Викторианский детектив. Введение

Если говорить о викторианском детективе, можно отметить два обстоятельства: во-первых, что детективный рассказ как особый жанр есть продукт девятнадцатого века, а во-вторых, что лишь малая часть детективной литературы, произведенной в этот период, прочитана и изучена. Для большинства людей викторианский детектив – это рассказы о Шерлоке Холмсе (несмотря на то, что ряд этих рассказов был написан в двадцатом веке, и не только в его начале) и, возможно, три рассказа о Дюпене, написанные Эдгаром Алланом По в 1840-е. Некоторые читатели, возможно, знают также о жанровом кузене детективного рассказа – сенсационном романе – и, в частности, о вкладе Уилки Коллинза в его развитие. Но немногие знают об огромном количестве произведений, знаменующих собой переходный период от первоначального успеха детективного рассказа к пику популярности Холмса в начале XX века. Продолжительная популярность этих произведений в академической среде затмила творчество таких авторов детективных романов того времени, как Б. Л. Фарджон, Хидон Хилл и М. Макдонелл Бодкин, если ограничиться только тремя именами. Исследование викторианской литературы, в том числе криминальной, неизбежно подразумевает процесс отбора.

Многие из исследователей викторианского детектива в последнее время пытаются объяснить появление детектива в XIX веке, часто связывая успех таких рассказов с викторианским стремлением к социальному и теоретико-познавательному порядку (такой аргумент часто предлагался для объяснения успеха Шерлока Холмса в конце века). Хотя такой анализ является в конечном счете редукционистским, несомненно, что в конце XVIII века изменения в природе общества привели к возникновению новых тревог о сущности преступления. Промышленный переворот привел не только к росту городов (к 1851 году более половины населения Британии жило в городских районах), но и к появлению новой экономики, которая началась с придания большей ценности движимому имуществу, нежели земле. Кража собственности, таким образом, стало реальной опасностью, особенно в среде, где тысячи людей жили в тесном соседстве. Организация Столичной Полиции в 1828 году была ответом на некоторые из этих беспокойств – она также создала фигуру профессионального полицейского сыщика.

Преступность и литература

Хотя литература, посвященная преступлениям и тайнам, публиковалась в течение долгого времени до начала викторианской эры, криминальная литература до 1800 года часто сосредоточивала внимание на преступнике как на симпатичном герое. Изменения в образах такого рода стали видны еще в 1773 году, при публикации первого Ньюгетского календаря. Названный по имени лондонской тюрьмы, Календарь представлял собой серию сборников рассказов, сообщавших подробности преступлений, совершенных в реальной жизни. Хотя в центре повествования находился преступник, изображался он отнюдь не сочувственно. Как указывает Стивен Найт в Форме и идеологии детектива ¹, короткое предисловие нравственного характера предлагало эти рассказы как страшные предупреждения; ранняя версия рекомендовала этот сборник родителям в образовательных целях, а также – видимо, для развлечения – тем, кто отправляется в долгое путешествие (9). К началу XIX века произведения о преступлениях не только начинают уделять больше внимания механизму правосудия, но и стали создаваться как коммерческая литература, нацеленная на отдых читателя. Успех Ньюгетского календаря породил недолго просуществовавший поджанр ньюгетского романа, литературного двойника рассказов о подлинных преступлениях, описанных на страницах Календаря. Одним из наиболее удачных таких романов и безусловно самым известным стал Оливер Твист Диккенса (1837–1839). Сочувственное изображение преступников воспринималось все более противоречиво; это отразилось, например, в дискуссии того времени, посвященной бульварным романам за пенни, описывавшим деяния преступников, в основном живших в XVIII веке. Достигшие пика популярности в 1870-е годы, бульварные романы рассматривались как стимул преступлений, совершаемых молодыми людьми, – читателями были по преимуществу подростки – и, как замечает Джон Спрингхэлл, неоднократно побуждали к воровству, а в одном случае – к самоубийству ребенка. Хотя предполагаемое преступное воздействие бульварных романов за пенни никогда не было полностью доказано, такой спор демонстрирует рост беспокойства, связанного с изображением преступности. Внимание перемещается с преступников на тех, кто ловит преступников, а литература о расследовании начинает переживать подъем.

