Обращаясь к истории жанра, к трактовке понятия детектив, полезно опереться прежде всего на суждения как самих виновников этого литературного феномена, так и других писательских авторитетов. Поэтому считаю не лишним напомнить далее мнения и высказывания известных авторов относительно некоторых принципиальных положений детективной полемики.
В этой связи вновь хочется присмотреться к попытке определить это широкое понятие, предпринятой известным болгарским писателем и теоретиком жанра Богомилом Райновым. Поскольку размышления Райнова, думается, нисколько не устарели, приведу их еще раз: В своем развитии детективный роман сумел низвергнуть и разрушить почти все каноны, пытавшиеся определить и ограничить его специфику. Но при всей, так сказать, необузданности этого развития, во всех своих перевоплощениях детективный жанр сохранил одну существенную тематическую черту: литературное повествование в нем неизменно связано с преступлением. А будет ли внимание автора обращено на действия блюстителя закона или его нарушителя, раскроет ли он нам драму следователя или драму преступника, будет ли покушение касаться отдельной личности или всего общества, окажется ли тот, кто борется против нарушителя, представителем определенной общественной группы или будет действовать в силу личных побуждений – все это подробности, не затрагивающие специфики повествования… мы можем считать детективным романом лишь такое произведение, в котором преступление рассматривается не как эпизод или повод для развития действия, а как основная тема, которой следуют и с которой в той или иной степени связаны все конфликты, драмы и события, введенные автором в повествование. Это единственно возможное определение, позволяющее причислить к жанру тысячи детективных произведений во всех их разновидностях – от Приключений Шерлока Холмса до расследований инспектора Мегрэ, от романа-задачи Агаты Кристи до романа-авантюры Реймонда Чендлера, от соперничества умов убийцы и следователя в книгах Дороти Сэйерс до грубых кулачных и пистолетных стычек в произведениях Картера Брауна.
Итак, детектив завоевал свое законное место в литературном процессе. Занимает это место и сегодня, причем успешно и неоспоримо. Но так сильна исторически сложившаяся тенденция пренебрежения, что вечен парадокс жанра: детектив всегда читают, и его всегда приходится защищать от критики, порой обоснованной, но часто и вовсе несправедливой. От детектива требовали и требуют решений тех художественных задач, которые его авторы себе не ставили.
Об этом писал Г.К. Честертон еще в 1902 (!) году в эссе с вполне и нам привычным названием В защиту детективной литературы. В лаконичных соображениях замечательного английского писателя немало мудрых соображений, притом не только о детективе — ведь трудно спорить с мыслью о необходимости поэтизации повседневной жизни и в наше время. Стоит, думаю, и нам, до хрипоты спорящим о нравственности, задуматься над тем, что имел в виду Честертон, сказавший, что «нравственность представляет собой самый тайный и смелый из заговоров».
Именно Г.К. Честертон одним из первых заговорил о детективе как самостоятельном полноправном жанре; его интересовало внутреннее устройство детектива, ибо оно отличалось некими правилами и особенностями от иных литературных произведений. Без всякого смущения один из блистательных практиков жанра считал, что надо относиться к этому жанру как к особого вида конструкции. Но даже Г.К. Честертону, умнице и парадоксалисту, не удалось создать универсальный рецепт — как написать детектив…
Стремление к правдивости, к достоверности отмечал в качестве главного признака полноценного детектива такой выдающийся мастер жанра, как Реймонд Чандлер. Пожалуй, никто до Чандлера, да и после него не сумел так красноречиво сказать о необыкновенной сложности написания добротного детектива: Мне кажется, что основная трудность, возникающая перед традиционным, или классическим, или детективным романом, основанным на логике и анализе, состоит в том, что для достижения хотя бы относительного совершенства тут требуются качества, редко в совокупности своей присутствующие у одного человека. У невозмутимого логика-конструктора обычно не получаются живые характеры, его диалоги скучны, нет сюжетной динамики, начисто отсутствуют яркие, точно увиденные детали. Педант-рационалист эмоционален, как чертежная доска. Его ученый сыщик трудится в сверкающей новенькой лаборатории, но невозможно запомнить лица его героев. Ну а человек, умеющий сочинять лихую, яркую прозу, ни за что не возьмется за каторжный труд сочинения железного алиби… Все это — о Дэшиле Хемметте.
Чандлер и Хемметт не только не писали совместных литературных манифестов, но даже и не был друзьями. Однако оба они, как уже говорилось, — создатели школы крутого детектива, явления в середине XX века специфически американского, хотя сегодня национальная принадлежность автора особой роли не играет. Теперь в русле крутой традиции пишут в Англии, в Австралии и так далее.
