Ранним летним утром 1903 года молодой шахтер из Грейт Уэрли, близ Бирмингема, идя на работу, застыл перед дикой картиной. На поле, в луже крови, издыхал пони; на брюхе у него виднелась большая резанная рана.
Полиция, не раздумывая долго, арестовала виновника. Это был Джордж Эдалджи — сын местного викария, молодой стряпчий из Бирмингема. При обыске у него в качестве улик забрали футляр с бритвами, пару сапог, брюки, испачканные свежей грязью, и старую домашнюю куртку, все в пятнах. На куртке были обнаружены 34 конских волоса, а два пятнышка на обшлаге оказались следами крови животного. Следы на месте преступления, по мнению полиции, были, безусловно, оставлены сапогами Джорджа Эдалджи. Следы измеряли палочками и соломинками, и эта улика также фигурировала в деле, хотя, когда измерили, земля кругом была уже затоптана башмаками полицейских и любопытных.
Стряпчего арестовали и допросили, где он был накануне вечером; он сообщил, что после работы до половины девятого пешком навещал знакомых в районе убийства, затем поужинал и лег спать.
Когда обвиняемого везли в суд, толпа напала на полицейскую карету и чуть не растерзала его.
Оказалось, что пастор и его семья вообще не пользовались популярностью. Отец, Шапурджи Эдалджи, 30 лет был пастором в шахтерском поселке, но для многих так и остался цветным. Он был индусом, женатым на англичанке. Недолюбливали и сына. Джордж был чересчур талантлив и замкнут. Не пил, не курил и избегал веселых сборищ. Кроме того, вот уже несколько лет вокруг семьи пастора создавалась атмосфера скандала: то кто-то получал оскорбительные письма, подписанные именем пастора, то у его двери оказался украденный ключ от школы, и, наконец, в округе начали повторяться убийства животных, и в полицию стали поступать мерзкие анонимные письма, автор которых угрожал, что вслед за пони наступит черед маленьких девочек. Некоторые письма прямо указывали на Джорджа Эдалджи как на убийцу. Поэтому за домом пастора была установлена слежка — полиция не спускала с него глаз.
Джорджа Эдалджи судили и приговорили к семи годам каторжных работ. Имя его было вычеркнуто из списков английских юристов. Тщетно друзья и доброжелатели старались добиться пересмотра дела. Напрасно выступала газета; не помогла и петиция подписанная 10 тысячами людей, в том числе сотнями юристов. Но вдруг через три года Эдалджи освободили — освободили без всяких объяснений и без восстановления в правах. Он так и остался непомилованным преступником, находящимся под надзором полиции.
Кассационного суда тогда не существовало, однако многим было уже известно, что есть неофициальный защитник невинно осужденных — писатель Артур Конан Дойль. И точно так же, как десятки обиженных поднимались по ступеням дома 221 на Бейкер-стрит, чтобы просить помощи у Шерлока Холмса, так и Джордж Эдалджи написал Конан Дойлю, вложив в письмо газетный отчет о своем деле.
Шел декабрь 1906 года, тяжелого года для писателя. Он похоронил жену и вот уже несколько месяцев не мог заставить себя работать. Корреспонденцию Конан Дойля вел майор Вуд, его Ватсон; просматривая письма, он откладывал лишь те, которые могли иметь особый интерес для писателя. Он отложил и письмо Эдалджи. Прочтя его, Конан Дойль почувствовал прилив былой энергии. Холмс вынул трубку изо рта и выпрямился в кресле, встрепенувшись, точно старая борзая при звуках охотничьего рога. Так было и тут. Целых восемь месяцев Конан Дойль занимался только делом Эдалджи.
Он начал тщательно и скрупулезно собирать материал. Писал всем участниками процесса, добиваясь разъяснения неточностей, бросившихся ему в глаза. И сразу же многое узнал. Узнал, что бритвы, найденные у Джорджа, были совершенно чисты, а кровяные пятна на обшлагах могли быть от недожаренного бифштекса; узнал, что 34 конских волоска появились на куртке после того, как полицейский завернул в одежду обвиняемого шкуру пони.
Конан Дойль заметил также, что за несколько часов до убийства пони прошел дождь, и Джордж, навещая соседей, легко мог испачкать сапоги и брюки свежей черной грязью. Следы же желтой глины, окружавшей труп пони, сохранились лишь на одном сапоге, том самом, который полицейский прикладывал к следам на месте преступления. Неубедительным оказалось и приписываемое Эдалджи авторство ряда анонимных писем.
Через года, к январю 1907 года, Конан Дойль был уже твердо убежден, что произошла тягчайшая судебная ошибка. К этому времени он прочитал и изучил все материалы процесса и опросил всех его участников. Только изучив и взвесив все факты, он позволил себе встретиться с человеком, стоявшим в центре событий. Позже он писал: Эдалджи пришел ко мне в отель, но я был занят, и ему пришлось подождать. Я узнал его по смуглому лицу и издали наблюдал, как он читает газету. Он держал ее близко к глазам и как-то сбоку — видно, он страдал не только сильной близорукостью, но еще и астигматизмом. Самая мысль о том, что такой человек мог бегать ночью по полям и убивать скот, прячась от следившей за ним полиции, нелепа для любого, кто может себе представить, каким выглядит мир для человека с близорукостью в 8 диоптрий.