Один из самых ранних ее образцов – четыре тома Воспоминаний Эжена-Франсуа Видока (первого главы парижской sûreté), опубликованные между 1828 и 1829 годами. Положение Видока чрезвычайно интересно, так как, до того как стать сыщиком, он был печально известен в связи с подделкой документов и бегством из тюрьмы, а роль сыщика как человека, занимающего положение между респектабельным и преступным обществом, имела значение и позже – вплоть до и в течение царствования Виктории. Сами тома были написаны не Видоком и имели английскую параллель в форме желтых обложек, названных так из-за их ярких желтых переплетов. Хотя они охватывали все жанры популярной литературы (включая сенсационную литературу 1860-х годов), значительную часть продукции издателей желтых обложек составляли подлинные криминальные истории. Иэн Оусби описывает их как дешевое и воодушевляющее чтение, [которое] включало в себя множество книг, выдаваемых за воспоминания реально существовавших полицейских, но в действительности вымышленных и написанных литературными поденщиками (34). Чрезвычайно известен в этой области был Уильям Рассел, который написал (в числе прочего) Воспоминания офицера полиции (1856), Случаи из жизни офицера французской сыскной полиции (1861) и Подлинные случаи из жизни полицейского (1862).

Первые сыщики

Литературный дебют агентов полиции состоялся не раньше середины XIX века. Хотя современный анализ классического детектива часто был связан со структурой английскости в этом жанре, викторианский детектив испытал влияние заморских писателей. Наиболее выдающимся из них был, конечно же, Эдгар Алан По и его три рассказа, рисующие парижского сыщика Дюпена. Каждый рассказ значим для исследования развития детектива. Первый, Убийство на улице Морг (1841), открывает собой субжанр тайны запертой комнаты, представляя по видимости невозможное преступление с неожиданным решением, и Сьюзен Суини рассмотрела теоретическое значение запертой комнаты для нарратологической теории. Второй рассказ, Тайна Мари Роже (1843), интересен как с исторической, так и со структурной точки зрения; исторически – потому что рассказ основан на реальном убийстве в Нью-Йорке Мэри Роджерс; структурно – потому что использование в повествовании газетных сообщений и текстовых источников предвосхищает фрагментарную конструкцию, которая будет использована Уилки Коллинзом в Женщине в белом (1860). Похищенное письмо (1845) приобрело значение, будучи проанализировано в терминах психоаналитической теории, на основе анализа рассказа Жаком Лаканом (концентрация на различных значениях письма и сопоставление Лаканом сознательного/бессознательного с языком) и прочтения Лакана Жаком Деррида. Но в более широком смысле рассказы значительны, поскольку знакомят нас с фигурой сыщика в лице Дюпена. Дюпен позже станет образцом для многих сыщиков, которые появятся в конце XIX века, в частности для Шерлока Холмса (который заплатит долг признательности, отвергнув Дюпена как очень недалекого малого в Этюде в багровых тонах) благодаря акценту на уме и логическом рассуждении. Как замечает Джулиан Симмонс в Кровавом убийстве, аристократичный, заносчивый и очевидно всезнающий, Дюпен таков, каким часто хотел быть сам По, – он бесчувственная мыслящая машина.

Однако первый британский литературный сыщик появился лишь в 1852 году. Роман Чарлза Диккенса Холодный дом представил публике инспектора Баккета, сыщика, который раскрывает убийство юриста Талкингхорна. В лице Баккета Диккенс создал прообраз литературного сыщика и подчеркнул его неопределенный статус в обществе как фигуры, стоящей на полпути между респектабельным обществом и преступниками (которые в конце XIX века оформились в качестве особой расы). Как и вокруг Дюпена, вокруг Баккета существует аура всеведения, и хотя он не слишком заносчив, столкновение с сэром Лестером Дедлоком во время расследования демонстрирует его уверенность в себе. Но здесь нет акцента на чисто интеллектуальном расследовании; Баккет способен раскрыть тайну лишь потому, что хорошо знает Лондон и может пересечь границы, представленные в тексте – не только социальные, но и границу между двумя повествованиями в структуре романа. Эта зависимость расследования от работы ног основана на том факте, что Баккет не является полностью созданием воображения Диккенса, а до некоторой степени создан на основе впечатлений от фигуры инспектора Чарлза Филда из лондонской сыскной полиции, героя статьи, написанной Диккенсом (С инспектором Филдом при отправлении службы) в 1851 году для своего журнала Домашнее чтение. Очарованность Диккенса практикой расследования нашла выражение также в других статьях о сыскной полиции для Домашнего чтения и в его позднейших романах. Большие надежды (1860–1861) и неоконченная Тайна Эдвина Друда (1870) вдохновлены сенсационным романом 1860-х годов, а последний в особенности отражает движение в сторону детектива, каким он станет в конце XIX века.

