Роман Гибель 31-го отдела, шведского писателя Пера Валё на первый взгляд строго выдержан в рамках канонического детектива. Есть угроза преступления или преступление, есть розыск, как говорится, почти с нуля, и, наконец, обнаружение преступника. Есть правдивый показ утомительной и неблагодарной работы полиции. Но Гибель 31-го отдела в равной степени принадлежит как к детективному жанру, так и к социальной фантастике, вернее, той ее разновидности, которая именуется антиутопией. В 1988 году советские читатели познакомились с такими классическими образцами жанра, как роман Е. Замятина Мы и О. Хаксли О, дивный мир. Для Пера Валё классическая модель антиутопии — исходный материал, который он умело использует. Хотя место действия романа — Швеция, время действия сознательно не указано. Ясно лишь, что речь идет о будущем, впрочем, не слишком отдаленном. Именно на соединении черт, типичных для антиутопии и детектива, и строится основная коллизия романа. Обнаруженный преступник де-юре вовсе не оказывается преступников де-факто, и события складываются так, что комиссар Иенсен не только не может арестовать настоящих преступников, но и предотвратить преступление или хотя бы спасти невинных людей. Но все это происходит в будущем: писатель продолжает, доводит до логического развития и завершения некоторые черты, присущие современной западной цивилизации, чем наглядно и весомо обнаруживает ее бесчеловечность.
Любопытно, что упомянутый роман Хаксли и не менее известную книгу 451 по Фаренгейту Рея Брэдбери связывает с произведением Валё постановка вопроса об утрате западной цивилизацией уважения к литературе, о ее фактическом обесценивании. В разумно организованном мире, созданном фантазией Хаксли, читать книги считается старомодным и почти непристойным. Еще дальше идет Брэдбери — даже хранить книги в будущем обществе окажется серьезным преступлением. Валё видит несколько иной путь развития тенденции, действительно заметной сегодня на Западе, когда книги постепенно вытесняются из обхода журналами. Печатной продукции издается великое множество. Она манит яркостью красок, доступностью содержания, продуманным чередованием текста и изобразительного ряда…
Валё, конечно, несколько преувеличивает, но иллюстрированных журналов в любой западной стране издается буквально сотни. Они красуются и в гостиницах и аэропортах, на вокзалах и станциях метро, в киосках и на специальных стойках. Выглядят они и в самом деле нарядно — глянцевые обложки, мастерски выполненные фотографии, четко просматривающаяся тенденция к постоянному уменьшению доли текста, большой процент страниц, безоговорочно отданных рекламе. Великолепно декорированная неправда или полуправда…
Хозяева концерна в романе полностью овладели газетно-журнальным рынком страны. Спрашивается, возможно ли такое в свободном и демократическом обществе? Обратимся к бесстрастному языку цифр. Империя Акселя Шпрингера даже после его смерти продолжает существовать и выпускать примерно 90% тиража выходящих в ФРГ газет. В Англии более 90% тиража ежедневных и воскресных газет издают пять монополий. Во Франции каждый шестой читатель получает новости от газет, находящихся в собственности Эрсана… Так ли уже велико преувеличение Валё?
Честный служака комиссар Иенсен добросовестно изучает продукцию концерна. И в том, как ее характеризует Пер Валё, уже нет никакого преувеличения: Журналы различались по формату, иллюстрациями и числу страниц. Одни были напечатаны на глянцевой бумаге, другие — на простой. Сравнение показало, что это определяет цену. У всех были цветные обложки с изображением ковбоев, суперменов, членов королевских фамилий, певцов, телезвезд, известных политических деятелей, детей или животных. На некоторых обложках были сразу и дети, и животные во всевозможных сочетаниях: например девочки с котятами, белокурые мальчуганы со щенками, мальчуганы с громадными псами и девочки-подростки с маленькими кошечками. Все люди на обложках были красивые, все голубоглазые и с приветливыми лицами.
Столь же иронично характеризует Валё и содержание этой продукции: Он заметил также, что журналы адресовались к различным классам общества, но содержание их оставалось неизменным. Они хвалили одних и тех же людей, рассказывали те же сказки, и, хотя стиль их не совпадал, при чтении подряд создавалось впечатление, будто все это написано одним автором. Но это, разумеется, была мысль, лишенная каких бы то ни было оснований. Конечно, с формальной точки зрения Иенсен рассуждает здраво: одному человеку и физически не под силу было бы все это написать. Однако по существу все, что напечатано в журналах, как сейчас принято говорить смоделировано, подстроено, подлажено, чтобы угодить природолюбивому шефу концерна и его кузену. Недаром сказано: кто платит, тот и заказывает музыку.
