В Польше любят и охотно издают детективные романы. Они выходят там и отдельно и в особых сериях с лукавыми и броскими эмблемами, вроде черной таксы, например. Им присуждаются различные премии. Мне даже кажется, что детективный роман получил в польской литературе наибольшее развитие по сравнению с другими социалистическими странами. И явление это, видимо, не случайное. Немало польских детективов переведено и опубликовано у нас. Поэтому я отнюдь не уверен, что выбираю сейчас лучший, даже из числа последних.
Чем же привлек меня роман Яна Рудского 95 — 16? У него крепкий, по всем правилам сложенный, натянутый, как тетива лука, детективный сюжет. И потому роман читается с понятным и притом нарастающим интересом. Но, конечно, не только и даже не столько поэтому, но еще и потому, что автор использует необычный и чрезвычайно важный жизненный материал.
Острейшая политическая проблема лежит в основе сюжета этого романа, проблема, которая никого не может оставить равнодушным. Речь в романе идет о замаскировавшихся нацистских преступниках в ФРГ, которым удается скрыть свое страшное прошлое, изменить имя и устроиться на весьма теплых местах, даже в той самой полиции, которая и должна, казалось бы, их разыскивать. Сколько еще палачей и мучителей тысяч, миллионов ни в чем не повинных людей до сих пор избегают справедливой расплаты! Возмущенная человеческая совесть, человеческая мораль, человеческая память, наконец, официальные законы всех цивилизованных стран требуют кары для преступников, осмелившихся совершить подобные зверства.
Да, роман Яна Рудского необычайно злободневен и. главное, наступателен, он несет в себе сильнейший идейный заряд, он полон ярости и протеста.
Тут мы еще раз убеждаемся, что отнюдь не для интеллектуального отдыха, не для гимнастики ума и уж конечно не для ухода от действительности, как утверждают некоторые западные теоретики, предназначен детективный роман, если его автором движут высокие гражданские чувства.
Роман Я. Рудского написан как своеобразный политический репортаж, как зарисовка с натуры, и подкупает он прежде всего своей достоверностью, ощущением подлинности не только событий, но и самой обстановки, деталей быта. Чувствуется, что автор сам побывал там, где развертываются события его романа, причем побывал отнюдь не как турист, а как наблюдательный и пытливый журналист, и потому вовсе не достопримечательности, не поверхностные и торопливые наблюдения взбудораженного участника скоростного туристского маршрута легли в основу его впечатлений.
Это очень важно, особенно для нас, ибо наш детективный роман — и об этом я поговорю подробнее в следующей главе — направлен пока целиком вовнутрь, посвящен очень важным проблемам, но лишь нашей общественной жизни и лишен пока что тех боевых, интернациональных, международных тем, которые столь важны сегодня. И потому опыт наших друзей в этой области представляется мне чрезвычайно полезным и интересным.
Вот прежде всего этими своими качествами и привлек мое внимание роман Яна Рудского. Хотя и остальные его достоинства, как, впрочем, и некоторые характерные просчеты, тоже для нас небесполезны.
В сюжете романа использован прием, безошибочно работающий на усиление напряжения и остроты возникающих ситуаций и читательского интереса, прием, уже, между прочим, встречавшийся нам, но на котором сейчас, пожалуй, стоит задержаться. Ибо его всегда надо иметь на вооружении и научиться им умело пользоваться. Прием этот коротко можно сформулировать так: один против всех или один против многих. Причем один — это, конечно, положительный герои, к которому полон сочувствия читатель и всей душой жаждет его победы.
Казалось бы, очевиднейшее, простейшее дело. Но как часто мы забываем об этом приеме, как порой неумело, неуклюже его используем, крайним случаем пренебрежения этим приемом я считаю, например, запомнившийся мне эпизод из одного нашего детективного фильма. То был эпизод погони за опасным преступником, погони, которая, казалось бы, всегда должна волновать читателя или зрителя. Но в данном случае она выглядела так: преступник вырвался из города и бежит через поле, петляя среди редких кустов и деревьев. Но над ним неотступно кружатся два милицейских вертолета и все поле уже давно оцеплено, а преступник все бежит и бежит в отчаянной надежде на спасение. И происходит досаднейшее, недопустимое смещение акцентов, в какой-то момент вдруг становится жалко загнанного, обреченного, бессильного человека, и усмешку вызывает мнимая отвага бесчисленных положительных героев.
А вот когда естественное человеческое стремление встать на защиту, помочь слабому против сильного, одному против многих совпадает с симпатией к этому одному, с восхищением его мужеством в достижении высокой, благородной цели, с ненавистью к его врагам, тогда эффект читательского сопереживания герою становится максимальным.
Вот этого эффекта успешно и добивается Ян Рудский в своем интересном романе. Как же ему это удается? Посмотрим, как строит он сюжет.
…B небольшой западногерманский городок Гроссвизен приезжает польский журналист Ян Шель, чтобы повидать старого своего друга по фашистскому концлагерю в годы войны Леона Таубе. В этом же городке работает помощником прокурора американец Пол Джонсон, третий из уцелевших узников лагеря. Таубе в своем письме к польскому другу, прося его быстрее приехать, сообщал о каком-то ужасном открытии, которое ему, Таубе, может дорого стоить. И вот незадолго до приезда Шеля Таубе загадочно умирает.
