книгу «Великая бурская война» (1906) и несколько статей того же содержания. Одна из них вызвала общественный скандал. В ней Конан Дойл резко критиковал состояние английской армии. И чем дальше, тем больше становилось ясно, что он делает это в предвидении большой европейской войны, причем силой писателя была его непредвзятость. В ходе лет он все больше «левел», и это помогало ему бросить трезвый взгляд на все происходящее. Сложность положения Конан Дойла состояла в том, что, будучи членом весьма реакционной партии, он в то же время ненавидел шовинистов и антисемитов. В качестве Шерлока Холмса он один раз спас от тюрьмы парса, в другой раз немецкого еврея. После «Великой бурской войны» появилась книга «Преступление в Конго», где Конан Дойл с успехом выступил против жестокой колонизаторской политики бельгийского короля Леопольда II. Да и других поводов для несогласия с окружающими хватало. Его предсказания о ходе будущей войны резко расходились со взглядами военного министерства, и когда он опубликовал статью о роли подводных лодок в будущих морских сражениях, она вышла в сопровождении комментариев, в которых несколько адмиралов насмехались над взглядами «этого штафирки». Это, впрочем, не помешало, когда война все-таки разразилась, использовать Конан Дойла для разных дипломатических поручений. Были и выезды на фронт.
О себе он, как и всегда, совершенно не думал. Но очень тревожился за близких. Его любимый брат Иннес все время находился на передовой. Брат его жены, с которой он считал себя совершенно родным человеком, — тоже. Потом пришла пора отправиться на фронт его сыну. Ни брат жены, ни генерал-адъютант Иннес Дойл войны не пережили. И это сильнее всего подтолкнуло Конан Дойла к спиритизму, которым, как уже говорилось, он давно интересовался, тем более что его жена была убежденной спиритуа-листкой. В занятиях спиритуализмом он видел своего рода долг перед теми, кто понес потери во время войны. Он хотел, чтобы связь с умершими не прерывалась.
Главным делом его жизни сделались лекции по спиритуализму, которые он читал по всей стране и за ее пределами. В 1920 году он поехал с подобными лекциями в Австралию. В 1922 и 1923 годах совершил такого же рода лекционное турне по Америке. Ну а Париж был совсем под боком, и пропаганду спиритуализма он там не оставлял. Он собрал целую библиотеку книг по спиритуализму — две тысячи томов! — и написал собственную «Историю спиритуализма» (1926). Но произошла неожиданная вещь. На лекции собирались толпы народа, однако «История спиритуализма» не разошлась. Объяснить это противоречие нетрудно. Очевидно, всем просто хотелось посмотреть на человека, создавшего образ Шерлока Холмса.
Этот герой его не оставлял. Конан Дойл менялся. Шерлок Холмс оставался прежним. О том, чтобы он занялся оккультными науками, нельзя было и подумать. Он был столь же рационален, как и в прежние годы. И продолжал радовать читателя. Появилась третья повесть детективного цикла «Долина Ужаса» (1914—1915). Среди сборников рассказов о Шерлоке Холмсе теперь были «Его прощальный поклон» и «Архив Шерлока Холмса». Во время войны вышел еще один рассказ, где Шерлок Холмс разоблачал немецкого шпиона. Убить своего героя Конан Дойл больше не помышлял. Он понял, что тот бессмертен. Самым, пожалуй, невероятным для автора событием было то, что египетское правительство выпустило книгу о Шерлоке Холмсе в качестве учебника для полицейских. И хотя темы рассказов и повестей о великом сыщике были уже исчерпаны, все, что мог сделать теперь Конан Дойл, это превратить его в пасечника. Шерлок Холмс, видно, уже сам себе в старом своем качестве надоел.
Не забывал себя Конан Дойл и как исторического романиста, причем работал как в области «дальней», так и «ближней» историографии. Одно время он увлекся античностью, и из-под его пера вышел небольшой цикл рассказов, среди которых была такая блестящая вещь, как «Состязание» — об императоре Нероне, который при всей своей бездарности мог победить на эстраде любой талант.
