В 1836 году происходят два важных события, во многом определивших судьбы французского романа на ближайшие десятилетия: Дютак основал газету «Сьскль», а Жирарден — «Пресс», которым суждено было стать основателями жанра романа-фельетона. Как свидетельствовал популярный в середине прошлого века писатель Поль Феваль, Франция вступила «в великий век романа. Настала эпоха романа-фельетона». В самом деле, с большинством литературных сенсаций на протяжении нескольких десятилетий читатель знакомился по газетным публикациям — литература перестала быть уделом только интеллектуалов.
Июльская монархия, поставившая во главе государства короля-банкира Луи-Филиппа Орлеанского, провозгласила бессовестную власть денежного мешка. Лицемерная политика правительства, заявлявшего: «Ничего для славы! Слава не приносит прибыли! Мир во что бы то ни стало!», вызывала раздражение и неприятие в среде интеллигенции. Банкиры оттеснили от власти все остальные слои буржуазии. В знак протеста против бесстыдного господства златого тельца возник интерес к социалистическим идеям. Сю, как Гюго и Ж. Санд, начинает читать произведения Сен-Симона, Фурье, Прудона, Блана. Но пока это только поверхностное увлечение.
Как и коллеги по перу, Эжен Сю отдал дань любви истории, обратись к великому веку Людовика XIV. Трудно назвать французского писателя или драматурга, который бы не обращался к бурному XVII ве-ку. В 1837 году из-под пера автора морских романов выходит «Латреамон», вызвавший суровый отзыв Бальзака и критиков. Правда, все судили по-своему. Легитимист и католик Альфред Неттман так писал о книжной новинке: «Здесь Сю устремляется к демократическим идеям и свидетельствует о разрыве с монархией, рисуя портрет Людовика XIV, до такой степени лживый и извращенный, что его могла сотворить только ненависть, соединенная с полным невежеством в истории».
Сказался интерес Сю к социальным проблемам и в другом историческом романе «Жан Кавалье» (1840), действие которого также происходит в правление Людовика Великого. В главах, посвященных борьбе гугенотов против короля, отменившего Нантский эдикт 1598 года о веротерпимости, угадывается будущий автор социальных романов. Личные переживания писателя нашли отражение в романе-исповеди «Артур», напечатанном фельетонами в газете «Пресс». Исповедь — один из любимых жанров романтизма. Во Франции его разрабатывали Шатобриан («Рене»), Б. Констан («Адольф»), Мюссе («Исповедь сына века») и др. Жанр этот позволял писателю исследовать глубокие тайники сердца, показать жизнь человека как бы изнутри. «Артур» близок к повести Мюссе — герой Сю, как и Октав из «Исповеди сына века», — скептик, которого это и губит. Преодолеть «болезнь века» в условиях Июльской монархии Э. Сю не представлялось возможным.
Однако внешняя сторона жизни писателя вполне пристойна. На улице Пепиньер он построил роскошный особняк, обставленный чуть ли не с королевской роскошью. Дом этот описан в «Парижских тайнах» (особняк виконта де Сен-Реми), в «Агасфере» (жилье Адриенны). О жизни Сю ходили по Парижу легенды. Недоброжелатели утверждали, что его окружают горничные с греческими прическами, в одеждах из шелковых прозрачных тканей, что пишет он исключительно в соломенных перчатках, меняя по нескольку пар в день, что лакеи моют ему с мылом золотые монеты… Трудно узнать, что здесь правда. Следует, наверное, вспомнить, что эпатаж всегда был в арсенале романтиков — история сохранила рассказы о костюмах и позах лорда Байрона, о розовом жилете Теофиля Готье, о роскошной жизни А. Дюма, о бесшабашных дуэлях русских романтиков. Наверное, не это главное. Для роскошной жизни требовались огромные литературные заработки. В отличие от русских писателей первой трети XIX века, подчас кичившихся тем, что они пишут для удовольствия1, французские романтики жили в основном на гонорары. Огромное состояние, унаследованное Э. Сю, постепенно растаяло, и нужно было много писать, чтобы поддерживать привычный образ жизни. Спасением для многих стали фельетоны в газетах. Для них работали Скриб, Бальзак, Дюма, Готье, Ж. Санд. Дюма, например, в период расцвета его славы за строчку платили полтора франка, а в романе было минимум 100 тысяч строк. Строгий ценитель искусства Шарль Сент-Бёв требовал «хоть какого-то литературного мастерства» в произведениях, обращаясь к Бальзаку и Ж. Санд. Сю был менее щепетилен — он писал подчас с «легкостью необыкновенной», что сказывалось, естественно, на художественном уровне его произведений.