11 января 1907 года в газете Дейли телеграф появилась первая часть статьи Конан Дойля о том, как он расследовал дело Эдалджи. Пункт за пунктом Конан Дойль опровергал доводы обвинения и доказывал, что дело Эдалджи — эквивалент дела Дрейфуса, только вместо антисемитизма речь здесь шла о расовой дискриминации. Он пригвоздил к позорному столбу полицию, и прежде всего начальника полиции Стаффордшира, за расизм, обман и бездарность. Он гневно обрушился на действия английского министерства внутренних дел, которое, убедившись, что улик явно недостаточно, освободило узника, но, оберегая честь мундира, сделало это втихомолку и не восстановило его доброе имя.
Статьи Конан Дойля вызвали сенсацию во всей стране, и под нажимом общественного мнения министерство вынуждено было назначить комиссию для пересмотра дела.
Но Конан Дойль на этом не успокоился. Он продолжал расследование в самом Грейт Уэрли, надеясь найти настоящего преступника. И вскоре понял, что он на верном пути, так как сам начал получать анонимные письма с угрозами. Но Конан Дойля трудно было запугать. Он понимал, что эти письма в конце концов наведут его на след. И ждал. Наконец пришло письмо, где с насмешкой упоминалось имя прежнего директора Уолстолской школы, той самой школы, украденный ключ от которой был подброшен к дверям семейства Эдалджи. Оказалось, что у директора школы тоже нашлось старое анонимное письмо; оно-то и стало для Конан Дойля последним звеном в цепи улик. Он навел справку, кто из учеников в начале 1890 года ненавидел директора, был известен своей подлостью и по окончании школы пошел служить на флот. Такой нашелся. Конан Дойль условно назвал его Питер Хадсон. Этот парень еще в школе подделывал письма и любил шутки ради распарывать ножом обивку железнодорожных диванов. Его исключили из школы как неисправимого, и он поступил учеником к мяснику, а позже плавал на кораблях, перевозивших скот.
Вывод Конан Дойля о том, что преступник связан с морем, стоит на уровне лучших решений Шерлока Холмса. Писатель заметил, что в трех анонимных письмах упоминается о счастливой жизни моряков. Кроме того, одно из обвинений против Эдалджи основывалось на лживом обвинении в блэкпулской газете. Блэкпул — известный курорт под Ливерпулем, и именно из Ливерпуля отплыл Питер Хадсон в свое первое плавание. Конан Дойль заметил также, что на время отсутствия Хадсона письма и прочие подлости прекратились и возобновились лишь в 1903 году, когда, как выяснилось, Хадсон ушел из флота.
Наконец, Конан Дойлю удалось обнаружить большой ветеринарный ланцет, принадлежавший Хадсону; тот сам показывал его приятелю именно в 1903 году, когда происходили случаи убийства скота.
А ведь все раны, нанесенные животным, обладали одной особенностью, — писал Конан Дойль. — Это были поверхностные разрезы; они рассекали шкуру и мышцы, но нигде не проникали во внутренние органы, что неизбежно при заостренном кончике ножа. А лезвие ланцета имеет круглый выступ, оно очень острое, но может делать лишь поверхностный надрез. И я утверждаю, что большой ланцет для разделки туши, добытый Питером Хадсоном на корабле, перевозящем скот, — единственное оружие, которым могли быть совершены все эти преступления.
Блестящий анализ, сделанный Конан Дойлем, точность его дедукции привели к полному пересмотру дела. Министерству пришлось признать, что совершена ошибка, и снять обвинение.
Однако судейские не сдавались: они заявили, что надо еще опровергнуть обвинение Эдалджи в авторстве анонимных писем, и без этого не соглашались восстановить его в звании юриста. И Конан Дойль снова принялся за дело. Он беззаветно старался восстановить истину, вел расследование на собственные средства и отдал делу Эдалджи почти год. Он писал статьи и письма, доказывал и добивался справедливости. Он сумел добыть подлинные письма Питера Хадсона и с помощью лучшего эксперта-графолога доказал, что все анонимные письма написаны не Джорджем Эдалджи, а Хадсоном и его братом.
Дело Эдалджи было прекращено, его реабилитировали и восстановили в звании члена корпорации английских юристов. И когда осенью 1907 года Конан Дойль женился второй раз, в числе немногих гостей на скромной свадьбе был и его подзащитный Джордж Эдалджи.
Оскорбленные крючкотворы смогли отомстить благородному поборнику правосудия лишь тем, что наотрез отказались начать дело против Хадсона. Однако огромной заслугой Конан Дойля было и то, что после дела о близоруком индусе в Англии был наконец создан долгожданный кассационный суд.