Воистину журналистика умерла, как говорит Иенсену, бродившему по ночному Дому, один спившийся и опустившийся работник концерна. Но она умерла не своей смертью, ее убили, как убили, уничтожили всю духовную культуру в стране. Кто же убийцы? И главное, зачем им это было нужно? Убийцы — хозяева концерна и им подобные. А о целях их сознательного преступления против собственного народа в беседе с Иенсеном проговаривается государственный секретарь по делам печати, тоже, кстати, в прошлом работник концерна: Они (журналы) удовлетворяют также естественную потребность человека наших дней уйти от действительности.
Вот в этом и заключается, так сказать, сверхзадача органов буржуазной пропаганды — увести читателя или зрителя в обманчивый мир социального партнерства и всеобщего благоденствия, от реальных конфликтов и противоречий действительности. Глубока и непреодолима пропасть между тем, что видит комиссар Иенсен в окружающей его жизни, и тем, что находит в изучаемых по долгу службы журналах. Вместо того чтобы отражать жизнь, журнальные публикации сознательно ее искажают. Печатное слово — вечный хлеб культуры — оказывается изготовленным не из зерна, а из плевел, причем те, кто в этом прямо повинен, изображают себя бескорыстными радетелями народа. Наша деятельность носит чисто идеалистический характер. Мы не бизнесмены, — говорит шеф концерна.
Великолепна точно бьющая в цель сатирическая деталь — в доме шефа пользуются только большими коробками спичек, ибо они гораздо дешевле. Это здоровая экономия. Сколько раз приходилось читать о скромных и бережливых миллионерах, которые сами пришивают себе пуговицы на изрядно поношенные пиджаки! Западная пресса вот уже не один десяток лет тщится убедить читателей в том, что упорным трудом и отказом от излишеств можно составить немалое состояние.
Валё последовательно прослеживает неумолимую логику капитализма, руководствующуюся прежде всего соображениями материальной выгоды. Кузен-издатель попроще и пооткровеннее шефа: Если бомбу и впрямь подложили, тоже может получиться здоровая экономия. Домик становится тесноват. Эта походя брошенная фраза и решает судьбу 31-го отдела. Но ее страшный смысл откроется Иенсену, казалось бы, за двадцать пять лет полицейской службы узнавшему все ухищрения преступников, увы, слишком поздно…
Кстати, Иенсен — единственный персонаж книги, обладающий именем. И это не случайно — ему одному суждено прозреть и увидеть истину во всей ее неприглядности. В процессе расследования ему довелось встретиться с разными людьми, услышать их исповеди; многое из того, что ему рассказывали, Иенсен понимал плохо — ведь он всего лишь полицейский, немолодой, нездоровый и усталый. Но своеобразные азы политграмоты, преподанные ему, как раз и оказались тем катализатором, который помог сделать верный вывод за несколько минут до гибели таинственного 31-го отдела. Поэтому Иенсен невольно тянется к безымянному шантажисту, открывающему своему преследователю грязные секреты общества, в котором им обоим довелось жить.
История этого отдела в гротескной, преувеличенной форме отражает реальное положение свободы слова в западном мире. Сливки интеллектуальной и культурной элиты общества формально вовсе не лишены возможности самовыражения, права критиковать все, что вызывает из возмущение. Но их голос лишь в редких случаях будет услышан и замечен большинством народа, ибо те, кто правит огромным, разветвленным аппаратом средств массовой информации, всегда сумеют нейтрализовать любое критическое суждение потомком явно или скрыто апологетических материалов, поданных ярко, броско, убедительно.
Физическое уничтожение 31-го отдела символично — оно как бы подводит последнюю черту под его уже наступившей духовной гибелью, ибо пятнадцать лет его сотрудники варились исключительно в собственном соку, работали в стол, их умело нейтрализовали и оторвали от масс. Иенсен был единственным из посторонних, кому удалось увидеть номер несуществующего журнала, и его содержание потрясло комиссара. Так предельно сжато и лаконично, в лапидарном стиле информирует Валё читателя о том, что могло бы произойти, если бы продукция 31-го отдела вышла к людям. Не исключено и то, что комиссар полиции Иенсен, человек одинокий, неустроенный, видящий во всех и каждом потенциального противника, тогда наконец-то, быть может, и нашел людей, близких по духу.
Г. Анджапаридзе