Между делом он собрал и выпустил в преддверии нового века свои стихи, которые писал с юности, но эта книжка баллад «Песни действия» (1898) прошла почти незамеченной. Другие его работы ее затмевали.
Из «ближних» или, скажем, сравнительно ближних исторических произведений Конан Дойла долго пользовались большой популярностью, отчасти даже сравнимой с успехом рассказов и повестей о Шерлоке Холмсе, «Подвиги бригадира Жерара» (1896) и «Приключения бригадира Жерара» (1897), где то и дело выступал на передний план сам Наполеон Бонапарт.
И все же сам Конан Дойл при всех своих литературных успехах и посягательствах на политику (как-никак он дважды баллотировался в парламент, пусть и неуспешно) все больше проникался уверенностью, что главным делом его жизни является не литература и не политика, а религия. Об этом он успел заявить еще Иннесу. В этой мысли он окончательно утвердился после смерти брата. Спиритуализм, среди прочего, привлекал его еще и тем, что в этом учении не было схоластических споров, издавна отталкивавших его от католичества и других форм церковной веры. Ему казалось, что он нашел единственную для себя форму духовности.
Уже немолодым человеком Конан Дойл написал для журнала «Стренд» упоминавшуюся ранее обширную автобиографию «Мемуары и приключения» (1923). Приключений у него, конечно, было немало. В зрелом уже возрасте он, например, стал заядлым автомобилистом и дважды попадал в аварии, вторая из которых потому только не стоила ему жизни, что он был настоящим атлетом, выдержавшим на себе в течение нескольких минут груз автомобиля — а тот весил тонну!
Но главным своим приключением — и самым притом увлекательным — Конан Дойл считал все-таки свою литературную работу. Дядя Конан оказался прав — это был прирожденный писатель.
Уже поэтому представляют интерес даже те произведения Конан Дойла, которые не вошли в его «канон», в том числе бытовые и морские новеллы. Зоркость глаза не оставляла его никогда, а мастером сюжета он был необыкновенным.
Конан Дойл не был звездой, вспыхнувшей и сразу погасшей на литературном небосклоне. Его Шерлок Холмс прожил уже за немалым целый век, и до сих пор не намерен от нас уходить, а бригадир Жерар лишь чуть меньше.
Век их создателя тоже никак не назовешь слишком коротким. Конан Дойл только немного не дожил до восьмидесяти одного года. Здоровье у него ухудшилось лишь после семидесяти лет. И никак не скажешь, что последние годы своей жизни он доживал в безвестности. Когда сэр Артур отправился в Стокгольм, его встречали такие толпы народа, что пришлось остановить уличное движение. По возвращении в Англию у него был сердечный приступ, и врачи запретили ему выступать. Но такой ли это был человек, чтобы их послушаться. Потом у него и правда не было для этого сил. Но, превозмогая себя, он все-таки каждый день выбирался в сад, чтобы собрать цветы для жены. До последних своих дней Артур Конан Дойл оставался все тем же «добрым великаном». И он все крепче верил в свой новообретенный спиритизм. За несколько дней до смерти он записал в дневнике: «У меня было много приключений. Но самое главное и самое славное ждет меня впереди». Умирал Конан Дойл очень спокойно, держа за руку жену. Он твердо верил, что они еще встретятся.
На деревянной плите, которой была покрыта его могила, значились слова: «Верный, как сталь. Прямой, как клинок. Артур Конан Дойл, рыцарь, патриот, врач и литератор».
Остается загадкой, какие слова были здесь главными. Рыцарь, литератор?
Ю. И. Кагарлицкий,
профессор, доктор филологических наук
Отличный пост. Я проверял постоянно этот блог и я впечатлен! Очень полезно информация конкретно последняя часть 🙂 Мне небезразлична такая информация много. Я искал эту определенную информацию в течение очень долго. Спасибо и удачи.