Психологический роман «Матильда. Воспоминания молодой женщины» (1840—1841) вызвал подлинный скандал в обществе и повысил тираж газеты. Роман заметил Ф. М. Достоевский и даже хотел перевести на русский язык. Но это еще не был подлинный успех. Сю пока не стал настоящим кумиром толпы. Нужно было найти какую-то свою, особую тему. Как-то ему рассказали о том, что в Англии пользуется популярностью некая книга о жизни лондонского дна, и предложили написать нечто подобное. Однако идея не встретила сочувствия у писателя: «Я не люблю то, что грязно». Случай, однако, изменил позицию Сю.
25 мая 1841 года писатель присутствовал на премьере драмы «Два слесаря» своего друга Феликса Пиа. После спектакля он выразил сомнение, что драматург верно показал жизнь рабочих. Гот предложил Сю навестить знакомого мастера Фюжера в его доме. Позднее Пиа писал в «Воспоминаниях»: «Эжен Сю вышел из кареты во всем блеске элегантности, законодателем которой он являлся: лощеный, холеный, в перчатках, он представлял собою тип настоящего денди, несколько, правда, отяжелевшего от возраста и в особенности от сидячей жизни романиста. Он очутился перед человеком в блузе с засученными рукавами и с грязными или, вернее, черными от металлической пыли руками… Я увидел вдруг, как литератор, сначала удивленный, а затем зачарованный, весь обратился в слух. От литературы рабочий перешел к политике, рассуждая так, что способен был поставить в тупик и министра, и короля. Наконец, он дошел до социализма. Писатель, изумление которого все более и более возрастало, продолжал слушать. Он переходил в новую веру. Обсуждая теорию и практику, различные модные системы, сенсимонизм, фурьеризм, контизм и все «измы» того времени, он основательно трактовал самые трудные экономические вопросы — сырье, заработную плату, кредит, продукт труда, жалованье, обмен, обращение и распределение денег, капитал и труд в их содружестве и вражде, — все проблемы социальной науки, рассуждая без сектантской узости, с умом философа, со страстностью трибуна, с рассудительностью государственного мужа, со здравым смыслом рабочего и закончил описанием бедствий народа, во что он вложил все милосердие апостола, всю веру проповедника и всю надежду мученика, — так что к концу этой изумительной речи Эжен Сю, как бы озаренный светом, поднялся и воскликнул: «Я — социалист!»
Биографы и исследователи творчества Сю сходятся на том, что данная встреча оказала на него большое влияние. Ему исполнилось 37 лет — время подведения предварительных творческих итогов. Однако особо громких успехов не было. Поменять свое кредо, обратиться к неизвестному материалу — эта задача увлекла писателя. Конечно, не стоит преувеличивать значение социализма в жизни Сю. Став социалистом, он остался верен самому себе, не перестав быть денди. Его социализм не насиловал привычки и вкусы, воспитанные с детства. Он социалист в той же мере, что и его герой из «Парижских тайн» — принц Родольф.
Правда, в отличие от литературного героя Сю приходилось бешено работать — жанр фельетона диктовал свои условия, ведь в день приходилось сдавать в набор по главе. Ф. Пиа рассказывал, что однажды он пришел к Сю в восемь утра, но слуга Лоран встретил его не совсем приветливо, сказав: «Не задерживайте, пожалуйста, господина долго. Ведь мы ещё не написали нашу девятую колонку». О каком стиле и литературном блеске могла идти речь при таких темпах, к тому же Сю писал без секретаря и без черновиков. Помимо прочего, при подготовке нового романа нужно было изучать судебные процессы, топографию Парижа, ходить по злачным местам, больницам, притонам… Это была работа на износ.
