Ритуалы написания романов

Что Жорж Сименон родился в 1903 году, что в 1969 он завершил свой двухсотый роман, что он — один из наиболее читаемых писателей современности, что он является в данный момент обладателем весьма солидного состояния и прекрасной виллы в Эпаленже — факты общеизвестные. Известно также то, что с творчеством Сименон прощаться не собирается — ежегодно с неизменной регулярностью появляются в свет в среднем три его новых романа. Что же понуждает уже немолодого писателя к столь напряженному труду? Французская пресса склонна считать, что это — многочисленные контракты и обязательства, буквально опутывающие писателя. Сам Сименон в 1965 году ответил на аналогичный вопрос известному журналисту Жильберу Ганну, сотруднику L’Aurore и Nouvelles litteraires, следующее: От мира маленьких людей, среди которых я родился, я сохранил комплекс виновности: кто не работает, тот не ест!¹. Ответ, разумеется, полушутливый, но не безынтересный для понимания социальных позиций Сименона. Обычно же он объясняет свою продуктивность необоримой внутренней потребностью: он пишет потому, что не писать не может. В беседе с Андре Парино Сименон утверждает, что литературное творчество стало для него необходимостью. Вскоре по завершении очередного романа в нем начинает нарастать мучительная внутренняя пустота. Если я не пишу для месяца, то начинаю чувствовать себя не в своей тарелке… подобно кошке, которая мяукает и трется об стену…². И начинается новый роман.

Российский читатель уже достаточно осведомлен о своеобразной писательской технике Сименона — о пятидесяти тонко очищенных карандашах, о штабелях географических атласов и телефонных справочников всего мира, откуда выбираются имена героев, о знаменитых желтых конвертах, на которых пишется первоначальный план-наметка произведения, так сказать, заводится дело героя, об одиноких утренних прогулках, всегда по одному маршруту, о мертвых часах (с 6 до 9 утра), когда Сименон работает.

Но все это, разумеется, не более, как внешняя сторона творческого процесса, проходящего у Сименона чрезвычайно своеобразно и с психологической точки зрения очень интересно, так как уже сам процесс этот проливает свет на многие характерные особенности Сименона как писателя: ни у кого другого, пожалуй, не столкнемся мы со столь рельефной картиной самого творческого созидания, процесса зарождения замысла и его конкретного воплощения в художественные образы.

По утверждению Сименона, когда он готовится писать, он еще не знает, о чем пойдет речь. В период упомянутой неудовлетворенности (прибавим еще — и скверного настроения) и утренних прогулок в нем создается своеобразная внутренняя пустота, куда может войти что угодно. Замысла еще нет, но есть уже какая-то атмосфера, мелодическая линия, нечто вроде музыкального мотива. Он прислушивается и ждет. Порой это начинается с запаха. Скажем, запах сирени напоминает ему образы юности, какую-то деревню, какой-то уголок. Возникает желание пожить несколько дней в этой атмосфере. И я спрашиваю себя: Постой, кто же там живет? Что там может случиться?.. Я вспоминаю того-то. Его трансформирую, смешиваю с другими знакомыми мне людьми, чтобы создать персонаж совершенно от них отличный.

Вот тогда-то и начинается подборка имени по телефонному справочнику (читает вслух, пока одно из них не зазвучит), потом выбирается дом, где будет жить этот герой, наносится его подробный план (я должен знать, вправо или влево открывается у него дверь, нужно, чтобы его дом стал моим домом). Тогда выбираются имена трех-четырех второстепенных персонажей, коим надлежит выступить в первой главе. И лишь теперь возникает конкретная проблема: При наличии данного человека, места, где он находится, где он живет, атмосферы, которой дышит, при его профессии, семье и так далее что может случиться такого, что заставило бы его проявить себя до конца?

Последний вопрос не случаен, ибо Сименон разделяет мнение Бальзака, считающего, что героем романа может быть первый встречный, при условии, что он доходит до предела своих возможностей. Я выбираю личность, личность из повседневной жизни с определенными предрасположениями, и моя задача — сначала поместить ее в такую ситуацию, реагируя на которую, она сможет дойти до предела своих возможностей³.

Именно эту ситуацию, то, что заставляет человека выйти из привычной колеи, Сименон называет un declic. Если хотите, эта созданная мною ситуация, этот штопор — единственная искусственная часть романа. Она составляет, как правило, первую главу. Это может быть смерть отца. Может быть случай, как в водевиле, как в жизни. Это может быть все что угодно, приключившееся с героем: происшествие, неожиданное письмо, нарушающее повседневную рутину жизни, с которой он примиряется⁴.

