– Здравствуй, … говорит инспектор уголовного розыска Гуров, – Лева говорил громко, четко выговаривая слова.
Льву Ивановичу Гурову было двадцать шесть лет, и поэтому его отчество упоминалось лишь в документах. Он окончил юрфак университета и четвертый год работал в уголовном розыске.
Высокий, худой и очень стройный, в изящном дорогом костюме, глаза голубые, наивные, краснеет, как девица.
Когда три с лишним года назад Лев Иванович Гуров пришел в отдел, Турилин встретил его крайне сдержанно. Папа – генерал, мама – врач, сам мальчик, а иначе Леву тогда и назвать было нельзя, производил впечатление существа инфантильного и избалованного. Во время получасовой беседы с Турилиным он несколько раз краснел. Константин Константинович не считал, что работа в розыске требует недюжинной физической силы и отчаянного мужества, однако определенная специфика имеется. Льву Ивановичу Гурову, по мнению полковника Турилина, работавшего в розыске с сорок седьмого, профессия сыщика была противопоказана.
…парнишка окончил университет с отличием, серьезно увлекается психологией, мама у него в данной области классный специалист
Семья Гуровых жила в большой четырехкомнатной квартире в самом центре города. Папа, мама, Лева и Клава, которая не считалась, а была на самом деле членом, если не главой семьи. Клава была значительно старше и генерал-лейтенанта и доктора наук, а Левчика Клава вырастила, так как Александра (Левина мать) после войны все училась и на воспитание сына времени не оставалось. Сколько Клаве лет, кажется, никто не знал. Лева утверждал, что у нее и паспорта нет и никогда не было. Звали эту маленькую сухонькую женщину Клавой совсем не панибратски, а в таком тоне, как говорят: мать или – хозяйка. Клава и была в доме хозяйкой, полновластной и довольно грозной. Все, не исключая отца, Клаву побаивались. Только в одном вопросе ее власть была сильно ограничена – в воспитании Левы. Воспитанием сына занимался сам генерал. Отец не собирался делать из него военного, был довольно сух, но внимателен и справедлив. Все его требования сводились к одному: будь человеком и мужчиной. Отметки и замечания в дневнике отца не волновали. Спросит лишь, за что, пожмет плечами, мол, тебе жить, думай сам. Держи слово, не будь трусом, не лги, не подводи друга, в общем, все то же: будь человеком и мужчиной. Приспосабливаясь к требованиям отца, Лева усвоил два основных понятия: хорошо и плохо. Так они и остались с Левой, простые и всеобъемлющие слова-символы. Отец не признавал полутонов, утверждая: все рассуждения о сложностях человеческой природы, которая якобы не может делиться на элементарные половинки, не что иное, как попытка плохое выдать за хорошее. От подобных рассуждений мама Левы хваталась за голову и говорила: «Ваня, Ваня, какой же ты дикий, невежественный человек». Мама Левы, отец звал ее Сашей, а Клава – Александрой, была по профессии психиатром. Занимаясь исследованием человеческой психики, познавая сложность ее организации и противоречивость, она любила человека очень категоричного, не признающего ничего, кроме черного и белого.
Когда Лева был маленький, категоричность отца ему нравилась своей простотой и доступностью. Затем в какой-то период она его страшно раздражала.
Когда Лева учился в старших классах, мама начала подсовывать ему различные книжки по психологии. Книжки он с интересом или без оного прочитал, после чего поступил не в медицинский, а на юридический факультет. Мама расстроилась, а отец – нет. «Жизнь Левку определит, поставит на нужное место, – считал он. – Если нет, то грош ему цена, а нам с тобой, Саша, – три копейки».
Еще в университете Лева понял, насколько его родители самобытные люди. Осознав это, Лева долго взвешивал: хорошо это для него, Левы, или плохо? Существовали свои «за» и «против». «За» понятны, самым существенным «против» являлось стремление Левы к самостоятельности. Как-то сложилось, что вокруг него все время вращались сыновья и дочери, которые хвастались не собственными успехами, а положением отца или матери. Лева же хотел стать Львом Гуровым. Ведь никто не интересуется, кто папа у Льва Яшина? Чтобы стать Львом Гуровым, необходимо стать личностью. Вот и решай: хорошо это или плохо, когда рядом папа – генерал-лейтенант, а мама – доктор наук и к ней чуть не со всей страны приезжают советоваться. Как ни крути, а ты всего лишь их сын, иначе к тебе никто и не относится.