Он никогда не имел детального плана книги. Когда кузен Легуве, восхищенный началом «Парижских тайн», попросил писателя прислать поскорее продолжение, то получил следующий ответ: «Я страшно обрадован вашим письмом, но что касается продолжения, я не могу его вам прислать, так как не знаю, каким оно будет. Я писал инстинктивно, не ведая, куда иду. Теперь буду искать». Импровизация и инстинкт — вот, возможно, два ключевых слова для понимания творчества Сю и неослабевающего интереса к нему читателей.
Так создавалась одна из самых громких литературных сенсаций XX века — роман «Парижские тайны», публикация которого началась в газете «Деба» 19 июня 1842 года, а закончилась 1,5 октября 1843 года. Это был триумф. Одни увидели в романе угрозу своим амбициям, другие — надежду, третьи следили за похождениями принца Родольфа, боровшегося против зла и поощрявшего добро. Если в одном из номеров газеты не было очередной главы романа, то редакция получала сотни и тысячи писем протеста. Сент-Бёв не без сарказма писал: «Его молчание по причине насморка становилось национальным бедствием».
Читали роман все. Кто-то восхищаясь, кто-то ругая, кто-то скучая, но читали все… Восторженные поклонники уверяли, что это «бюллетень общественного здоровья и в то же время рецепт лекарства, которое обеспечит выздоровление». Писатель был буквально завален письмами великосветских красавиц, рабочих, гризеток, дам полусвета, крестьян.
Успех «Парижских тайн» был ошеломляющим. Графы, герцоги и принцы мечтали быть представленными Сю. Роман признали и собратья по перу: в том числе Гюго и Дюма. Знаменитый Альфонс де Ламартин, обращаясь к автору, писал: «Мой дорогой великий поэт в прозе…» Заслужить такие слова от большого поэта было отнюдь не просто. Бальзака гонорары за «Тайны» буквально привели в бешенство, в письмах к Ганской он возвращался к ним постоянно. Отношения между двумя писателями стали неумолимо портится.
Читатели влюблялись в Родольфа и Мэрфа, Певунью и Амелию, ненавидели Грамотея и Сычнху, сочувствовали Поножовщику и Давиду. Эжен Сю, как Вергилий, вел своего читателя вместе с мужественным и мудрым принцем Родольфом в притоны парижского дна, княжеские дворцы, на сельские просторы фермы Букеваль, показывал неизвестный Париж, воспевал добро и сострадание, проклиная зло и корыстолюбие. Одна из главных идей книги проста и величественна, как сама жизнь: только человек, познавший страдание, может творить добро. Такова история Родольфа, Поножовщика, Хохотушки, Амелии, Марии. Сю верил, что милосердие может спасти мир, что даже в самом ожесточившемся сердце затаилась человечность. Но если человек не сохранил Бога в душе, как Краснорукий, Грамотей или Сычиха, то он обречен на вечные муки.
Такой успех требовал продолжения. Старый друг, бывший директор Парижской оперы Верон предоставил Эжену Сю страницы своей газеты «Конститюсьоннель» за фантастический гонорар — 100 тысяч франков. В эти годы здесь печатались Ж. Санд, А. Дюма, П. Мериме, А. де Мюссе, О. де Бальзак. Однако никто, кроме автора «Парижских тайн», не получил такого вознаграждения. «Вечный жид» («Агасфер») печатался в газете фельетонами с 25 июня 1844 года по 12 июля 1845 года. Число подписчиков газеты за это время увеличилось с 3 до 20 тысяч. По тем временам цифра фантастическая.