Шель пытается распутать эту тайну. Но кто-то неотступно следит за каждым его шагом и мешает продвигаться вперед, Шеля всюду подстерегают опасности. Правда, рядом старый друг Пол, готовый всегда прийти на помощь. Да и сам Шель оказывается не только смелым, но и умным, наблюдательным и находчивым человеком. Верность дружбе и память о пережитом не позволяют ему отступить. Однако важнейшее из открытий ждет его в самом конце пути. И это будет вовсе не чемодан с документами, изобличающими врача-изувера Шурике, скрывающегося в Гроссвизене под именем Менке. Чемодан, оказывается, разыскал Таубе, за это он и поплатился жизнью.
Опасен был для Шеля путь к этому чемодану, путь разоблачения военного преступника Шурике. На этом пути он встречается с обманом, предательством и коварными ударами из темноты. Он один, совершенно один в чужом городе, подозрительный, беспокойный иностранец. Против него широко разветвленная подпольная Организация окопавшихся в городке бывших нацистов и конечно же официальные власти. Невидимый противник все Время встает на его пути. Убит Таубе; попадает под машину его друг Лютце, которому Таубе доверяет чемодан с документами для передачи Шелю; сам чемодан исчезает из камеры хранения на вокзале за полчаса до того, как Шель приходит его получать по квитанции, которую успел переслать ему по почте Лютце; ночью в комнату Шеля прокрадывается убийца; в доме Менке его чуть было не убивают уколом какого-то парализующего препарата.
Но самое важное ждало Шеля потом. В какой-то момент он начинает подозревать своего бывшего друга Джонсона в предательстве, в убийстве Таубе, в покровительстве военному преступнику Шурике-Менке, в слежке за ним, Шелем, даже в попытке убить его. И наконец, припертый к стене, американец признается во всем этом, больше того, он, Джонсон, оказывается, стоит во главе целой подпольной организации, которая помогает скрываться бывшим военным преступникам и получает от этого немалый доход. А почему бы и нет? В Западной Германии скрываются тысячи таких же преступников, им здесь совсем неплохо живется. Оглянись по сторонам, — ухмыляется Джонсон. — Железный Крест, вытатуированный ноль, рыцарские кресты — все это в большом почете. — И многозначительно добавляет: — правда стала сегодня ложью, Ян. Говоря все это, Джонсон прекрасно понимает, что Шель не сможет использовать его признание, не сможет разоблачить его. У него нет фактов, и, если только он раскроет рот, Джонсон объявит, что Шель — польский шпион, пытавшийся завербовать его. Посмотрим, кому поверят наши власти: тебе, случайному приезжему из Польши, или мне, работнику суда, известному и уважаемому гражданину Гроссвизена, — цинично предупреждает Джонсон. И припертым к стенке оказывается уже Шель. И если бы не его находчивость и мужество… Он выкидывает действительно превосходный номер, тайком, на взятый в прокат магнитофон, записав наглые признания Джонсона. Впрочем, заключительный эпизод романа написан так, что его надо прочесть, в пересказе он многое потеряет.
И все же автор не избежал в сюжете по крайней мере двух существенных просчетов, которые полезно отметить. Тем более что один из них весьма типичен для многих детективных романов, даже из числа превосходных. Просчета этого иной раз трудно избежать, тогда следует постараться его, по крайней мере, как следует замаскировать. Это — случайность. Случайная встреча, случайно подслушанный разговор, случайно найденный документ, которые только и помогают герою в нужный момент распутать, а точнее — просто и быстро разрубить завязавшийся узел, разгадать тайну. Случай, а не находчивость, хитрость, точный и умный расчет приходит на помощь герою, и это сразу снижает, а то и вовсе подрывает читательское доверие ко всему происходящему, лишает события достоверности. Это, конечно, крайний, самый опасный случай. Но и в отдельном эпизоде, даже не самом главном, случайность наносит очевидный ущерб детективному роману, хотя порой, повторяю, ее чрезвычайно трудно избежать.
Так получилось и здесь. Шель случайно подслушивает в ресторане разговор инспектора Грубера с красавицей Кэроль, женой Джонсона, в котором Грубер намекает, что это он похитил чемодан с документами под носом у Шеля и теперь рассчитывает получить за него немалые деньги. И вот совершенно случайно подслушанный Шелем разговор (ибо Кэроль появляется в ресторане внезапно и неизвестно зачем, Грубер ждал совсем не ее, а Шеля) помогает ему немедленно разоблачить груббера и овладеть чемоданом.
А ведь случайность, если ее преподнести умело, может выглядеть вполне достоверно, как это случилось, например, с тем же Шелем в доме Джонсона, когда тот на миг вышел, чтобы приготовить кофе, и тут вдруг тихо зазвенел за портьерой телефон, и Шель, подняв трубку и что-то буркнув в ответ, неожиданно услышал важное сообщение, адресованное его противнику.
Второй, тоже весьма распространенный просчет авторов детективных романов, которого всегда надо опасаться, — недостоверность, искусственность, хотя и заманчивая эффектность, значительность некоторых сюжетных ходов.
Такого просчета тоже не смог избежать Я. Рудский. Правда, всего лишь, как мне показалось, однажды. Это Приход Шеля ночью к дому Менке. Зачем он туда пошел? Непонятно. Недостоверно. Так же, как последующее, уже в самом доме, его гневное изобличение Менке перед самим же Менке, причем было совершенно ясно, что после этого Шель уже не сможет выбраться оттуда живым. Так бы оно и случилось, если бы не появился вдруг Джонсон.
Как видим, можно извлечь немало полезного из произведения польского писателя. Но особенно ценен для нас, повторяю, опыт его работы над антифашистской темой, наступательный, разоблачительный пафос его детективного романа.