Уилки Коллинз и сенсационный роман

Но хотя в литературе появился сыщик, состоящий на государственной службе, подъем новой разновидности криминальной литературы во второй половине столетия сделал четкий акцент на ищейке-любителе и – иногда – снова на преступнике. Сенсационный роман достиг известности в 1860-е годы в качестве жанровой разновидности того, что Кэтлин Тиллотсон описала как роман с тайной (XV). Хотя в таких романах тайны не обязательно являлись криминальными, их раскрытие часто до некоторой степени оказывалось связано с преступными действиями, которые, не всегда занимая в повествовании центральное место, помогали делать роман еще более сенсационным; например, история убийства в Замке Ист-Линн миссис Генри Вуд (1861) выступает как подсюжет по отношению к приключениям Изабел Вейн. Термин сенсационный роман сам был предметом многих размышлений; одной из причин названия жанра была направленность самих текстов на провоцирование физической реакции (как сказал Эдмунд Йейтс о Женщине в белом, Коллинз намеревался вызвать бросающее в дрожь чувство, подобное ощущению от истолченного льда, спущенного за шиворот (Sweet XVI)), хотя другие критики предлагают и иные теории. Томас Бойл указывает на использование слова сенсация в отчетах того времени о судебных разбирательствах, связывая этот термин с компенсаторным возбуждением, вызываемым преступлениями, в то время как Анна Кветкович предполагает, что название может также относиться к феноменальному успеху жанра – настоящей литературной сенсации. Хотя Замок Ист Линн был одним из самых популярных романов конца XIX века, в жанре сенсационной литературы господствовали Мэри Элизабет Брэддон и Уилки Коллинз. Ранние романы Брэддон, в частности Трижды мертв (1860) и Тайна леди Одли, представляли собой повествования о преступлении и расследовании, но именно Коллинз не только создал сенсационный субжанр, но и наметил более близкое родство между ним и детективной литературой. Женщина в белом рассматривается как один из первых сенсационных романов, но более позднее творчество Коллинза указывает на движение в сторону детектива. Лунный камень, опубликованный в 1868 году (по случайному совпадению – в последний год публичного повешения в Англии), использовал многие технические приемы сенсационного романа, но был в большей мере направлен на решение центральной головоломки. В то время как в более ранних сенсационных романах загадка часто бывала связана с неопределенной тайной (как в Тайне леди Одли, где тайна, окружающая леди Одли, так же важна, как и исчезновение Джорджа Толбойса), Лунный камень демонстрирует сдвиг в сторону детектива в том отношении, что тайна в нем четко определена. Более поздний роман Закон и женщина (1875) демонстрирует сдвиг даже более очевидный, намекая на тайну (чтó Юстас Вудвилл скрывает от своей жены?), которая раскрывается в середине первого тома; оставшаяся часть романа следует более традиционному образцу литературного расследования. Сыщик в этом романе, Валерия Вудвилл, была любительницей (и, более того, одной из первых женщин-сыщиков), но Лунный камень намекает на роль полицейского сыщика в последующей криминальной литературе с помощью образа сыщика Каффа. Кафф, однако, сыщик, не достигающий в конце концов успеха, и, как доказывал Стивен Найт, подчеркивает роль государственного сыщика в ту эпоху как служащего, который скорее раскроет тайну, чем самостоятельный борец за порядок.

Популярный жанр

В последние пятнадцать лет царствования королевы Виктории детектив как жанр утвердился в своих правах, в том числе как жанр с огромным количеством читателей; как было замечено в рецензии Graphic на роман Реджинальда Барретта 1888 года Полицейский сыщик C-21, это произведение представляет историю о расследовании преступления, которую будут приветствовать те – а таких много – кто получает удовольствие от литературы подобного рода. Рецензия в целом благожелательна по отношению к роману Барретта (учитывая, что Graphic часто мог быть язвителен в оценке таких произведений), сравнивая его с творчеством популярного французского детективиста Эмиля Габорио. Однако роман не смог затмить популярность другой истории о расследовании преступления, опубликованной в Британии годом раньше, – Тайну хэнсомского кэба Фергюса Хьюма, британского юриста, эмигрировавшего в Новую Зеландию, а позже поселившегося в Мельбурне, где и происходит действие романа. Также испытавший на себе влияние бестселлеров Габорио, Хьюм опубликовал свой роман после бесчисленных отказов (возможно, связанных с опрокинутым империалистским снобизмом – как замечает Джулиан Симонс, австралийские издатели отвергали книгу, не веря, что колонист мог написать что-нибудь, достойное чтения). Роман имел немедленный успех, хотя даже Хьюм не смог предвидеть степень его популярности, продав свои права на книгу за 50 фунтов. Издатели вскоре основали Издательство Хэнсомского кэба и к 1898 году выручили, по данным об объеме продаж в Британии, солидный куш в 375 000 фунтов. Третий роман Хьюма, Мадам Мидас (1888), хотя и использовал некоторых героев и декорации Хэнсомского кэба, не смог произвести такого же эффекта. Хотя его первый роман был плохо воспринят критикой, Мадам Мидас была отвергнута еще более безапелляционно; стиль, которым она написана, не стоит даже презрения, – таков был прощальный удар в рецензии Graphic. Плодовитый Хьюм до своей смерти в 1932 году написал еще 135 романов, в том числе научно-фантастические, приключенческие, а также детективные, но ни один из них не пользовался успехом Тайны хэнсомского кэба.