Но что самое любопытное, герой этот, по утверждению Сименона, — это я, ибо в какой-то момент один из его персонажей одевает его Как удобный костюм… Что касается темы, то я все еще не знаю ее. Знаю лишь, что будет запах сирени, такое-то место, весна. Что произойдет? Я не забочусь об этом и умывают руки до конца, ибо, по мере того как роман продолжается день за днем, я живу жизнью моего героя. Живет 9-12 дней, соответственно количеству глав романа.

В этот период все остальное для Сименона умирает. Жена оберегает его от всяких беспокойств — ни телеграмм, ни писем, так как перед началом работы все дела приводятся в порядок и специально вызванный врач проверяет здоровье не только писателя, но и всех членов семьи: ведь прерванный роман — роман пропавший, Сименон просто бросает его. Разумеется, он придерживается строжайшего распорядка дня, совершает прогулки по тому же маршруту, и даже цвет его костюма и рубашки остается неизменным.

По признанию писателя, он испытывает в этот период огромное внутреннее напряжение, ибо живет в шкуре другого, поставленного в трагическую ситуацию. Напряжение достигает апогея к середине повествования (примерно сотая страница), когда герою приходится принимать какое-то решение. По утверждению Сименона, дальнейшее развитие событий ему неизвестно. Если бы я знал его, я бросил бы роман, ибо события меня больше не интересовали бы. Я уже не мог бы переживать их. Разве можно пережить уже пережитое? Мне казалось бы, что я диктую мемуары⁵.

Прибавим любопытную деталь. По собственному утверждению Сименона, он настолько воплощается в свой персонаж, что, в конце концов, начинает походить на него даже физически: если сутулится его герой, сутулится и он, по-особому закладывает за спину руки, приобретает специфическую походку и так далее.

Думается, что анализ этого феномена входит скорее в компетенцию психолога, нежели литературоведа. Не случайно наиболее солидное исследование творческой специфики Сименона принадлежит перу Кента Рисена, врача-психиатра и невропатолога, пытающегося, по верному замечанию известного сименоноведа Жильбера Сиго, не столько дать «литературный психоанализ» произведениям писателя, сколько осветить вопрос взаимоотношений человек и творчество.

Отметим, что сама техника подготовки к написанию произведения у Сименона, пожалуй, не так уже и оригинальна. Аккуратно и всегда одинаково убранный стол, словари, справочники, карты, даже кинокамера, предназначенная для съемки места действия романа, досье с документацией героев произведения, полнейшее уединение и отрешенность от всех дел, боязнь отвлечься обычны и в обиходе Эрве Базена, совершавшего специальные поездки в Англию и на остров Тристан-да-Кунья, прежде чем приступить к созданию Счастливцев с острова Отчаяния⁶.

Не ново и стремление войти во внутренний мир персонажей, которым представляется определенная свобода действий: Если вы полагаете, что судьба оставляется во власти человека много путей, ведущих туда, куда она собирается повести его, почему не предоставить такую же свободу персонажам? Вы знаете точки их отправления и прибытия, несколько кульминационных пунктов между ними — этого достаточно… Иногда я отправлялся в двухтомный роман с маршрутом в полстранички. Но я досконально знал своих главных спутников по путешествию, — утверждает Клод Авелин⁷.

У Сименона мы встречаемся с теми же явлениями — пусть и более резко выраженной форме. Но во всех случаях неоспоримо одно: кровная, можно сказать, органическая близость писателя с его героем.

При своем методе работы Сименон не может не отдавать своим персонажам частицу самого себя, своего жизненного опыта, своих симпатий и антипатий. В его романах, не может не быть запечатлен его человеческий опыт — бытовой, политический и социальный. Ибо жить в обществе и быть свободным от общества человек не может, как бы рьяно ни отрицал Жорж Сименон свою аполитичность, то, что он называет нежеланием вмешиваться в грязную игру.

Вскрытию этой живой и непосредственной связи, выяснению истоков многих ведущих тем и направлений творчества писателя очень помогают его автобиографические произведения, главным образом, Я вспоминаю и Педигри. К ним во многом примыкают и романы Три преступления моих друзей, Красный осел и Мемуары Мегрэ.