Однако социалистические идеи друга юности всерьез волновали Верона. После публикации романа «Мартен-найденыш» договор был расторгнут, и в дальнейшем Сю печатался в газетах «Сьекль» и «Пресс». Финансовые удачи позволили денди-социалисту приобрести замок Борд, где он и встретил Февральскую революцию 1848 года. Справедливости ради следует заметить, что Сю был одним из тех, кто готовил революцию своими статьями в «Демокраси Пасифик», памфлетами «Социальные комедии» (1846), «Сельский республиканец» (1848). Свержение короля-банкира Луи-Филиппа Сю встретил с энтузиазмом. Однако в конце 1848 года первым президентом Франции за всю историю стал принц Луи Бонапарт, «маленький племянник большого дяди». Некоторое время Сю сохранял веру в республиканские идеалы. Однако уже в 1850 году началась реакция: историку Мишле запретили читать курс в Коллеж де Франс, отказались отмечать день Февральской революции, усилилось наступление на демократическую прессу, снесли Деревья Свободы, увеличили сроки политзаключенным. В это время автор «Парижских тайн» и «Вечного жида» принял решение включиться в политическую борьбу. В апреле на дополнительных парламентских выборах он с блеском победил в Париже некоего Леклера, креатуру префекта столичной полиции.
В Законодательном собрании Э. Сю заседал рядом с В. Гюго, поднимая свой голос в защиту демократии и свободы. Когда 2 декабря 1851 года Луи Бонапарт совершил государственный переворот, что означало переход к военной диктатуре и тоталитаризму, писатель открыто выступил против попрания свободы. В. Гюго позднее вспоминал, что когда арестовали нескольких депутатов, Эжен Сю подошел к офицеру охраны:
— Мы требуем от вас, — сказал он, — освободить наших коллег.
— Я не могу, — ответил офицер.
— Тогда увеличьте ваши преступления: арестуйте нас.
И он добровольно пошел в тюрьму вместе с двумя другими депутатами. Луи Бонапарт вспомнил, что крестными у писателя были Жозефина Бонапарт и Эжен Богарне, и хотел освободить Сю, но тот отказался, полагая, что подобная милость диктатора может скомпрометировать и поставить под сомнение его честь.
Как и Виктор Гюго, Сю отправился в практически добровольное изгнание. Для него это была Савойя, тогда еще владение Пьемонта. Его дом в горах «Ля Тур» («Башня») стал своеобразным центром оппозиции Луи Бонапарту, провозгласившему себя «императором всех французов». Но с разных концов Европы раздавались голоса тех, кто не смирился с тиранией — с острова Джерси В. Гюго заклеймил узурпатора прозвищем «Наполеон Малый», в Савойе Эжен Сю писал памфлеты «Франция при Империи», «Письма о католической реакции» и другие, в которых он открыто называл преступным существующий во Франции режим. Значительную часть гонораров от памфлетов и романов, публиковавшихся, естественно, за пределами родины, писатель передавал политическим изгнанникам и бедным савоярам.
С древних времен известно, что страшна судьба ссыльного и изгнанника. Не был исключением и Эжен Сю. Начались серьезные заболевания. Писателю предлагают операцию, но он отказался. Ему катастрофически не хватало воздуха Франции, любимого Парижа. В минуту отчаянной меланхолии он обратился к давнему знакомому, близкому к императору, с просьбой о недельной поездке в Париж. На его письме Наполеон III написал решительное «нет».
Однако изгнанника любили в Савойе. Когда в июле 1857 года у него гостил полковник Шаррас, савояры устроили восторженную манифестацию у дома в Аннеси 53-летний писатель был так взволнован, что не смог выйти на балкон поприветствовать своих почитателей. На следующий день началась горячка. В минуту просветления Эжен Сю обратился к своему гостю: «Друг мой, проследите: я хочу умереть так, как я жил, — свободным мыслителем».
Умер он 3 августа 1837 года в 6 часов 55 минут утра, так и не придя в сознание, через две недели после смерти своего кумира — Беранже. Он хотел, чтобы его похоронили в замке Борд, но на все просьбы и ходатайства друзей правительство Наполеона III ответило категорическим отказом.
В последний путь автора «Парижских тайн» и «Вечного жида» провожала вся эмиграция, жители города Аннеси, специально приехавшие савояры и иностранцы.
Возникшая позже версия об отравлении несговорчивого писателя, денди и социалиста документально не подтверждена. Главное в ином: певец милосердия Эжен Сю ушел из жизни непобежденным.
- Достаточно вспомнить эпизод из «Египетских ночей» А. Пушкина — разговор Чарского с итальянским Импровизатором. ↩