Когда Лева пошел работать в милицию, мама сказала: «Ужас. Я иногда, как следователи выражаются, с их „клиентами“ сталкиваюсь. Почти стопроцентная патология». Папа же, пожав плечами, сказал: «Не артиллерия, однако работенка мужская». Клава посмотрела на папу, затем на маму и сказала: «Довоспитывались? В приличном доме милиционер будет жить».
В доме существовал установленный отцом обычай – делиться радостями и держать при себе неприятности. Попавшего в переплет деликатно опекали и никогда не расспрашивали. Каждый гордился своей сдержанностью, считал себя чуть ли не йогом, в крайнем случае – индейцем-команчем, по лицу которого невозможно определить, что именно он в данный момент чувствует.
Едва глянув на пришедшего с работы, Клава безошибочно ставила диагноз. Если следовало ворчание на остывшие котлеты, значит, все в порядке. Если Клава ставила еду молча, значит, так себе. Когда же она начинала суетиться и на столе появлялись неизвестно откуда извлеченные любимые человеком блюда, значит, плохо, «дело наперекосяк».
Логинова убили в воскресенье. Розыскное дело Лева завел во вторник, а в среду вечером Клава подала ему на ужин бутерброды с черной икрой. Лева очень любил черную икру. Клава ходила по квартире на цыпочках, шипела на Ивана и Александру, словно кобра. В четверг она их предупредила, что «милиционер» в пятницу, конечно, на дачу не поедет.
Ей очень понравился дом Гуровых. Все там понравилось, без исключения. И неумело изображавший простака отец, и изящная молчаливая мать Левы, и Клава, которой хотелось быть грозой дома, в чем ей все старательно помогали.
Сегодня их встретили радушно, но без суетливости. Кормили на кухне. Клава ворчала, что парень не позвонил. Александра Максимовна зашла на несколько минут, поздоровалась, взъерошила Нине волосы, а сына потрепала по щеке. Хорошо, мама Левы не извинялась, просто сказала: много работы. Генерал в обкоме и будет поздно. От обыденной простоты, даже рассеянности, с какой держалась хозяйка, от ворчливости Клавы Нине стало легко и радостно. Приятно, когда в доме никто из-за тебя не меняет своих планов, не говорит излишне вежливых слов.
В целом молодой инспектор работал неплохо. Полученная информация обработана профессионально, рассуждения логически связаны, интересны, хотя многовато фантазерства
По дороге в зеркальный вестибюль Лева быстро выложил девушке свою правду: он никогда не заходил в этот ресторан, не имеет понятия, как здесь следует разговаривать.
Включили музыку. Лева любил и умел танцевать. Девушки приглашали его по очереди,
Лева не любил, когда к нему обращались на «ты», терпеть не мог порой употребляемые интеллигентами простонародные выражения, которые сегодня и в деревне-то не услышишь. Толстенький, утирающий пот следователь Леве нравился. «Ты» у него звучало естественно, без упрощения и панибратства, «чего» – он выговаривал вкусно, видно, нравилось ему слово.
Лева приходил в себя.
Когда шаги Николая затихли где-то у выхода из конюшни, Лева вскочил, снял пиджак с вешалки, достал удостоверение. Меточка, которую он приспособил заранее, отсутствовала, значит, его расчет оказался верным, следовательно, и все логическое построение верно, он, Лева Гуров, умница. Он повесил пиджак на место, сел, вновь опустил ногу в холодную воду и с искренним блаженством закрыл глаза.
Николай давно подозревал, а сегодня сам увидел удостоверение писателя, где черным по белому написано, что старший лейтенант милиции Гуров Лев Иванович состоит на службе в Управлении уголовного розыска.
В некоторых случаях Лева умел быть злым и решительным.
Гурова лихорадило, как он ни уговаривал себя не торопиться, мысли суматошно подталкивали друг друга.
– Врешь, значит. И ты врешь, Лева. Нехорошо, – он специально употребил любимое выражение Гурова.
Гуров читал дело, по которому проходил три года назад Крошин, до позднего вечера. На следующий день он сел его перечитывать. Когда не видишь людей, не слышишь их голоса, интонаций, а имеешь перед собой лишь сухие протоколы допросов, разобраться в ситуации весьма сложно. … Гуров сидел в своем кабинете с утра до позднего вечера. И не только потому, что читал и перечитывал материалы.
Парень, безусловно, талантлив, может стать асом. Терпения, солидности в работе порой еще не хватает. Ход с признанием, что у уголовного розыска нет пальцевых отпечатков преступника, Гуров провел на высочайшем уровне. Тем более что это экспромт, а не заготовка. Однако риск.
Николай Леонов
Фрагменты из романа Явка с повинной,
первого детектива о Льве Гурове