Хотя публикация детективных романов не сократилась в последнее десятилетие девятнадцатого века, современные исследования имеют тенденцию отождествлять этот период с золотым веком детективного рассказа; тенденция эта отразилась в таких антологиях, как Золотой век детективных рассказов Мэри Б. Смит (однозначно поместившей этот период в конце XIX века) и три сборника Хью Грина под названием Соперники Шерлока Холмса. Интересен характер этой последней коллекции, позволяющей считать, что понимание fin de siècle как золотого века детективного рассказа в немалой степени обязано стараниям журнала The Strand Magazine. Strand был основан в 1891 году Джорджем Ньюнсом, издателем, уже достигшим заметного коммерческого успеха со своим изданием Tit—Bits. Точное деловое чутье Ньюнса, сочетавшееся со своего рода общественным патернализмом (возможно, лучше всего представленным в Страховой системе Tit-Bits, посредством которой родственник человека, погибшего во время несчастного случая на железной дороге, мог претендовать на страховку, если покойный имел с собой экземпляр журнала Ньюнса), подсказало ему, что журнал будет иметь определенный успех, если обеспечит читающую публику тем, что Ньюнс определил в первом выпуске как дешевую здоровую литературу. Такая литература включала регулярные Иллюстрированные интервью, Портреты знаменитостей в разные моменты их жизни (с большим акцентом на иллюстрациях, демонстрирующих издательские возможности) – и детективные рассказы. Первый выпуск неожиданным образом не включал в себя воображаемого преступления (хотя в нем был материал, озаглавленный Ночь с полицией на Темзе), но во втором номере Грант Аллен опубликовал рассказ Джерри Стоукс – первый детективный рассказ Strand’a. Позднее, в 1891 году, Конан Дойль начал серию Приключений Шерлока Холмса, представив первые рассказы о сыщике, с которым он познакомил публику в Рождественском ежегоднике миссис Битон на 1887 год.

Вклад Дойля в детективную литературу хорошо известен, и формуле Холмса подражали другие авторы Strand’a, особенно Артур Моррисон в своей серии Мартин Хьюитт, сыщик (1894). Еще два автора внесли значительный вклад в детектив Strand’a. Первый из них, Грант Аллен, обеспечил журнал уже его первым детективным рассказом. Однако он продолжал и дальше отдавать детективные рассказы в журнал, которому требовалось несколько серий рассказов: Африканский миллионер повествовал об охоте за отвратительным мастером маскировки – полковником Клэем; в то же время Аллен написал две серии, рисующие образы женщин-сыщиков – Приключения мисс Кэйли и Хильда Уэйд; последняя по профессии была сиделкой. Сочетание расследования и медицинских рассуждений было в высшей степени заметным в Strand, особенно во многих сериях рассказов Л. Т. Мид и ее соавторов. Главным героем ее первых двух серий, Приключений из дневника доктора, был доктор Халифакс, и неудивительно, что Клиффорду Халифаксу, доктору медицины, после первой оказалась посвящена вторая серия рассказов. Хотя, строго говоря, не все рассказы в этих сериях были детективными, связь преступления с болезнью подчеркнула усиление трактовки преступления как болезни.

Работа криминальных антропологов, таких как Чезаре Ломброзо и Хэвлок Эллис, к концу XIX века связала склонность к преступлениям с телом человека, и даже литературная и художественная критика, например книга Макса Нордау Вырождение (1892), разжигала страх, что если дарвиновская эволюция может идти вперед, то она может идти и назад. Преступник превратился в атавизм более дикого века, а само преступление стало общественной болезнью, подлежащей лечению сыщика-доктора.

Кристофер Питтард